Hurricane

      «И от кого же ты бежишь? Уж не от самой ли себя?»       Голос Эшамара настиг её на лестничном проеме, когда она, судорожно прижимая свитки к груди, старалась не столь поспешным шагом преодолевать крутые ступени лестницы. Йен фыркнула, прижала закрученные в тубы фолианты ближе, надеясь, что согретый теплом её рук металл креплений сможет унять встревоженное биение сердца. Ей мало хотелось признавать подобную слабость со своей стороны, да ещё и к кому — к Локи! Его ленивый, медленный взгляд, которым он, словно нехотя, наградил её, всё ещё блуждал по просторам памяти, подбрасывая в костер неумолимой обиды парочку дров. Тщетно она пыталась унять это пламя, и холодный рассудок лишь время от времени укрощал обжигающий огонь досады. Насмешливое равнодушие Локи болезненно било под дых, с жестокой расстановкой выбивая воздух из легких.       На что она могла надеяться? Чего ждала от него, чьи поступки и слова шли в разрез с её представлениями о долге и чести? Он ведь благородных кровей, должен был с младенчества знать об элементарных вещах, вроде признательности или призрачной тени благодарности? Возможно, подобные вещи были не в почете в Асгарде, а возможно, Локи, эгоцентричный по своей природе и характеру, лишь справедливо считал, что каждый был обязан ему. Йен от злости перескочила разом через три ступени, после чего поморщилась: Эшамар потрудился на славу, однако, если она сейчас по неосторожности оступиться и вновь заработает парочку новых ссадин и синяков, выслушивать его возмущенный голос, изредка напоминающий ей раздражающий крик чаек над морской гладью, она была не в настроении.       «Интересно послушать, на что же ты в настроении?»       «Продуктивно поработать», — поспешно фыркнула волшебница, переходя из одного коридора в другой. Последствия, с которыми храм столкнулся, когда Набериус освободился из своей одинокой, многовековой тюрьмы, были убраны и практически устранены, однако ничто не осталось без последствий. Непривычно пустые витрины, обуглившиеся, словно испачканные смолой, колонны, подпирающие потолок храма, всё ещё были молчаливыми свидетелями случившегося и лучшим напоминанием того, как коварны бывают те, кого ты считал своим товарищем.       Йен не питала ложных надежд о Клэр изначально. Однако она была достаточно спокойна и рассудительна, чтобы относиться к новой ученице своего наставника с положенным ей спокойствием и многолетней выдержкой человека, которому не раз приходилось сталкиваться с нежелательным для него обществом. И, умело пропуская мимо ушей шутки Дэниэла о женской зависти и ревности, Йен выполняла свои обязанности ученицы, не очаровываясь столь очевидным шармом Клэр. Могла бы она подумать, что спустя долгие месяцы, наполненные постоянными тренировками и нередкими стычками, Клэр станет той, кто приведет приспешников Мордо в храм бывшего, но всё же учителя. Девушка тряхнула головой: прядь черных волос, заплетенных в высокий хвост, скользнула по щеке, немного пощекотав нежную кожу. Возвращение Дэниэла пробудило в ней подобные мысли, но у волшебницы не было времени сетовать на несправедливость судьбы и бесчестную подлость, чьей пленницей стал бывший товарищ.       Она попала в Красную Галерею — исключительно символическое название. Из красного здесь были лишь оконные рамы, через которые слабо пробивался ветерок. В «Хрониках Санктум Санкторум. Том II» ещё хранились сведенья, что один из первых мастеров нью-йоркского храма украшал стены комнаты красными полотнами, уверяя всех, что в багрянце дорогой ткани припрятаны мотивы неизведанной для людских глаз красоты. Здесь ничто не пострадало от сдерживаемой годами демонической ярости, и Йен, лениво скользнув взглядом по целым витринам с выложенными в ровный ряд ритуальными ножами ордена «Золотая Заря», облегченно выдохнула, заприметив дверь, ведущую в библиотеку.       Она проворно расправилась с магическим замком — два щелчка, поворот влево, щелчок, — после чего проскользнула в библиотеку бесшумно, словно мимолетное дуновение ветерка. В библиотеке было пугающе мрачно и темно: отчасти из-за того, что окна выходили на самую несолнечную сторону, отчасти из-за громоздких штор, прикрывающих контуры высоких рам — надежных стражей, скрывающих комнату от любопытных взглядов. Чародейка облегченно выдохнула, лишь когда дверь мягко захлопнулась за её спиной. Нашарив рукой старинный выключатель, девушка поспешила озарить библиотеку лучами искусственного солнца. Лампочки слабо загорелись, и с каждой нарастающей секундой их свет становился ярче, словно лучи восходящего в небесной глади светила. Искусственные мириады осветили каждый уголок библиотеки, самый темный и холодный.       Широкие и высокие книжные стеллажи, казалось, не имели ни начала, ни конца: всё свободное пространство было заполнено шкафами, а их полки забиты до отвала рукописями и фолиантами разной степени древности. Она долго и упорно раздумывала над систематикой книг. Сначала методично укладывала их по эпохам. Наиболее древние, увесистые, с вросшей в обложки вместе с пылью старостью книги располагались в самом дальнем углу, там, куда изредка попадал солнечный свет. А дальше плавно по нарастанию: Древний мир, Раннее Средневековье, Высокое Средневековье, Ранее Новое Время и Новое Время. Йен собой гордилась ровно до тех пор, пока Стрэндж не потребовал от неё собрать несколько увесистых томов по барьерной магии и астральным проекциям. Мастера, жившие в разные времена, с присущей им разницей в довольно противоположной степени описывали свои трактаты, и ей пришлось изрядно попотеть, плутая между секцией Высокого Средневековья и Нового Времени.       Тогда систему пришлось сменить: барьерная магия к барьерной, атакующая к атакующей. Корешок к корешку Йен вновь наводила своевольный порядок в библиотеке, которая, порой так казалось, ей и принадлежала. Но она строго одергивала себя от подобных мыслей: несмотря на обманчивое знание каждого уголка, каждой трещинки и полочки в этом месте, волшебница четко понимала, под чьей властью и протекторатом хранились здешние сокровища. И Йен утешала себя тем, что она исполняла волю Верховного Чародея, таким образом охраняя, систематизируя и приумножая древние знания храма.       Каждый стеллаж был украшен римскими цифрами с легким намеком на позолоту. Иногда она наводила их свежей краской, когда старая отставала от корешков мелкими блестящими чешуйками. Она даже потрудилась над картотекой, удобство и практичность которой вновь была способна оценить лишь она одна. В целом… в целом она была довольна. Ведь так? Йен досадливо прикусила губу и тут же шикнула: потрескавшиеся губы были слишком изранены, и тут же во рту расцвёл металлический привкус. Им она сполна насытилась вчера, когда разбитая и надломленная собирала себя по частям, под недовольные причитания Эшамара. Волшебница поспешно сглотнула слюну, желая избавиться от секундной вязкости во рту.       «Подумать только: раньше я держал в страхе сотни тысяч людишек, лишь мимолетной вспышки моего гнева было достаточно, чтобы затопить небольшую страну, а теперь я вынужден томиться среди пыльных, грязных полок и увесистых фолиантов!» — словно в напоминание о себе, гневная тирада Эшамара застала Йен в тот самый момент, когда она аккуратно, даже бережно, укладывала с десяток туб с древними рукописями на свободную полку. Девушка закатила глаза, разминая спину и упираясь руками в бока.       — Но это ведь лучше, чем поливать растения Ровены? — спокойно отозвалась Йен, принявшись разгребать завалы на своем рабочем столе. Оскорбленный Эшамар оставил её замечание без должного ответа.       Этот стол был особой любовью Йен, насколько это слово было применимо к предмету мебели. Вырезанный из крепкого и широкого дуба, сдавшегося на милость времени и проворным рукам мастеров, он был украшен аккуратной мелкой резьбой. Стол стоял под стеной, между двух окон, и робкие лучи солнечного света кротко ложились на его гладкую поверхность. Над ним висели настенные часы из золоченой бронзы в изящном корпусе, имевшем форму шестигранного короба. На корпусе было несколько циферблатов — с разных сторон. Один показывал часы, остальные движение Солнца и Луны. Они отставали ровно на пять минут тридцать секунд, но никто так и не решился подкрутить их, опасаясь нарушить хрупкий механизм. Йен не знала сколько им лет, но их вид и раздражающий звук часовой стрелки указывал на то, что не меньше сотни.       «А они, судя по всему, ровесники старой ведьмы!» — пронесся веселый смешок Дэна у неё в голове, когда он попытался исправить часы, ловко орудуя неизвестными Йен инструментами, но погодя бросил это дело, решив, что любое вмешательство в работу часов может просто-напросто вывести механизм из строя. Йен бы не особо расстроилась.       Она с громким вздохом оглянулась на завал книг и рукописей: свитки, пострадавшие в роковую ночь нападения, были аккуратно отложены в сторону, досаждая Йен своим неприглядным видом. Несколько древних гремуаров стояли стопкой, как напоминание об обещании Вонгу решить вопрос с совсем раскрошившимися от времени обложками. Девушка судорожно запустила стройные пальцы в туго затянутые на затылке волосы: работы было предостаточно, и волшебница порой жалела, что в сутках всего двадцать четыре часа.       Двадцать четыре часа, из которых ровно десять — а порой и все двенадцать — ежедневно она тратила на работу, на первый взгляд, не особо пыльную и легкую, а под конец рабочего дня пробиравшуюся под кожу кратковременными судорогами в запястьях. Стрэндж называл это «туннельным синдромом». Стивен ловко справлялся с ролью их духовного наставника, но был строг и непреклонен в равной степени к себе и своим ученикам. Нередко подобная суровость знаменовала внеурочные часы работы, и рядом с незаконченными полотнами и открытыми красками встречались начатые на скорую руку переводы и свитки, для которых времени в стенах храма попросту не нашлось. А это ещё четыре дополнительных часа нескончаемой писанины: окунуть перо в чернильницу, стряхнуть, вывести аккуратным почерком магические символы. Когда для собственных нужд выпадало больше двух часов, Йен была несказанно рада. Но сил едва хватало на выполнение элементарных вещей, а бледноликая луна неуклонно плыла по темному небу, словно в напоминание, что времени для сна становилось всё меньше.       Йен хотела, горела, жаждала ощутить в руке вместо привычной легкости пера — тяжесть кисти; вместо черных линий, послушно сплетавшихся в извилистый текст, ей чудился запах растворителя и разноцветные мазки масла, не менее капризного и прихотливого, нежели разведенные чернила, в которых она нередко умудрялась испачкать рукав. Девушка упрямо качнула головой, когда неожиданное напоминание промелькнуло в голове, как стрела.       «Йенна, можешь поискать что-то в тех иранских рукописях, глядишь, найдешь что-то дельное…»       Набериус! Стрэндж наверняка мог и не помнить случайно оброненных слов: сейчас, судя по свиткам, его вниманием овладела вожделенная сфера, но и он, и сама волшебница в полной мере осознавали, что демона подобной силы нельзя было оставлять без внимания. Кто знал, что он, ослепленный голодом и кровавой жаждой отмщения, мог сотворить в Нью-Йорке, наполненном миллионном ярких, таких падких на сладкую лесть, а главное, извращенных и без его участия душ. Йен доселе в полной мере не могла оценить демоническую коварность, но Набериус был не из тех демонов, которые долго медлят между сладкими речами и бесчеловечными пытками. Устрашающий в своем темном величии, подлый и коварный, и низость его поступков шла рука об руку с жестокостью методов и наказаний, которые он применял не только к своим недругам, но и порой к демонам так же. На его совести тысячи загубленных душ, свергнутых империй и разрушенных, стертых в пыль городов.       «Девчонка, полегче. Я начинаю ревновать», — послышался ворчливый голос Эшамара. Йен вздохнула, короткими ноготками почесав шею.       — Глупости, Эшамар. Я просто вспомнила, что читала о нем, — Йен взяла несколько испорченных свитков: хрупкие полотна были безвозвратно исполосованы битым стеклом. Работы предстояло немало, настенные часы раздражающим тиканьем ознаменовали, что каждая секунда промедления грозилась вылиться в поздний уход. Будто бы она когда-то покидала стены Санктум Санкторум раньше положенного.       Девушка отыскала нужную секцию не сразу, впрочем, нетерпение быстро съедало время, и волшебница даже не заметила, как оказалась возле нужного стеллажа. Ловкие пальцы быстро перебирали свитки, словно на мягких кончиках были специальные сенсоры, считывающие текст прямо так. В конце третьего ряда она наконец нашла то, что искала. Волшебница пару раз хлопнула ладонями, избавляя себя от прицепившейся к ним пыли, и с легким волнением развернула первый свиток.       Судя по относительно свежим чернилам, ему было не больше пятидесяти лет. Йен на секунду стало любопытно, кто занимался этим всем до ее прихода в храм, но она с жадностью развернула свиток, подгоняемая любопытством.       «Жертвой Набериуса был избран древний Вавилон. Его прельщал пышущий праздным настроением город, полный людей с неискушенными душами. Явившись перед ними в облике их священного божества, покровителя их города — Мардука, он жестоко разобщил народ, наслав на него смерч кровавых смертей…»       Она с удивлением посмотрела на текст. Набериус по истине древний демон, и ей на минутку стало не по себе от мысли, что она могла столкнуться с ним. Чародейка отложила свиток в сторону и подхватила следующий, съедаемая нехорошим чувством, болезненно пульсирующим в желудке.       «Содом и Гоморра. Люди в этих городах не испытывали недостатка ни в пище, ни в плодородных землях, но насколько были полны жизнью их земли, столько же грязи и черни было в их сердцах. Пресыщение и праздность были столь явными человеческими пороками, что в полной мере смогли насытить голод демона. В клинописных табличках того времени говорилось, что некий мужчина по имени Амбриорикс пытался изгнать демона ценой собственного тела. Однако, когда жителям уже казалось, что опасность миновала, на них обрушился «гнев, сотканный из мук и страданий». Два города были утоплены в реках крови. Последние свидетели твердили, что видели, как Амбриорикс после обряда заточения демона «с нечеловеческой силой вырвал сердце из женской груди и, словно дикий зверь, впился в него зубами…»       Йен передернуло, внизу свитка был изображен неумелый, плоский рисунок мужчины, впивающегося пальцами в грудную клетку женщины, разинувшую рот в диком крике боли. Пусть примитивный, но живописный рисунок отлично передавал безумие в нарисованных, уже нечеловеческих глазах.       «Нерон Клавдий Цезарь Август Германик, великий понтифик, жаждущий власти, щедро платил за неё Набериусу. Впервые за помощь демону умертвил собственную тетю, но этого было недостаточно. Набериус руководил им из тени, наслаждаясь послушанием своего человеческого раба, он с удовольствием наблюдал за муками людей. Распять человека на кресте, облить маслом, поджечь его и наблюдать за огнем. Это пламя щедро освещало сады напротив дворца ярким светом. Есть сведения, что наибольшую мощь он получил именно здесь, впитывая её вместе с нечеловеческими воплями…»       Она тяжело вздохнула… За человеческой жестокостью порой всё же стояла не только низость и слабость души. Набериус, кажется, побывал в каждой части мира, оставляя после себя кровавый след. Но всему приходил конец…       «Власть Набериуса безгранична, ведь она рождается из грязи и тьмы людских сердец. В отличие от других демонов, чья свобода зависит лишь от воли мага-заклинателя, Набериус заключен в компасе и вынужден долгие сотни лет блуждать по своей темнице. Шкатулка, в которой он заключен, особенна. Заговорена шестью мертвыми языками, в своих глубинах она таит нескончаемый лабиринт, по которому блуждает одинокая тень. Нет ему ни начала, ни конца. Ни один смертный зов не способен указать ему путь, ни один свет. Лишь тьма. Тот, чье искушенное завистью и тьмой сердце коснется этой темницы, способен освободить того, «кто питается душами и проливает кровь…»       Йен встревоженно отложила рукопись в сторону: кто был способен выпустить Набериуса? «Тот, чье сердце искушенное завистью и тьмой», явно скрывался среди приспешников Мордо.       «Я надеюсь, что ты просто посмотришь, девчонка. Хватит с меня твоего геройства», — продолжал капризно сокрушаться Эшамар, и его стенания напоминали ей детский плач взрослого ребенка, у которого отобрали конфету. — Набериус наверняка сейчас ослаблен и занят поиском нового тела, но даже так у тебя нет шансов поймать его», — продолжил свои причитания водный демон.       — Звучит обнадеживающе, зато теперь понятно, почему тебя считают самым капризным… — пробормотала волшебница себе под нос без надежды, что демон и в этот раз оставит оскорбление без внимания. В груди что-то противно закопошилось, и Йен смогла поймать за хвост мимолетную тень возмущения Эшамара.       «Посмотрите только! Самый капризный? Как по мне, лучше быть капризным, чем таким ненормальным маньяком, как Сейер, или бесчувственной каменной глыбой, как Астарес… или лицемерным исчадием, как этот плут Миктиан!» — брюзжал над её ухом демон: сравнение с остальными братьями, судя по всему, немало задело его гордость.       — А в книгах пишут, что «несокрушимая мощь повелителя демонического пламени Сейера, необузданная и опасная, способна сжечь в одно мгновенье леса и обратить пышущие жизнью города в беспроглядную степь погибели и разрушения», — продекламировала с готовностью девушка, вспоминая тот холодный и промозглый вечер, когда после встречи с Рэйвен, она выудила увесистый том о Тетраде. — Том первый, глава пятая, страница восемьдесят семь, второй абзац снизу. Это неточный перевод, но смысл ты ведь понял?       — Вполне, — раздался весьма осязаемый голос, лишенный капризных ноток и явно не принадлежащий Эшамару. Йен резко обернулась, застигнутая врасплох. Видимо, слишком увлеченная болтовней с демоном, она потеряла бдительность и не услышала, как вновь хлопнула дверь, загоняя волшебницу в ловушку. Локи стоял возле самого начала стеллажа. Его руки были небрежно спрятаны в карманы, и сам мужчина был занят тем, что с ленивой вальяжностью рассматривал первые попавшиеся ему на глаза тома книг. — Познавательная ремарка, смертная, — вновь заговорил он, и теперь его взгляд был обращен к ней. — Что любопытного поведаешь ещё?       Ас ухмыльнулся уголком губ, искреннее наслаждаясь мелькнувшей растерянностью на хмуром и сосредоточенном лице девушки. Когда она вот так вопросительно вскидывала тонкие брови и удивленно преломляла уголок упрямых губ, жгучее раздражение у него в груди сменялось другим чувством, тлеющими угольками подогревающим в нем диковинный интерес к этой девчонке.       Йен не позволила эмоциям слишком долго преломлять её строгий взгляд, потому, быстро вернув контроль здравому рассудку, требовательно скрестила руки на груди, всей своей позой показывая, насколько она была не рада незваному гостю.       — Что ты здесь делаешь? — не теряя ни минуты, опасаясь, как бы собственное молчание не стало ей врагом, волшебница решительно вознамерилась расставить все точки над «i». Он сглупил раз, пресытившись торжествующим ликованием в следствие своей неясной победы над Стрэнджем, решил, что и его ученица будет столь же «снисходительна», как её учитель.       «Вот только его здесь не хватало», — Эшамар был недоволен не меньше неё, а то и больше. Йен чувствовала, как жгуче чесалась раненная ладонь, то ли от желания силком выпроводить Локи из библиотеки, то ли как напоминание о полученных увечьях.       Локи сделал несколько неторопливых, едва ли не прогуливающихся шагов в её сторону. Он двигался плавно и текуче, словно насытившийся хищник, не знавший, куда деть оставшуюся энергию. Не похоже, что он был особо впечатлен тем надвигающимся тайфуном выговора, который она вознамерилась обрушить на него. Локи, продолжая игнорировать буравящий его лоб взгляд, одними кончиками пальцев провел по корешкам книг.       — С кем ты разговаривала, смертная? — обратился он к ней, намеренно игнорируя её слова. Казалось, его отстраненный вид должен был успокоить девушку: в стены библиотеки его привел лишь интерес к книгам. Но вместо вожделенного спокойствия в груди нарастало раздражение. — Неужто сама с собой?       — Может и так. Какое тебе до этого дело? — дерзко ответила чародейка, скрестив руки на груди. Стойкое желание задать ему трепки грозилось перерасти в сверхценную идею, но Йен было плевать: она, словно тигрица, собиралась защищать свою территорию. Противник явно превосходил её в изворотливости и колкости языка, но она обладала по истине прекрасной группой поддержки в лице Эшамара и подпитываемой самим богом горькой обиды.       — Что ты, меня мало заботят твои странности, — небрежно уверил её Локи, продолжая плавно и медленно, шаг за шагом, сокращать расстояние между ними. Он повернулся к ней, ухмыльнувшись уголком губ. — Как вы, мидгардцы, это называете? Шизофрения? — колко подметил он, словно невзначай качнув головой. Йен почувствовала, как нервно дернулась бровь, но, к радости, разум её ещё оставался холоден и собран, чтобы она в полной мере могла не только не вестись на откровенные провокации бога, но и с легкостью парировать ему.       «И это его благодарность? Девчонка, я сделаю так, что он подавится собственной слюной», — злость Эшамара бурлила в крови, разгорячая разум.       — А как вы, асы, называете наглое вторжение на чужую территорию без приглашения? — недовольно поинтересовалась Йен, невольно пристальней всматриваясь в наглые, кошачьи глаза бога. Теперь их разделяли какие-то жалкие пару метров, и девушка уперлась поясницей в угол стола, не сводя с Локи пристального взгляда.       Он остановился, деланно постучав пальцем по подбородку, будто глубоко и сосредоточенно задумавшись над ответом. Прямые лучи лампы выгодно подчеркивали острую линию скул, и Йен недовольно и зло отмела в себе желание провести по ним пальцем. После, нагло блеснув глазами, бог хмыкнул:       — Любопытством.       — Вот что, Локи, — медленно проговорила Йен, копируя угрожающий тон Стрэнджа, слабые отголоски которого уже прибавляли её голосу жесткости, — бери-ка свое любопытство и возвращайся в гостиную.       Локи раздосадованно цокнул языком: ученица и впрямь недалеко ушла от своего учителя. Но в отличие от Чернокнижника, с которым лицом к лицу он столкнулся лишь сегодня, она должна быть хорошо осведомлена, что отчетливо проскальзывающая угроза в её голосе едва ли могла вызвать в нем настоящее опасение. Она, словно ребенок, угрожающий ему деревянным мечем, старалась сразить его детским лепетом и обиженно надутыми губами. Локи выдержал паузу и расстояние между ними, чтобы сполна насладиться гневным блеском её больших, стремительно темнеющих от переполняющих её чувств карих глаз, обрамленных густыми, темными ресницами. Она стояла спиной к окнам, чьи стекла скудно пропускали осенние лучи солнца в комнату. И контраста, созданного короткими тенями и светом, было достаточно, чтобы мягкие изгибы талии и бедер девушки привлекли на короткий миг внимание Локи.       — Не совсем целесообразно оставлять меня без присмотра, не находишь? — вкрадчиво поинтересовался он. Руки его так и чесались добраться до книг, и краткое расстояние между ним и магическими фолиантами подстегивало его на этот бессовестный финт. Однако едва ли смертная позволила бы ему подобную вольность. У неё были длинные, бледные, словно ручки фарфоровой куклы, пальцы, и бог на секунду ощутил их фантомную, несомненно сильную хватку у себя на запястье, когда вновь метнул жаждущий взгляд в сторону полок с книгами.       — Нахожу, что ты ошибся дверью, — бескомпромиссно отрезала Йен, на корню пресекая его заискивающий тон. — Раз навязался Стрэнджу, не мешай другим работать. Не у всех столько свободного времени, Локи, — строго продолжила отчитывать бога девушка, чувствуя, как обида, стискивающая грудную клетку, словно железным каркасом, понемногу отпускала из своего плена легкие. — Иначе твоё пребывание в храме станет на порядок короче, — с ухмылкой закончила она, торжествующе вскинув брови. «Как и поводок, на котором ты сидишь у Стрэнджа со Старком», — мысленно заключила девушка. Послышался издевательский смешок Эшамара, явно оценившего шутку.       — Время-время, — с наигранной, беззаботной задумчивостью проговорил бог, оставляя гневную тираду девушки без внимания. — Вы, мидгардцы, постоянно говорите о времени, даже не зная его истинной ценности, — Локи опечаленно выдохнул: его мнение о Мидгарде так и не изменилось. Йен до сих пор помнила его краткий монолог о людях, о их мелочности и поверхности, о том, как безрассудно они сгубят себя в неминуемом и безжалостном потоке вечности, растворившись в ней, словно дождевые капли в океане, и не могла не злиться. Он понятия не имел, через что проходят изо дня в день те люди, на которых Локи без всякого зазрения совести смотрел свысока. И, если Тор относился к людям со снисходительной, даже доброй усмешкой, его брат, подобно злому гению, направлял все свои силы, дабы обличить человеческие пороки, безжалостно откидывая в сторону всякие их хорошие и светлые стороны, как нечто ненужное, грязное и бесполезное.       — Почему не знаем? — Йен нетерпеливо постучала пальцами о ребро стола. — Я бы с удовольствием потратила эти бесценные минуты на работу, а не на разговоры с тобой, — более непрозрачного намека сыскать было сложно. Волшебница напрямую сказала ему, что не жаждет его компании, и была бы безгранично благодарна асгардскому уму, которым так явно гордился бог, если бы тот обработал эту информацию как можно быстрее. Локи как-то нехорошо ухмыльнулся: уголок тонких губ пакостливо дернулся, придавая спокойному и отстраненному выражению лица сардонических ноток. Зарождающаяся насмешка в его глазах была без труда идентифицирована Йен как лучший предлог для окончания беседы.       Но где уж там. Локи был настроен отыграть этот спектакль до конца. Он, словно суфлер, скрывшийся в мраке от ярких лучей прожекторов, ядовитым шепотом навязывал ей провокационные реплики, на которые она так отчаянно пыталась не вестись:       — Чернокнижник ведь покинул храм, какая работа тебя теперь может волновать? — издевательски поинтересовался Локи, выражая искреннее непонимание, и даже недоумение, по поводу её занятости в отсутствие Верховного Чародея. Подобные слова можно трактовать по-разному в зависимости от меры того, насколько сильно Локи загнал ядовитые иглы тебе в кожу. Йен чувствовала, что вновь ступала на скользкую тропу, щедро утоптанную саркастичным подначиванием Локи, но благоразумие и гордость, несправедливо униженные словами бога, подобно ловким кукловодам, повели её по этой дороге бессмысленных препирательств. Волшебница всё ещё надеялась выйти победительницей, твердо убежденная в своей непоколебимости перед ним.       Локи безучастно повел подбородком в сторону. Его глаза, горящие лукавством, с живым интересом хищника наблюдали за ней: бог явно наслаждался этим маленьким развлечением.       — Ты опять за свое? — обреченно простонала Йен. — Если ты пришел сюда за этим, у меня… — она запнулась, так как хотела сказать, что у неё совершенно нет времени, но вовремя прикусила язык. — Я слишком занята, чтобы выслушивать твои бредни, Локи.       Йен справедливо недоумевала: чего он хотел от нее? Стойкое ощущение, что её попросту водили за нос, лишь подтверждалось его беспечным и поверхностным тоном, жалящим точно раскаленная в огне игла. Она с раздражением осознала, что даже магией не будет способна избавить себя от его присутствия. А той мимолетной тренировки было достаточно, чтобы убедиться, как ловко ас скрывал в гибкости фигуры силу, способную наверняка раздробить человеческую кость в пыль. Проверять пределы божественного могущества над кроткой, смертной плотью ей не хотелось.       В «Перечнях артефактов» — VI стеллаж, третья полка, пятый ряд сверху — коротко и ясно описывались последствия, с которыми сталкивались те, чья кровь окропила лезвие Драконьего Клыка. И эти обстоятельства, как и многие другие — такие, как отсутствие в храме учителя, — явно были не на её стороне.       — К слову, я ведь пришел воспользоваться твоими услугами… — Локи расплывчато протянул последние слова, улыбаясь лишь одними глазами, — библиотекаря, — добавил он, словно объясняясь, что он имел в виду, но учтивая вежливость, с которой Локи это сделал, не смогла замаскировать издевки. Йен поморщилась, но пропустила двусмысленный подтекст, коим Локи так щедро наградил фразу, мимо ушей.       — Я не библиотекарь, — чётко отмела его слова Йен, скрещивая руки на груди. Локи вскинул брови, принимая её ответ.       — А кто же ты? — насмешливо поинтересовался Локи. Пройдя путь, по указке слуги, он обнаружил дверь библиотеки, надежно замаскировавшуюся меж старинными гобеленами и полупустыми витринами. И, справедливо рассудив, он пришел к единственному выводу: смертная была заложником книг и пыли.       Он скользнул взглядом по окнам: нет, бледность её кожи была вызвана отнюдь не рандеву с горделивой, сребристой луной, чей бледный, безжизненный свет впитался в кожу смертной, оставшись там навсегда.       Локи был неприятно удивлен той скромностью — пусть и не мог отрицать практичности и примитивности, — с которой была обставлена библиотека. Большая комната с аркообразным потолком, освещенная светильниками, больше похожими на факелы. В их свете Локи разглядел гобелены на стенах, длинные скамьи и высокие черные вазы без цветов. Он не ждал пышущего богатством убранства, но всё же общий антураж библиотеки не сбавил его желания поближе ознакомиться с содержимым фолиантов. И стало совершенно ясно, что, оберегая от губительных солнечных лучей древние мануалы и свитки, смертная лишала и себя их живительных объятий.       — Книгописец, — лаконично осведомила его Йен о роде своих занятий. Ведь это же он не мог осквернить? Локи пакостно хмыкнул. Но ответ волшебницы его удивил. В Асгарде книгописцами были почтенные мужья, заслужившие столь высокого поста своей безграничной преданностью короне и мудростью, приобретенною с седыми волосами. А что же сделала смертная?       — Интересный бонус к твоим основным обязанностям, — а вот и мог. Девушка возвела глаза к потолку, расписанному рунами, выцветшими от времени, но всё ещё приковывающие взгляды любого, кто обратит на них внимание; это привносило в атмосферу храма особый, мистический шарм. И как же ей хотелось, чтобы часть потолка откололась и прихлопнула своей тяжестью наглого бога.       — Пожалуйста, возвращайся в гостиную, — она полубоком обернулась к Локи, не теряя его из виду, но и намекая на то, что беседа завершена, и более она не намерена тратить на него и минуты своего драгоценного времени. Но Локи, по всей видимости, не понимал намеков, либо же в своей привычной наглой манере игнорировал всё, что могло встать на пути между ним и заданной целью.       Он не шелохнулся. Не сдвинулся, даже не повел пальцем. Продолжал стоять меж стеллажами с невозмутимостью человека, который привык из всего уличить как можно больше пользы, в первую очередь, для самого себя. Йен выдохнула, в уме посчитала до десяти, стараясь игнорировать странный взгляд, смысла которого она не могла осознать и коим Локи на короткий миг одарил её фигуру. Девушке почудился заискивающий, приценивающийся к мягкому овалу плеча и пышной округлости груди блеск глаз, но она поспешила списать подобную глупость на происки изнывающего от недостатка сна сознания.       — Повторяешься, смертная, — Локи вновь с лукавством взирал в её лицо. С нахмуренными бровями и эти злыми, темными глазами волшебница напоминала богу застывшую перед прыжком разъярённую дикую кошку. — Там я уже был и не нашёл ничего, что стоило бы моего внимания.       Йен негромко фыркнула: как самонадеянно звучали его слова! Какую бы хитросплетенную паутину не ткал Локи, её прочности едва ли хватит, чтобы выдержать ту бурю гнева Верховного Чародея, чьей жертвой так и норовил стать вездесущий бог. И всё же она задумалась: а не вызовет ли её отказ недовольства у Стрэнджа? Он отправился в Камар-Тадж, а значит — вернется оттуда истощенным и раздражительным после общения с Советом, неминуемо выплескивая собственное негодование на учеников. И явно последнее, чего бы он желал, — разбираться с непомерными прихотями бога, которые тот обрушит на него, точно грозовые тучи ливень на землю.       — Подожди Стрэнджа и извлечешь отличный урок, что нельзя доставать людей своим присутствием, — негромко фыркнула Йен, ни на сантиметр не сдвигаясь от стола. Локи закатил глаза.       — Ты всегда будешь звать не помощь Чернокнижника? Мне казалось, ты достаточно взрослая девочка для подобных ябед.       — Я не буду жаловаться на тебя Стрэнджу, — с призрачным злорадством заверила его Йен, откидывая прядь длинных волос за плечо. — Но не удивляйся, когда в один прекрасный день, тебя вышвырнут из храма быстрее, чем ты успеешь что-то прошипеть, — Локи глубоко заблуждался, если думал, что сможет шантажировать ее учителя Алией вечность. Рано или поздно любому терпению приходит конец — особенно, если речь идет о терпении Верховного Чародея, — и бог вновь окажется заложником Башни без права покидать её пределы для блага остальных людей.       —Я воздержусь от комментария, и… — начал было Локи, но Йен с неожиданной для себя дерзостью усмехнулась:       — Судя по рассказам Тони, в воздержании ты преуспел.       Локи замер, оценивая все оттенки издевки со стороны чародейки. На секунду — лишь на долю секунды — им овладела вспышка злости, но этого было вполне достаточно, чтобы разжечь в его глазах пламя неудовольствия, вызванного её словами. Она стремилась задеть его гордость и, ведомая этим слепым желанием, не знала тех последствий, что могли её постичь. Локи с удивлением отметил, что она всё же была способна застать его врасплох. Маленькая стерва. Даже не подозревала, кого кусала за хвост.       Но что-то кольнуло его ещё. Помимо уязвленного мужского тщеславия, которое ненавязчиво нашептывало о том, как давно он не был близок с женщиной. Жгучая волна прошлась от самих пят, закручиваясь внизу живота коротким, мимолетным всполохом вожделения. Он вдруг вспомнил её призывно приоткрытые губы и теплое дыхание тогда, в Башне, когда, ведомая непонятным желанием приобщить Локи к мидгардской культуре, она попалась в его сети. Он с раздражением осознал, что помнил название песни мидгардских музыкантов, хотя в обычных случаях избирательность памяти исключала всё, что считала бесполезным.       Смертная смотрела ему в глаза — вызывающе и смело, уголки губ подрагивали в нахальной ухмылке. О, она была довольна своим замечанием. Карие глаза нагло блестели огоньками вызова, и Локи немало завела её дерзость и стервозный тон, так неожиданно украсивший её голос.       Локи прочистил горло и, издевательски вскинув брови, тут же вернул себе прежний вид:       — Мое воздержание вынужденное, но не настолько докучающие, чтобы ты могла тревожиться о нём, — вывернуть, искривить её слова не составляло для него особого труда. Он мастерски извращал всё, что пожелает. — Но, видимо, у нас общие проблемы. Может, если будешь меньше времени собирать пыль на рукавах, найдешь себе кого-то попригляднее, нежели Чернокнижник? — Локи и сам не знал, почему его так волновала эта тема: потому ли, что и впрямь считал их любовниками, либо ему доставляло удовольствие то, как реагировала смертная на его подначивания? Безусловно, её раскрасневшиеся от ярости щеки и строгий взгляд скрасят его безрадостное пребывание в Мидгарде, он не сомневался. Ещё с утра он потешался над Чернокнижником, и вот сам едва не угодил в тиски… От мысли его отвлек голос смертной:       — Сколько тебе ещё говорить, он мне как отец. Я обязана ему жиз… — Йен оборвала себя на полуслове: не стоило так безрассудно болтать языком рядом с богом.       Локи, внимательно подметивший эту секундную заминку, любезно закончил слово вместо нее:       — Жизнью?       Йен недовольно дернула уголком поджатых губ: оставалось лишь надеяться, что подобный факт не станет очередным подовом для шуток. А другого от бога ждать и не приходилось.       — К слову, ты мне тоже, — остро подметила она, радуясь, что обида в голосе ловко укрылась под звенящим металлом раздражения. Она никогда не относилась к числу людей, напоминающих другим об оказанной помощи. Но самодовольный вид бога спровоцировал её на это, и волшебница сама уже жалела об опрометчиво произнесенных словах.       — Сколько неоправданного тщеславия, — усмехнулся он, и перед глазами тут же возник образ темного силуэта смертной перед ним, но бог отмел его в сторону, не зацикливаясь на мелочах, вроде робких проблесков совести. — Смертная, я тебе и впрямь обязан. Своими увечьями. Может, окажись в твоих руках томик потяжелее, шансов на победу было больше?       Йен запнулась, на секунду теряясь. Парировать было нечем: и оттого становилось обиднее. Локи знал куда бить, и его удары, пусть и словесные, выбивали из легких воздух не хуже, чем прицеленные атаки кулаков Луи. Она поджала губы упрямо и независимо, не желая демонстрировать перед Локи то, как задело её это замечание. Но бог всё понимал. И от его проницательного взгляда было сложно что-то скрыть.       — Нужно было позволить тому парню убить тебя, — обессиленно выдавила из себя девушка, качая головой. Локи иронично вскинул брови и плавно подкрался ближе к ней. Теперь ничто не мешало богу сполна насладиться обидой, плескавшейся на самом дне карих глаз, ловко маскируясь под плотной пеленой раздражения и злости. Йен недовольно вскинула голову и тут же неожиданно почувствовала цепкие пальцы бога у себя на подбородке. Они с силой впивались ей в кожу, прочно фиксируя ее голову, пресекая малейшую возможность увернуться от пристальных глаз бога. Она невольно замерла, чувствуя, как болезненно напряглись мышцы спины.       — Брось, смертная, этот поединок и так пятно на твоей чародейской гордости, — вкрадчиво, обманчиво-мягко и медленно начал Локи. У неё сбилось дыхание; завороженная этим бархатным голосом, она смотрела на него, словно загипнотизированная. — И, судя по тому, что я видел, не единственное, — он понизил тон до заискивающего, тихого шепота, пробирающего до мурашек. — Неужели Чернокнижник не может щедро удобрить эту магическую почву? Либо же она совсем бесплодна, и помимо сорняков ничто на ней не прорастет? — он саркастично ухмыльнулся, и сам — неожиданно и резко — вновь увеличил между ними расстояние. Гипноз, навеянный его близостью, спал, и Майер поняла, что сил спорить у неё не осталось.       — Чего ты хочешь? — устало вопросила она, желая поскорее избавить себя от его компании и вновь остаться в приятной тишине окруженной книгами и свитками. Их безмолвная компания была гораздо приятней соседства Локи, и Йен чувствовала, как горела кожа от прикосновений холодных пальцев бога.       Локи многозначительно улыбнулся:       — Так-то лучше, смертная. Начнем, пожалуй, с книги…

***

      Сквозь окно открывался вид на затянутое рваными облаками небо. Через них проглядывало темное, холодное небо без звезд, лишь одинокая луна венчала его. Стэйн поморщился: с недавних пор его начала смущать ночная активность. Словно он был хищником и выбирался из своего убежища лишь с наступлением темноты.       Он сидел молча, прислонившись к холодной и неровной стене тренировочного зала. Дыхание судорожно срывалось с потрескавшихся губ, и ребра саднили при любом движении, заставляя волшебника лишь плотнее стискивать зубы. Свет неровными, хаотичными лентами срывался с потолка, то вырывая из общего мрака быстро движущиеся по полу фигуры, то скрывая их в коротких тенях. Тренировка продолжалась, но без его участия, но, казалось, никого не смущало его отсутствие.       — Как ты? — послышался слабый шепот со стороны. Уолкер не поворачивал головы, но знал, что присевшая рядом Кэтрин пыталась высмотреть на его теле как можно больше последствий короткого показательного боя, который Рэйвен и Клэр решили устроить ему.       Хранительница камня огня была недовольна компанией бывшей ученицы Верховного не меньше, чем сам Стэйн, но против воли Мордо не могла пойти даже она. И когда Стэйн и Рэйвен по обычаю встретились в тренировочном зале, и обнаружили там Клэр, то были неприятно удивлены. Девушка, облаченная в темно-зеленую мантию, с туго завязанным поясом на талии, сидела в вальяжно-расслабленной позе, заинтересованно подпиливая пилочкой свой маникюр. Стэйн видел, как губы Рэйвен дрогнули в презрительном изгибе, но хранительница лишь сдержанно поинтересовалась, что девушка забыла в этом месте, непрозрачно намекая Клэр, что её компании здесь, мягко говоря, не рады.       — Я в порядке, — вынырнув из обрывочного омута воспоминаний, Стэйн скривил губы, чувствуя какое-то движение рядом с собой. Кэтрин копошилась рядом, послышался тихий плеск воды, и щеки Стэйна коснулось что-то холодное и мокрое. — Ш-ш-ш… — он дернулся в сторону от неожиданности, тут же почувствовав, как болезненно стиснули мышцы ребра: Клэр, ловко воспользовавшись его минутным замешательством, сильно приложила его заклинанием. — Что ты делаешь? — волшебник медленно повернулся к Кэтрин: тренировка одновременно с двумя девушками вымотала его, а сильный удар в голову, которым Рэйвен наградила его в конце, неплохо дезориентировал парня. Когда стало ясно, что продолжать он был неспособен, девушки сжалились над ним, позволив несколько минут отдыха.       — У тебя кровь… вот здесь, — мягкая подушечка пальцев очертила острые скулы, и Стэйн стиснул зубы: кожу словно обожгло пламенем. Кэтрин оценивающе прошлась взглядом по всему лицу парня: они сидели в углу, и слабое освещение не позволяло в полной мере оценить нанесенный урон. Кэтрин вновь окунула ветошь в миску с водой, принявшись вытирать лицо волшебника, испачканное пылью, в которой его сегодня нещадно изваляли. — Сильно больно? — шепнула она, чтобы слышал лишь он. Девушка смутилась, когда его рука, прочно обхватив её запястье, заставила надавить сильнее. Ответом ей был горящий взгляд мерцающих зеленых глаз.       — О, Агамотто, какая прелесть! Я сейчас умру, — послышался ехидный голос Клэр, в наигранно-умиленной форме прижавшей руки к груди. Она сладко пропела последние слова, от чего рядом стоявшая Рэйвен, разматывающая бинты на руках, недовольно покосилась в её сторону. — Разве они не милые? Стэйни, ты нашел себе подружку?       Рука Кэтрин вздрогнула, но продолжила методично вытирать лицо и шею парня, пока тот, прислонившись затылком к стене, прикрыл глаза, словно наслаждаясь мягкостью её прикосновений. Кэтрин мысленно радовалась, что вечерние сумерки — холодные и опасные — опустились на стены их храма, и дневное солнце не помогало им увидеть запекшегося румянца на её худых щеках.       — Оставь его, Клэр, — холодно отчеканила Рэйвен, поднимая с пола посох, который использовала в самом начале тренировки. Клэр издевательски хмыкнула, подбоченилась и обернулась к хранительнице с хитрой ухмылкой.       — Кто бы мог подумать, что в пристанище Мордо найдется место для любви, — озадаченно протянула она, прижимая ухоженные, без единого ушиба пальчики к островатому подбородку, — Кто знает, может, она пленила и его?       Рэйвен, медленно избавлявшаяся от бинтов на руках, вскинула бровь. Клэр невинно хлопала пушистыми ресницами, словно не она пыталась сейчас поддеть волшебницу. Стэйн лишь раздраженно размышлял, что с появлением на поле этой девушки, их спокойным тренировкам с Рэйвен пришел конец. Иногда и они не находили общего языка, порой высокомерная и гордая Рэйвен бывала беспощадна и требовательна, и это не раз провоцировало Стэйна на опрометчивые слова и поступки. Но они сработались с ней, пусть на это потребовались бесконечные часы, наполненные упорными тренировками и боями. Капризная и экстравагантная Клэр привнесла в их мирный дуэт капельку непостоянства, и кто знал, к чему это могло привести.       — Можешь спросить у Мастера об этом лично, Клэр. Уверенна, он расскажет обо всём, что его пленило, — равнодушно махнула ладонью Рэйвен, намекая на то, что разговор продолжать она не намеренна. Клэр закатила глаза, оборачиваясь к хранительнице спиной.       Кэтрин закончила умывать его лицо и теперь молча сидела рядом, так же прислонившись спиной к стене. Стэйн слабо шепнул слова благодарности, наслаждаясь минутной тишиной, не наполненной быстрыми шагами и точными, болезненными ударами. Сила и скорость, с которой они наносились, всё ещё отзывались в теле слабыми разрядами боли, и Стэйн недовольно подумал, что, окажись он на поле битвы против этих двух, вряд ли бы ушел живым. Он краем уха ещё в моменты своего обучения в Камар-Тадже слышал о великолепной и талантливой ученице Верховного Чародея, происходившей из древней и благородной магической семьи, чьи корни начинались ещё с тех времен, когда за колдовство жестоко и беспощадно карали. И сейчас эта самая девушка ловко управлялась в тренировочном зале того, кого через пару лет в магическом мире все будут восхвалять и выражать почтение как тому, кто взял на себя бремя спасителя… Либо же его имя лишь в скользь будет упоминаться в древних фолиантах, как имя безумца, вознамерившегося погубить всё сотворенное предками.       Стэйн потер бок, невольно наткнувшись на какой-то предмет в кармане. Точно. Маска Ликов, и как он мог забыть оставить её в келье?       Он не стал доставать её, лишь глубоко задумался о том, как можно воспользоваться столь щедрым даром? Артефакт полностью соответствовал своему названию. В этом Стэйн убедился в тот же вечер, когда они обнесли Санктум Санкторум. Он вернулся в келью, польщенный похвалой мастера и его великодушным вознаграждением за работу. Была глубокая и тихая ночь, но небо щедро украшали белые звезды и их повелительница — бледная ущербная луна. Её свет щедро проникал через окна в келью, делая лицо волшебника мертвенно-бледным и бескровным. Он недолго рассматривал маску, прежде чем надеть её на лицо. Как она работала? Ему стоило представить конкретный образ, или магия делала выбор вместо него, играя в генетическую лотерею? Он прикрыл глаза, становясь перед небольшим зеркалом. Выдохнул и сосредоточился. Но мысли хаотичным потоком плескались в голове, подбрасывая картины недавних событий. Завтра Верховного ожидал большой сюрприз, его и… Дыхание на секунду оборвалось, когда он подумал об Алии.       Его лицо на секунду исказилось гримасой злорадного торжества: ей явно придется несладко, и он надеялся, что тиски совести плотно сомкнуться на её тонкой шее, заставляя девушку слабо трепыхаться в агонии вины.       Он вдруг почувствовал, как лицо окатило приятной теплой волной, медленно скатившейся по щекам, шее, ключицам. Секунда — и всё тело, словно покрыли маленькие ручейки искрящейся магии. Стэйн резко распахнул глаза, недоверчиво приоткрыв рот. Вернее, пухлые аккуратные губы, формировавшие идеальную букву «о». Волшебник отшатнулся в сторону — его зеркальный двойник испуганно дернулся вслед за ним. Большие, распахнутые серые глаза недоверчиво рассматривали его из отражения зеркальной глади. Стэйн не верил собственным глазам.       Он посмотрел на руки — аккуратные, тонкие пальцы без единой мозоли и царапинки. Длинные, розовые ноготки, стройные запястья и светлая, нежная кожа. От отражавшейся в зеркале хрупкой фигурки так и веяло беззащитностью и уязвимостью, а серые глаза излучали растерянность и легкий испуг, так и говоривший, что без твердой руки, направлявшей эту беспомощную особу, ей не обойтись в этом большом и жестоком мире.       «Не может быть… Просто великолепно!» — подумал тогда он, и чувственные губы девушки вмиг искривились в злой усмешке. Добродушное выражение лица прорицательницы вмиг сменилось злорадной гримасой, неожиданно заострившей все черты лица Алии. Теперь её глаза не искрились, подобно искусно ограненному камню, а зловеще полыхали в свете луны. Стэйн сжал пальцы вокруг щек и подбородка, надавливая сильнее, впиваясь в нежную кожу железной хваткой, оставляя на ней белесые следы. Какие слабые ручки, они не приспособлены к долгому труду и упорным тренировкам. Окажись они в плену его рук, ему бы не составило особого труда сломать эти тонкие запястья. Стэйн задумчиво склонился к зеркалу ближе: хотел рассмотреть всё как можно лучше. Но не мог найти желаемого изъяна, ведь магия ликов, точно скульптор, в идеале повторила всё: он пересчитал подушечками пальцев россыпь светлых родинок на обеих щеках. Уголки мягких, вишневых губ дрогнули в кривой усмешке, но на правой щеке тут же появилась небольшая ямочка. Взмахнул веером густых ресниц, и теперь его зеркальный двойник смотрел на него с неприкрытым изумлением. Пальцы задумчиво покрутили прядь волос, мягкую и тонкую, как нить шелка.       «Как это использовать?» — единственный вопрос крутился в его голове, когда он задумчиво оглаживал чужие плечи.       — Китти, может ты тогда составишь нам компанию? Твой парень явно вышел из строя, — голос Клэр разбил калейдоскоп момента, и Стэйн вновь очнулся в тренировочном зале, чувствуя спиной холод и сквозняк стены. Уолкер раздраженно сцепил зубы.       — У тебя сегодня нет настроения? — устало пробормотал волшебник. Клэр широко улыбнулась: может, он что-то пропустил, пока предавался воспоминаниям? Рэйвен стояла немного в стороне, словно не желая вмешиваться в назревающий конфликт, но изредка поглядывала в их сторону, готовая прервать спор в любую секунду. Хранительница явно считала ниже своего достоинства вмешиваться в мелочные потасовки, но недобрый огонек, искрившийся в карих глазах, означал, что поведение Клэр не нравилось не только Стэйну.       — Брось, я ведь ничего плохого не сделала, — усмехнулась Клэр, выразительно складывая руки на груди. — Сегодня ведь вечер тренировок? — она обернулась к Рэйвен в поисках поддержки, но та проигнорировала её взгляд, демонстративно вглядываясь в ночное небо. Клэр фыркнула себе под нос. — Кстати, как ребра, Стэйни? — Стэйн почувствовал, как засаднили костяшки от издевательской заботы в её голосе, но мышцы, словно цепями, сковала болезненная судорога, и он лишь прикрыл глаза, следуя примеру Рэйвен. — И вот, — Клэр развела руками, вновь обращаясь к молчаливой Кэтрин, ведя лишь ей одной нужный монолог. — Раз она пришла, пусть получит неоценимый опыт. Зачем зазря просиживать время, которое можно потратить с пользой? Ей есть чему поучиться у более опытных и талантливых волшебниц, — назидательно приподняв указательный палец, усмехнулась волшебница.       Стэйн мысленно закатил глаза: Клэр забывала порой, где она находилась. Ему казалось, что для девушки происходящее всего лишь шутка. И её мотивы были туманными и неясными, как бы он не пытался разгадать их. Она лишь твердила, что разочарованна в Стрэндже, и не замечала неодобрительного взгляда Мордо, которым он порой прожигал волшебницу. Стэйн знал, что тот не спешил доверять ей: слишком легкомысленно она предала своего учителя.       Последнюю фразу Рэйвен не стала игнорировать. Повернулась к Клэр, скрестив руки на груди, с усмешкой поинтересовалась:       — Например, как делать маникюр и разводить мужчин на деньги?       Стэйн лениво приоткрыл один глаз. Клэр довольно улыбнулась, словно именно подобной реакции она ожидала от хранительницы. «Идиотка. Ты играешь с огнем, в буквальном смысле этого слова», — подумалось Уолкеру, но предостерегать от необдуманных поступков Клэр он не стал. Кэтрин пододвинулась к нему ближе, словно почувствовав в воздухе угрозу, исходящую от девушек. Воздух между ними заискрился нарастающим напряжением отдаленно и слабо, но лишь одна необдуманно брошенная фраза — и всё здесь вспыхнет в считанные секунды.       — Например, — невозмутимо согласилась Клэр, лишь больше увлекаясь маленькой перепалкой. — Но за этим ей бы следовало обратиться к тебе, верно, ученица Ровены? — она выделила особой интонацией последние слова, выразительно приподнимая бровь. Не дожидаясь ответа от Рэйвен, она приложила ладонь ко рту и доверительно шепнула Кэтрин: — Они в этом профи.       Стэйн обернулся к Рэйвен, но та лишь равнодушно вскинула бровь, внешне не проявляя никаких эмоций. Хранительница вышла из тени, на тяжелые локоны попали лучи тусклого света, и волшебница подошла ближе к улыбающейся Клэр. Та смотрела с искрящейся в глазах насмешкой, словно не чувствуя опасного, надменного взгляда Рэйвен, которым она пыталась прожечь девушку насквозь.       — Я больше не её ученица, а ты не ученица Стрэнджа, — её голос был безэмоциональным и отстраненным, но мерцающий взгляд карих глаз сполна выдавал истинные эмоции Рэйвен. Если Клэр не прикусит язык, рискует сгореть дотла. — Здесь нет Дэниэла, больше некому спасать тебя.       Клэр подбоченилась.       — Я с этим и без него прекрасно справлялась.       Девушки обменялись колкими взглядами, и, казалось, искра была потушена, так и не успев полыхнуть всепоглощающим пламенем неприязни, которым двое волшебниц так и норовили обжечь друг друга.       — Подождите… — тихо заговорила Кэтрин, — так вы были знакомы ещё до того, как присоединились к Мастеру?       Возможно, этой маленькой неприязни не хватало мощи разжечь в душах девушек необходимый огонь, но случайно брошенные слова разогрели дотлевающие угли, казалось бы, миновавшего пожара.       — Знакомы? — насмешливо фыркнула Клэр. — Ещё как. Правда, находились мы тогда по разные стороны баррикад. Прекрасные были деньки, — наигранно-мечтательно протянула волшебница, прикрывая глаза. — Не так ли, Рэйвен? Наполненные беззаботностью, свободой и… красотой, — она хитро ухмыльнулась и приоткрыла один глаз, поглядывая на реакцию хранительницы. Рэйвен лишь сдержанно сжала губы в тонкую линию, но внешнее проявление эмоций на этом было окончено.       Стэйн задумчиво почесал подбородок: партия разыгрывалась что нужно. Клэр беспечно лезла на рожон, даже не подозревая, что стоящая перед ней волшебница больше не была той Рэйвен, которую они оба знали в Камар-Тадже. Опальная, наказанная за собственную самоуверенность и гордыню, она скинула с себя оковы, стерла предрассудки, щедро взращенные Камар-Таджем и мастерами. И всё же Стэйн видел в её холодном взгляде предвестников зарождающейся огненной бури, погасить которую будет ой, как непросто.       — Да, мы все маги Камар-Таджа, — осторожно начал он мысль, когда в зале повисла тишина. Аккуратно дергая за нити, Стэйн чувствовал себя неопытным кукловодом, и действовать нужно было не спеша. — Так или иначе, — уклончиво продолжил он. — Клэр была ученицей Верховного Чародея, а Рэйвен — его, скажем так, оппозиции, госпожи Ровены, — в зале вновь повисла тишина. Кэтрин молча обдумывала услышанное, пытаясь в голове установить, какая же связь была между тремя волшебниками. Стэйн же из холодной тени наблюдал за двумя буравящими друг друга взглядами волшебницами.       Воздух, пыльный и тяжелый, неприятно встал поперек горла, вызывая удушливый кашель, но Стэйн сдержался. Тишина звенела металлом, скручивала барабанные перепонки, откликаясь в ушах учащенным гулом возбужденного сердца. Секунда, и Клэр заговорила первая, медленно и надменно, манерно растягивая губы в слова:       — Оппозиции? Я бы сказала иначе, — она понизила голос, её взгляд стал темнее ночи, и мерцающее в них лукавство истлело, окрасив её голос в холодный оттенок февральской зимы. — Старая ведьма вечно вставляла Стрэнджу палки в колеса, а он потакал Совету, как последний идиот, — неприязненно выплюнула она, и Рэйвен, внимательно вслушивающаяся в её слова, недобро покачала головой. В зале будто стало темнее, свет робких лучей ламп казался теперь совсем тусклым и невзрачным на фоне полыхающих, хищных глаз хранительницы.       Они перестали носить цвета своих мастеров, но в душе всё ещё хранили им верность, далекую и призрачную, как лунный отблеск в лучах восходящей зари. Но, казалось, и этого хватало, чтобы разжечь в них прежнюю неприязнь, заставить их глаза в порыве враждебной ярости искриться магией, в любой момент готовой вырваться из их тел. Этого было достаточно, чтобы сделать их вновь ученицей Верховного Чародея и госпожи Ровены.       — Верховный был и остается чужаком, — Рэйвен пронзила Клэр резким взглядом, — а она всего лишь не давала ему разрушить многовековые устои, которые так оберегала Древняя. После её смерти никому не было до этого дела, кроме Ровены, — Рэйвен слабо выдохнула имя бывшей наставницы, тихо и горько, словно оно причиняло ей невыносимую боль, обжигая язык и губы.       Кэтрин непонимающе моргала глазами, пытаясь уловить нить разговора о людях, чьи судьбы и характер был ей неизвестны, и представление о них она могла сложить лишь из слов волшебниц. Но это ничего не объясняло, а лишь больше загоняло девушку в тупик. Стэйн же, скрывая мстительную ухмылку в тени, вслушивался в каждое слово, чувствуя, как каждая оброненная фраза задевала неизвестную, темную струну в его душе, звон от них мерно разгонял кровь по затуманенному сознанию, пока не сплелся в единую песнь безрадостного злорадства. Стэйн и сам не ведал, отчего так довольно вслушивался в мрачные мотивы, подстрекающие его вновь подбросить в растлевающее пламя зарождающейся ссоры больше дров.       — Ровены и её учениц, ты хотела сказать? — ядовито уточнила Клэр, глухо постукивая носком ботинка по полу. — О, конечно, вы весьма доблестно защищали устои Камар-Таджа, особенно, если их нужно было отстаивать верхом на члене.       Слова ударили Кэтрин наотмашь, пусть и предназначены они были рыжеволосой волшебнице с холодным взглядом и, казалось бы, замерзшим, покрывшимся тонкой корочкой льда сердцем. Её беспристрастное лицо оставалось таким же равнодушным и сдержанным, её высокие, острые скулы не украсил стыдливый румянец, и она не прятала взгляда карих глаз, словно сказанное не имело к ней ни малейшего отношения.       — Довольно, Клэр, — строго произнесла Рэйвен, металлическим звоном прокатился нарастающий гнев в её голосе, но хранительница всё ещё была способна сдержать себя. — Вечер ностальгии пора заканчивать.       Стэйн тихо цокнул языком: «Нет, Рэйвен, как бы ты не пыталась, Клэр теперь не остановить».       — Почему? — в подтверждение его мыслей откликнулась Клэр. Разгоряченная равнодушием оппонента, она, словно коршун, пыталась выискать в неприступной крепости губительную брешь. — Боишься услышать про свои прошлые прегрешения?       — Все мои прегрешения мне известны и без твоего участия, — сухо отрезала Рэйвен, вскидывая бровь. Кончик языка горел ядовитым желанием уязвить волшебницу, и этот жар мог утолить лишь ответный выпад. Но сегодня она не намеревалась встревать в драки: на сей раз она великодушно снизойдет до прощения. Но лишь в этот раз. — И в напоминании я не нуждаюсь.       — Что весьма забавно, — беззаботно продолжила Клэр. — Так вот, Китти, вернемся к устоям, — она назидательно приподняла подбородок и поправила на кончике носа невидимые очки, словно лектор приготовившийся зачитать часовую лекцию. — С тех пор, как погибла Древняя, прошло не так много времени, а Камар-Тадж изменился не в лучшую сторону, — она бросила выразительный взгляд в сторону Рэйвен, словно в этом была её вина. — Камар-Тадж ведь неплохое место, только нужно избавить его от всей этой черни и гнили, — демонстративно подчеркнула она, после повернула лучившееся самодовольством лицо к Рэйвен. — Я верно говорю, Рэйви?       — В первую очередь от черни и гнили нужно избавить твой рот, — холодно отчеканила волшебница. Маска равнодушия плотно вросла в её кожу, стала извечной спутницей, умело спрятав от постороннего взора то, что не могла сокрыть мечущаяся душа. — Если это всё, что ты хотела сказать, тренировка окончена. Кэтрин, отведи Стэйна в его келью, — она бросила быстрый взгляд на Кэтрин, и та судорожно закивала головой, как китайский болванчик. Удовлетворенно кивнув, Рэйвен демонстративно обернулась к Клэр спиной, заканчивая разговор.       — Ты сбегаешь? — бросила ей в спину волшебница. — Разве тебя этому учили?       — Не вынуждай меня самой закрыть тебе рот, — Рэйвен полуоборотом повернулась к девушке, предостерегающе склонив голову набок. От её, казалось, обманчиво изящной фигуры исходили почти осязаемые волны силы.       Зрительный контакт был установлен, и Стэйн окончательно притих, осознавая, что для них двоих теперь никто не существовал.       — Понимаю, правда бывает такой неприятной, — понимающе протянула Клэр и сделала пас рукой, означающий, что она согласна завершить разговор. Взбешенная подобным пренебрежением в свою сторону, Рэйвен обернулась к девушке.       — Хочешь тоже немного правды? — издевательски протянула она, вскинув тонкую бровь. Клэр равнодушно пожала обманчиво-хрупкими плечами, но не отводила от волшебницы пылающего взгляда. — Пока твой учитель и его побитые щенки пытались освоиться в мире, в котором им нет места, десятки волшебников боролись с демонами и порождениями Темного Измерения. И все они, твои бывшие друзья, ему под стать: брошенные, изувеченные, поломанные куклы, отвергнутые всеми, но не Стрэнджем. О, Верховный Чародей такой благодетель.       Рэйвен поморщилась: больше, чем слабых, она презирала только никчемных. Клэр в притворном оскорблении распахнула глаза и покачала головой:       — О, ты кое-кого забываешь.       — Несомненно, конечно. Тебя, — зло выплюнула Рэйвен, не скрывая раздражения, противно зудящего в груди. — Хрустальная ваза, выгодно выделявшаяся на фоне керамической посуды. Но все и так прекрасно знали, что ты стала его ученицей, прельщенная званием своего учителя. Верности в тебе было ровно столько, сколько искренности.       — Боги-боги, ученица Ровены говорит о преданности? — волшебница задумчиво поцокала языком, издевательским жмуря глаза. — И куда же делась твоя преданность Ровене? — вопрошающе протянула она, несколько секунд оглядывая помещение, а после её взгляд впился в шрам на лице Рэйвен. — А, вот. Я вижу.       Рэйвен стиснула зубы, чувствуя, как сквозь них вырывалось прерывистое дыхание.       «Это всего лишь провокация, Рэйвен»       Послышался голос Сейера, впервые направленный на то, чтобы успокоить её, а не разжечь сокрушающее пламя ненависти и всепоглощающее стремление к хаосу и разрушению. Но стрелы, пущенные опытной рукой Клэр, попали точно в цель — в изувеченную гордость, которую хранительница лелеяла и охраняла от других. Грудь стиснуло раскаленной цепью, и Рэйвен на секунду затаила дыхание.       — Ничего ты не знаешь, — равнодушный ответ дался ей тяжело: воображение уже рисовало корчащуюся в беспощадном пламени Клэр. Картина была столь ясной, что Рэйвен внезапно ощутила, как рукам стало жарко, а по венам вместе с кровью заструилось жидкое пламя, притупляющее боль, вызванную словами волшебницы.       — Знаю и вижу, — ухмыльнулась Клэр, склонив голову набок, довольная тем, что нашла больное место соперницы. И как она сразу не догадалась куда нужно бить? — Например, клеймо любви и преданности у тебя на лице. Наверное, было очень больно? — приторным голосом, в котором сквозь ехидство слабо узнавались нотки наигранного сопереживания, поинтересовалась волшебница. — А что больнее: удар Миктиана или осознание того, что тебя предали?       Слова набатом звучали в её голове, множились, с каждой секундой заполняя её мысли, тело. Степной курган, охваченный безудержным пламенем — вот, что сейчас могло символизировать её душу.       И быстрее, чем Клэр осознала, Рэйвен напала. Первый удар волшебница пропустила — её отбросило в сторону. Клэр перекатилась по полу, чувствуя в груди слабый разряд электричества от заклинания. Рэйвен сделала выпад вперед, занесла ногу для удара, но Клэр была не намерена позволить ей ударить снова. Двигались они быстро, подпитывая своё тело магией и глубокой неприязнью друг к другу.       Она откатилась в сторону, ловко подскочила, и на руке зажглась магическая пентаграмма в ореоле слабого оранжевого света. Рэйвен поймала её кулак в воздухе, больно выкрутила запястье, но свободной рукой Клэр успела ударить её в грудь. Рэйвен отошла на несколько шагов назад, болезненно поморщившись.       «Остановись, Рэйвен».       Но Рэйвен глуха к его просьбам. Кровь раскатами грома звучала в ушах, глубокий импульс пронзил всё её тело, мощными толчками взрываясь в груди. Она замахнулась: магические нити послушно переплелись между собой, и искрящийся кнут рассек воздух.       Клэр отскочила в сторону, в её руке зажглась алая пентаграмма, и в следующую секунду на Рэйвен обрушился черный смерч, едва не сбивший её с ног. Она тут же почувствовала, что земля под ногами проваливается, словно сыпучие пески, затягивая её в свой плен. Она шикнула, на ладонях вспыхнули искры, и, упираясь руками в землю, волшебница попыталась выбраться из увлекающей в свои глубины земли.       Воздух вокруг был черным, словно сильнейший поток ветра поднял с пола всю пыль, и теперь Рэйвен видела лишь слабый силуэт надвигающейся Клэр. Она усилила поток магии в руках, земля под её пальцами затрещала, появились неглубокие трещины, и она почувствовала, как давление вокруг ног стало слабее.       «Играешь так, значит, Клэр…»       Клэр замахнулась ногой, целясь хранительнице в голову, но носок ботинка прошел сквозь голову девушки, словно она была тенью. Чертыхнувшись, она резко обернулась, но было уже поздно: сильный магический луч ударил прямо в грудь, и она отлетела в стену, возле которой сидели Стэйн и Кэтрин. Стэйн наигранно болезненно поморщился, но помогать постанывающей от боли Клэр явно не намеревался.       Мстительно ухмыльнувшаяся Рэйвен подошла ближе, наслаждаясь видом беспомощно стоящей на четвереньках Клэр. Она судорожно дышала, словно в груди что-то болезненно щелкнуло, мешая ей сделать более глубокий вдох.       — И это ученица Верховного? — ухмыльнулась она, подходя ближе. — Может, достанешь Ларец Тринадцати, и уровняем шансы?       — Стерва, — рыкнула Клэр. Вокруг неё магия закрутилась спиралями, сначала совсем слабыми и крохотными, словно круги на воде от брошенного камня, но после разрастающимися всё сильнее и больше, полностью покрывая тело волшебницы. Из её рук вырвался магический сгусток, больше напоминающий рванный комок тускло мерцающего тумана.       Рэйвен выставила щит, но заклинание, подпитанное яростью и ненавистью, сбило её с ног, пробираясь под полы мантии ядовитыми змеями сгустившегося воздуха. Мышцы тут же скрутило адской судорогой, выворачивая кости, и Рэйвен затуманенным от боли взглядом едва успела уклониться от кулака вмиг оказавшейся рядом Клэр.       Они яростно наносили друг другу удары: плечо, грудь, бедра. Удары сыпались, словно камни, и, уклоняясь от одного, они вмиг подставлялись под другой. Магия огненным цветком плясала на ладонях, усиливая и без того болезненные выпады, и волшебницы чувствовали, что под мантиями не осталось ни одного живого места. Те участки кожи, которые слабо покрывала ткань, уже были красными, а там, где удары были особенно болезненны наверняка завтра уже расцветут гематомы и многочисленные ушибы.       Но никто не намеревался сдаваться. Рэйвен била беспощадно, жестоко. Удар за ударом выбивая из оппонентки желание болтать своим длинным языком. Но в приступе этого бушующего гнева и сама пропускала удары, но радовалась этой физической боли, которая заглушала более мучительную, выжигающую душевную, от которой она сбегала, но сбежать от самой себя невозможно.       Несколько сложенных знаков, и Клэр застыла на месте, чувствуя, как собственная тень приросла к полу и не даёт ей пошевелиться. Рэйвен сощурила глаза, и холодные тени, словно насекомые, закопошились под ногами у девушки, медленно забираясь по тонким лодыжкам, поднимаясь всё выше и выше.       Тяжело-дышащая Рэйвен повела рукой вверх, тени плотным коконом сжались вокруг ног, бедер и живота Клэр, давая ей лишь крохотный шанс слабо вдыхать воздух. Волшебница мстительно ухмыльнулась, нижняя губа болезненно треснула, и во рту расцвел металлический привкус крови, но она не обратила на это внимания. Хищно сверкнули глаза: ещё немного и она без зазрения совести сломала бы ей ребра.       — А теперь, Клэр, извинись, — холодно потребовала Рэйвен. Эмоции не желали быть её союзниками, и волшебнице казалось, что кулак непроизвольно сжимался сильнее и сильнее, и до неё донесся слабый болезненный стон в отместку на её старания. Клэр гордо блеснула глазами и довольно ухмыльнулась, несмотря на болезненную гримасу, сковавшую её лицо.       — Что же ты сразу не сказала, что самым болезненным было выслушивать шепот у себя за спиной, — ребра и легкие были в плену теневой ловушки, но Рэйвен совершила ошибку, когда оставила волшебнице возможность говорить. — Лучшая ученица Ровены обезображена демоном, — Клэр тяжело дышала, пытаясь выровнять дыхание, но ребра противно саднили, мешая ей. — Вы видели её лицо? Ну, и уродина. Этот демон лоску ей поубавил. А ведь она это заслужила, — волшебница довольно хмыкнула, замечая, как трясся кулак Рэйвен в воздухе. Она задела её за живое, разодрала в кровь старую рану, которую хранительница так старательно пыталась залечить. — Кто теперь поломанная кукла, м, Рэйви?       Рэйвен вздрогнула, чувствуя, как призраки выбирались из холодных теней, продутых сквозняками стен, начиная плясать вокруг неё. Незримые руки тянулись к ней, дабы сомкнуть ледяные пальцы на её шее.       «Это она? Та самая отвергнутая ученица Ровены…»       «Да-да, это она. Теперь её ни с кем не перепутаешь…»       «Как же так? Она ведь её любимая ученица. За что Ровена так с ней?»       «Я бы на её месте так не смогла… Говорят, лекари потратили два дня, чтобы спасти её лицо…»       Воспоминания воскресли в её памяти, парализуя на короткий миг болезненно-пульсирующее тело.       Слабый шепот, размеренные слова… Сколько времени Рэйвен пыталась изгнать их из себя, выжечь демоническим пламенем, чтобы больше никогда не вспоминать этих взглядов и слов в свою сторону. Сочувствующие, сопереживающие, вызывающее дурную тошноту своей жалостью, никому не нужной жалостью. Ей уж точно. И совсем рядом насмешливый, ядовитый шепот, преследовавший её отныне в каждой части Камар-Таджа. Тренировочные площади были полны учеников, и каждый не ленился окинуть её быстрым взглядом, за внешней незаинтересованностью скрывая мрачное злорадство. Казалось, даже та, кого она называла матерью, смотрела на неё со смесью плохо скрываемой горечи и вины. Жалости.       Жалость от матери лишь больше унижала её в глазах остальных. В её собственных глазах.       — Замолчи, — выдохнула она.       — А, может, теперь от большой преданности ты желаешь убить Ровену? — жестокие, злые слова. Клэр не намерена молчать, она собиралась добить её. Вырвать то, что, казалось, уже давно обратилось в пепел.       — Я сказала, замолчи! — прикрикнула Рэйвен, сжимая тени вокруг Клэр сильнее. Глаза налились кровавой жаждой боли. Ей хотелось, чтобы волшебница наконец закрыла рот. — Мои дела с Ровеной тебя не касаются, — припечатала Рэйвен, выплевывая слова сквозь зубы.       — Ровеной? — ехидно откликнулась Клэр, чувствуя, как из уголка губ медленно стекает тонкая струйка крови. — Почему же так официально. А как же, «мама»?       Момент — и Клэр почувствовала свободу. Мышцам вновь стало легко, легкие расправились, впуская в тело такой необходимый воздух, от недостатка которого уже начинало плясать перед глазами. Она удивленно посмотрела на умолкшую Рэйвен. Подозрительно спокойно опустившую голову вниз. Клэр напряглась, и не зря. Когда Рэйвен подняла на неё взгляд, это был взгляд пылающего пламени. В её глазах плясало адское пламя, извивалось, клубилось вместе с едва сдерживаемым гневом.       Рэйвен вскинула руки: по ним медленно поползло пламя. Медленно обнимающее руки девушки, согревающее замерзшую от боли душу. Волшебница пронзительно крикнула, и в следующий миг пламя из рук разгорелось сильнее, с каждой секундой становясь всё больше и неукротимее. В Клэр с бешенной скоростью полетели огненные копья, и Рэйвен не собиралась её щадить. Огонь опалял Клэр, даже не прикасаясь, она чувствовала слабые ожоги на руках, но продолжала ловко уклоняться, выставляя бесчисленные щиты вокруг.       Огонь шипел и извивался, пламенным копьям не было конца. В тренировочном зале стало светлее, словно днём, а стены, пропитанные холодом, показались Стэйну на пару градусов теплее. Стало тяжело дышать, воздух раскалялся всё стремительнее, пока тишину рассекали огненные лучи, копья и стрелы. В конце они словно слились воедино, превращаясь в сокрушающий на своем пути абсолютно всё огненный смерч.       Никто не услышал, как хлопнула дверь.       Клэр прикусила губу, ловко уклоняясь от огненного хлыста. Перекатываясь, быстро уходя в сторону, не позволяя задеть себя и кончиком магического хвоста. Она старалась не смотреть в сторону Рэйвен. Казалось, под её кожей проходила едва заметная рябь переполняющей магии, струящейся по её венам.       Сейер не зря выбрал её своей хранительницей. В ореоле огня она напоминала феникса. Прекрасного и опасного, которому подвластно всякое пламя на свете. Оно вырывалось из её рук, готовое обратить в пыль любого неугодного его госпоже, но на теле самой Рэйвен не было ни ожога, ни даже маленькой раны. Огонь ласково согревал её, прикасаясь к усеянной многочисленными ушибами коже, словно желая перенять на себя её боль. Рэйвен качнула рукой, огонь послушно откликнулся на её яростный зов. Красная пелена затмила всё перед глазами. Хранительница желала лишь одного.       — Вот и конец.       Она сжала кулак, и огненный смерч закрутился вокруг своей оси, уменьшаясь. Клэр смотрела, как пламенные ленты послушно скручивались в смертоносный шар, напоминая маленькое солнце, способное уничтожить всё.       Она потянулась за Ларцом, но их обеих неожиданно откинуло друг от друга. Пламя погасло, его подавил зеленый туман, раздирающий огненный шар, словно пронзая его острыми копьями. Огонь жалостно зашипел, и непонимающая в чем дело Рэйвен пыталась разжечь его с новой силой, но громогласный мужской голос заставил её испуганно застыть.       — Что здесь происходит?       Они обе застыли. Болезненно зажмурили глаза от ярко вспыхнувшего изумрудного света, остаточно рассеявшего магию Сейера в воздухе. За спиной Мордо испуганно маячила Кэтрин: её лицо было бледным, словно маска. Только глаза тревожно смотрели то на застывшую Клэр, то на переводящую судорожное дыхание Рэйвен.       — О, просто небольшая показательная тренировка, — весело откликнулась Клэр, вытирая уголок губ от запекшейся крови. Рэйвен немигающим взглядом смотрела на свои руки, невредимые и целые, и лишь пульсирующие пальцы были напоминанием того, как только что она безрассудно колдовала огненный смерч. А потеряй она контроль над ним, по собственной глупости могла похоронить их всех под тяжелыми стенами старого храма.       — Тренировка, значит? — ледяной взгляд Мордо по очереди пронзил каждую девушку, и Рэйвен почувствовала, как в груди болезненно кольнуло сердце, словно его сжала невидимая железная рука. — Приведите здесь всё в порядок. Наказание за ваше своеволие вы получите позже, — Клэр вскинула бровь, даже не собираясь спорить, но сдержать своё недовольство было не так просто. — Не думайте, что это так просто сойдет вам с рук.       Мордо властным кивком головы указал Рэйвен на дверь, без слов приказывая ей следовать за ним. Рэйвен нехотя преодолела расстояние, но послушно и спокойно следовала за мастером, не позволяя себе проронить и звука. Сейер внутри бесновался: гордость Рэйвен стала его гордостью, и он не мог так просто простить зазнавшейся выскочке подобных слов в свой адрес. Хранительница шла молча. Угли недавнего пожара послушно тлели внутри, и возвращение к прошлому безумию казалось слишком утомительным и неразумным. Она сама внутренне сетовала на собственную вспыльчивость и примерно догадывалась, что Мордо вел её за собой не для того, чтобы похвалить.       Она всмотрелась в его широкую спину, облаченную в зеленую мантию, и вздохнула. В последнее время он всё чаще стал закрываться от неё не только ментальными щитами, но и в буквальном смысле. Мордо всё больше времени проводил вне стен храма, поручая волшебнице следить за порядком и присматривать за остальными. И Рэйвен с привычной ответственностью выполняла его поручения, желая оправдать его доверие. А ночью, кусая язык за желание задать вопросы, наблюдала за мужчиной, мерно оттирающим руки от крови.       Коридор был достаточно широким, но Рэйвен было мало места. Может, дело в той угнетающей сильной ауре мужчины, которую он излучал вместе с физически ощутимым на коже недовольством. Он сотней ледяных игл проникал под кожу, с каждым новым уколом всё большее отравляя душу волшебницы сожалением от того, что повелась на провокацию Клэр. В пляшущих в факелах искорках огня ей мерещился поддерживающий взгляд Сейера.       — Что же заставило тебя, Рэйвен, так сильно разочаровать меня? — спокойно поинтересовался Мордо. Его голос был отстраненным и незаинтересованным, но губы мужчины недовольно подрагивали каждый раз, стоило волшебнице попасться ему на глаза. Он присел на кресло, закинул ногу на ногу, и налил себе из небольшого кувшина в серебряный кубок пряного вина. Его легкий аромат невесомо поплыл по комнате, и сладкий запах едва слышно коснулся кончика носа девушки.       — Мы всего лишь тренировались, Мордо, — Рэйвен осталась стоять перед ним с гордой, ровной осанкой. Даже тяжелый, нечитаемый взгляд Мордо не мог заставить её прогнуться перед, пусть она и в полной мере ощущала себя униженной. Его холодным взглядом и пренебрежительным тоном, в котором он позволял себе говорить с ней. Неожиданно, словно поймав последнюю мысль за хвост, Мордо обжег её немигающим взглядом, выжигая в душе опальную тень недовольства.       Огонь в камине трещал и плевался языками пламени. Но Мордо не обращал внимания на явное недовольство стихии. Вытянул ноги к камину, спокойно греясь в тепле, излучающем оранжевый свет. В этом свету его лицо казалось особенно уставшим и застывшим в каком-то непонятном выражении досадливой отрешенности. Казалось, Мордо осточертело всё: и его план, и приспешники, и даже она.       «Очнись, Рэйвен, он не заслуживает твоей преданности. Он не заслуживает тебя», — шептали огненные искры, и, к счастью, разобрать подобные слова могла лишь она.       — Знаешь, порой мне кажется, огонь из камина вот-вот бросится на меня, точно бешенный пес, — размеренно начал Мордо, плеская на дне бокала багровую жидкость. — Ведь именно так ты сегодня едва не поступила с Клэр? — он перевел мрачный взгляд на хранительницу, и в его темных глазах мерцали рубиновые искры едва сдерживаемого недовольства.       Рэйвен желала что-то ответить, но умолкла. Она никогда никого не оправдывала, даже саму себя. Мордо продолжал испепелять её ничего не выражающим взглядом, но ей становилось не по себе рядом с ним, даже если он молчал или смотрел вот так, сквозь неё. Будто её действительно не существовало. В комнате царил приятный полумрак, окна были плотно зашторены, словно Мордо скрывал происходящее от любопытствующих взглядов луны и звезд.       Гордыня сковала язык, пропихивая слова прощения обратно в горло, засаживая неугодные мысли о вине глубоко в подкорке мозга. Её вины не было. Она была не виновата в том, что Клэр пожелала испытать собственную шкуру на прочность. Огонь негодования грозился вновь вспыхнуть, но нежелание спорить, гордость и легкий страх перед расслабленно сидящим мужчиной в кресле вязким туманом опустились на тлеющую в сердце горечь.       Мордо смотрел на неё взглядом припавшего к земле перед броском на свою жертву волка.       — Я понимаю твоё недоверие к ней, — он снова подлил себе вина, хотя за всё это время ни разу не пригубил кубка. Рассматривал со спокойным интересом отблески огня на его серебряных боках, и голос его, казалось, больше не выражал ничего. — И разделяю его. Но пока она нужна нам, Рэйвен, пока я не выведал из неё все тайны Стивена, я не желаю больше видеть, что ты пытаешься как-либо навредить ей.       «Даже если она пытается навредить тебе», — промелькнул в её голове несказанный обрывок фразы. Он не сказал этого, никак не выдал в себе этой мысли, но Рэйвен отчего-то чувствовала, что именно такой конец у фразы должен быть. Она сдержанно выдохнула и кивнула.       — Та прав, я погорячилась, — Рэйвен оскорбленно повела плечом, неприятно удивляясь тому, как смиренно звучал её голос, несмотря на явное отсутствие вины внутри. — Пожалуй, в следующий раз я просто проигнорирую её слова.       Хранительница кивнула скорее самой себе, чем ему. Слишком сильно она дорожила тем, что Мордо давал ей. И шанс на отмщение она ценила гораздо больше, нежели возможность поставить Клэр на место. Судьба всё рано или поздно расставит на свои места, и Рэйвен лишь с удовольствием ждала того часа, когда фортуна отплатит волшебнице сполна за все её козни. Мордо мельком вопрошающе глянул на неё, словно интересуясь, что же могло так легко вывести из себя его послушницу? Но Рэйвен не желала делиться с ним болезненными мыслями о Ровене.       Они отравляли её изо дня в день, и лишь мысли о мести были спасительным эликсиром для её израненной гордости. И она сполна насладится им. Мысли об этом пьянили и согревали её, пряным вином ощущаясь на кончике языка. Как же она жаждала вкусить его, но пока слишком рано. Слишком рано…       — Этого мало, Рэйвен. Как я могу ждать покорности и послушания от других, если даже ты, которую я ставлю на ступень выше остальных, позволяешь себе подобные вольности? — профилактическая трепка ей была необходима, Мордо это понимал. Возможно, он слишком выделял её, возносил едва ли не наравне с собой. Нет… нет. — Я расстроен, Рэйвен, и…       Огонь в камине затрещал и взревел, словно раненный зверь. Непроизвольно сжавшаяся от леденящего взгляда Рэйвен непонимающе смотрела на пламя, не чувствуя власти над ним. Мордо же выглядел отрешенным, с незаметным интересом наблюдая за разворачивающейся картиной. Языки пламени заплясали диковинный танец, лентами извиваясь вверх. Это продолжалось недолго, казалось, какие-то жалкие пару секунд. И теперь с раскаленных углей на них взирал огненный демон. Его обнаженный торс выглядывал прямиком из костра, и Мордо с пренебрежительным выражением лица рассматривал явившегося в иной ипостаси Сейера. Огненные пряди были зачесаны назад, едва касаясь кончиками переливающихся пламенем плеч. Нет, он словно был создан из раскаленной лавы, из которой искусный мастер слепил фигуру молодого мужчины с прямым носом и твердым подбородком. Он враждебно рассматривал комнату, с горящей в алых глазах ненавистью глядел на Мордо, и лишь обращая свой взор к той, кому он был готов покориться, его взгляд не горел бушующим пламенем, а послушно тлел мягким светом.       — Сейер. Какая честь, — высокомерно поприветствовал демона Мордо, салютуя тому кубком. Тот не разделял его наигранно-праздного настроения. — Что заставило тебя заговорить без разрешения? — опасно сощурил глаза волшебник, поглядывая на растерянную Рэйвен.       — Мордо, — брезгливо выплюнул Сейер, даже не скрывая своего отвращения к мужчине. — Эта девчонка, ученица Верховного, заслужила обратиться в прах.       Мордо позволил удивлению проступить сквозь маску холода, выдавая его искреннее недоумение сказанным словам. Огненный демон вступался за своего хранителя? Он вновь покосился взглядом на Рэйвен, оставляя мрачные мысли для лучших времен. Мордо не ожидал подобного поворота.       — Ты всего лишь демон, и дни твоего величия давно прошли, дабы ты мог решать, кому обратиться в пепел, а кому — нет, — холодно отсек Мордо, и его интонации обжигали не хуже огня.       «Но зачем…?» — Растеряно думала хранительница, чувствуя, как в душе метались птицы сомнения, раздувая своими крыльями какое-то новое чувство по отношению к Сейеру. Совсем слабое, рискующее померкнуть, даже в полной мере не разгоревшись, но именно сейчас заставляющее смотреть девушку на демона с легкой тенью благодарности.       — Ты возомнил себя хозяином демонов, Мордо? — зарычал Сейер, и с его губ сорвалось пару сноп искр, медленно тающих подле ног волшебника. — Демоны коварны и хитры, не думай, что ты способен переманить их на свою сторону, глупец. Ты всего лишь зарвавшийся безумец.       Мордо с пугающим спокойствием выслушал все слова демона. Рэйвен не нравилось, с какой мрачной, обманчивой плавностью он поднялся со своего кресла, поворачиваясь к ней полубоком. Он смотрел на Сейера, внимательно склонив голову на бок, а после плеснул из кубка вином прямиком в огонь. Рэйвен оцепенела, чувствуя себя так, словно он плеснул вино прямиком ей в лицо. Огонь ослаб, вновь осел на углях послушным псом, но Рэйвен не могла избавиться от того взгляда, которым Сейер наградил её перед тем, как вновь обратиться в безмолвное пламя.       — Ты отлично слышала его, Рэйвен. Демоны хитры и коварны, они могут притвориться твоим товарищем, но их лживое сопереживание лишь инструмент, которым они будут пытаться играть с тобой, — Мордо обернулся к ней, спокойно отставляя пустой кубок на столе. — Ты понимаешь меня?       — Да, — язык послушно ответил, но сердце протестующе заметалось в груди. Мордо довольно кивнул на её слова.       — Отлично. Мне не нравится, какое воздействие оказывает на тебя огненный демон. Не забывай о его сущности в следующий раз, когда будешь искать утешения в его лживых словах, — Мордо взял в руки небольшой кристалл. Он был искусно высечен из одного редкого горного хрусталя. Хрупкий и редкий, на нем были начертаны специальные сдерживающие руны, заполненные чистым серебром. Рэйвен знала, для чего они были созданы, видела несколько таких кристаллов в Камар-Тадже, но никогда не держала в руках. Слишком большая ценность, и они были по истине редкой вещью даже по магическим меркам.       — Это для… Сейера, в случае, если он вновь не оправдает твоих ожиданий? — старалась спокойно поинтересоваться Рэйвен, нехотя любуясь искусно ограненными боками магического артефакта. Мордо мягко рассмеялся, обнажая ряд белых ровных зубов. Рэйвен стало холодно от этого смеха.       — Нет, Рэйвен, для того, чтобы сдержать мощь Тетрады нужен более мощный артефакт, — задумчиво произнес он, складывая кристаллы в небольшой ларец с десятками маленьких секций. — Эти кристаллы вместилище для более слабых демонов, но, поверь, запечатать в них можно что-то более важное. Что-то бесплотное, неосязаемое и невероятно ценное. Например… — он неприятно улыбнулся, — человеческую душу. Бесценная плата за переход демона в наш мир. Ты согласна?       Рэйвен сглотнула нервный ком в горле, но следующих вопросов не желала задавать. Лишь судорожно думала… сколько несчастных душ успел похитить Мордо?       Ответ таился в мерцающих рубиновыми искрами глазах волшебника.

***

      Городская суета преобразилась в сумраке сгущающейся ночи. Среди верениц грязно-серых зданий загорались одинокие яркие огоньки, пестрели холодной синевой неоновые вывески, завлекающие уставших после трудового дня американцев пропустить по стаканчику пива или насладиться радостями уличной кухни, наполняющей узкие улочки пряным запахом острых такос. В воздухе зависли клубы тяжёлого горячего пара; рядом со стеклянными витринами фирменного бутика расположился небольшой фургончик с горячим кофе, и, пусть до рождества было ещё далеко, изобретательный полноватый бариста украсил своё скромное рабочее место длинной разноцветной гирляндой с крохотными лампочками в форме снежинок.       Вечером город преображался, точно ожидая появления на небе первой звезды; где-то вдали слышался увлечённый диалог группы подростков со скейтбордами; мимо пронеслась бранящаяся парочка охваченных семейными хлопотами супругов, увлечённая дебатами о вреде и пользе кукурузного хлеба; их ловко обогнала стройная длинноногая девушка в элегантном пальто, размеренно постукивая каблучками в такт незатейливому ритму уличного гитариста; рядом с торговым центром гид рассказывал группе иностранных туристов о прелестях знаменитого Бродвея.       Смрад, суета и сотни чужих тел были частью единого слаженного механизма, и скользнувшей по грязному асфальту мрачной тени было легко остаться незамеченной. Вначале она изящно лавировала между шумными человеческими телами, извиваясь точно раненная змея, ловко сливаясь со множеством отбрасываемых людьми силуэтов, безжизненных и тусклых, как грязные пятна чернил на пожелтевшей от беспощадного времени бумаге. Под их шагами, под ударами пыльных подошв чёрный дым медленно плыл, избегая лишнего яркого света, грозящегося прожечь в сгустке зияющую дыру. Среди пыли, грязи, брошенных окурков, чеков и ошмётков еды он — Набериус, Пожиратель Душ, — был вынужден влачить свой сломленный годами заточения бесплотный дух, изнывающий от голода и ярости.       Дымка отделилась от силуэта громоздкого мужчины с зажатым между плечом и ухом телефоном и пронеслась мимо нескольких припаркованных у обочины машин. Он опасался быть замеченным, стараясь избегать людского взора, а свирепствующий внутри голод, бездонный и неутолимый, подталкивал его начать свою чёрную трапезу. Но сейчас было рано. Он был слишком слаб. Магия заклинателя, удерживавшая его внутри компаса, иссушила его, точно солнце вощёную бумагу, и оставшиеся крупицы былого могущества были нужны ему для другого. Ему нужно было тело, осязаемая оболочка из плоти и крови.       Мир, в котором он очнулся спустя века, был пёстрым, зловонным и грязным, до отвала наполненным пороками и терзаниями людских душ, и соблазн пожрать их был слишком велик. Рядом с ним пронёсся мужчина, настойчиво сжимая руку светловолосой девчушки в шапке с помпоном; демон юркнул под капот автомобиля, огибая покрытое дождевой водой колесо, и скрылся в тени издыхающего от дорожной пыли дерева.       «Как я скажу Нэнси, что мне снова отказали с работой?»       Чёрный дым медленно подался вперёд — к заманчиво сияющему свету, изнывающему от горькой вины и терзаний. Людские души, даже самые жалкие из них — бесценный источник сил и могущества, скрытый в тончайших мантиях из мышц и каркаса костей. Мужчина медленно удалялся, а демона всё волновал тот едва трепыхавшийся внутри свет, исходящий из недр жалкого человека, безуспешно пытающегося справиться со своими смертными бедами.       «Надеюсь, на этот раз он даст мне денег. Не хочу смотреть на его крошечный член даром».       Стук каблуков на мгновенье заглушил шум двигателей; он обогнул худые стройные ноги молодой девицы, чтобы в следующую секунду понестись прочь, вновь ныряя в толпу светящихся огней. Никчёмный работяга, порочная женщина… Он видел их всех, слышал их мысли, тайный сладкий шёпот порочных душ, скрытых от него тонкой оболочкой.       Охваченные повседневной суетой, телефонной болтовнёй и манящими запахами вкусной еды люди редко смотрели под ноги. Спустя два квартала вниз он привык к отвратительному неону и омерзительным детским вскрикам, похожим на скрежет когтей по стеклу. Века, долгие века он провёл в заточении, томясь в ожидании глупца, что однажды его освободит. Глупый, вздорный мальчишка с чёрной душой разрушил заклятье ведьмы, некогда пленившей его в жалкую игрушку своего возлюбленного, чью душу он с таким наслаждением поглотил. Тогда он не предполагал, что душа никчёмного смертного моряка будет стоить ему веков заточения в заколдованном авестийской магией компасе.       Пусть каменные замки сменились бесформенными неопрятными строениями, больше напоминающими пчелиные ульи, люди в них остались всё теми же жужжащими мухами, старательно окружающими себя всяким светом. Забавно, но даже демонов угнетала тьма, и сотни из них искали лазейки, крохотные щёлочки в наполненный светом человеческий мир, где было светло и сытно. Среди сотен голосов, цветов и запахов он ощущал лишь смрад — зловоние нового мира, прогнившего и изнывающего в собственных пороках. Чревоугодие — одно из слабых звеньев в цепи людского несовершенства.       Даже спустя века люди были в восторге от мысли до отвалу набить брюхо изысками, купаться в вине и объедаться всевозможными яствами. Однако как много их стало… как много людей сейчас на Земле? Как много разных душ: от девственно чистых огоньков-младенцев до тлеющих углей отъявленных лжецов и преступников. Такие слабые и ведомые, заложники собственных страхов и боли, они сами легко пошли бы к нему в руки — стоит только позвать, разлить в их голове сосуд с сомнением и заманчивой благодетелью.       Чёрный дым задрожал в вожделенном предвкушении; на языке томился привкус последней съеденной души, заставляя нутро сладко изнывать от мучительного предвкушения. Он мог утолить свой голод прямо сейчас: порвать на куски того парня с забавной стрижкой, тщетно пытающегося поймать такси; или вон ту полноватую мать, с молчаливым негодованием укачивающую на руках расшумевшегося ребёнка; или крепко державшуюся за руку парочку, отчаянно жавшихся друг к другу под предлогом общего зонта, — но что ждёт его после?       Верно полагать, что количество волшебников в мире возросло, ровно как и количество людей, и кто-нибудь из них без труда сможет отыскать его по кровавому следу. Нет. Возвращаться в свою тюрьму он не намерен. Но морить себя голодом пред накрытым столом — сущее кощунство.       В былые дни ему не нужен был осязаемый облик; он легко манипулировал людьми, играя с их мыслями, внушая им свои так, что они были уверены в их подлинности и непогрешимости. А если он снисходил до появления пред смертными, облик его был столь ужасающим, что именитые герои и воины в ужасе уносились прочь, оставляя своих жён и матерей на попечение коварного рока. В те прекрасные дни правил страх: примитивное животное чувство, толкающее людей на безумные поступки. О, как много он помнил даже сейчас: матери в ужасе закалывали новорождённых детей, чтобы ублажить его голод и гнев; мужчины отсекали себе запястья, когда он, потешаясь, обещал им взамен свободу; великие цари мочились под себя, словно дети, когда кровью их убитых подданных можно было окропить плодородные авестийские поля. А что же сейчас? Он носит в себе остатки силы, словно голодный путник последний медяк, пытаясь найти ему наиболее дельное применение.       И всё же… как ею распорядится?       Он едва успел обогнуть приросшего к месту мужчину, жадно поедающего взглядом привлекательную фигуру танцуещей в прямоугольном плоском экране молодой женщины. Набериус насторожился и, прижавшись к наполненной до отвала урне, притих, рассматривая бегущих мимо него прохожих, вслушиваясь в голоса их душ и языков.       «Завтра будет распродажа. Надеюсь, то платье ещё никто не забрал».       «Вот засранец, где он только денег взял на такую тачку…»       «Интересно, её сиськи настоящие?»       «Господи, постыдилась бы с таким носом выходить на люди… да на него можно вешать вещи, как на крючок!»       Непередаваемое чувство. Их языки погрязли во лжи, а мысли в зависти и лицемерии, но души врать не способны. Мнимые идолы, деньги, красота, бесконечное движение, страх, зависть, грязь и пороки — это пламя разгорится, вспыхнет и сожжёт их до тла, и на черном от золы и пепла попелище он устрит себе несметный пир. Но вначале… он должен подготовиться, надеть свой парадный костюм, чтобы еда сама охотно пошла к нему в руки.       Он поднял взгляд на стеклянную витрину, где десятки манекенов украшала новая дорогая одежда, а проходящие мимо зеваки с неподдельным интересом рассматривали содержимое дорогих бутиков, на покупки в которых у них, очевидно, не хватало денег. Будь у него губы, он бы растянул их в улыбке, когда одна невнимательная женщина едва не уронила свой гамбургер, засмотревшись на привлекательного ведущего на одном из многочисленных городских бил-бордов. Всё, о чём он и говорил: этим миром правили идолы. Демон мельком окинул взглядом неприметный потёртый глянец рекламного щита: мужчина в кожаном тренче обворожительно улыбался и приглаживал назад копну тёмных коротких волос.       «Не пропустите новую осеннюю коллекцию верхней одежды!»       Извещающе гласил грубоватый шрифт на лощено поблескивающем полотне. Набериус вновь огляделся вокруг, рассматривая лица наиболее привлекательных собой смертных, каждый раз с досадой отмечая, что таковых находилось немного. Он наблюдал за их реакцией друг на друга — язык тела он знал куда лучше любого другого, а язык душ и желаний был его собственным наречьем. Он притаился, всматриваясь в проносившиеся мимо него лица, и погодя в ночной суете чёрный дым растворился, словно утренний туман.       — Господи, право слово, сэр, я… Вас не заметила, — привлекательная девушка в красном берете виновато пригладила чужие плечи, задумчиво скользя пальцами по гладкой дорогой коже. — Готова поклясться, секунду назад… О, — она махнула рукой и весело хохотнула, поправляя аккуратные прямоугольные очки, — глупая моя голова, надеюсь, Вы не ушиблись? — она постучала пальчиками по виску и обаятельно улыбнулась, оглядываясь в поисках пропавшей сумки.       — Что Вы, милая леди, такая мелочь, не берите в голову. Это мне полагается спросить, не ушиблись ли Вы? — сладкий баритон незнакомца приятно обжёг щеки, и она невольно улыбнулась шире, отворачиваясь в безуспешной попытке скрыть густой румянец. — Кажется, это Ваше? — мужчина вежливо протянул ей небольшую сумочку, и она восторженно ахнула, невольно наблюдая, как капли дождя очерчивают высокие точёные скулы привлекательного незнакомца в кожаном тренче.       — Я… позвольте мне как-нибудь искупить свою вину. Может быть, кофе? Вы любите кофе? — она говорила порывисто и быстро, порой активно жестикулируя руками. — Здесь рядом, всего два квартала вниз, варят просто отменный американо. Мне так неловко… Позвольте я Вас угощу, — девушка в берете невольно зажмурилась от внезапно усилившегося дождя, прикрывая голову вновь обретённой сумочкой, но незнакомец лишь кривовато улыбнулся, рассматривая прибавивших шагу людей.       — Простите, но нет, — она ощутила колючий холод по линии позвоночника, и взгляд обворожительных золотых глаз мужчины как-то похолодел, тонкие губы поджались, а уголки дрогнули, словно он намеревался что-то сказать, но вдруг передумал, сдержанно прикрывая глаза и учтиво улыбаясь. — Я очень тороплюсь… да и, — он резко прижал её ближе к себе, когда пронёсшийся мимо курьер едва не задел её углом тяжёлой с виду коробки. Она замерла, часто моргая и рассматривая зачёсанные назад тёмные волосы, — я предпочитаю более уединённые места, — одними губами произнёс он, отпуская из плена сильных рук до чёртиков испуганную незнакомку.       — Вы что-то сказали? — она нахмурилась, не разобрав последних слов, и сделала к нему навстречу несмелый шаг, показывая ладонью в небо, усыпающее асфальт сотнями шумящих капель. Мужчина отрицательно кивнул и отпрянул, избегая очередного прикосновения незнакомки. Девушка виновато закусила губу, интерпретировав воцарившуюся между ними неловкость, как результат собственной навязчивости и отсутствия такта. Она постаралась улыбнуться, чувствуя неловкий румянец на мочках ушей, но странный незнакомец вдруг исчез, словно растворившись в увесистых каплях вечернего дождя. Девушка оглянулась, заглядывая в лица случайных прохожих и невольно выискивая в толпе блестящую от воды дорогую кожу. Но его не было.       Он свернул в какой-то узкий грязный переулок, насквозь провонявший табачным дымом. Желудок скручивало в тугой ноющий узел, в носу осел пряный запах молодого женского тела и трепещущей в предвкушении чуда души. Он обратился, истратил последние силы на оболочку, и даже она вопрошала, нет — требовала пищи. Голод отравлял его подобно яду, разливающемуся в теле горячим жидким металлом. Во рту болезненно пересохло, податливо треснула сухая корочка на бледных губах, болезненно выступили острые скулы и налились кровью белки.       С водостоков стекали быстрые ручейки, смывая с крыш и фасадов недельную пыль и мусор. Демон зашипел, когда обострённое обоняние раскрыло пред ним изобилие запахов узких безлюдных переулков. Он опёрся рукой о потёртую кирпичную стену; от голода и истощения темнело в глазах, и лишь стукнувшая по ровному носу капля не позволила ему безвольно сползти по ободранной коричневой кладке. Демон прикрыл глаза, мысленно взывая к тем, кто был ещё силён и сыт, но из глубин сознания доносилась лишь звенящая тишина. Собратья молчали, и каждая секунда безмолвия хлестала по его терпению тонкой колючей плетью ярости и нетерпения. Неужели он сглупил, когда столь спешно распорядился остатками своей силы? Когда потратил её на оболочку — жалкое подобие плоти.       Набериус знал, что кроме него здесь были другие. Пока он был в заточении, многие его братья прогрызали себе дорогу к манящему свету сквозь плотную завесу тьмы, густой и безжизненной. Неужели никто из них не слышит, не явится на его зов? Сковал ли их страх перед чародеями или собственная алчность? Отзвуки людской молвы всё ещё доносились до его острого уха, и даже шум холодных звонких капель не мог их заглушить. Слюна стала густой и почти не глоталась, обволакивая горло подобно мерзкой вязкой субстанции. Холодный воздух пропитался озоном и приятно холодил, немного трезвя рассудок. Он один. И он зол, свиреп и очень голоден. И он… явственно ощущает запах сирени.       — Сэр?       Он медленно открыл глаза, не сразу заметив, что протирает полами верхней одежды асфальт. Пожиратель Душ, склонившийся пред нашедшим его человеком, словно бездомный пёс, услужливо виляющий хвостом в ожидании подношения. Набериус зло сцепил зубы; холодная капля воды затекла за воротник, скатываясь вниз по спине влажной студёной дорожкой. Он узнал тихий, пропитанный беспокойством голос и горящий, подобно маяку в непроглядной тьме моря, красный берет. Она склонилась над ним, мокрая и напуганная, вглядываясь в искривлённые яростью и голодом черты лица.       — Простите, что пошла за Вами, сэр, мне показалось, что Вы в беде. Вы так… так спешно сбежали, — девушка заправила за ухо насквозь промокшую прядь, щурясь от затекающих в глаза капель. — Боже… Вам нездоровится? Я могу вызвать скорую или… ох, — слабый свет машинных фар на мгновение осветил одинокий тёмный переулок, и он смог разглядеть небольшую аккуратную ладошку, услужливо раскрытую только дня него. — Пожалуйста, поднимайтесь. Здесь не лучшее место для отдыха. У вас есть телефон? Быть может… точно, я могу позвонить Вашим родственникам, они наверняка беспокоятся о Вас, — незнакомка наклонилась ближе; вид голодного демона её мало пугал. В силу своей человеческой наивности и простоты она была крайне доверчива и любопытна, а он… так невыносим был соблазн…       Она облегчённо выдохнула, чувствуя ладошкой чужое тепло. Тонкие сильные пальцы этого странного мужчины могли бы с лёгкостью сломать ей несколько плюсневых костей, но лишь аккуратно погладили ладонь, обманчиво мягко касаясь мокрой холодной кожи. Он поднялся бесшумно, быстро и ловко, не сделав ни единого лишнего движения. Кошачья грация незнакомца казалась ей невероятно притягательной и изящной, и девушка нехотя опустила ладонь, когда оказалась пред его широкой грудью.       В озоновом воздухе проскользнули цветочные нотки; жевательные мышцы напряглись, невольно очерчивая острые скулы; отчаянно затрещали плотно сцепленные зубы, а жар горячего металла медленно плавил сосуды. Среди синевы ночи хищные глаза вспыхнули расплавленным золотом.       Она испуганно дёрнулась и отпрянула, но недалеко; его рука крепко сжимала запястье, и беспомощный хруст беззаступной косточки остерёг её от лишних движений. Девушка мелко задрожала и замерла не в силах отвести взгляд от плескавшегося на дне его глаз горячего золота. Она смотрела на него — заворожённая и услужливая, безвольная и послушная, невольно делая шаг в манящую бездну. Он приглушенно хохотнул, чувствуя, как тонкие губы нехотя расплываются в надменной усмешке.       Набериус глубоко вдохнул, уговаривая разбушевавшийся голод повременить, и медленно последовал вглубь узкой аллеи. Незнакомка смотрела на него с нескрываемым обожанием, горячо выдыхая, стоило демону бросить на неё мимолётный взгляд. Он лениво поманил её за собой, и она оживлённо помчалась за ним, цепляя носочком элегантной туфельки пустую жестяную баночку. Набериус удручённо покачал головой, прикладывая указательный палец к губам; она послушно закивала и крепко уцепилась за протянутую руку, что вела её прямиком в ад.       Она сминала в пальцах гладкий скользкий рукав; сердце внутри восторженно трепетало, разгоняя по крови необъяснимую лёгкость и эйфорию. Он остановился, когда перестал различать людские голоса и несносный вой сирен, грозившийся лишить его слуха. Незнакомка порывисто прижималась к его руке, робко рассматривая его большими синими глазами. Набериус улыбнулся и погладил её по щеке. Во взгляде его жертвы плескались желание и томительное предвкушение. Она погладила руками его плечи и медленно поднялась на носочки, несмело касаясь губами уголка тонких губ.       Он улыбнулся; ощущение мягких девичьих губ было на диво прекрасно. Демон провёл указательным пальцем по виску, очертил линию нижней челюсти и спустился вниз к подбородку, завлекающе поддевая его двумя пальцами. На подрагивающих ресницах замерли капли дождя; она дрожала, как осиновый листок на ветру, стоило его тонким губам умело вплестись в их безумный танец. Его ладонь незаметно легла поверх кашемирового пальто, прихотливо поглаживая тонкую талию. Набериус наблюдал за её неумелыми ласками, робкими и нерешительными, даже сквозь поцелуй — золотые глаза жадно рассматривали каждый миллиметр блестящей от капель воды кожи. Она сама подалась вперёд, почувствовав его пальцы в своих волосах, сама прижалась губами сильнее, впуская в себя длинный змеиный язык, сама стала рабом неизменной похоти.       «Люди так прелестны в своём неведеньи…»       Она вдруг встрепенулась, распахнула глаза, упираясь руками в широкую крепкую грудь. Пальцы скользили по мокрой ткани, и она невольно впилась в неё ногтями, почувствовал невыносимую боль. Набериус удручённо покачал головой, вжимая свою жертву в грязную кирпичную стену. Звук трескающихся костей оглушил и тут же сменился распирающей болью в груди. Болезненный выдох затерялся в беспомощном стоне; их губы всё ещё были едины. Привкус металла на губах его раззадорил, но жажда была сильней. Он с лёгкостью вжал худые плечи в холодный камень, склоняясь над ней, словно палач над жертвой у плахи.       Он блаженно прикрыл глаза, когда трепещущий белый свет осветил её судорожно сокращающееся горло, обогнул пухловатые красные губы и медленно перетёк в него, наполняя грудь приятным слабым теплом. Поток света на миг осветил хищные золотые глаза, и она рванула в сторону, роняя в грязную воду прекрасный красный берет. Набериус оскалился и ловко схватил её за руку, перебирая осколки тотчас же треснувших, словно чётки, костей. Она кричала громко и истошно, взывала к помощи, молила о пощаде, но он не слушал, наслаждаясь кратким моментом истинного удовольствия и наслаждения спустя долгие века заточения.       Душа маленькой смертной ублажила его прихотливый нрав, но это было лишь начало великой трапезы. Она вскрикнула и упала перед ним на колени. Невнятное бормотание терялось среди всхлипов и стонов, тонкие пальцы дрожали в тщетных попытках сплестись.       — Прошу Вас… я прошу!       «Из века в век… ничего не меняется», — Набериус скучающе склонил голову набок, когда она призывно обняла его за ноги, бормоча что-то о младшем брате, преданно ждущем её дома. Он устало выдохнул и без лишних усилий поднял её за волосы, заглядывая в потемневшие от ужаса синие глаза.       Она вновь почувствовала холод стены и его тонкие губы, безжалостно терзающие и сухие, оставляющие кровавые метки на тонкой коже. Его жертва трепыхнулась, закатывая потускневшие синие глаза в предсмертной агонии. На красивом лице застыла гримаса ужаса, впали круглые румяные щёки, а тонкие пальцы, казалось, иссохли, как и вся она. Он мучительно медленно выпивал её, наслаждаясь постепенно увядающей жизнью, покидающей юное прелестное тело, пока в его руках не остался лишь обтянутый кожей скелет.       Он отстранился, облизывая хранящие привкус метала губы; её безжизненное тело упало подле его ног, разгоняя вокруг грязные дождевые брызги. Набериус подставил наполнившееся жизнью лицо под стену воды, наслаждаясь ощущением холода. Слабое тепло чужой души преобразилось внутри него нарастающей силой, и он чувствовал себя вновь откованным мечом, позволяя дождю закалить горячую сталь. Чувство вновь обретённой силы пьянило, разливаясь по венам пульсирующим жаром, будоражило ум и возбуждало плоть. За века заточения он успел позабыть, как сладко пахнет свобода. Затмивший здравый рассудок голод был безжалостен и необуздан, а теперь, когда он сумел его уважить, его ждали другие дела.       — Брат…       Набериус распахнул глаза. Уголки губ медленно опустились, и он неторопливо обернулся, удивлённо вскидывая тонкие брови. Незваные гости застали его врасплох.       — Мы услышали твой зов и явились на него, — грубый мужской голос был ему не знаком, как и сам потревоживший его незнакомец. Перед ним стояли две фигуры, запахнутые в тёмные потёртые плащи. Немолодой мужчина и женщина лет сорока. Демон переступил через безжизненное тело своей жертвы, сокращая расстояние между незнакомцами, потревожившими его покой.       — Ты был слаб… но мы нашли тебя, Набериус, Пожиратель Душ. Наш повелитель, — женщина свела большие и указательные пальцы, столь необычно поприветствовав своего владыку; мужчина кивнул и повторил тот же жест. Набериус заливисто расхохотался, вызвав искреннее недоумение на лицах своих гостей. Его звериний оскал блестел в синеве ночи, нагоняя даже на них истинный первородный ужас.       — Наранья, Ориас? Я с трудом узнал вас в этих ничтожных телах, — демон перетёр между пальцев остатки невидимой пыли и бросил на собеседников краткий снисходительный взгляд, прицениваясь к ним, точно к товару на рыночной площади. — Жизнь во тьме не пошла вам на пользу, — он с торжествующей досадой развёл руками, расхаживая вдоль узкой тёмной аллеи.       — Как и тебе жизнь в темнице, — без лишнего промедления оборвал его мужчина. Наранья схватила его за рукав плаща и мельком кивнула в сторону Набериуса, незаурядным жестом призывая своего спутника к молчанию.       — Верно, — обманчиво спокойный вид скрывал вспыхнувшее внутри него негодование. И без того узкое лицо изумлённо вытянулось; точёные скулы поймали блики опасно сверкнувших золотых глаз, — магия иранской ведьмы ослабила меня, — вдали едва дрожал одинокий фонарь, и демон невольно подставил под его слабый свет широкую ладонь, задумчиво разглядывая новое тело. — Сколько столетий я пробыл в компасе, пока не попал в храм чародеев? Восемь? Десять? Или больше? Сколько эпох сменили друг друга, пока я коротал вечность в пыльной шкатулке вдали от всякого света? — он брезгливо поморщился, откидывая ногой раскрытую на грязном асфальте женскую руку. — И вот я свободен, взываю к вам, но прибыли вы не на мой зов, верно? Пришли погреться у огня моей возвращённой силы?       — Брат, мы вовсе не… — Наранья встрепенулась и уверенно шагнула к нему навстречу, но он остановил её, предостерегающе выставив руку.       — Оставь… ложь и лесть. Демоны врут так плохо, что порой даже люди в сравнении с ними хороши, — Ориас оскорблённо фыркнул на слова искусителя, но промолчал, справедливо решив не искать гнева Пожирателя Душ. Набериус завёл руки за спину и задумчиво сощурился, рассматривая скрытых в телах смертных демонов. — Кто вытащил вас из небытия и наградил этими отвратительными телами? — в надменном презрительном тоне отчётливо читались нотки искреннего отвращения, когда Набериус бегло осмотрел натянутые на них чужие личины.       — Это лишь тела, брат, — терпеливо начала женщина, оттягивая пальцем воротник простенького светлого гольфа. — Мы довольствуемся тем, что вручил нам он.       — Он? — в глазах демона вспыхнул неподдельный интерес. Наранья и Ориас обменялись напряжёнными взглядами. Набериус нетерпеливо развёл руками, призывая их к ответу. — И кто же он — ваш спаситель?       Его голос сочился таким несвойственным демонам нетерпением. Быть может, века плена подогрели в нём давно иссякнувшее к миру людей любопытство, а может, он хотел узнать, как двое низших демонов забрались в тела смертных людей, а чародеи так просто спустили им это с рук? Ведь в этом была толика своеобразной иронии. Сильные демоны, способные создавать себе дела, всегда подвергались гонению, а плетущиеся у их ног подпевалы то и дело безнаказанно натягивали на себя чужие лица, изводя жившие там ранее души. Впрочем, Набериус был слишком брезглив, чтобы поселиться в чужом теле; он мог создать себе любое: вылепить всякий образ, однажды им увиденный или ранее сотворённый. Люди дали ему так много имён… Хнум, Мардук, Нинмах, и в разные эпохи он примерял на себя новые личины: мудрецов, богов, идолов, вестников и советников.       — Его зовут Мордо, — на выдохе обронил Ориас, игнорируя сияющую в глазах брата насмешку.       — Мордо? — Набериус задумчиво постучал указательным пальцем по виску, перебирая в голове имена всех некогда знакомых ему демонов и тварей из Тёмного Измерения. — Такого демона я не знаю, — он замер, мысленно подсчитывая проведённые в плену компаса годы. — Однако… время так быстротечно, быть может, я и впрямь был заперт слишком долго, — говорил он медленно и беспечно, но то была лишь очередная уловка — стоит соврать или хотя бы попытаться, Набериус обратит в прах тела нерадивых лжецов или поглотит саму ух сущность.       — Он не демон, он… чародей, — в отличие от своей спутницы, Ориас решил не медлить. Набериус понял, что на Земле у них были иного рода дела, никак не связанные с его возрождением или услужением его воле, но для их свершения им была необходима его сила. — И наши тела… это тоже его заслуга, — опережая последующий вопрос Набериуса, добавил он.       «А вот это уже интересно… — уголок губ дрогнул в предательской усмешке, но он ловко скрыл её за игрой холодных теней. — В моё время те немногие из чародеев, что оставались в живых, как могли противились власти тьмы, а эти так погрязли в своей алчности и жажде власти, что не пренебрегают нашей помощью», — слова Ориаса необычно повеселили его, и он решил не торопиться с выводами о способности людей удивлять. Да, на его веку многие смертные с радостью продавали свои души за золото, женщин, силу и власть, а один умирающий от жажды башмачник некогда отдал свою за глоток воды, но чародеи… Величественные и непреклонные, наделённые знаниями и силой, порой не ломались даже под пытками, когда в каменных сырых подвалах стоял несносный запах опалённой кожи и крови. Мир действительно изменился, и те, кто были оплотом нравственности и справедливости, так охотно шагали в бездну небытия.       — Встречный вопрос, брат, — Наранья прервала воцарившееся между ними молчание, словно опасаясь, что оставшись наедине со своими мыслями, Пожиратель Душ таки изведёт их со свету. — Кто освободил тебя?       — Один тщеславный мальчишка-чародей, — Набериус брезгливо фыркнул, смахивая капли воды с гладкой скользкой кожи. — Стоит поблагодарить его. Если бы не гордыня и поедающая его душу тьма, кто знает, сколько бы ещё веков я провёл в этом пыльном хранилище на полках с побитыми временем фолиантами, — он залюбовался перекатывающейся на кончике пальца каплей, вспомнив, что освободили его пусть и случайно, но всё те же волшебники, ворвавшиеся в храм самого Верховного Чародея. Пораскинув умом, Набериус предположил возможную связь несмышлённых детишек с загадочным Мордо. — Сейчас это неважно. Расскажите мне об этом Мордо. Я хочу знать всё.       — Мы сами знаем немного, — демонесса смиренно прикрыла глаза, позволяя Набериусу заглянуть в глубины своего сознания. Он обманчиво ласково улыбнулся, не отыскав там следов присутствия обмана, и кивнул, позволяя ей продолжать, но слова застряли в горле, стоило ей вспомнить древний храм, скрытый под заросшим лозой куполом, и увенчанный свечами жертвенник. Она шумно сглотнула; величественный образ чародея в зелёной мантии все ещё тревожил её мысли. — Он провёл нас через грань и наградил телами в обмен на нашу верность.       — И что же, вы верны? — демон лениво повёл бровью, уже не стараясь скрыть сочащиеся ядом насмешки слова.       — Мы признательны, но здесь у нас другие дела, — Ориас наконец заметил следы чёрной трапезы своего обрата, небрежно оставленные гнить под стеной проливного дождя. Где-то вдали раздался раскат грома, и лицо Набериуса осветило синевой беззвучной ослепительной вспышки. Холодный блеск в глазах был всё таким же хищным, слишком алчным и жестоким даже для демона. — И нам нужна твоя помощь… Нет, нужна твоя сила, брат.       — Вот как… — он облегчённо выдохнул, словно только что сбросил с шеи удавку с тяжёлым камнем. — Так значит, я был прав, когда говорил о вашей корысти, — он в несколько шагов сократил расстояние между ними, и Набериус ощутил, как Ориас невольно напрягся, чувствуя его руку на своём плече. — Ах, Ориас, Ориас, в твоём возрасте уважающему себя демону положено лучше лгать, — он заправил за ухо седеющую прядь волос и потрепал демона по небритой щеке. Ориас побледнел.       — Помоги нам, брат, — вновь воззвала к нему Наранья, — и мы отведём тебя к Мордо.       — И в чём же вам нужна моя помощь? — Набериус свёл вместе кончики пальцев, нетерпеливо постукивая ими друг о друга. Наранья и Ориас обменялись взглядами; она решительно кивнула, и в глазах седовласого мужчины загорелся заговорщический огонь.       — Мы ищем одного прорицателя…