Культура общения

Кацуки идёт за Юрием по питерскому торговому центру навьюченный, как верблюд. Рюкзак за спиной, гроздь пакетов в одной руке, гроздь пакетов - в другой руке, свёрток подмышкой. Осталось только в зубы ещё что-нибудь взять для полноты картины. Он молится всем богам, которых только знает, чтобы в витринах не мелькнуло ещё что-нибудь тигриное или леопардовое. Тогда он пропал. Вообще-то они выдвинулись за покупками с целью приобрести для Юрия классический костюм: из своих старых он вырос. Но что бы Юри ни предлагал, русский модник шумел, что из дикого кота так легко чёрно-белого пингвина не сделаешь. — О! Юрий, что скажешь об этом? В витрине бутика демократичной одежды красуется тёмно-синяя двойка в стиле офисного кэжуал. — Ну, не знаю. Сейчас сфоткаю и спрошу у Виктора. Подожди, идёт отправка. Ответил. Ладно, пошли примерим. Прелесть понедельничных утренних моционов по магазинам заключается в том, что «меньше народу, больше кислороду», как говорит Плисецкий. К тому же, консультанты в это время ещё сонные и нерасторопные, так что не докучают своими советами. В пустующем торговом зале на них никто не обращает внимания, лишь девушка у примерочных выдаёт номерок по количеству вещей и удаляется. Кацуки сгружает свою поклажу на пуфик и усаживается на соседний. Юрий исчезает за дверцей самой дальней кабинки, лязгает задвижка. — Бля, — доносится оттуда через некоторое время. — Тут с застёжками что-то намутили. — Помочь? — Нет, блин, я тебе это говорю, чтобы ты меня морально поддержал. Конечно, помочь, тупица. Ширинка и пара пуговиц с тугими петлями оказались и правда теми ещё заразами. Кацуки возится с ними, скрючившись в три погибели, а потом, чтобы было удобнее, становится перед Юрием на колено, как благородный принц, и дёргает упрямую собачку замка. — Не идёт. Снимай, я схожу и попрошу другую пару. Юрий не двигается. Молча смотрит на него сверху вниз. — М? — Юри бросает на него вопросительный взгляд поверх очков. — Слушай, зачем ты всё это делаешь? — Э... Ну... Разве не ты меня об этом попросил? — Я не про штаны, а про вообще. С какого хера ты всё это терпишь? Боишься потерять Виктора и готов делить его с кем угодно? — слова звучат с детской непосредственностью и жестокостью. — Или ты и правда шлюховатая подстилка? Кацуки поднимается, снимает очки, откладывает на полочку и вот уже он смотрит на Плисецкого сверху вниз, глаза в глаза, без отрыва. — А как же третий вариант? Бог любит троицу. Плисецкий с Никифоровым сами всё время так приговаривают. Юри вздыхает. Он столько раз давал ему это понять: у каждого капризного мальчишки обязательно должен быть тот человек, кто позволит сесть себе на шею и свесить ножки; кто будет мчаться к нему по первому зову и исполнять любую прихоть и при этом говорить другим, что у него золотой характер; всячески покрывать его и гордится тем, что он рядом. Для Юрия таким человеком стал тот, кого раньше он проклинал. — Ты мне нравишься, — Юри старается произнести эту фразу без акцента. Он любит её звучание: в грубом «р» и шелестящем «с-ш» есть что-то дикое, коварно-змеиное. В этом особая страсть, особый, спрятанный на самом видном месте намёк. Юрий супится на него. — Твой русский такой же хреновый, как и твоё катание было до того, как на тебя запал один слепой русский идиот. — Только один? — улыбается Юри. — У тебя совсем нет гордости. Это меня бесит. Бесит! Бесит! Бесит! — кулаком по стенке. — Мой отец говорит, что гордость иногда мешает счастью. И то, что человек что-то терпит, не значит, что он слабак и не может сказать «нет». Это значит, у него есть силы в чём-то себе отказать ради чего-то или ради кого-то. Считай, что я отказываю себе в гордости ради тебя. По тому как Юрий отводит взгляд и поджимает губы, Кацуки знает, что он сейчас хочет сказать что-то приятное. Но он пока не готов к этому. А Юри и не надо, чтобы ему говорили. Он и так знает, что Плисецкий на самом деле не считает его бесхребетным. Если бы это было правдой, он бы не удержался в большом спорте так долго. Это понимают оба. — Я схожу за другими брюками. Рубашка подошла или попросить поменьше? — Эй, притормози. Юрий закрывает дверь кабинки, встаёт на носочки и присасывается к его губам. В это время телефон с леопардовым рисунком на корпусе начинает заливать примерочную электрическим гитарным шумом. Звонит раза три, высвечивая на экране божественное имя, а после упрямого невнимания со стороны хозяина обиженно пиликает смс-кой. Юрий нехотя отрывается и перезванивает. — Нет, ещё не примерил. Ничего особенного. Потом увидишь. Ага, рядом. Ага, пока, олень. Потому что мы с Юри наставляем тебе рога. Ага, друг с другом. — Юрий сбрасывает и поворачивается к Кацуки, довольный собой. — Олень рогатый. Давно мечтал ему так сказать. Телефон опять разрывается на все лады. Юрий сбрасывает, чертыхается, сбрасывает, чертыхается и опять сбрасывает. Виктор атакует уже Кацуки. Тот, как обычно, снисходителен к нему. Он включает громкую связь и кладёт телефон рядом с очками. — Обрывать меня на полуслове... Я в смятении. Не знаю, что делать: восхищаться вашей смелостью или придумывать наказание. Нужно научить вас ещё и культуре телефонного общения. При фразе «культура общения» Кацуки почему-то думает, что не зря сунул в карман салфетки. «Нет-нет! Не здесь. Или всё же да? Как классно, если бы да» — Тч! — возмущенное прицокивание Плисецкого. — Ты ж должен решать какие-то дела с нотариусом. Или то была отмазка, чтобы подрыхнуть и не таскаться со мной по магазинам? Я тебе это ещё припомню. Витюша. Сам небось сейчас в ванне валяешься! — Юрии знают меня лучше всех. Да, я нежусь в пене и жду подробностей о своих рогах. — Но мы только один раз поцеловались в губы, — с преданной и простодушной готовностью докладывает обстановку Юри. — Значит, я вовремя. — Вовремя? — Юри делает вид, что не понимает, но плотоядно следит за тем, как Юрио стягивает бракованные брюки, невольно облизывается. — Наш япошка не знает об одной русской традиции. Мы часто покупаем одежду, не примеряя, а по магазинам ходим для того, чтобы заняться любовью в примерочных. Поэтому у нас так много странно одетых людей: толстушек, которые перетянуты, как колбаса, и мужчин в сандалиях и носках. Да же, Юрочка? Подтверди. — Тч! При чём тут сандалии? Когда у тебя от вранья язык отсохнет? Юри, позволь мне снять лапшу с твоих ушей. Кацуки глазеет на то, как подросток длинными пальцами расстёгивает крохотные пуговицы белой рубашки, на твёрдые пуговки его маленьких светлых сосков и призывно-гламурную надпись «Dolce&Gabana» на резинке трусов и повторяет про себя «я тебе позволю всё», «вам с Виктором я позволю всё». Пытается состряпать самую соблазнительную улыбочку из своего арсенала, вспоминая то самое настроение, которое пришло, когда он катал Эрос на публику в первый раз. Теперь Виктор с ними только по телефону, так что будет сложнее, но тем не менее. — Делай со мной всё, что захочешь, котёнок. Похоже, сработало. Юрий переходит к более горячительным поцелуям, обхватывает его голову, убирая волосы со лба. Да, Юри уже в курсе, что у него «уродская причёска, дебильная чёлка и задротские очки», что, в принципе, не мешает Плисецкому каждый раз ласкать его от всей души. — Ю-у-у-рии! Вы совсем про меня забыли! Расскажите Вик-чану, как вы там примеряете друг друга в примерочной. — А ты не треснешь? — мстительно. — Вообще-то мы в общественном месте, — поддерживает Юри, скорее из тайного желания пококетничать. — Вот же спелись на мою голову! Можно подумать, в каждом питерском бутике работают переводчики с японского. Язык — это наша сила! Юри соглашается с тем, что язык — «ихнее» всё, когда Юрий облизывает его ухо и посасывает мочку, обхватывает его за шею, обжигает щекоткой кожу за ухом, шепчет «облапай меня везде». — Что он там тебе сказал? — Э-эм... Юрио-кун попросил потрогать его. — Кацуки запускает руки в его трусы и аппетитно мацает половинки. - Он... Он меня раздевает. Снимает с меня ветровку и футболку. — Виктор, не отвлекай его. Надо шевелиться. Мы не дома. — Н-но консультанты услышат. — От этой мысли, высказанной вслух, Юри заводится ещё больше. — А, брось! — хихикает Никифоров. — Они сделают вид, что ничего не заметили. Кто по собственной воле захочет влезать в неудобные ситуации и создавать себе лишние проблемы и временные затраты. Им главное, что вы ничего не воруете. — Мы полностью раздеваемся, — расслабившись, упрямо продолжает Юри. — У Юрио-куна такие милые ямочки над попкой. Я их вижу в зеркало. — Каваи-и-и, — заходится трубка. — М-м! Я бы вечно лелеял их губами. — Два сюсюкающих придурка. — Умф... ум... — Юрио! Не затыкай рот старшим! — Я не затыкал ему рот. Всего-то пальцем обвёл вокруг головки. Я не виноват, что он такой чувствительный. — Вкусно! — орёт Виктор в своём репертуаре, но у Юри нет сил, чтобы оторваться и сделать связь тише. Юри так много хочет сказать вслух. Так красочно всё описать. Как он болеет ими двоими, как наслаждается кожей Юрио, точно также как наслаждался кожей Виктора, когда они занимались сексом. Сказать, как он обожает целовать уязвимые местечки на запястьях, сгибах локтей и внутренней стороне бёдер, как тащится от венок, просвечивающих сквозь белоснежные покровы. Как токи пробегают до самых пальцев ног, когда светлые ресницы задевают его кожу... — Мы ерзаем друг по другу и целуемся. ...А вместо этого использует какие-то глуповатые фразы. Виктор наверное, подумает, что у него словарный запас на уровне ученика младшей школы. Надо срочно исправиться. — Юр-чан такой твёрдый. Я просунул ногу между его бёдер. Я чувствую его возбуждение и жар на своём бедре. — Х-х... Вы с ним просто огонь... — Н-м.. Ф-ф-фы... — Котёнок, не мешай ему говорить. — О, простите. Это я закрыл Юрио-куну рот ладошкой, чтобы он не застонал. Он слишком увлёкся моей ногой. — Как ты сказал? — Он трахает мою ногу. Вс-с... Ай. — Юри одёргивает прокушенную ладонь. — А сам-то ты что делаешь, Виктор? Опиши во всех красках. — Что я могу сейчас делать? Хм-м.. Юрио, ты задаёшь такие детские вопросы. Поэтому я отвечу тебе также по-детски: давлю змея. Достаточно ёмко и красочно описал? — Сволочь! — Юрий ругается на Виктора, а достаётся от его ногтей спине Юри. Скорее всего, будут кровоподтёки. Этот кот на удовольствие царапучий. — Юри, за обзывательства разверни и присунь ему между ляжек. Без проникновения. Не в попку, а ниже. Сожми ему плотно ляжки и пусть скулит от нетерпения. Юрий ахает, когда его обжимают сзади и шарят по его телу. Каменный член Кацуки упирается в его зад, Юри разводит его ягодицы, трётся о манящую ложбинку. — Не слушай его, вставь мне. Хочу так же горячо, как вы с Виктором вчера. Я не спал. Я всё видел. Юри заливается краской до самых ушей. Он, свесивший зад со стола, его ноги на плечах Виктора, вгоняющего ему на всю длину, перемешанные и капающие из него на пол интим-гель и сперма... Можно представить, как всё это выглядело со стороны — слишком пошло и грубо. Юри жмурится и ещё больше заводится. — Не сейчас, котёнок, для этого нужно долго растягивать и хорошо смазать. — Задолбали со своими потом и подрасти. Может, у двух старичков на меня сил не остаётся? — Юрий больно бьёт его локтем в бок. Кацуки снова зажимает ему рот, плюёт на руку и начинает ею гонять его член. — Я без того тебя удовлетворю. Будешь смотреть только на меня, даже о Викторе на какое-то время забудешь. — Бу. Мне, пожалуй, надо бы обидеться, — щебечет в трубке тот. — Когда кончу, так и сделаю. — Смотри на меня в зеркало, — шепчет Юри куда-то в пшенично-жёлтые волосы. И сам пялится в зеркало на то, как головка его члена показывается под яичками Юрия, между его бёдер, исчезает и снова показывается. — Юри, не молчи... — Я имею его со всех сторон. Достаточно красочно описал? Или это он имеет мой кулак? Толкается в него. И подмахивает мне, как шлюховатая подстилка. Так хорошо. Между его ног так упруго и тесно. — У-у... М-г... — Он говорит, что ему тоже хорошо. И чтобы я двигал рукой быстрее. — Ещё что он говорит? — У-у-у... — Он говорит, что совсем дурачок и не понимает, как мне самому хочется сейчас загнать ему до самого... н-х-х... у меня не хватает дыхания... выходить из него и снова резко загонять до самого конца... а... Ещё он говорит, что не понимает, как мне трудно самому не застонать на всю округу... Как я хочу с ним так же, как с тобой. Юри представляет, как посадит Юрия на край того же стола в традиционной позе сейдза — ягодицами на пятки — задерёт пёстрый юката, что обязательно будет на нём, чуть разведёт его ноги и будет ебать его, держа за стопы. Долго они не выдерживают. Во время оргазма Юри кажется, что они с Юрием вновь стоят под водопадом. Брызги, тепло струй. Они вдвоём в бушующем потоке. Юрий кладёт голову ему на плечо, закидывает руки назад и за голову прижимает к себе. На его лице тень усталой улыбки. Юри безмерно благодарен ему за то, что позволяет видеть себя таким. Он целует его в щёку. Особый кайф — убирать прядку волос, залипшую меж его губ. — Ски. Скидайо. Ты мне нравишься. — Ты снова показываешь свои грани. Меня это бесит. Юри думает, о том, как это замечательно — хотя бы бесить такого яркого мальчишку. Гораздо хуже было бы оставить его равнодушным. В трубке сбивчивое дыхание. — Как я хочу быть сейчас с вами... Мои! Оба мои! * На обратном пути Кацуки решается кое в чём признаться Плисецкому, хотя тот не любит праздные разговоры о сексе и всякие откровения: — Юр-чан, мне всё очень нравится, но иногда даже пугает, как далеко мы можем зайти. Мы уже попробовали втроём, в магазине и по телефону. Что же ждёт нас дальше? — По домофону, — кисло ухмыляется тот. — Давай мне часть пакетов. — Не беспокойся, мне не тяжело. — Давай сказал! Всё-таки ты поросёнок, а не грузовой осёл. Во всём Виктор виноват. Это он нас развратил. — Да. — Ты всё ещё готов его грохнуть? Юри решительно кивает. — Тогда ты его отвлечёшь, а я коньком по башке — хуяк! — Юрий всегда вставляет русские маты, поэтому шокированная пара прохожих оборачивается на них, после чего ускоряет шаг. — Только пусть сначала всё-таки сходит к нотариусу и перепишет свои пожитки на нас. — А всё-таки хорошо было. Раньше я думал, что Виктор — единственный, кто способен заставить меня парить надо льдом и вообще... Но с тобой мы тоже подходим, как рассыпчатый рис и свежая рыба. — Опять ты со своей жрачкой! Или это очередная умная мысль твоего папаши? — Нет. Так говорят в Таиланде о молодожёнах. Это Фичит мне рассказал такую поговорку. Фичит вообще много их знает, он очень ум... К-х-х... Задушишь... Юрий хватает его за горло и сдавленно рычит: — Наглости хватает сразу после траха говорить мне про другого парня? Я тебя до смерти зажарю, свинья! С русскими говорят русскими пословицами. Это культура общения. Я всё Виктору расскажу. Мы тебя ещё обучим. — Не надо, Юрио, у меня опять встанет. — Как ты меня назвал?! А ну пошли в туалет, свинка-чан. Будем проходить тему обращений. — Он достаёт телефон, набирает. — Алло, олень, мы ещё не всё.