1
«Дорогая Дарси. Говорят, за один день на войне проживаешь и десять жизней, и десять смертей. Но это другая война…». Она расчесала себе руки до красноты и волдырей. Выглядело это так, словно на неё напала стая одичавших кошек. Когда Пегги заметила, её заплаканные глаза расширились, и она посмотрела на Дарси с нескрываемым беспокойством. Пришлось соврать про аллергию на новый стиральный порошок. Пробежав глазами последнее письмо Стива, Пегги наконец отложила его и громко шмыгнула носом. — Это так трогательно, — сдавленным голосом произнесла она. — Всегда таким было. Все его письма. Говорят, что у современной любви маловато препятствий. У вашей же их было предостаточно. Дарси поставила перед ней чашку горячего кофе. Младшая дочь Пегги Фелисити смотрела мультики в гостиной. Дарси отнесла ей тёплое молоко с сахарной трубочкой, всунутой в стакан, и теперь до них отчётливо доносилось хлюпанье и причмокивание. Дарси обычно не испытывала умиления и трепета при виде маленьких детей, но Фел и её старшая сестричка Мелани были исключением из правил. Славные малыши. Таких детишек обычно показывают в рекламе игрушек или детского шампуня — воспитанных, улыбчивых и забавных на вид. Сущая радость для родителей. — А открытка прилагалась? — полюбопытствовала Пегги, сделав шумный глоток из чашки. Она покачивала ножкой, обутой в миниатюрную красную туфельку на танкетке, такая женственная, пышущая здоровьем, с прямой спиной и сияющей кожей. Её распущенные волосы блестели в полуденном свете. В присутствии Пегги Дарси особенно остро ощущала отвращение к собственной лени. Она снова поплелась в гостиную, по пути легонько дёрнув Фел за один из хвостиков. В ответ девочка хихикнула и помотала головой. Она допила своё молоко, но не стала просить добавки. Всё её внимание теперь занимал лихо отплясывавший на экране телевизора розовый единорог. Дарси вернулась на кухню, держа в руках коробку из тёмного плотного картона, в каких продавали рождественские расписные пряники в «Магнолии». Внутри до сих пор пахло корицей и имбирём. Она поставила коробку на стол и сняла крышку. Пегги с любопытством заглянула внутрь. Коробка была доверху заполнена цветными прямоугольниками из акварельной бумаги. Дарси не пришлось их перебирать, последняя полученная от Стива открытка лежала с краю. Она медленно вытянула её и вложила в протянутую руку Пегги. Затем отвернулась и принялась вытирать насухо только что вымытые тарелки. Слеза капнула ей на сгиб локтя, и Дарси с растерянностью посмотрела на свою руку. — Всё время забываю спросить, — вдруг подала голос Пегги. Она по-прежнему вертела открытку в руках. — Почему именно птицы? Да ещё такие, каких в природе не существует? Дарси закинула полотенце на плечо и обернулась. — Из-за приписки в конце письма, — сухо пояснила она. — Всегда одна и та же: «Я бы прилетел к тебе, будь у меня крылья». Понимаешь, в чём ирония? — Дарси слегка улыбнулась. — Крылья ведь у него были. У Пегги вновь увлажнились глаза. — А эти птички всегда долетали, — поняла она. — Даже сейчас, когда… Тут она замолчала, снова взглянув на открытку. Последняя птица, нарисованная Стивом, выглядела странно, если не сказать уродливо. С пёстрым окрасом, длинными лапками и огромным клювом — существо походило скорее на маленького пушистого птеродактиля, нежели на представителя семейства пернатых. Пегги принялась перебирать другие открытки. Более нелепых изображений птиц она никогда не встречала. И всё же было в этих рисунках что-то, что заставляло подолгу задерживаться на них взглядом: чёткость карандашной штриховки, или, может быть, выверенность каждой линии. Но, скорее всего, магия этих открыток заключалась в том, что они несли в себе отпечаток любви, обретшей свой трагичный конец. Пегги, ярую почитательницу женской романтической прозы, подобные вещи задевали за живое. — Только не рассказывай Саре о письме. — Дарси вытянула хлебную палочку из корзинки и отправила её себе в рот. — Ты же помнишь, что она устроила, когда прислали его личные вещи. Пегги кивнула, кончиками пальцев вытерев слёзы под глазами. — Кстати, Грант предложил Баки забрать армейский жетон Стива, — вдруг вспомнила она. — Они с Сарой считают, что Стив бы это одобрил. — Я думаю, Стив предпочёл бы оставить свой смертный медальон при себе, — недовольно отозвалась Дарси. Пегги вернула открытку на место, накрыла коробку крышкой и принялась за свой остывший кофе. — Так или иначе, он у Роджерсов желанный гость. Они поселили его в комнате Стива. Представляешь, каково это? Повсюду его фото, кубки, медали, старые видеокассеты с боевиками… Баки частенько ночевал у Стива, когда они были детьми. А теперь он спит в его кровати и думает: как же так вышло, старина, что я здесь, а ты нет? — Это он тебе сказал? — вопрос Дарси прозвучал несколько грубо, но Пегги едва ли обратила на это внимание. Её взгляд был затуманен и направлен в никуда. — После его возвращения Сара заметно оживилась. Про себя Дарси подумала о том, что её свекровь и прежде едва ли можно было назвать сдержанной и молчаливой. — Вряд ли это так уж хорошо, — осторожно заметила она, вновь принявшись расчёсывать руки и даже не заметив этого. — Сара видит в Баки тень Стива и тем самым причиняет себе новые страдания. Наконец Пегги посмотрела на неё. Между её изящных бровей залегла морщинка. Она была углубленной в себя, разговорчивой и подавленной в одно и то же время. — Конечно, она видит в нём тень Стива, Дарси. В этом нет ничего предосудительного. Разве ты не видишь? — Коротким движением она отодвинула от себя полупустую чашку кофе. Дарси хотела ответить, что, разумеется, не видит, но Пегги перебила её: — Он собирается съездить на пару недель в Литл-Рок, навестить мать. А когда вернётся — снимет квартиру в Бруклине или Куинсе. И всё пойдёт своим чередом. Но пока они нужны друг другу, понимаешь? Мы встретили весть о смерти Стива все вместе, а Баки всё это время был один. Дарси вдруг вспомнила о том, как грубо обошлась с ним после ужина у Роджерсов. Она ощутила вспышку стыда, но на смену ему быстро пришло раздражение, направленное, главным образом, на Пегги. Тон, с каким она говорила, показался Дарси укоряющим. Пегги словно подспудно обвиняла её в чёрствости и бессердечности. Из гостиной донёсся звонкий голос Фел: — Мама, мультик… всё! Пегги посмотрела на часы. — Мне пора, — она поднялась с места и протянула к Дарси обе руки. — Спасибо, что согласилась присмотреть за Фел. Нэнси не справляется сразу с двумя девочками, они объединяют свои усилия и сводят её с ума. К тому же, у неё артрит. Дарси обняла Пегги. — Я как раз нуждаюсь в хорошей компании. Уверена, мы отлично повеселимся, — она отстранилась. — Желаю вам с Генри хорошо провести вечер. — Я твоя должница. Звони в любое время. Дарси обдало запахом её духов, тёплых, сладковатых, всегда одних и тех же. Пегги хранила верность всему, к чему однажды потянулась её душа. Возможно, благодаря этой уверенной приверженности, какую она испытывала к тому, что принадлежало ей, в своём браке Пегги и Генри удалось сохранить всё: и влечение, и страсть, и трепет. Фел, этот ниспосланный небесами безупречный ребёнок, со сдержанным нетерпением наблюдала за тем, как её мама причёсывала свои волосы в прихожей, собираясь уходить. В какой-то момент Фел и Дарси переглянулись и заговорщически улыбнулись друг другу. Им обеим было хорошо известно, какими они были — ночёвки у тёти Дарси. Нескончаемый поток мультиков — смотри, пока глаза не заболят, слоёные языки (Фел, конечно, уже заметила большую упаковку в хлебнице), а также конфеты. Конфеты! А ещё, если она попросит (а она попросит), Дарси разрешит ей покопаться в своей косметичке. Когда Пегги наклонилась, чтобы поцеловать дочь, её глаза всё ещё влажно блестели. Дарси ощутила покалывания в кончиках пальцев от прилива чувств. У Пегги было золотое сердце, трепетная и отзывчивая душа. В это мгновение Дарси переполняла любовь к подруге, которая по счастливой случайности приходилась ей родственницей со стороны мужа, ей хотелось сказать: я чертовски сильно люблю тебя, Пегг, ты даже не представляешь, как много значишь для меня. Но Дарси, конечно же, промолчала. Момент для душевных откровений выдался неудачным. Как будто подобные мысли вообще когда-нибудь приходят вовремя. Когда Пегги ушла, Фел повернулась к Дарси и спросила: — А можно мне ещё молока? Только с трубочкой.2
Дарси не стала возвращать коробку с открытками на прежнее место. Она поместила её туда, где хранила большинство вещей, принадлежавших Стиву, — в чулан под лестницей, ту самую могилу посреди дома, которая отыщется почти у каждого. Дарси убеждала себя, что однажды ей удастся собраться с духом и разобрать весь этот хлам. Когда-нибудь, но, разумеется, не сегодня. Замешкавшись на пороге, она оглядела верхние полки. Там она держала вещи Баки, намеренно с краю, чтобы проще было достать их при необходимости. А такая необходимость должна была возникнуть в ближайшее время. Она вспомнила о жетоне Стива, который Грант подарил Барнсу, и подумала о том, что у неё тоже найдётся для него немало памятных подарков. Она не была уверена, хотел бы этого Стив, она не наделяла себя правом предсказывать решения человека, которого уже не было в живых. Дарси не лелеяла ностальгию, она не распахивала дверцы шкафа и не обнюхивала одежду своего покойного мужа, пытаясь забыться и представить себе, будто бы он прямо сейчас обнимает её. Дарси никогда так не делала. Она не представляла себя героиней драмы. Она предпочла раздать одежду Стива родственникам. Джинсы и брюки забрал Генри, на нём они сидели едва ли не лучше, чем на самом Стиве. Футболки и рубашки Дарси отдала Гранту, кое-что она выбрала и для Джека, мужа Марии. Лишь куртки она всегда отодвигала в сторону. Джинсовка, кожанка, вельветовая ветровка, бомбер, «Аляска» — всё это она осознанно откладывала для Баки. У него и Стива когда-то в ходу была привычка обмениваться одеждой, главным образом, куртками. Баки приходилось подворачивать рукава, но ширина плеч у них была примерно одинаковой. Дарси попыталась представить его в одежде Стива, но не смогла. Вместо лица Баки она видела бежевое расплывчатое пятно. Она вспомнила также о драгоценной коллекции, о сокровищнице, захороненной в одном из тех ящиков, что стояли в углу. На коробке из-под кроссовок так и было написано: «Сокровищница. Не трогать!». Там Стив хранил память о страстном увлечении своих детских лет: бейсбольные карточки, этикетки от жевательного табака с фотографиями известных питчеров, фишки, игральные карты, карманные календари, плакаты, на которых был изображён Индиана Джонс или герои фильма «Парк Юрского периода». Предмет гордости для любого мальчишки, родившегося в восьмидесятых. Кто как не Баки мог оценить значимость этих вещей? Дарси поймала себя на мысли о том, что за последнюю неделю думала о нём чаще, чем за всё то время, что они были знакомы. Зарубцевавшаяся горечь утраты внезапно ожила в душе, и она снова затосковала по Стиву, по тем временам, когда они были совсем молоды, беззаботны и бедны. Перед глазами появилась яркая реальная картина, затмевавшая все остальное: Стив со взлохмаченными волосами, в водолазке болотного цвета и мотоциклетной куртке, той самой, что теперь была спрятана в чулан, ведёт её в танце уверено, но не слишком изящно. Они танцуют прямо на Дэланси-стрит на потеху случайным прохожим, мелодией им служат невнятные напевы Стива. Дарси никак не удаётся узнать песню, которую он пытается воспроизвести, хотя она и кажется знакомой, но это неважно, ведь Стив куда больше смеётся, нежели поёт. У него красивый смех, звонкий, искренний, услышав такой, невозможно не рассмеяться в ответ. Они уже не просто влюблены друг в друга, их любовь цветёт и пышет… После стольких месяцев знакомая боль стиснула душу, острая и беспощадная, как в тот день, когда Мария провыла в трубку: «Они взорвали его самолёт! Он умер! Умер!». Иногда Дарси казалось, что эта боль угасла слишком скоро, что она довольно легко прошла через это. Мысль о том, что она всё ещё недогоревала, частенько посещала её. Но глубине душе она знала, что эта мысль была пустой, потому она страдает до сих пор и страдает очень сильно. Дарси смахнула навернувшиеся слёзы и прерывисто вздохнула. Жизнь продолжалась. Время шло, всё пребывало в движении. В это самое мгновение, застыв на пороге чулана и оглядывая заваленные барахлом полки, она впервые по-настоящему поняла, что это значит. Жизнь продолжалась. Жизнь продолжалась для Сары и Гранта, почётных членов всякого рода клубов и образцовой супружеской четы, принимавшей активное участие во всех местных мероприятиях. Да, вероятно они возвели памятник своему горю и время от времени проводили время возле него, стоя на коленях. Но затем они поднимались на ноги и возобновляли своё движение навстречу закату жизни, идя рука об руку. Их сын умер, но они сами были всё ещё живы. Жизнь продолжалась и для Марии и Пегги, стремившихся успеть всё и сразу. Они не были женщинами, живущими среди привидений, у них попросту не было времени на то, чтобы лелеять свои страдания. Даже Баки Барнс, отдав должное уважение памяти своего лучшего друга, купит билет на автобус до Арканзаса и уедет. Возможно, в скором времени он вернётся обратно в Нью-Йорк, а, может быть, останется в Литл-роке. Жизнь остановила своё движение только для двоих: для Стива, настоящего мертвеца, и для Дарси. Она по-прежнему жила среди призраков, женщина, которая была не в силах избавиться от прошлого. А теперь её переполняло нетерпение. Она устала от себя, от своей апатии и рефлексии, от раздражения, мотавшего ей нервы, от того, что один день был похож на другой и так весь последний год, от собственного обжорства и безобразного внешнего вида. С неё было достаточно. Она не знала, что послужило толчком к столь резкой смене настроения, может быть, возвращение Баки, а, может быть, последнее письмо Стива, которое было отправлено с базы уже после его смерти. Все посланные к ней птички были пойманы. Стив так и не долетел. Его полёт был завершён. Дарси потушила свет, дав себе твёрдое обещание заняться чуланом в следующие выходные. Она чувствовала, что пришло время провести эту работу и избавиться от лишнего багажа.3
Баки позвонил, когда стрелки часов перевалили за полночь. Фел спала в гостевой спальне в обнимку со своей куклой Синди Хохотушкой, а Дарси была занята тем, что собирала с пола в гостиной пластиковые бусины из детского набора для девочек. Они сплели за сегодня по меньшей мере с десяток браслетов и ожерелий и съели не меньше фунта шоколадных конфет на двоих. Ещё Дарси не без труда выдержала мульт-марафон. В девять, прямо перед тем, как уложить Фел в постель, она написала Пегги смс-отчёт и лишь спустя час получила в ответ подмигивающий смайлик. Поэтому когда её телефон вновь разразился весёленькой трелью, она знала, что это была не Пегг. — Милая дама, я надеюсь, я тебя не разбудил? — раздался кисельно-сиропный голос на том конце провода. Дарси нахмурилась и потёрла пальцами лоб. Ей был знаком этот голос. Голос «Джентльмена с юга»¹.4
Выйдя из машины, Дарси поёжилась — ночная прохлада напоминала о том, что осень была на носу. Фел, одетая в пижаму, сидела на заднем сидении, по-прежнему не расставаясь со своей куклой. Малышка сонно хлопала глазами, и когда Дарси помахала ей, в ответ она только подняла ладонь с колен так медленно и неохотно, словно её рука весила тонну. Это был полнейший провал. Дарси и раньше не могла похвастаться званием самой надёжной сиделки. Сестрички Мел и Фел под её присмотром нередко объедались чем-нибудь вредным. Доходило даже до появления аллергической сыпи. Вспомнила Дарси и о том случае, когда она застала сестёр, с упоением разрисовывающих друг друга водонепроницаемыми фломастерами, и вместо того, чтобы тут же завершить этот сеанс арт-терапии, вытащила из кармана телефон и включила камеру. А после, когда ей пришлось отмывать обеих девочек, Мел наглоталась мыльной пены и ныла до самого вечера. Теперь Дарси и вовсе побила рекорд собственной безответственности. Поднять четырёхлетнего ребёнка посреди ночи, посадить в машину, в которой не работали радио и кондиционер, и отвезти в Саг-Харбор — на что это было похоже? На безумие. Нет, очевидно, что работу нянечки было необходимо исключить из списка идей для дополнительного заработка. Дарси закинула тоненький ремешок сумки на плечо и направилась ко входу в бар. Она кипела, как чайник. «Лучше бы тебе не бесить меня, Барнс». Светодиодная вывеска бара не горела. Ближайшие магазины тоже были темны. Признаки жизни подавал лишь мигающий жёлтым глазом светофор на перекрёстке улиц. Спустившись по лестнице, Дарси толкнула тяжёлую металлическую дверь и оказалась в полутёмном душном помещении, пропахшем сигаретным дымом и алкоголем. В баре находилось только двое мужчин, и когда появилась Дарси, оба они обернулись. Один из них, вероятно, бармен, вытирал стойку. Другой — Дарси узнала в нём Баки, только когда приблизилась, — сгорбившись, сидел напротив. — О, это за мной! — радостно объявил он. К счастью, он не выглядел слишком уж пьяным. Старательно игнорируя его присутствие, Дарси обратилась к бармену. — Сколько он должен? — Двадцатку, — хмуро ответил мужчина, а затем одарив ухмылявшегося Баки тяжёлым взглядом, выплюнул: — Говнюк. Барнс спрыгнул с высокого барного стула. — Ты только представь, птичка, — обратился он к Дарси, — чуваку почти сорок, а он бармен. Это реально стрёмно. Дарси вытащила деньги из кошелька, заметив, что там осталась только скомканная сотня. До зарплаты была ещё целая грёбаная неделя. Дарси стиснула зубы, по-прежнему избегая смотреть в сторону Баки. — Вот, держите, — она протянула деньги бармену. Он взял их и положил в кассу. — За тебя заплатила девчонка. Вот что стрёмно. А теперь проваливай, и чтобы духу твоего здесь больше не было. Баки поднял ладони вверх. — Это я могу тебе пообещать. Самый паршивый бар из всех, где… — Заткнись! — не выдержала Дарси. — Сейчас два часа ночи, меня в машине ждёт маленький ребёнок. По-твоему, это смешно? Баки безвольно опустил руки. — Извини, я… Какой ещё ребёнок? Дарси развернулась и пошла к выходу. Баки поплёлся за ней. — О, боже. Чёрт! — бормотал он. — У них нет терминала, принимают только наличку. Ей-богу, средневековье какое-то. Они вышли на улицу. Дарси поспешила к машине. — Не напугай её, — предупредила она Баки, распахнув дверцу. Он наклонился и заглянул в салон автомобиля. Фел, заметив его, тут же отодвинулась, прижав к себе куклу, словно опасаясь того, что Баки может отнять у неё любимую игрушку. — Хватит пялиться на неё! — тихо воскликнула Дарси и села за руль. Баки устроился на соседнем сидении и тут же обернулся. — Привет, — осторожно начал он. Голос его звучал мягко и вкрадчиво. Дарси, впрочем, не показалось, что это лучшая тактика общения с маленьким ребёнком. Они едва ли не лучше взрослых чувствуют подвох. А подвох здесь был, да ещё какой! Огромный полупьяный дядька влезает в машину ночью. Одного сладкого голоска было мало, чтобы усмирить страх. Дарси выехала со стоянки на шоссе и стала разгоняться, выжав из своей немощной машинки восемьдесят миль в час. — Ты, вероятно, Мелани? — задумчиво предположил Баки, по-прежнему не сводя любопытного взгляда с Фел. Девочка подняла на него расширенные от испуга глаза и помотала головой. — Мелани учится в нулевом классе начальной школы, — сказала Дарси, наблюдая за Фел в зеркало заднего вида. В последний раз Баки видел дочерей Пегги, когда старшей было три, а младшей — всего год. — Вау! — выдохнул он и неловко улыбнулся. — Простите меня, маленькая мисс. — Меня зовут Фелисити, — спокойно и даже — если можно так сказать о четырёхлетнем ребёнке — с достоинством отозвалась Фел. Дарси невольно улыбнулась. — Очень приятно, Фелисити, — Баки протянул ей ладонь, и девочка, немного подумав, вложила в неё свою маленькую ручку. — А как тебя зовут? — осторожно спросила она, теперь уже без страха разглядывая его. — Тётя Дарси сказала, что ты друг мамы. И дяди Стива. Баки выпустил её руку и прижался щекой к спинке сидения. — Меня зовут Баки. Ты меня не помнишь, а ведь мы уже встречались. Ты была совсем маленькой. В половину меньше, чем сейчас. — Правда? — Зуб даю. Они выехали на Саг-Харбор-роуд, и Дарси сбавила скорость. Фел и Баки вовсю болтали. — Маму зовут Маргарет, папу — Генри. Мел, моя старшая сестра, ходит в школу и у неё длинные волосы. — Насколько длинные? — полюбопытствовал Баки. Фел попыталась дотянуться рукой до своей спины через плечо, чтобы показать, но не смогла. — Очень длинные, — доверительным тоном сообщила она. Баки хмыкнул. — Бабуля Нэнси и дедуля Алан живут вон там, — Фел махнула рукой в сторону Хук-Понда. На самом деле родители Пегги проживали в Нассо. — У меня есть ещё одна бабуля, Кристина. — Эй, Фел, а как зовут твою любимую тётушку? — спросила Дарси. — Дарси! — с готовностью ответила она, и все они рассмеялись. — А другую тётю? — Мария. Ещё у меня есть кот Бенчик-бубенчик! Она давно выпустила Синди Хохотушку из рук, и кукла, позабытая своей маленькой хозяйкой, валялась на соседнем сидении. Девочка больше не клевала носом, Баки полностью завладел её вниманием. Дарси остановила машину на подъездной дороге, выключила мотор и некоторое время оставалась сидеть на месте, разглядывая свой дом. Баки наконец повернулся и размял затёкшую шею. — Я слышал, Спилберг и Бон Джови устраивают в Ист-Хэмптоне вечеринки, — сказал он и зевнул. — Небось киваете друг другу, сталкиваясь на Лилли Понд? — Ты каждый раз будешь это говорить? — ворчливо, но уже беззлобно отозвалась Дарси. Она больше не чувствовала раздражения, только усталость. Они оба вышли из машины. Баки открыл заднюю дверцу, снял с Фел ремень безопасности и взял её на руки. — Ты забыл Синди! — закричала она. — Дядя Барни! Синди! — Что за Синди? — Её кукла, — сказала Дарси. — Я заберу её, дорогая. Баки поудобнее перехватил Фел, болтающую ногами и руками, и пощекотал её под подбородком. Девочка взвизгнула и задёргалась ещё сильнее. — Какой ещё Барни? — с усмешкой спросил он. — Меня зовут Баки. Или ты уже забыла? Держа в руках Синди Хохотушку, Дарси обогнала их и взбежала по лестнице, ведущей к дому. Тем временем Баки и Фел продолжали спорить. — Нет, тебя зовут дядя Барни, — настаивала она, протянув руки к его лицу. Волосы Фел растрепались, пухлое личико порозовело от смеха. — Как медведя-пироженку. Баки помотал головой: — А вот и нет, дорогуша. — Да! — Ты ещё будешь спорить? — он изобразил глубочайшее удивление и снова пощекотал её. Фел издала вопль и принялась брыкаться с удвоенной силой. — Осторожнее. — Дарси с порога наблюдала за этой весёлой вознёй. Баки бросил на неё взгляд поверх головы Фел, и его улыбка медленно угасла. — Баки, поняла? — со всей серьёзностью обратился он к девочке. — Можно без всяких там дядь. Они зашли в дом, и он поставил Фел на ноги. Она тут же забрала у Дарси свою куклу и побежала в гостиную. — Дорогая, больше никаких мультиков, пора ложиться спать, — крикнула Дарси ей вдогонку. — Иначе твоя мама больше никогда не приведёт тебя ко мне в гости. — Я только покажу Барни свои бусы! — раздалось ей в ответ. Баки закатил глаза. — Откуда она только взяла этого Барни, а? Дарси пожала плечами, повесив ключи на крючок у двери. — «Медвежонок Барни». Её любимые пирожные. Высшая степень признания, знаешь ли. Ребёнок ассоциирует тебя со сладостями. Она зевнула, и Баки это заметил. Он привалился плечом к стене и опустил голову. — Слушай, мне так… — Барни, гляди! — Фел вбежала в прихожую. Теперь вместо Синди Хохотушки она держала в руках связку разноцветных бус, тех самых, что они собрали сегодня с Дарси. Баки поднял голову. Он бросил короткий взгляд в сторону Дарси, а затем посмотрел на Фел и улыбнулся ей. — Ну-ка подойди поближе, красавица. Барни ничего не видит. Он наклонился и прищурился, словно и правда силился разглядеть бусы. Фел сделала несколько шагов навстречу. — Вот же они. Ты смотришь? Баки вновь подхватил её на руки. В этот раз Фел издала короткий звук «оп!» и обняла его одной рукой за шею. Другой она по-прежнему стискивала связку. Они направились в гостиную, не прерывая своего занимательного диалога. — Я сделала их для мамы, тёти Дарси, Мел и Синди, — лопотала Фел. — Вот эти красные для кого? — Для мамы. Синди любит розовый. — Розовый? Она сама тебе сказала? — Она сказала тёте Дарси, а тётя Дарси сказала мне. — Вот как? Дарси вздохнула и провела ладонью по волосам. Она закинула в шкаф джинсовку и отправилась на кухню. Фел ни за что не заснёт без стакана тёплого сладкого молока, сколько бы ей не пришлось выпить его за целый день. Сахарные трубочки лежали в ящике стола.