***
Я легко уговорила Машу на уроки музыки с Дефоржем, ведь заняться здесь особо нечем. Обычно мы были вынуждены развлекать себя чтением романов, а учитывая, что язык несколько отличался от привычного мне русского, мне было ой как невесело. Особенно грустно становилось, когда Маша с упоением начинала втирать мне какую-то дичь (ах пардон-муа!) рассказывать о романе, давала мне его в руки, и я с унынием понимала, что этот чёртов роман на французском! В итоге я уже возненавидела этот язык всеми фибрами души. Так или иначе, Маша согласилась на авантюру, но просила обязательно ходить с ней. На все мои уговоры она отвечала грустной мордашкой, пробирающей до самых косточек и пробуждающей мою совесть. Пришлось согласиться с этой манипуляторшей. В конце концов, всегда можно выйти в туалет на пару часов… Если согласие Маши было получить легко, то согласие Троекурова далось нам ещё проще – он уже на первой фразе благосклонно махнул рукой. Жаль только длинный список уговоров, который мы сочинили совместно с Машей, впрочем мы довольствовались тем, что зачитали его позже моей новоиспеченной бабуле, Анне Васильевне. К слову, она сделала несколько замечаний, касающихся моего обучения музыке. – Мариша! – воскликнула она. – Месье Дефорж, бесспорно отлично преподает, он даже выучил петь твою cousin, что было отнюдь не легкой задачей, но, ma chéri, боюсь, он спасует перед твоими музыкальными способностями. После этой фразы она повернулась к Троекурову: – Слыхал ли ты, Кирила Петрович, как поёт моя внучка? «Поёт», ха! Я погорячилась с определением. Троекуров благоразумно помалкивал. Анна Васильевна вновь обратилась ко мне: – Ничего, может ты научишься наконец сносно музицировать, не буду уже за тебя краснеть. Ты, Мариша, главное рот держи закрытым. Я слушала этот монолог с унылым покер-фейсом. Что ж, по крайней мере и здесь я не отличалась особенной музыкальностью…***
Уроки музыки – это было нечто! Нотной грамоты я не знала, петь не умела, французского, на котором изъяснялся Дубровский, выдававший себя за Дефоржа, не понимала, а потому чувствовала себя полнейшей идиоткой, совершенно лишней среди образованных людей. Маша же определенно делала успехи, её чистый голос разливался по зале, звенел как маленькие колокольчики и завораживал, а я… я смогла выучить некоторую очередность клавиш, при нажатии которых в правильной последовательности, фортепьяно издавало звуки, сливающиеся в целую мелодию. Я настолько в этом преуспела, что даже подыгрывала Маше, пока та пела. И всё это буквально за пару недель! Воистину псевдо-Дефорж прекрасный учитель! С Дубровским мы общались очень мало. Я даже старалась его избегать, ибо начинала чувствовать к нему что-то такое, чего мне чувствовать не полагалось. «Здесь я фея-крестная, а не принцесса. Фея-крестная!», – бегали слова в мыслях. Рука слетела, и фортепьяно издало лишний звук, сбив Машу. – Простите, – пробормотала я. – Fin de la leçon, – объявил Дубровский. – Au revoir, monsieur Deforges. – Маша отвесила изящный полупоклон. – À demain, mademoiselle! – бодро ответил псевдо-Дефорж. Я закрыла крышку фортепьяно и поднялась, когда Дубровский обратился ко мне: – Mademoiselle, restez un moment. Секундное замешательство меня и выручило. Маша тихо и быстро удалилась, пока я удивленно пялилась на Дубровского, а когда мы остались одни, тот пояснил: – Я просил вас остаться, сударыня. В ответ я удивленно поглядела на него. Он молча протянул мне конверт. – Мои люди недавно… Ммм… Скажем, встретили одного человека и позаимствовали у него некоторые вещи, а среди них оказалось письмо к вам. Я подумал, что вы непременно захотите его прочесть. Конверт не распечатывали. Я приняла конверт и впервые увидела своё полное имя в этом мире-сне: Мартынова Марина Павловна. Писала мне некая Мартынова Александра Павловна, видимо, моя сестра. Я задумчиво повертела письмо в руках. – Когда оно к ним попало? – Несколько дней назад. – Спасибо, что передали, – я улыбнулась. Дубровский отвел взгляд, а я, воспользовавшись этим, жадно рассматривала его. Светло-русые волосы кудрявились, но при этом выглядели аккуратно, бакенбарды, так всеми любимые, Дубровский к счастью не носил, что радовало. Мне казалось, что его бы они портили, а вот щетина ему бы пошла, а то он слишком опрятно выглядит. Белое кашне, белый же жилет, темно-синего цвета фрак и штаны. Слишком опрятно. Как будто мистер Дарси Колина Ферта с похожей манерой речи, но с лицом походим больше на Криса Эванса. А если бы у этого Дубровского был вкус, то он бы был кисло-сладкий… Он был бы на вкус как глинтвейн. Горячий, будоражащий… Думая о всяких глупостях, я не сразу заметила, что Дубровский тоже внимательно смотрит на меня. Встретившись взглядами, мы оба покраснели. И если я ещё долго не могла отойти, то Дубровский быстро вернул себе самообладание. Мы попрощались, и я пошла к себе, всё ещё занятая мыслями о нём. Конверт был мною снова обнаружен в руках, когда я добралась до спальни. Кое-как раскрыв его, я вытащила письмо: «Моя милая Маришка! Я надѣюсь, ты хорошо устроилась на новомъ мѣстѣ, наш papa хорошо отзывался о своемъ cousin. Увѣрена, твое обаяніе и искрометный умъ поразилъ всѣхъ! Смѣю наѣдятся, что наша любезная бабушка не докучаетъ тебе и нашла себѣ компанію среди престарѣлыхъ дамъ! Третьяго дня, какъ papa узналъ наконецъ истину! Ахъ, Маришка, какъ я счастлива, что всё разрѣшилось! Теперь, возможно, и твой женихъ вернется къ тебѣ! Именно это я и спѣшила тебѣ сообщить. Mama ужасно счастлива, какъ и всѣ мы. Скоро ты къ намъ вернешься, какъ только улягутся эти гнусныя слухи. Не унывай и не теряй бодрости духа! Этотъ недостойный господинъ, который началъ всю исторію ужѣ наказанъ, намъ сообщилъ объ этомъ рара только сегодня. Какъ только узнала, такъ побѣжала писать тебѣ! Выражаю надежду на нашу скорую встрѣчу! И прошу тебя пиши, ma loutre! Твоя любящая сестра, Александра. P.S. Обязательно засвидѣтельствуй мое почтеніе къ bon maman!» Выходило, что и у меня есть своя история, о которой даже слышал Дубровский. Видимо, меня очернили в глазах общественности, а точнее света, распустив слухи о моем… блуде? Как это назвать? Похоже, что так. Я вздохнула. Надеюсь, эта история останется историей и никак не помешает мне здесь.