"Научи меня дышать"

      Стоит, пожалуй, отдать должное — спалось в садах Повелителя Сновидений отменно. Причем без кровати или чего подобного. Казавшаяся естественно жёсткой земля была покрыта травами настолько пышными, что они создавали эффект перины, к тому же, пахнущей травами. Но самих снов, как ни странно, не было… почти не было. То ли Ирмо и не пытался навеять мне видений, то ли, как и моя судьба для Владыки Судеб, мои сны были ему недоступны, то ли, быть может, я просто слишком устала, чтобы что-то запомнить… Так или иначе, сон был краток, беден и сумбурен, и напоминал больше серию картин, рождающихся во тьме при резких вспышках молнии ночью. Из более-менее отчетливых образов я могла бы выделить лишь одного человека. Это был красивый мужчина с длинными черными волосами, усеянными редкими снежинками, и изменчивого цвета светлыми глазами, словно светящимися изнутри. Он смеялся, но смех его не был слышен, как и любые другие звуки в этом сне. С его рук сорвалась птица и рассыпалась белым снегом, которым было устлано все вокруг. И в этот миг я проснулась… на укрытой инеем поляне, что в свете прочего всё столь же теплого и пёстрого сада выглядело, как минимум, странно. Но, по крайней мере, это объясняло, почему мне вдруг приснилась зима.       Словно ощутив моё пробуждение, без промедления явился Ирмо, и, узрев сию морозную инсталляцию, замер на месте. — Хочешь сказать, это не норма? — переспросила я, не заметив, что перешла на «ты».       Вала, похоже, тоже не заметил, или сделал вид. Он лишь улыбнулся: — Сложно судить о норме, когда в твоих садах почивает Творец. — Творец из меня так себе… — Ну, по крайней мере, превратить Арду в ледяную глыбу тебе, кажется, под силу… — Он развел руками, оглядывая иней на траве и цветах, и коротко рассмеялся. — То есть, ты думаешь, что это моих рук дело? — Не сказал бы, что именно рук, но суть ты уловила. Это единственное достойное объяснение. — И как? Не страшно за Арду? — Это прозвучало почти с вызовом.       Он подошел ближе: — Страшно. Мне страшно за Арду с тех самих пор, как её начала пожирать Пустота.       Повисло неловкое молчание. Прерывая его, Ирмо велел мне собираться. Быстро умывшись и надев новое платье, я была рада, наконец, избавиться от латанной одежды, которую мне дали ещё приютившие люди в деревне. Платье, шитое легкой рукой Вайрэ, как и ожидалось, легло на меня, словно влитое, но, хоть оно и смотрелось красиво, мне все более явным казалось его предположительное несоответствие стилю одежды Амана. Однако… дарёному коню в зубы не смотрят. Поспешно причесавшись (скорее, «прилизав» гребнем волосы, ибо быстро расчесать их таким инструментом нереально), я в полной боевой готовности отправилась к Ирмо, «втыкающему» на какое-то дерево на соседней поляне. Какие же они все неспешные большую часть времени… Хотя, а куда им спешить, когда в их ладонях пересыпается вечность? — Хорошо выглядишь, — кажется, ему были не чужды обычаи смертных. — Стараниями Вайрэ и твоего гребня.       Он молча протянул ладонь. И вновь тропа, и вновь туман…       Мы вышли на широкой равнине, заросшей сочной травой, цветами и изумрудными мхами. С одной стороны равнины утопал в утреннем тумане протяжённый горный хребет, как зубы неведомого гиганта, устремляясь вершинами к небесам, с другой — лишь один горный пик стоял величественным фоном для двух огромных сухих деревьев. Да уж… нетрудно узнать Лаурелин и Тельперион, вернее, то, что некогда было ими. Впереди нас была не то, чтобы толпа, но народу немало. И, похоже, все Айнур. Невольно отметив, что на фоне всего этого коллектива я, как и опасалась, выделяюсь, по меньшей мере, одеждой, я, впрочем, предпочла не тревожить своего покровителя подобными мелочами. Вайрэ, всё же, наверное, знала, что делала. Да и некоторые Валар были одеты достаточно странно, что позволяло предположить, что какие-то конкретные нормы одежды тут вообще не приняты. Это лишь часть вольного образа. Также решила на потом оставить вопросы о том, где подевались с Амана, по меньшей мере, все эльфы, и просто молча следовала за Ирмо в самый центр собрания, где прямо на мягкой траве расположились иные Валар. — Пора как следует познакомить тебя с остальными, — пропел его голос над самим моим ухом, заставив испуганно отклониться. Да, что-то я задумалась… Он улыбнулся и успокаивающе провел по моему плечу: — Успокойся, все в порядке. Можешь не быть настолько напряженной тут, ведь ты уже не пленница. — Ну это уж как посмотреть, вообще-то, — ответила я, но уже, скорее, с некоторой долей шутки.       Решив, видимо, впредь игнорировать моё нытьё, Ирмо осмотрелся и потянул меня в сторону Йаванны и Ауле, как я предполагала. Предположения мои оправдались, ибо мой сопроводитель назвал их имена, попутно дав длинную лирическую ремарку, кратко сводящуюся к тому, что, если мне захочется что-то озеленить или, напротив — пристукнуть кого-то чем-то тяжёлым, то я теперь знаю, к кому обратиться. Йаванна медленно кивнула мне, но взор её зеленых глаз был настолько туманен, что казалось, словно бы она вовсе где-то не здесь. Её зелёное платье, которое, вероятно, должно было сливаться с изумрудом травы, сейчас как-то небрежно имитировало тёмные пожухлые листья, местами затронутые желтизной. Можно было бы предположить, что это просто символизирует осень, а я, увы, так и не успела толком разобраться, какое нынче время года в Арде и стабильно ли оно во всём мире или, всё-таки, поддаётся законам физики. Ауле поднялся с травы и, неожиданно для меня, взял мою руку в свои ладони и пристально посмотрел в самые глаза. В его васильковых очах плескалось столько растерянности и страха, что я едва не отступила на шаг назад. — Дитя иного мира… — Его насыщенный низкий голос отдавал легкой хрипотцой. — Прошу, не бросай нас. Там нужна твоя помощь… Не отдавай наш мир Пустоте…       Слова ответа комом застыли в горле. Я смотрела в его блестящие глаза, и мне хотелось плакать. Это были глаза существа, попрощавшегося со всем, что он видит, но всё ещё терзаемого надеждой. И вот как я сейчас могла сказать ему то, что говорила остальным? Что я не буду, что я не смогу, что я сделаю только хуже?.. Как?! Но он словно прочел всё сам в моих глазах, поскольку взгляд его потемнел и упал вниз. Он лишь молча как-то ободряюще сжал мои ладони, и вернулся к супруге. Ирмо увел меня прочь. Да уж… «Хорошее» начало…

***

      Я сидела на поляне и, что называется, «втыкала» в небо. Прочие «знакомства» выдались весьма сумбурными, а после Ирмо внезапно встретил Эстэ и удалился куда-то вместе с ней. Мне показалось несколько странным, что его супруги я ещё ни разу не видела в его садах, но я решила пока не задавать лишних и, возможно, вовсе ненужных вопросов.       Варда и Манвэ поприветствовали меня сдержанно. Настолько сдержанно, что мне снова стало как-то не по себе в их присутствии.       Оромэ пребывал в настолько тугих раздумьях, что не реагировал даже на Вану, не то, что на меня, а вот моё внимание привлекло то, что на нем свежие окровавленные повязки и шрамы. Довольно странно, мне кажется, видеть Вала, который не может, почему-то, просто исцелиться. Лориэн тогда повел меня дальше, сказав, что Оромэ явился на сборы едва ли не прямо с Границ Пустоты, и его сейчас лучше не трогать.       Ульмо искали долго, но так и не нашли, хоть Ирмо и был уверен, что местный Нептун где-то рядом заныкался.       И вот тогда-то мы и набрели на Эстэ. Она была не одна, а в составе небольшого девичника: она, Ниэнна и, как я узнала, Нэсса. Выглядела танцующая богиня… ужасно. Словно бы не Валиэ предстала передо мной, но морок, тень или привидение во плоти. Призрак с совершенно пустым взглядом. Ниэнна, быстро поприветствовав меня, тихо попросила оставить их с Нэссой наедине, ибо последняя потеряла мужа. И они ушли, не успела я даже спросить, что сталось с Тулкасом. Ушел и Ирмо с Эстэ, дабы, видимо, поговорить наедине. Никто не уходил далеко, нет: я могла видеть их на этой же поляне, но формально они были словно и здесь, вместе со всеми, и «там» наедине друг с другом.       Тяжко вздохнув, я села на траву, стараясь, во избежание «приключений», стать как можно меньше и незаметней. Однако от цепкого взгляда белых глаз только явившегося на собрание Намо с женой мне было, очевидно, не ускользнуть. Впрочем, он ограничился приветственным кивком издалека и занял место в стороне от всех. Затем что-то началось… Все затихло. Ветер, травы, голоса, шорохи… Равнина погрузилась в такое гробовое молчание, что я невольно захотела стукнуть себя по уху, дабы проверить, слышит ли оно в принципе. Но тут зазвучала песня. Начатая Королём и Королевой Мира, она постепенно была подхвачена прочими Валар и Майар. Красота и неестественность её звучания пронзала, казалось, каждую клеточку тела, а сквозившая в ней смертная тоска резонировала в моей душе, от чего становилось совершенно невыносимо. Закрыться. Не чувствовать. Не пустить эмоцию. Никакую. Не стоит… Песня прекратилась, Айнур замолчали и снова перешли к праздному общению и созерцанию, но меня всё не отпускало по инерции. Сдержать. Не чувствовать. Заблокировать. Заморозить.       Что-то внутри кольнуло меня, толсто намекнув, что мне срочно пора сваливать с этого места, паника начала нарастать, но тут ко мне подсел какой-то светловолосый юноша в синем одеянии. Я вопросительно посмотрела на него и услышала осанвэ (кажется, они так это называли?): «Ты — другая… словно песня птицы, имя которой известно, но никто не может его вспомнить» — Прости, я ещё не владею этим вашим… обменом мыслями…       Он улыбнулся: «А я плохо владею речью. Мои уста привыкли издавать музыку… звон, искры, переливы бликов, но не слова. Давай я буду петь мыслями, а ты — отвечать, как отвечаешь?» — Хорошо, — согласилась я, слегка поморщившись от всё ещё непривычного ощущения чужеродных мыслей в голове, да ещё и таких заковыристых. «Ты — та самая заря, что зажглась на небосклоне после долгой ночи? Та, что пришла спасти нас от тьмы безвременья?»       В этот миг мне захотелось его не спасти, а прикончить: — Давай не будем об этом! «Тебя что-то тревожит?» — Он, казалось, немного испугался такой перемене моего настроя, но ничего, кроме лёгкого отклонения подальше, не предпринял… ну, ещё вдруг стал неестественно краток. — Неважно. Послушай! Ну посмотри на меня! Человек, как человек. Во мне нет ничего паранормального.       Видимо, решив, всё же, сменить тему, он «подумал»: «Я Элеоно — подопечный Веятеля, Короля Мира и повелителя Ветров. А кто ты, несущая свет звёзд, которых мы не лицезрели?»       Я хмыкнула: — С чего вы вообще так уверены в том, что у нас, например, есть звёзды? Но да… есть. Я Мара. Да, я свалилась к вам с другого мира. И толку с меня не будет. И не спрашивай — почему! Я устала отвечать… Лучше расскажи мне, кто вон тот тип, — я указала в сторону седого мужчины, что стоял за нашими спинами, осторонь всех настолько далеко, что мне едва доводилось рассмотреть его. Но в одном я не сомневалась — в чёрной повязке на глазах. Это был тот самый Вала, что так и не был опознан мною на Совете.       Элеоно озадаченно проследовал за моим взглядом и словно весь вжался в плечи: «Это Великий Враг мира, Моргот, олицетворение всех бед и зла, что есть сущие в Арде, Отступник, которому милее Света оказалась тьма, милее Жизни — смерть, милее Добра и Порядка — Искажение. Король Мира велел освободить его из-за Врат Ночи, за которыми он был заточён, будучи повержен в страшной битве седой древности».       Я вздохнула: — Ты можешь говорить короче. Мог бы просто сказать, что это — редиска, нехороший человек. «Редиска?»       Я махнула рукой: — Не заморачивайся. Лучше другое скажи: ты говоришь, что он олицетворение всех бед. И Пустоты, что ли? Тогда почему вы с ним не разобрались? «Нет. Пустота — иное. Пустота — не суть Зло. Пустота — суть небытие. Это ужаснее зла». — Не сказала бы. «Король Мира и выпустил его лишь потому, что он в той же беде, что и все мы, и мог бы чем-то помочь. Но я слышал, что он так ничем и не помог. А, если и помог — лучше бы не помогал, ибо лишь тьму и искажение несут его советы. Не говори с ним. Не подходи к нему. Никогда, слышишь? Он опасен, а ты… — он провел по моей руке, — выглядишь какой-то… беззащитной?»       Ну вот. Это уже похоже на вызов… В конце концов, это, может, и странно, но меня к нему словно тянет. Любопытство не пропьешь… «Разве не хочешь ты помочь новому дню этого мира дать время поднять плод Лаурелина по небосводу?» — он снова начал ту же песенку. — Нет, не хочу! — Я солгала, лишь бы он отстал. Какого чёрта я вообще согласилась сюда приходить?! «Но тогда почему я вижу еще не высохшие слёзы на твоём лице?»       Я коснулась щеки — и правда, мокро. Видимо, я и не заметила, как плакала под их пение… А Айнур уже снова начинали что-то петь. Быстро рассудив, что и к чему, я решила ретироваться. — Я отойду, — буркнула я сидевшему собеседнику и подалась прочь от эпицентра этих текущих со звуком эмоций.       Рядом с поляной был небольшой лесок. Мне не составило труда, опасливо озираясь, скрыться в его направлении. Несколько Майар проводили меня удивлёнными взглядами, но, к моему счастью, промолчали. Валар даже не обратили внимания… «Отряд не заметил потери бойца». Впрочем, я словила на себе слегка осуждающий взгляд Ирмо и, напустив на себя самое нечастное выражение лица, пожала плечами, и отступила в лесную тень. Так даже спокойнее: по крайней мере, после того, как он заметил, меня тут не забудут.       Я чувствовала себя лишней. Совсем. Что мне было делать на этом настолько чуждом мероприятии? Впрочем, в этом ли вопрос? Вопрос в том, что мне было делать в этом покинутом богом мире?!       Где-то в груди защекотала тоска по дому, налилась мрачной тяжестью и грузно рухнула под диафрагму… Ну да… сейчас мне померещилась тоска. Но не я ли бежала от родного мира? Так о чём речь?       О том, хочу ли я домой? Нет, не хочу.       Сейчас мне этот мир кажется чужим. Но разве в большей степени он чувствуется чуждым, чем родной? Возможно, даже в меньшей, как бы странно это ни звучало. Быть может, потому, что этот… как-то проще? И в нём легче предположить, что всё происходящее — галлюцинация умирающего разума, а, значит, реальной ценности не несёт и может не влиять на моё душевное равновесие. Однако, сколько бы я ни пыталась убедить себя в этом, мне не удавалось полностью оградиться от эмоций.       Не знаю, сколько я блуждала по моложавой посадке, сперва показавшейся мне лесом, но из внутреннего оцепенения меня вывела лишь хрустнувшая под ногами ветка. Ветка. На земле. В месте, где растут деревья… Ничего удивительного, верно? Я подняла обломок ветви и осмотрела его: давно высохла. Взгляд вверх — надо мной раскинуло голые обрубки совершенно сухое дерево. И снова, ничего удивительного: деревья в посадке — это ведь нормально, пусть даже и сухие. Ну бывает, ну что за глупые мысли? И тут до меня дошла суть того, что меня так насторожило: это Аман — Земля без смерти и увядания, земля, что не знает зимы и иной смены времён года. Засохшее молодое дерево в центре посадки в Амане — это, быть может, всё же, не совсем нормально. — Тебя удивляет это?       Я резко обернулась. За мной, сдержанно заложив руки за спину, задумчиво наблюдал Манвэ. Не дождавшись моего ответа, он продолжил: — С тех пор, как… как Всеотец перестал отзываться на мои прошения, и как внешняя тьма, олицетворение хаоса начала пожирать Арду, наши силы стали иссякать. Большая часть из нас неспособны уже творить новое, но можем лишь поддерживать старое… Подобная беда приключилась и с иными сущностями. Так и Слово, что держало неувядание и безбедственность Амана, начинает иссякать. Этот мир быстро теряет силы.       Он наклонился, чтобы поднять с земли сухой лист, и его белые волосы водопадом легли на скупую траву. Такие красивые и совершенные, что во мне зародилось болезненное желание коснуться их и проверить, насколько легко по ним проскользнёт гребень. От этой безумной идеи, конечно, пришлось срочно отказаться, убоявшись даже возможности того, что Вала мог бы каким-то образом прочитать мои мысли.       Он выровнялся и внезапно направился ко мне, заставив несознательно вжаться в дерево. — Мне показалось странным, что важный гость покинул место Песни Скорби. И я решил посмотреть, что же случилось, — он прошел мимо меня и пустым взглядом скользил по деревьям. — А разве вы не важнее? Почему вы здесь? Разве… не вы должны начинать любую Песнь? А я там вообще как-то… не к месту.       Он усмехнулся: — В перерыве я не необходим. Ты же, хочешь ты того или нет, смена Творца, и не присутствовать на Песне Скорби… несколько неуважительно. Что же касается начала песни, — он повернулся и посмотрел на меня неожиданно усталым и осунувшимся взглядом, преисполненным такой глубокой боли, что мне стало страшно, — Песнь всегда должен был начинать Всеотец.       Ясно. Он очень любил отца… Но сейчас он ждал ответа на незаданный, но очевидный вопрос. — Да, я ушла. Мне стало трудно. В вашей Песне Скорби… слишком много скорби… — А что же, по твоему, мы должны радоваться? — Он говорил тихо и спокойно, но его слова резали, как металл. — Плясать и веселиться в честь того, что мы остались без Отца? И скоро останемся без мира и жизней, потому что единственное существо, способное нас спасти, зациклено на себе и не желает помочь? — Я не это хотела сказать… — Я потупилась. Хотелось убежать от повисшего напряженного молчания, но, почему-то, я боялась даже шелохнуться.       Вина, паника, отчаяние, гнев… Новый букет эмоций вырвал меня из оцепенения, и я взволнованно шагнула навстречу обвинителю: — Ты ничего ни разу не понял из моих слов? Или слышал в них только то, что тебе проще всего было слышать? Да что ты знаешь обо мне?! Ты так хочешь, чтобы я творила твой мир? А ты не задумывался над тем, что стало с моим собственным миром? Нет? — Я задыхалась от эмоций, стараясь говорить громко, но не кричать, однако здесь моё горло сжало, а голос рухнул почти в шепот. — Там темно и пусто, а по руинам блуждают голодные тени. Их голод неутолим, Вала. Они пожирают всё живое. Пожирали, пока оно было в моём мире. — Но… откуда они в твоём мире? — Манвэ нахмурился, стараясь верно мыслить непривычными для него категориями.       Меня взорвал хохот. О, это действительно было смешно. Смешно предвкушать недоумение собеседника от грядущей абсурдности правды. Смешно осознавать эту абсурдность. Смешно от безысходности… и нелепости её происхождения. — Я создала их! — И снова я почти кричу, весело расставив руки, взирая в почти напуганные голубые глаза Веятеля — Сама! — Зачем? — А ты не понимаешь? — Я осознавала, что переигрываю, что хрип в моём горле был чем-то неправильным, лишним, грубым…, но не могла уже остановиться, так, словно это… и не было игрой. А я пыталась убедить себя в обратном? Или только боялась обратного? — Чтобы они пожрали меня. — Но для чего тебе это было нужно?! — Наконец, кричал и Вала, в ответ на что в посадке поднялся сильный ветер, с диким треском ломая сухие ветки над головой… И всё погасло. Весь болезненный азарт, насмешка, крик отчаяния, граничащего с безумием… Разом стало словно совершенно пусто. Я ответила совсем спокойно: — А на этот вопрос я вам не отвечу.       Не дожидаясь ответа от опешившего Манвэ, я развернулась и со всей возможной для себя скоростью побежала прочь. Ветви больно били по лицу, ноги то и дело норовили симулировать вывих на неровной местности, а сердце стучало по грудине, как пожилая женщина соседям сверху — по батарее… Посадка редела. На границе я остановилась и обессилено рухнула на траву. Перевернулась, посмотрела на сползающее с зенита солнце… Где-то вдалеке снова звучала Песнь… Правильно. Хотел бы догнать — догнал бы.       Почему я не ответила на тот вопрос? Не слишком ли много я раскрыла и без того, дабы теперь скрывать нюансы? Уж не потому ли Манвэ не получил ответа, что точного и уверенного ответа не было и у меня? Я закрыла глаза, ожидая увидеть перед собой красное, засвеченное солнцем полотно, но вместо него перед моим взором поплыли расширяющиеся круги из скоплений золотистых звёздочек. В следующий раз нужно будет напомнить себе, что такие пробежки — не для моей физической формы… Ну да, у меня были догадки… много догадок. Это только усложняло задачу. Да и сама задача была, по большому счёту, бессмысленной.       Я резко села, заработав еще порцию звёздных кругов, видимых уже и при открытых глазах. Достала подаренный Ирмо гребень, принялась расчёсывать успевшие спутаться волосы. Нужно было отвлечься. О чем подумать? О кератине? Нет, нечего там думать. О слишком спутанном кератине? Я мысленно выругалась, пытаясь отодрать гребень от волос. Вот и как этим примитивным «оборудованием» вообще можно хоть что-то расчесать?! Оценив клок волос, застрявший в этом произведении искусства, я вздохнула и поблагодарила его творца за прочность зубьев. Сделав вывод, что эта штука не пригодна для использования, я всунула его обратно в волосяное гнездо и уныло уставилась в горизонт. О чем бы подумать? Солнце будет долго закатываться, вечнозелёные растения Амана уже не такие уж и вечнозелёные, как, кстати, и платье Йаванны, Ауле… Я вспомнила молящий взгляд его синих глаз… Солнце показалось миражом. Вот оно тут, в небе, светит себе, словно всё хорошо, и ничего плохого не происходит, а чувство внезапно посетило такое, словно оно чёрное, да и вовсе — не солнце, а сгусток тьмы, протягивающий свои чёрные нити к миру, окутывающий землю плотными сгустками словно смешанного с сажей тумана, спутывающий им мысли и заставляя нас вместо тьмы видеть свет. Я мотнула головой, быстро отгоняя наваждение. Ну да, примерно так дело и обстоит. Сломанная сухая ветка — чи не катастрофа?! Тут всё цветёт и словно радуется жизни, замерев в чарующем покое… Только вот это не покой. Это ступор, в который от смертельного ужаса впал мир, чувствуя, как его, по словам Валар, что-то ест. Невольно вспомнился фильм «Лангольеры». Смотрела его ещё в дремучем детстве, помню только, что пилот случайно пролетел в прошлое и там «уронил» самолёт. А это самое прошлое тем временем преспокойно кушали некие твари, безжалостно стирая всё лишнее вслед за бегом полосы настоящего. Видимо, согласно этой идее, так и должно было быть: прошлое мертво, и его стоит просто стереть, оставить лишь в памяти тех, кто в настоящем… Почему именно так? Кто его знает? Быть может, ПК Бога не обладает таким объемом физической памяти, чтобы одновременно удерживать всё это? Я усмехнулась. Дожили… Еще недавно я была уверена в своём атеизме, а теперь рассуждаю о творце своего мира, пусть и в шутку. А что, если и наш мир — это всего лишь чья-то книга?       Кажется, размышления в совокупности с нежащим солнцем сморили меня, ибо внезапно я обнаружила себя привалившейся к стволу, а светило — уже касающимся горных вершин. Стало немного не по себе. И правда, насколько большую часть мероприятия я с чистой совестью пропинала под этим деревом? Быстро поднявшись я нервно отряхнула с серебристой юбки листья, и поспешила обратно к поляне. Посадку, впрочем, предпочла обогнуть, ибо с моим топографическим кретинизмом и в трёх соснах можно долго блуждать…       Внезапно на холме я увидела одинокую фигуру, недвижимо взирающую в закат… спрятанными в повязку глазами. Вспомнив слова белокурого Майа, я поёжилась, отвернулась и пошла дальше. Но какая-то недобитая дрозофила не дала мне спокойно продолжать движение. Имя этой дрозофиле было, похоже, «Любопытство». Наконец, не выдержав, я мысленно сплюнула и, резко развернувшись, пошла в направлении злосчастного холма. Ничего страшного не произойдёт, если я всего лишь посмотрю… издалека.       Сама не ведая, зачем мне вообще так остро вдруг понадобилось разглядывать Моргота, я подошла к холму и, будучи уверенной, что осталась незамеченной, осторожно проскользнула вперёд и немного в сторону, чтобы с угла и поближе рассмотреть… лицо? Что я ожидала там увидеть? Жестокие черты? Ярость и вечный гнев и зависть, запечатлённые на самом челе? Вздорный изгиб густых бровей? В любом случае образ этого Вала как-то не стыковался с тем, что я ожидала увидеть от Дьявола всея Арды. Успокоив себя тем, что именно из этого парадокса проистекает моё ненормальное любопытство, я продолжала приближаться, внутренне хваля себя за редкостную бесшумность. Но сердце колотилось, словно сумасшедшее. Словно бы я была ужасно напугана, но… я не чувствовала страха. Какие-то странности с восприятием мира и себя… Мне ли привыкать? Ничего серьёзного. Наконец, я заняла более или менее удобную для обозрения позицию и лишь теперь осмелилась прямо взглянуть из-за ствола одинокого древа на его гордый профиль.       Первая возникшая ассоциация — ворон. Сложно было выделить сходство с этой прекрасной птицей в чём-то конкретном. Ведь даже волосы мужчины не были привычного для ворона иссиня-чёрного цвета. Они словно выцвели в грязный оттенок пыли на асфальте. Выцвели? Звучит, как уверенность в том, что некогда они, всё же были чёрными… Ну конечно! Это ведь Моргот. У него непременно должны были быть чёрные волосы — при чём тут вообще, спрашивается, седой? Да и очи его должны устрашать, а не быть так таинственно перевязаны шелковой лентой. Хотя, быть может, именно потому они и перевязаны? С другой стороны, а почему вообще злодей должен выглядеть как-то конкретно? Волевой подбородок, широкие скулы, высокий лоб… тонкие обветренные губы… Мой взгляд остановился на его запястьях, скованных в массивные металлические кольца. — Подойди.       Сердце рухнуло под желудок. И давно он знает, что я тут? Испуганный организм потерялся в рефлексе «бежать или сражаться», и, наконец, решив, что бежать ещё рано, а сражаться с самим Врагом Мира лучше не стоит, отмер. На ватных ногах я подошла ближе, без особенного энтузиазма признавая, что мне теперь действительно страшно. Он полностью развернулся ко мне и именно теперь, совсем близко, я разглядела на его лице белые борозды широких шрамов. Еще один, не исцеляющийся? Или они в принципе не могут? — Что ты искала здесь?       Решив, что мутить воду будет себе дороже, я честно призналась: — Просто посмотреть хотелось. — И как? Посмотрела? — Без тени агрессии, словно бы с искренним любопытством. Его неожиданная реакция лишь сильнее пугала меня. Впрочем… что он может мне сделать? В Амане? Когда совсем рядом тусуются все Айнур Арды? Да и, судя по слухам, он и сам заинтересован в том, чтобы со мной всё было хорошо. Немного осмелев, я уже более резво кивнула: — Посмотрела. Немного неожиданно.       Он лишь хмыкнул. Повисло неловкое молчание. Вала еще какое-то время смотрел на меня (или не на меня — поди пойми за повязкой), а затем снова отвернулся к уже наполовину скрывшемуся за горными зубьями солнцу: — Если будут вопросы — не нужно бояться их задавать.       Что и требовалось доказать. Элеоно предупреждал меня, что Моргот может опутывать словами. Но неужто Отступник считает, что я настолько глупа или не осведомлена? Это, откровенно говоря, как-то задевало. Рядом послышались голоса Майар. От того вконец осмелев (или оборзев) я хмыкнула: — Еще чего! Зачем мне вдруг потребуются ответы-советы от Врага Мира? Расскажешь мне, как лучше исказить или уничтожить Арду? Тут мне едва ли нужен мастер-класс.       Он не ответил. Даже не шелохнулся. И, осознав, что он так и будет дальше молча взирать на последние лучи солнца, я испытала неожиданный прилив разочарования. Что со мной сегодня такое? Сегодня? Вообще! — И это всё? — Невольно вырвалось от меня. — Молчание — весь твой ответ? Он в пол-оборота посмотрел на меня: — А ты хочешь слышать ответ?       Он меня обескуражил. Странный вопрос, пугающий. Почему я должна не хотеть слышать ответ? Пока я справлялась с возникшей мысленной заминкой, Мелькор снова усмехнулся и вернулся к созерцанию гор. Небо постепенно пропитывалось звёздами. Быстро стемнело, однако… — Мара, — услышала я поблизости знакомый голос.       Я была рада снова видеть Джона. Откровенно говоря, меня беспокоило наше прежнее прощание, вернее, его конкретный способ. И, когда он первым прервал, казалось, обиженное молчание, с моей спины словно свалился дюжий кирпич. — Мара, пойдем.       Я бросила виноватый взгляд на спину Моргота, но спина на то и спина… Развернулась, направилась к Джону. Он ущипнул меня за руку, заставив возмущенно воскликнуть, и потащил за собой. — Ради Небес, Мара, Валар на ушах стоят! И, даже если исключить тот нюанс, что ты внезапно пропала невесть куда, они довольно огорчены тем, что ты не присутствуешь на мероприятии. И, скажи на милость, что ты забыла рядом с этим… рядом с Мелькором?       Я закатила глаза. Это было так забавно, пока посторонний дядя в сказочном мире отчитывал меня, девушку двадцати одного года от роду, как маленькую девочку, которая непорядочно ведёт себя в гостях и вообще повадилась играть с плохим мальчиком. В общем, я чуть вслух не прыснула со смеху. Да, вышло бы совсем некрасиво. Я снова оглянулась. Отступник всё так же стоял и смотрел вдаль, словно каменная статуя. И всё же, какой-то ты не такой, Мелькор… Или это у меня представление о Врагах Мира какое-то неправильное? — Меньше надо было ко мне приставать со своим миром… Они создали мне некомфортную среду — я её покинула. Всё закономерно. К тому же, если так хотели меня найти, попросили бы Намо — уж он своими прожекторами, что угодно, отыщет. А Мелькор… мне просто было любопытно. — Намо выразился, что уважает твою жажду уединения. — Это звучало так, словно Джон неудачно попытался перекривлять Мандоса, чем вызвал у меня приступ едва сдерживаемого внутреннего смеха. А вот сам Владыка Судеб таким поворотом событий резко поднял свой рейтинг в моих глазах. — От Мелькора держись подальше, Мара. Я запрещаю тебе пока с ним контактировать. Ой, и не надо вот так смотреть на меня! Ты не маленькая девочка, которая ничего не понимает и будет нарушать правила только для того, чтобы показать, какая она бунтарская натура. Это очень серьёзно, между прочим. Ты ещё не успела получить понимание этого мира, а уже нахватаешься всякой ереси от Отступника!       Я не люблю, когда мне ультимативно указывают, что делать. А кто любит, скажите на милость? Тем более, когда указывающий моего уважения в личном общении ещё не успел заслужить. — Знаете, Джон, я никогда не уважала инквизицию. — Что? Да причём тут это?! Ты… — При том, что ересью занималась инквизиция. И это при том, что сама несла бред не меньшего градуса. — Мара. Не цепляйся к словам! — Мы подошли к месту сбора. — Иди ко всем. И не вздумай связываться с Отступником!       Ага, щас!