***
Уна положила трубку. Разговор выдался тяжёлым. Священный огнь в домашнем святилище вспыхнул ярче перед ликом Богини ОгняКалэйр Пламенной, которой поклонялись именно в семье Максвелл. Это был образ молодой девушки в красном платье в стиле ампир. На плечи накинут ярко-красный плащ, а на узких рукавах жемчужные браслеты обвивали руки. В черных, убранных в замысловатую причёску, волосах венок из красных цветов. В правой руке женщина держала меч (в принципе именно в этой она всегда держала меч), а в левой – свиток (неизвестно какого предназначения). На идеальном лице было нечто необъяснимо необычное, словно оно могло менять выражение. Уна Максвелл исправно молилась этой Богине, но никогда не забывала о других, но поскольку Максвеллы являлись многоуважаемыми магами огня, то и поклоняться приходилось именно Богине Огня и Гордости. Перед битвами помимо основной покровительницы семьи обычно молились и грозной Богине Смерти и её дочери отважной Богине Солнца, прося её дать войнам сил для боя. Иногда молились и Богине Воды, когда выдавались засушливые лета. Ей же молились и невесты. Временами Уна молилась и Богине Тишины в надежде, что придут здравые мысли. В последние несколько лет в доме Максвеллов все только и мечтали о тишине. Четыре года назад Оливия Максвелл родила мальчика, и с тех пор о покое в этой семье забыли. Оливия осталась жить с сестрой мужа – с Уной, а стрессы только способствовали образованию самых точных предсказаний и пророчеств. Племянник пронёсся мимо святилища с воплями, которые на языке индейцев значили нечто вроде «сдавайтесь бледнокожие», а на языке англичан «не смейте заводить детей». Ворвавшись в святилище, мальчишка проскакал на воображаемом коне возле Уны, наступив ей на волосы, что лежали позади на подушке. Уна взвизгнула от неожиданности и боли. Медитация оказалась прервана. В дверях оказалась Оливия. У неё были тёмно-красные волосы, безупречное лицо, глаза тёмно-синего цвета и румяные щёки. У Уны всё наоборот: тёмные волосы до самых пят, сердцевидное бледное лицо и разноцветные глаза: правый светло-голубой, а левый серый. Оливия немного набрала в весе после родов, но не растолстела, а скорее стала выглядеть здоровее, а вот Уна очень сильно похудела. — Торн, прекрати! — проговорила Оливия, поймав сына. — Ты мешаешь тёте Уне. Мальчишка снова завизжал. Уна закатила глаза, а затем посмотрела на Богиню Тишины. — Уна, прости, я не уследила, — принялась каяться Оливия. — Не страшно, — отмахнулась Уна и обернулась к жене брата. — Уже утро? — Ты всю ночь медитировала, — проговорила Оливия, вытолкнула сына за дверь святилища, подошла ближе и присела рядом с Уной. — Всё в порядке? — Да, — неуверенно ответила Уна. — Меня волнуют Богини. Такое чувство, будто бы они смеются надо мной. Новая Богиня возродилась, пророчество о ней звучит пугающе, а они молчат. У Уны кончились силы. Постоянные недомогания, обряды, бдения у огня истощали её. Эйден не видел смысла. Он был магом огня, но не таким сильным, как Ричард Картер, однако его не заботил этот факт. И к истории его гибели он относился совершенно спокойно, мол, судьба, что поделать. — Мне нужно ещё немного помолиться, — хрипло произнесла Уна. Она снова медитировала возле огня. Пламя приняло оранжево-красный цвет. Под стать силе Уны. Она снова смотрела в огонь, но Богини молчали. Вдруг в огне появились две луны. В них чётко проглядывались очертания женских лиц, они смотрели друг на друга. У одной светло-голубой взгляд был полный презрения и злобы, а у другой тёмно-зелёные глаза смотрели с решимостью. Появился силуэт мужчины. Он тут же обратился в феникса и поймал маленькую птичку. Все растворилось в пламени. Уна отшатнулась. Тяжело дышала. Она схватила первый попавшийся листок бумаги и записала. В тот день, когда две луны встанут друг к другу лицом, Он встретит любовь свою в мире своём. — Бред! — в сердцах произнесла Уна. Она даже не догадывалась, насколько была права. Предсказание это было составлено намного раньше, до неё. Она не была одинока в этом плане. Уна поднялась с колен и бросила последний взгляд на лик Богини Огня. Женщина из раскрашенного гипса ничего не сказала ей. И Уна двинулась к выходу из святилища. Но перед статуей Богини Жизни остановилась и стала осторожно вглядываться в черты лица. В отличие от других ликов Богинь в этом помещении, у Жизни было смиренное выражение. Как и другие Богини она имела невероятно красивую и редкую внешность: плавные черты лица, молочного цвета кожа, глубоко посаженные полузакрытые глаза, аккуратный изгиб бровей, чуть вздёрнутый нос и немного пухлые губы, но самое главное черные волосы. Распущенные волосы глубокого черного цвета, которые убирались в замысловатую причёску, а нижние пряди ниспадали вниз до самых колен. На хрупкие плечи накинута белая накидка, под ней длинное белое платье. В правой руке она держала меч (его держала каждая Богиня, кроме одной), а в левой сидела расправляющая крылья голубка. На постаменте написано: «Богиня Жизни Ветон Сотворяющая». Уна чувствовала, что скульптор, когда-то слепивший этих женщин, приукрасил их. Возможно, и до него их приукрашивали. Кто знает, как выглядит Богиня? Говорят, что перед смертью можно увидеть лицо Долоры Печальной, но проверять, чтобы узнать, как она выглядит, не все изъявляли добровольное желание. Провидица снова посмотрела на Ветон, выпрямилась и скрестила руки перед грудью, ладонями вверх. Этот жест словно бы означал, что она держит ребёнка, но для молитв дошёл более упрощённый вариант. Хоть, эти женщины и были великими, но все они были матерями. Уна вглядывалась в лицо Ветон. Она никогда ещё не задумывалась, почему именно этой Богини такое смиренное выражение лица, словно сама Жизнь смирилась со своей судьбой. Или это нераскрытый замысел художника…***
Взвесив все в трёх сотый раз, Клео взяла в руки телефон и набрала номер. На том конце девушка-телефонистка прощебетала что-то, а затем соединила телефон Маклейнов с телефоном в Кембриджшире. Точнее с общежитием. Клео попросила передать сообщение мистеру Ричу Картеру и её номер телефона, а затем положила трубку. Все-таки ей придётся тащиться туда к этой странной женщине Уне Максвелл, у которой есть странные пристрастия к старине в виде использования сургучовой печати. Конверт с письмом Клео вложила в справочник по расшифровке иероглифов и оставила в шкафу на книжной полке в своей комнате. Поздно вечером в понедельник раздался звонок. Клео сорвалась с мансарды, перескочила через четыре ступеньки, споткнулась, приложилась о перила, но трубку всё равно взял Говард. Клео затаилась, наблюдая за тем, как сломанный палец на руке встаёт на место, а краснота на ноге от встречи со ступенькой медленно исчезает. Говард поднял голову и, столкнувшись глазами с Клео, показал жестом, что это её. — Слушаю, — сухо произнесла Клео. — Привет, это мы, — произнес голос Рича. — Насчёт Уны Максвелл. — А? Да, она написала мне и оставила небольшое пророчество на ближайшее будущее, — на автомате рассказала Клео. — И как? — раздался приглушенный голос Корнелия. — Сбылось. Яблоко упало трижды. Могла бы она что-нибудь другое придумать? — Ты поедешь к ней? — Придётся. У тебя… у вас есть её номер? Или мне следует поискать сургуч и печать с гербом Маклейн? — Обойдется вполне обычным предупреждением по телефону, — сухо произнёс Рич. Постояв ещё немного без движений, Клео про себя повторила номер и код графства, а затем взяла в руки трубку и позвонила. Соединяли долго. Потом гудки прервались, кто-то поднял трубку. — Дом Максвеллов, слушаю, — спросил женский голос сдержанным тоном. — Вечер добрый, — как можно более радостно начала Клео. — Простите за поздний звонок. Могу ли я услышать Уну Максвелл? — Представьтесь, пожалуйста, — попросил голос. — Клео… Клеопатра Маклейн, — Клео очень редко пользовалась полным именем. — Сейчас. Спустя какое-то время телефон передали хозяйке. — Слушаю, — сказал женский голос с лёгкой хрипотой, какая бывает во время простуды. — Это Клеопатра Маклейн, — представилась Клео. — Вы просили мистера Биста передать мне письмо. — Неужели я разговариваю с Богиней? — пролепетал голос. — Возможно, — ответила Клео. — Слушайте, я принимаю ваше приглашение. Скажите, куда и когда мне можно будет вас навестить. — О, для вас – когда пожелаете… — Вечер субботы подойдет? — спросила Клео. — Буду ждать. Ручка и бумага рядом? Записывайте.***
Волосы Сандры Дубмон когда-то были рыжими. Абсолютно рыжие. Ярче подсолнуха. Длинные, густые, вьющиеся и рыжие. Теперь они седые, короткие и невьющиеся из-за выпрямителя. Когда-то одежда Сандры имела ярко-красные цвета, что говорило о том, как и куда именно она посылает местных сплетниц далеко и надолго. Теперь она носит строгие костюмы с одной-единственной брошью из прошлого – цветком тюльпана. Раньше в голубых глазах Сандры плясал огонь жизни. После всего пережитого в детстве она наконец-то поняла, что можно жить намного лучше. Сейчас в её глазах лишь устлалось. Раньше её звали Александра. Сейчас просто Сандра. Звучит разбито, очень похоже на её сердце. Все осталось в прошлом. В свои сорок она посидела, в голосе звучит металл, и она больше никому не верит. В небольшой пристройке одним взглядом Сандра зажгла огонь в железной чаше на алтаре. Как всякий уважающий себя маг огня, Сандра Дубмон-Маклейн не пользовалась спичками, молилась перед живым огнём и использовала только свою силу в подобных случаях. Но быстро вознеся благодарственную речь Калэйр Пламенной, которую в последней жизни звали Манора Гордая, Сандра обратилась к совершенно другой Богине. Поскольку у Санни изменились способности, и вместо огня в её руках сверкает маленький шарик солнца, то и молиться приходилось соответствующей покровительнице стихии, а именно Эндрите Сверкающей, которая, как и Богиня Огня имела совершенно другое имя. Сандра вознесла молитву Богине Солнца, попросила её не лишком давить на дочь, поскольку и сама с этим справлялась, так же попросила напомнить о том, что иногда всё-таки нужно звонить матери, а не беспокоить её недельным молчанием. После закончила на приятной ноте и обратилась к другой. Многие влюбленные дурочки, а для Сандры «влюблённые» и «дурочки» были синонимами, просили Богиню Луны послать им любовь. Этому божеству подносили различные безделушки с изображением сердец. Мало кто знал, что в действительности «подношение» – это веточка цветущего жасмина. На худой конец можно и один цветочек принести. Сандра никогда не молилась ей. Никогда не просила о любви. Никогда не приносила её подношений. В одном случае Сандра просто не верила в любовь, в другом – это была её сестра. Поэтому Сандра не складывала руки, не обращалась к ней через кучу эпитетов, а говорила расслабленно, словно общалась с родным человеком. Так оно и было. — Джекки, можно ли доверять Максвелл? — хриплым голосом спрашивала она вслух. — Что ждёт твою дочь? Какова её судьба? Мне ведь не безразличны наши дети… В ответ – тишина. Огонь иногда издавал треск, в окно холодный осенний ветер швырял сухие листья. Но ответа не было. Сандра выругалась сквозь зубы и поднялась с колен. Настойка была готова. Сандра собиралась успокоить свои нервы, как в пустом доме зазвонил телефон. Мысленно хозяйка стала считать про себя, потом направилась в коридор к телефону. Сняла трубку. — Слушаю, — сказала она, скрывая надежду в голосе. — Добрый вечер, миссис Маклейн! — раздался на другом конце женский, но совершенно незнакомый голос. — Кто это? — с раздражением спросила Сандра. — Если это возмущённые родители, то я предупреждала ещё в начале года, что звонить мне на домашний нельзя: хотите поговорить о своём чаде, то потрудитесь придти в школу! — О, миссис Маклейн, я не имею к вашей работе никакого отношения… — Торговым агентам я замаялась объяснять, что ваши безделушки мне совершенно не нужны, я точно знаю, чего хочу, и этим отличаюсь от большинства женщин! — Нет-нет, и в мыслях не было, — заверили её на другом конце. — Я хотела поговорить… — Я не верующий человек, и в сектанты подаваться не собираюсь. Если это из местного органа по религиозным делам, то чихать я на вас хотела, и хватит присылать мне всю эту «светскую литературу»! Ради неё камин я не намерена разжигать! — Это Уна Максвелл! — оборвал её голос. — Гммм, Максвелл? — удивилась Сандра. — Да, Уна Максвелл! — голос звучал несколько раздражённо. — Я звоню вам сказать, что пророчество для вашей родственницы готово. — А почему вы не собрали пророчество для Картеров? — с насмешкой спросила Сандра. — Уверена, они только этого и ждут. — Мне не о чем с ними говорить, после одного инцидента, — ответила женщина в трубке. — Я бы и под страхом смерти для них ничего не сделала. Только вот, к сожалению, один из них всё-таки должен знать о том, что ему уготована очень большая роль в спектакле, который ставит судьба. — Этот какая же? — удивилась Сандра. — Почти ведущая. Только он отказался от такого знания. — Правильно сделал! Теперь им будет легче управлять, постоянно упоминая предчувствия в качестве оправдания, — весело произнесла Сандра. — Но будет ли разумным отправить Клео к вам? В любом случае ей грозит опасность. — Этот её путь ко мне чист, чего не могу сказать про второй её визит. Когда Сандра положила трубку, то в доме снов воцарилась гнетущая тишина. Она её ненавидела до глубины души. Такая же тишина была, когда после смерти Джоклин Говард с детьми уехал, Джимми сутками засиживался в своей лондонской конторе, а Санни, сказав, что уже взрослая, уехала в детский летний лагерь. Тогда эта давящая тишина убивала Сандру. Она шаталась по дому в поисках чего-то необъяснимого, но никак не могла его найти. И ей было страшно. Она не плакала, но реветь хотелось каждый раз, когда по радио передавали старые песни, под которые она с сёстрами танцевали. Поэтому сидела в глухой тишине с болью в одиночестве. Сейчас будто бы все повторялось, а Сандре этого страшно не хотелось. Она ненавидела это.