***
Сияющие изнутри лиловые самоцветы приятно холодили нагретую осенним солнцем ладонь. Алия молча считала ступени, стараясь столь незатейливым занятием отвлечься от сеющих внутри смятение мыслей. Слова Дэна заставили её усомниться в правдивости написанных в утренней прессе строк, но какое-то неведомое чувство не давало её душе покоя. Она не назвала бы его тревогой или страхом, скорей подгоняемой ветром волной, бодрящей сознание. Она всегда доверяла внутренним ощущениям, и они редко подводили, но с приходом в её жизнь магии и чародейства она начинала сомневаться, не затеяло ли её сознание с ней изощрённую игру, выискивая опасность в каждой косо отброшенной тени? Храм напомнил о себе жалостливым скрипом половицы, и Алия попешно убрала ногу с побитой временем доски, опасаясь стать причиной порчи столь тонкой работы. Дерево утихло, и она спокойно сделала шаг. Следующий скрип настиг её на середине лестницы, и она вновь притихла, ловким движением оставив ворчливое дерево внизу. Она настороженно обернулась и медленно занесла ногу над натёртой воском поверхностью. Скрип повторился почти у конца лестницы, и Алия испуганно вжалась в высокие перила, испуганно оглядываясь по сторонам. — Может, раскинем в бридж? — она обернулась, услышав чужой голос. Внизу было пусто; из гостиной все ещё доносились слабые голоса чародеев, разбавленные заливистыми смешками Билла. Девушка облегчённо выдохнула и прикрыла глаза, прижимая к груди потеплевшие кристаллы. Она оторвала налитую свинцом страха спину от холодных перил и перешагнула разом пару ступеней, внезапно оцепенев — наверху, совсем рядом с коридором, она услышала голос, низкий и ровный, не лишённый властных нот и надменности. Голос был женский, и кончики пальцев вдруг похолодели. Этот голос она никогда не слышала ранее и, даже если бы услышала, никогда бы в здравом уме не пошла на зов его обладательницы. Она не могла разобрать слов, настороженно замерев и вслушиваясь, Алия слышала лишь обрывки фраз, совсем не имеющих смысла, и спустя пару секунд различила ещё один — тоже женский, более расслабленный и томный. Подойти ближе ей не позволял страх, сковавший ноги невидимыми цепями, но она настойчиво убеждала себя, что впереди её ждёт ответ. Она выдохнула и вдохнула полной грудью, вдруг ощутив, что воздух на вкус совсем сырой. Свист сквозняка отбивал в ушах причудливый ритм, и высокое узорное окно подле ступеней было лишено стекла. Алия посмотрела под ноги; под осенними ботильонами хрустели осколки оконного стекла. В горле стало тесно, и она испуганно рванула вперёд, одну за одной оставляя позади себя ступени скрипучего дерева. Ветер развивал разорванные осколками шторы, но она смотрела лишь вперёд, придерживаясь рукой за спасительные перила, когда навстречу ей спустился он. Алия невольно подалась назад, чувствуя, как предательская дрожь пробивает каждую мышцу. Девушка прерывисто выдохнула и закрыла глаза. «Тебя здесь нет. Тебя здесь нет. Тебя здесь нет», — она взялась оцепеневшими от ужаса пальцами за амулет; ветер неторопливо облизывал каждую ресничку, разнося противный скрип стонущим протяжным эхом. Эти тёмные кудри и полный ярости взгляд будут извечно преследовать её в кошмарах, и никакие прикрытые веки от него не спасут. Это его шаги так нехотя принимал храм, отвергая саму возможность быть им осквернённым. Подле неё стоял Стэйн, рассматривающий невзрачный силуэт у себя на ладони. Они разделили одну ступень; Алия увидела это, когда, закусив губу, нерешительно открыла глаза. Он стоял рядом с ней, но совсем далеко, и взгляд его был прикован к пугающе чёрному лику, такому же, как и глаза юного прорицателя. Девушка коснулась своей щеки указательным пальцем; едва тёплая от застигшего врасплох ужаса щека была живой и мягкой. Она протянула руку к нему, молчаливо изучающему свой трофей, и под её пальцами зелёная ткань мантии расплылась разноцветной дымкой, как и узкое точёное лицо, как и зловещий тёмный лик в его руках. Их взгляды вдруг встретились, и Стэйн растворился в шумящем в ушах сквозняке. Алия безвольно осела на половицы, пряча лицо в холодные ладони, в попытке прогнать из сознания навязчивый ветер и хруст осколков под ногами. Губы дрожали в несмелой попытке оправдать настигшее её безумие, но она лишь приглушенно всхлипнула, стараясь сравнять дыхание. В кармане зазвенели кристаллы, и сквозь пелену адреналина и волнения она вспомнила о просьбе Коула. Девушка с трудом поднялась на ноги, обнаружив вокруг нетронутое погромом и хаосом убранство храма. «Что же ты делаешь со мной?» — Алия приложила палец к виску, прижимая беспомощно трепещущий сосудик, и в сопровождении тишины поспешила в святыню. Дэн оказался прав, и спутать святилище Санктум Санкторум с чем-либо было невозможно. Огромная двустворчатая металлическая дверь, за годы существования не тронутая темнотой ржавчины, отливала при слабом свете солнца тусклой медью; украшенная резными рунами и символами поверхность завораживала тонкостью работы, и рядом со святыней Алии стало спокойнее. Она поднесла руку к холодной стали, и выгравированные руны предостерегающе засияли, распуская потоки золотого света по крохотным причудливым желобкам, точно потоки воды по давно иссохшему руслу. Святыня — истинная хранительница знаний — оберегала того, кто находился внутри, и девушка невольно ощущала себя под её пристальным взглядом, пока потоки магии из кругов, символов и пентаграмм расписывали металлическое полотно. Она отошла в сторону, почувствовав слабое тепло, и створки двери подались вперёд, выпустив поток пропитанного сандалом воздуха. Алия шагнула вперёд, ведомая слабым трепыхающимся огоньком света вдали. Дверь в святилище закрылась с громким хлопком, и среди полутьмы она с трудом рассмотрела треноги и гобелены, витрины с табличками и несколько сложенных на полках свитков, стянутых тонкими полосами ткани. Застоявшийся воздух и витающая в нём пыль были единственными свидетелями царившей здесь пустоты, и прорицательница поняла, что даже сам чародей нечасто радует святыню своим визитом. Свет вдали оказался пробивающимся сквозь огромное круглое окно солнечным лучом, робко спрятавшимся за серыми тучами. Она медленно прошла в центр комнаты, где в окружении высоких книжных стеллажей стоял усыпанный свитками и неведомым ей оборудованием стол, но мистера Стрэнджа за ним не оказалось. Девушка осмотрелась, но скрытых дверей или комнат в святилище не нашлось, и лишь мерный звук перелистываемых страниц, доселе ею незамеченный, заставил её взглянуть вверх. Среди десятка раскрытых в воздухе книг левитировала одинокая фигура в красном плаще, глубоко погруженная в собственное сознание. Полы плаща покачивались в такт дуновению ветра; страницы сменяли друг друга в неторопливом вальсе преданности и учтивости, играя в танце побитыми временем корешками. Алия неожиданно для себя зарделась, чувствуя, как непроизвольно плывут уголки губ в улыбке. — Мистер Стрэндж? — она положила на стол отданные ей Коулом кристаллы и нерешительно позвала чародея, опасаясь прервать его медитацию. Он молчал, увлечённый познанием древних практик, и Алия пожалела о решении его потревожить, обречённо выдохнув и прикрыв глаза. — Вижу, ты сбежала от моих учеников… — девушка невольно дёрнулась, в секунду назад безмолвной тишине услышав его пронзительный баритон. Книги послушно закрылись и спрятались в пустующие секции в стеллажах по ловкому движению руки, а сам он бесшумно спустился, взволновав лишь уголок развёрнутого на столе пергамента. Чародей окинул взглядом заваленное хламом святилище и убрал со старого кресла развёрнутые свитки. — Присаживайся. — Перестаньте, мистер Стрэндж, — она переложила свитки обратно, решив, что радушие волшебника потом обойдётся ему потерянным временем за сортировкой перепутанных в настольном хаосе рукописей. — Я не сбегала от Ваших учеников и отниму у Вас не настолько много времени, чтобы мои ноги устали, — Стрэндж как-то недовольно выдохнул, и Алия неожиданно для себя умилилась необъяснимой заботе со стороны чародея. Неужели… он к ней оттаивал? Что-то противно закопошилось в груди, выталкивая зарождающееся внутри тепло, и она вспомнила о тоннах разбросанного внутри камня, из которого так хотела возвести между ними стену. — Знаете, Ваша святыня была со мной радушна, — с искренней радостью бросила девушка, решив не позволять коварной тишине толкнуть себя в пропасть уныния. — Она не впустила бы тебя, если бы сочла твои помыслы корыстными, — Стивен постучал пальцем по корешку одной из книг и перевёл взгляд на излишне задумчивую девушку. — Ох, — Алия замялась под его испытующим взглядом. Отпечаток недавнего ужаса на её лице все ещё был слишком явственен, и она не хотела вновь казаться в его глазах беззащитной, — я принесла Вам кое-что, — оставленные на столе кристалы спрятались за одним из развёрнутых фолиантов, и Алия не без труда нашла их среди общего беспорядка. Стивен лениво перевёл взгляд на её тонкие пальчики, очерчивающие грани прозрачной поверхности, и по проскользнувшему на его лице изумлению девушка поняла, что количество предоставленных артефактов его смутило. — Что ж, — невесело начал мужчина, раскрыв пред прорицательницей большую сухую ладонь. Алия вложила в его руку камни, лишь на секунду коснувшись ребром ладони горячей кожи, но столь невинного прикосновения было достаточно, чтобы по телу разлилось приятное спокойствие, — видимо, мой старый друг всё же соизволил выполнить обещание, — намеренно подчёркнутое сарказмом слово «друг» взволновало едва устоявшийся штиль. Излишняя любознательность была её давним врагом, подталкивающим взращённый на детективах ум к размышлениям и догадкам. Но спросить его Алия не решалась. Углы между ними уже не казались такими острыми, но девушка была уверена, что любой неосторожный вопрос сможет обратить каждый из них в острие клинка, которым он вновь её ранит. Стивен притих, пытаясь найти в её взгляде проблески зарождающегося ответа, а она с трудом сдерживала себя от желания здесь прибраться. Заваленный свитками и книгами стол изнывал от толстого слоя пыли, и за стопочкой развёрнутых рукописей она с трудом разглядела невысокий металлический тубус, устремивший свой взгляд-объектив на тончайшей работы компас, украшенный древними надписями. Она медленно обошла стол по кругу и с нескрываемым интересом склонилась над своей находкой. — Что это? — она погладила пальчиком простенький металлический тубус, повторяя завитки замысловатого узора. Взгляд её прытко метнулся вниз, и тело пробрало мелкой холодной дрожью. «Неужели это он?» — даже мысль проскользнула в её сознании нерешительно, скрывшись в потоке сознания в страхе быть услышанной. Она краем уха слышала от учеников мистера Стрэнджа о сбежавшем из компаса демоне и о том, что компас чародей с того времени держал при себе, но никогда не думала, что сможет увидеть столь опасный артефакт вблизи, ощутить на себе его мучительно тягостную ауру. Тревога отпустила сжатое в тисках горло, когда размеренное дыхание мужчины опалило ушко. Алия слабо улыбнулась; шторм покорно утих. — Занятная вещица, верно? — он ловко поправил несколько крепежей и отошёл в сторону, позволяя девушке сполна удовлетворить своё любопытство. Алия ловко управлялась со штативом, настраивая капризный механизм под себя. Стивен наблюдал за ней с молчаливым участием, провожая взглядом каждое движение её рук, пока девушка не устремила свой взгляд на него, выражая заинтересованность его рассказом. — Между собой мы зовём его «спектроскоп»: плод трудов магии и техники, мой незаменимый помощник, когда дело касается демонов, — Стрэндж раскрыл усеянный рунами компас и приглашающе кивнул, когда Алия нерешительно склонилась над окуляром. — Чем-то похож на телескоп и практически также устроен, за исключением некоторых деталей. — Невероятно… — Алия улыбнулась и склонилась над загадочным прибором, подкручивая на себя одно из колёсиков, — это Вы сделали? — Не совсем я, — в его голосе послышались нотки снисходительного недовольства, и прорицательница в очередной раз удивилась, с каким трудом и нежеланием он признает свою безучастность. — Я лишь сделал чертёж и нашёл нужные линзы. Фактически это творение Тони. — А говорили, что у Вас с мистером Старком не так уж и много общего, — сквозь призму магических линз компас был окружен проблесками иссиня-чёрной дымки, скользящей по круговой шкале. Она извивалась, подобно раненной змее, и то и дело бросалась всполохами фиалкового пламени. Алия отстранилась, когда пылающий язык облизал объектив, и от гостеприимных объятий угловатой полки её спасли сильные руки чародея. — Да. Вы правы, — оставив волну шока позади, отозвалась девушка, — действительно похож на телескоп. Должно быть, мой всё ещё ждёт меня на чердаке в бабушкином доме, — наполненные светлой ностальгией слова заставили его невольно улыбнуться. Увлечённая рассказом, она заметила лишь залёгшую в левом уголке губ волшебника тень. — Когда-то мы с дедушкой могли часами изучать карту созвездий и сравнивать её с видами на небе, — Алия услышала щелчок, и окуляр закрылся сдвижной диафрагмой. Она ещё раз осмотрела дивный прибор с разных сторон, и в падком к новым познаниям уме зародился новый вопрос. — Как он устроен? — Механический тубус и несколько спектральных линз, — он опёрся поясницей о столешницу, любуясь своим творением на расстоянии. Он как никто другой понимал опасность вверенной ему вещи и больше всего на свете хотел поскорее отыскать беглеца. Оставленный демоном след натолкнул его на мысль о поисковом заклинании, но энергия артефакта была слишком нестабильной, чтобы вплетать её в заклинание. — Даже самый опытный волшебник не способен увидеть всё, — опережая последующий вопрос девушки, начал чародей. — Демоническая энергия осязаема лишь в больших количествах, мы воспринимаем её на уровне ощущений, а чтобы изучить её в предметах, нужно время и вспомогательный ресурс. Раньше волшебники носили при себе спектральные линзы — это заколдованное стекло, позволяющее человеческому глазу узреть скрывающееся внутри неприметной оболочки зло. Хотя… — Стрэндж задумчиво погладил подбородок, — были и те, кто в них не нуждался. — Маги-сенсоры, — уместно подытожила девушка, воспользовавшись секундной паузой. Стивен удивлённо вскинул бровь, и Алия смущённо сжала край блузки. — Ну, после своего визита в Камар-Тадж я ознакомилась с некоторыми книгами. Местный библиотекарь оказался весьма приятным мужчиной и даже разрешил мне взять парочку экземпляров домой. — Тогда ты верно знаешь, что Коул один из таких чародеев? — он поднёс под лучи солнца кристалл, проверяя наличие внутри него необходимой руны. — Коул маг-сенсор? — девушка вдруг вскинулась, отрываясь ладошками от стола, и в доселе спокойных серых глазах застыло изумление. Она облизала пухлые губы, настроившись на ответ, но слова покидали уста немыми беззвучными выдохами. — Но, погодите… — Алия растерянно погладила виски, пытаясь собрать разбежавшиеся по уголкам сознания мысли. — Да, — Стивен согласно кивнул, спрятав ценные дары в кармане бордовой мантии, — его дар очень силён и нестабилен. Коул едва не лишился нормальной жизни из-за него, — на лицо мужчины легла ровная полоса света, очертив глубоко залёгшую меж бровей морщинку. — Его очки вовсе не происки коварной миопии, как он убеждает окружающих; внутри них обратная спектральна линза, и только в них он может видеть мир нашими глазами. Без них мы для него лишь потоки энергии, отличающиеся цветом и насыщенностью ауры. Ни лиц. Ни тел, — голос его стих и похолодел, и Алия с трудом разобрала брошенную на выдохе фразу. — Только пёстрые пятна. Алия вновь ощутила себя обманутой, но, как и ранее, не могла винить посторонних за своё вынужденное безучастие. Она едва свыклась с мыслью, что Коул оказался учеником Верховного Чародея, и вот теперь узнала, что всё это время он скрывал от них с Майей весомую часть своей прошлой жизни. Что она знала о нём? Лишь то, что он рос с матерью; об отце Коул никогда не говорил, и она имела достаточно такта, чтобы не спрашивать. Он был спокоен и трудолюбив, порой излишне замкнут и холоден, но безмерно вежлив и воспитан; мог проводить часы за изучением одного параграфа, пока Майя не утаскивала его на обед или прогулку, чтобы проветрить утомлённый долгой учёбой мозг. Коул много учился, гораздо больше доброй половины студентов их потока, в отчаянной попытке преуспеть, и Алия молча восторгалась его усидчивости и усердию. Но… каким на самом деле был Коул? Где-то в глубине души она знала, что на истинный обман её друг не способен — слишком уж поверхностной всегда была его ложь, и даже самые удачные попытки лукавства всегда заканчивались провалом. Алии просто хотелось знать, в чём же была причина охватывающих его порой долгих раздумий. — Всё это время… — Алия обречённо выдохнула, и на её губах расцвела горькая улыбка. — Я ведь даже не могу его спросить. — Он расскажет. Дай ему немного времени, — в выдержанном ровном тоне мужчины она услышала толику так несвойственного ему сочувствия. — Он дорожит вашей дружбой — в этом ты можешь быть уверена, — постепенно выражение ее лица смягчилось, и она взглянула на чародея с проблеском любопытства. — Не позволяй коварному року ставить этот факт под сомнение. — Как многого я не знаю, — её голос дрогнул, как и уголок губ в неудачной попытке улыбнуться. Внутри неё горела решимость больше никогда не давать волю слабости, не позволять обстоятельствам сделать её заложницей воли случая, но в сущности — это были лишь её мечты, рвение души, не желающей больше никогда чувствовать боли: ни своей, ни чужой. Алия сомневалась, что боль и страх перед будущим позволят ей так быстро и осознанно повзрослеть и стать выше своих слабостей, ведь ещё несколько месяцев назад она была далека от магии, Мордо и тайн, в которых она погрязла, словно в густой чёрной смоле. — Незнание — скверное лекарство от бед, но порой лишь оно способно от них защитить, — безмятежная уверенность на его лице, прохладный баритон и некая отречённость внушали доверие и покой, которого ей так не хватало в последнее время. — Думаю, со временем ты получишь ответы от всех, от кого их ждёшь. Но не стоит торопиться. Спешка не спутница успеха. Алия решительно разомкнула губы в порыве узнать у чародея ещё что-то, но перед глазами вдруг возник образ Мордо: столь же живой и пугающий, как и во время их первой встречи. Он смотрел на неё оценивающе, из-под опустившихся на тяжёлые веки густых тёмных бровей, и чёрные сверкающие глаза пронзали её насквозь, подобно острию меча или наконечнику пущенной недругом стрелы. Девушка ощутила, как безвольно прилип к небу сухой язык; размеренное дыхание не успокоило подрагивающие плечи, за спиной она слышала чужое дыхание, холодное и сухое, и даже запах был одновременно знакомым и чужим. Она боялась обернуться, боялась вновь увидеть точёные скулы и острые уголки нижней челюсти, надменно поджатые губы и хмурый взгляд, столь несвойственный для его юных лет. Её страшил один лишь вид обрамляющих голову чёрных кудрей, податливо развивающихся на ветру. Она вновь была заложницей — пленницей в собственном аду. — Что с тобой? — Алия непонимающе нахмурилась, пугающие образы подле неё растворились, точно напуганные голосом хозяина псы, и аккуратные плечи вновь начали опускаться без дрожи. Она старательно изображала непонимание, но проницательные серые глаза мужчины без труда обличали всякую ложь. — Ты чем-то встревожена. Чем? — Мне кажется, я схожу с ума, — уступчивый шёпот застал их обоих врасплох. — По дороге к святилищу я видела Стэйна и… — Алия закусила губу, вспоминая каждую мелочь, увиденную по дороге в храм, каждую изрезанную осколками ткань, каждую разбитую витрину, каждый запах и звук, и осознание накрыло её волной среди штиля забвения — отражением истины в глазах стоящего напротив неё мужчины, в его словах и недоверчивых жестах, когда он столь грубо прервал их разговор и её предупреждение. На этот раз её видение не опоздало; оно лишь известило её о прошлом. — Боже… простите меня, мистер Стрэндж. Простите, что мои видения Вас постоянно подводят, — страх, что видение вновь может прийти слишком поздно, стал её навязчивым образом. — Я думала, что мой дар вновь предупреждает меня о чём-то, но он показал мне события прошлого. — Ты зря порицаешь себя, — назидательный тон чародея постепенно становился ей родным. — Твой дар растёт вместе с твоим принятием, — он погладил её плечи, тронутые мимолётным страхом, и от прикосновения его горячих пальцев шторм утих. — Способность видеть прошлое лишь часть подвластных тебе возможностей. Со временем ты поймёшь природу своих сил и научишься отличать видения от реальности. Я говорю это всем своим ученикам и скажу тебе: единственное, от чего зависит успех — терпение. Порой мы бессильны в своём ожидании, но иного не дано. Считай это своим испытанием, — слабая улыбка придала его измождённому лицу недостающей среди книжной пыли жизни. — Я верю Вам, но… я правда боюсь Мордо, — губы её задрожали, с них слетел лёгкий вздох, который она напрасно старалась заглушить мнимой уверенностью голоса. — Быть может, иногда кажется, что я отношусь ко многим вещам беспечно, но это не так, — она опустила голову, едва касаясь подбородком ямки между ключиц. Под его пристальным взором она ощущала себя точно маленькая нашкодившая девочка на исповеди. — Порой мне страшно засыпать, а порой сложно проснуться, когда в попытке сбежать от своих кошмаров, я вижу его. Снова и снова, — голос её звучал отрывисто и тихо, и, чтобы различить суть её слов, Стивен невольно сократил и без того смешное расстояние между ними. Гуляющий по святилищу сквозняк донёс до неё лёгкий шлейф его парфюма с сердечной нотой терпковатого кедра. — Но… здесь, в храме, я чувствую себя невероятно спокойно, — и она, заметно смутившись, подняла на него благодарный открытый взгляд. — Наверное, потому что Вы здесь. В её нежных глазах мерцала тень благодарности, и он невольно осёкся, решив было сказать ей слова утешения. Стрэндж не умел утешать; даже слабое сожаление стоило ему огромных трудов. Страх взрастить в ком-то слабость преследовал его ещё с юношества, а чужая благодарность казалась ему происками лицемерия. Мудрецы считали, что между возрастом и искренностью существует обратная связь: чем старше мы становимся, тем реже мы обнажаем душу. Алия Мор была совсем юна, и он был слишком строг к ней, когда опрометчиво счёл лицемеркой. Её глаза были слишком честны, как и мысли. Он вдруг понял, что её безопасность стала для него руководящей идеей, а спокойствие — стремлением. Осознание её смирения всё ещё казалось ему эфемерным и обманчивым, но одно он знал точно: она наконец разглядела в нём своего покровителя. Стивен не мог объяснить противоречивых чувств к стоящей напротив него девушке, но один лишь её беззащитный вид был для него необъяснимо притягателен. Он определённо сходил с ума, медленно теряя в плену книг и свитков столь необходимый ему сейчас здравый рассудок. Он коснулся тонкого запястья кончиками пальцев, медленно скользя вниз по мягкой ладони. Ее холодные пальцы дрожали в его горячей руке; на светлых щеках расцвели алые пятна; в серых глазах плескалась тревога. Алия попыталась улыбнуться, но улыбка угасла на ее устах, когда неизбежная встреча их взглядов состоялась. Уголки её губ опустились также медленно, как поднялись, и дрожь в уже согретой чужим теплом руке казалась ей неумолимой пыткой, столь же жестокой и бесчестной, как и разделяющие их дюймы. Стивен смотрел на нее гораздо дольше положенного, и этот открытый распахнутый взгляд показался Алии изучающим, словно взгляд незнакомца. Он наклонился к ней, нарочно медля, позволяя ей рассмотреть каждый изгиб его сухих губ, каждую мелкую морщинку. Она ощутила его дыхание, прерывистое и горячее, потревожившее кончики ресниц. Дрожь томящегося внутри предвкушения овладела каждой изнывающей клеточкой, и даже стук сердца за грудью стих; лишь звенящее эхо ожидания шумно тревожилось в ушах, не позволяя ей забыться. Алия прикрыла глаза; холодный кончик носа коснулся пылающей жаром щеки, и внутри неё всё замерло, подчинившись прихоти коварной секунды. — Мистер Стрэндж… — он почувствовал на губах её горячий шёпот, и контраст маленьких прохладных пальчиков на сухой коже развеял густой туман забытья, — прошу Вас, давайте не будем переходить черту. «Черту». Столь явственный отпечаток непонимания на его лице Алия видела впервые. Она вновь обманула себя, решив, что будет просто разрушить то, что стало для них обыденным — построенные ими замки из воды и песка, рассыпающиеся под палящим солнцем. Его слова, её слова, и их общие поцелуи… Каждый из них она хранила в памяти и больше всего боялась отпустить, опасаясь, что они растворятся в сознании, точно утренняя роса с приходом рассвета. Но всё это было самообманом, нежеланием и неумением отпустить, чувством привязанности, которое она старалась вырезать из себя острым ножом здравомыслия, вырасти, повзрослеть. Ей была слишком важна его помощь, доверие и уважение, и рядом с этими ценностями не было места для чувств, приносящих им обоим лишь боль и страдания. Он проникся к ней сочувствием, пониманием и приятием, и ради этого она была готова возложить на алтарь его преданности свои чувства. Им было нужно это. Им была нужна черта — укреплённая стальными сваями уважения грань, не позволившая бы им более причинить друг другу боль.***
Локи тихо захлопнул книгу, ухмыляясь про себя уголком губ. Витиеватые, утратившие насыщенность цвета буквы заманчиво переплетались между собой, зазывая нерадивого читателя погрузиться в чтение, но Локи был равнодушен к столь радушному приему. Лафейсон читал сквозь пальцы, то за раз пропуская несколько абзацев, то и вовсе перелистывая сразу с десяток страниц, игнорируя описания и сухую хронологию, по его мнению, неуместно разбавленную подробностями жизни выдающихся мастеров. «Великие земные чародеи. Благорозумия в них столько же, сколько таланта. Неудивительно, что они уходили из жизни один за другим», — Лафейсон пренебрежительно хмыкнул, постукивая пальцами по подлокотнику отвоеванного кресла. Он утратил к книге всякий интерес и теперь занялся тем, что рассматривал оставшихся учеников Чернокнижника в то время, как Алия поспешила выполнять поручение этого мальчишки. Лафейсон проводил её насмешливым взглядом, но, оставшись в гостиной, решил понаблюдать за теми, кто так гордо величал себя мидгардскими чародеями. Реальность оказалась не столь приглядной, как он полагал. Он-то вообразил себе, что окажется в колыбельной мидгардского волшебства, оплоте знаний и силы, а по факту он лишь сменил один цирк на другой. Все трое мидгардцев склонились над артефактами, рассматривая их в тусклом свете ламп, то приподымая, то опуская, когда причудливые тени, наполнявшие храм, ложились матовым отблеском на точеные грани камней. Их лица выражали некое подобие интереса, граничащего с удивлением, и Локи готов был поклясться, что где-то уже видел подобные гримасы. Однажды он был вынужден делить досуг с Тором. Тот отказался смотреть что-либо заставляющее его мозговые клетки активно синтезировать информацию; в шахматы он категорично отказался играть, и тогда они вновь сели смотреть по телевиденью очередной документальный фильм об истории человечества. Ведущий что-то активно вещал о пещерных людях. В его голосе таилась скрытая гордость, когда он с упоением рассказывал, как первобытные мидгардцы пытались добыть огонь. Трое человекоподобных обезьян, как тогда показалось Локи, в набедренных повязках стояли полукругом и, усердно рассекая камнем о камень, с животным ужасом глядели, как крошечная искра становилась пламенем. «Приматы…» — подумал Лафейсон и сдержал смешок, когда Дэн почесал затылок. Мальчишка растерянно поправил мост очков, бросив беглый, едва различимый взгляд в сторону гиперактивного балагура. Так-так-так, казалось, лишь он был свидетелем той зарождающейся зависти в юнце, которая, подобно семени под лучами солнца, будет взращиваться в нём временем. Совсем скоро губительная сладость этого плода вскружит ему голову, ядом и желчью отравит душу, и тогда… Лафейсон бесшумно поднялся с кресла. Скверное настроение, в котором он проснулся, теперь достигло крайней точки, и Локи не знал, куда выплеснуть накопившееся раздражение. Чтение книги не успокоило его, а лишь заставило скрипеть от досады всякий раз, когда его глаза перебирали строки. Когда он пролистал фолиант до конца, то последние страницы оказались исписаны красивым, изящным почерком. Аккуратные разборчивые буквы с легкими завитками, выведенные уверенной, старательной рукой, могли принадлежать лишь одному человеку. В конце концов, смертная ведь сама хвасталась занимаемой в стенах храма должностью. Локи догадывался, что в выстроенной иерархии власти в храме она занимала отнюдь не первое место. Никто из присутствующих не обратил на него внимания. Хотя после небольшой сцены с Дэном Локи казалось, что тот вскочит со своего места, прильнет к мягкой обивке кресла и будет причитать, как мерзкий и гадкий бог посмел осквернить его своим присутствием. Лафейсон тихо хмыкнул, перехватил книгу удобнее и направился в сторону второго этажа — заставить одну нерадивую шутницу исправить ошибки. Лестница, ведущая на второй этаж, была достаточно широкой, чтобы, не особо теснясь между собой, её смогли преодолеть пять широкоплечих мужчин. Локи задумчиво вслушивался в жалобно-постанывающее древо под ногами, издевательски думая, что храму, как и его владельцу, не помешал бы косметический ремонт. Впрочем, его ожидания были завышены: ждать от мидгардского храма убранства и утонченности деталей то же самое, что ожидать от ободранного мальчишки высоких манер. Да и к тому же не плевать ли ему, сколько раз гуляющий по храму ветер колыхал припорошенные пылью занавески и сколько прятал под собой широкий ковер трещин на отполированных до блеска досках? Знания! Вот, что сейчас магнитом тянуло его на второй этаж, незримым шепотом влекло его в холодные стены библиотеки. Несмотря на всё презренье, что он испытывал в общем к магии и в частности к конкретным волшебникам, Лафейсон был достаточно умен, дабы не отрицать тот факт, что среди сотни фолиантов он отыщет то, что сослужит ему службу. Он знал: храм был полон таинств, и лишь время разделяло их. Лафейсон коротко выдохнул: воздух в храме был тяжелым и будто застывшим в нем вместе со временем — в холодных стенах, утративших всякую значимость и ценность. Деревянные форточки мерно поскрипывали на ветру, тревожа тяжелые портьеры, и ветер порой своими холодными пальцами приглаживал лицо бога, ласкал его волосы и плечи. Сквозняк блуждал по храму; изредка доносились слабые сребристые перезвоны тонких колокольчиков — единственных свидетелей незваного гостя. Древние гобелены на гладко и ровно выкрашенных стенах подхватывали его порывы, и тогда ветер проходил по ним плавной волной, заставляя мертвые безжизненные лица с пустыми глазами шевелить призраков, давно залегших в бороздах морщин и складках лба. В неверном свете ламп Локи угадывал путь в библиотеку. Шорох ткани и поскрипывание дерева были аккомпанементом его беззвучным шагам, и ас ощущал досаду и неудовлетворение: его мягкая поступь часто становилась союзником в мелких шалостях, он был бесшумным, как тень, и в то же время быстрым, как солнечный луч. Но здесь Локи терял скрытность, словно сам Санктум Санкторум не желал, чтобы бог оставался неузнанным. Храм, казалось, жил своей жизнью и своими звуками: прерывистыми постукиваниями тонких веток деревьев о стекло, посвистыванием холодного, гуляющего подле ног сквозняка и чего-то ещё, тонкого, чувствующегося на интуитивном уровне: словно серебряная нить пронизывала сердце, обматываясь вокруг прочной петлей. Богу на какой-то момент почудился чей-то пристальный взгляд: свинцовый, как затянувшееся перед дождем небо, пригвоздивший его на долю секунды к полу. Но это лишь тень свисавшей с потолка люстры легла на его лицо, темной лентой сгладив остроту черт. Локи выдохнул: возможно ли, что он сходил с ума? Храм явно воспринимал его как врага, но не мог же скелет из камня и цемента обладать разумом? Или же… Он бросил короткий взгляд на том в своих руках: могли ли быть эмоции волшебников здесь столь явными и материальными, а их мысли, звучавшие здесь, столь явственными и полными силы, что храм обзавелся собственным рассудком и даже пониманием, лишь бы удовлетворить их немой зов? Наконец оказавшись возле необходимой развилки, Локи только сейчас отметил, сколько же в помещении было зеркал. Большие, маленькие, в тонких оправах или металлических, узорчатых рамах — эти всевидящие ока были повсюду, ни одно, даже самое осторожное движение не останется незамеченным их пристальным взором. Локи остановился возле небольшого столика из белой акации; хрупкая ограда витрины, скрывающая за своими стенами несколько примечательных вещей, привлекла его внимание. Он приблизился, рассматривая симметрично выложенные клинки на оббитой темным бархатом подставке. Черная рукоять контрастировала с гладкой, белой сталью острого клинка; казалось, только от одного взгляда, терзающего кончики пальцев, словно он смог прикоснуться к ним сквозь завесу стекла, можно было возыметь приличный порез на бледной коже. «Атам, или аутам», — гласил уже знакомый почерк. Локи открыл последнюю страницу — там, где с особой тщательностью, как ему показалось, рассказывалось о новом мастере храма, — сравнивая аккуратные завитки на желтоватых страницах фолианта и прямые, слегка более крупные каллиграфические буквы на небольшой табличке. Раздражение и досада, жалящие его сегодня с утра и успокоившиеся ближе к обеду, снова метали в него свои иглы, словно он был мишенью для их ядовитых дротиков. Стальная гладь клинков, будто отражала далекое, забытое воспоминание, бороздящее в памяти, словно корабль в море. Локи оперся рукой на столик и на секунду прикрыл глаза. «Солнце жарко светило, прогревая землю, заставляя открываться цветы в ответ на ласковое тепло, приносимое его светлыми лучами. Локи поморщился: в обеденный час найти верную, холодную тень было почти невозможно, и легче было спрятаться в монументальных стенах дворца, там, где холод и беззвучие коридоров разделят его дурное настроение. Но во дворце покоя не будет, как и тишины: закончились тренировки, и теперь утомленные воины разошлись кто куда. Пересечься с кем-нибудь — значит нарушить и без того расшатанный душевный покой, а если ещё брата встретить… Локи досадливо поморщился, продолжая красться между кустами любимых роз Фригги. Их густой, сладкий аромат плотно усеивал воздух, так что становилось тяжело дышать. Казалось, тугие бутоны, перебирающие оттенки от пурпурного по краям до нежно-молочного в сердцевине, отравляли воздух этим пьянящим запахом. Блуждающий ветерок, нежно треплющий его отросшие волосы, доносил до него то дивный благоухающий аромат сирени, то тонкий шлейф распускающихся алых цветов. На первый взгляд, королевский сад казался почти неухоженным, но на деле всё в нем дышало любовью к растениям. Воины никогда не заходили в сад; его гостями были лишь слуги, чьей работой была забота и уход за сотнями цветов, и Локи знал, что там его никто не потревожит. Едва ли Тор будет искать его здесь, и едва ли он встретит среди фруктовых деревьев кого-то из его друзей. Сердитое, упорное жужжание пчел, кружащих вокруг золотых и душистых, словно налитых медом, цветов, не давало сосредоточиться на собственных мыслях, делая гнетущую тишину ещё более тяжелой и невыносимой. Гул и гомон дворца казался здесь лишь едва различимым эхом. Локи шел поспешно, не обращая внимания на сверкающее великолепие бутонов различной формы и величины, жарко пылающих под лучами небесного светила. Наконец он нашел скамью, на которую устало плюхнулся, складывая локти на коленях. От обычно идеально ровной осанки не осталось и следа, и царевич лениво считал травинки подле своих ног, едва не утыкаясь носом в колени. «Глупый Тор! Глупые тренировки!» — в сердцах воскликнул он, досадливо кусая губы. Руки саднили, ладони были красными и горячими, и ещё, кажется, хранили тяжесть меча, помнили ребристую поверхность рукояти, наливаясь неприятной тяжестью. Его тонкие пальцы и бледная кожа нередко становились поводом для шуток среди друзей Тора. Брат участия не принимал, но Локи и так видел, что тот был солидарен с ними: в его руках, как говорили они, сил хватает лишь на то, чтобы держать книги. Тупоголовые глупцы! Их-то собственных мозгов хватало лишь на то, чтобы пробраться в хранилище, где стояли деревянные бочки с душистым элем и витал легкий, древесно-фруктовый аромат. Украсть пряное вино, хранившееся где-то совсем близко, духу у них не хватало: если пропажу пары бочонков эля Всеотец может и не заметить, то отсутствие дивного нектара могло нешуточно разозлить царя. «Отец…» — тяжело вздохнул он, роняя голову на грудь. Тёмные пряди занавесом скрыли его лицо, на котором мрачной тенью скользнуло сожаление. Досада пылала в нем вместе с горящими щеками и сверкала в его глазах, точно солнечные блики на острых, полированных краях мечей. Сквозь пропитанный сладким запахом цветов воздух Локи чудился равнодушный взгляд отца. Равнодушие в его взгляде болезненно било под дых, заставляло вновь и вновь упорно заносить меч, уклоняться, подниматься снова и снова, лишь бы заставить холодный взор Одина хоть немного оттаять. Одно дело Тор: старший брат, казалось, не покидал тренировочных арен, задорно испытывая на прочность своё тело и меч. Локи наблюдал за ним порой по дороге в библиотеку: в руках старшего брата тяжесть меча обращалась в перо, в руках младшего — магические искры разлетались, словно брызги воды. Не его вина, что в Асгарде ценилась другого рода сила — так говорила мать. «Понимал бы это ещё Всеотец», — Локи не знал, отчего он утомился больше: от изнурительной тренировки под палящим солнцем или от попыток сыскать одобрение отца. Он тоже хотел, чтобы им гордились! — Если ты желал спрятаться, то тебе следовало делать это лучше, сынок, — неожиданно послышался нежный смешок матери. Локи быстро вскинул голову, растеряно скользя взглядом по складкам аквамаринового платья. Царица, величавая, но не высокомерная, с правильными чертами лица, в которых ловко читалась нежность материнской любви, стояла возле него с мягкой улыбкой. И как он не заметил её присутствия? — Твоя чернявая макушка видна отовсюду, так что найти тебя было не так уж и сложно, — Фригга склонила голову набок. Локи надул щеки, отворачивая лицо, не выдержив любящего взгляда матери. Порой сердце щемило, когда она беседовала с ним на отвлеченные темы, но всегда внимательная и участливая, каким бы дурным не было его настроение. Иногда казалось, что он украл её любовь, и каждая секунда рядом с ней грозила неминуемым разоблачением. — Я не прятался, — хмуро возразил он. Фригга коротко склонила голову набок, награждая сына ещё одним светлым взглядом. Локи покусал губы и отодвинулся в сторону, уступая матери место под раскидистой кроной многолетнего древа. Его тень, пусть и пронизанная стрелами-лучами, раскидывала бархатистую прохладу и остужала пылающее лицо. Фригга присела рядом с ним, и Локи отыскал взглядом небольшой сверток в её руке, сперва им незамеченный. Светлая ткань неплотно облегала контуры спрятанного в её складках предмета, но сохраняла секрет, заставляя Локи гадать, что же такого принесла с собой мать. — Конечно, ты пришел сюда, дабы усладить свой взгляд розами и насладиться их благоуханием, — иронично отметила Фригга, замечая недовольный взгляд сына. Она коротко рассмеялась, замечая, как взгляд Локи стал совсем уж кислым. — По дороге сюда я встретила Тора. Он везде искал тебя. — Конечно-конечно, словно ему не хватает хвалебных од от своих друзей, — буркнул Локи, стараясь не придавать особого значения словам матери. И зачем Тору искать его? Неужели ему не приятнее будет разделить свой успех в кругу верных товарищей? Или он таким образом решил потешиться над ним? Лучи славы брата обжигали его, точно огонь, и Локи избегал их света, опасаясь однажды совсем раствориться в отбрасываемой ими тени. — Твой брат всего лишь жаждет твоего одобрения, — возразила женщина, лаская взглядом каждый пышный куст роз, явно получая от прогулки в саду больше наслаждения, чем Локи. — Для него оно важно не меньше, а, может, и больше, чем мнение Всеотца, — Фригга покачала головой, замечая явное сомнение в его взгляде и готовность возразить. — Выше нос, мой принц, солнце ещё воссияет. — А может свет его лучей губителен для некоторых, мама? — наконец заговорил Локи, поворачиваясь к царице. Та вскинула брови, призывая его к продолжению. — И мне по душе холодный свет луны? Фригга задумалась на секунду, после снова улыбнулась. Она понимала, к чему клонил её сын, понимала его обиду на Всеотца и нежелание идти навстречу Тору, явно непонимающему, чем он мог так обидеть брата. — Не ошибается тот, Локи, кто ничего не делает, — продолжила она, поглаживая ткань кончиками пальцев. — Однако каждому предписана своя судьба, и пытаться позариться на чужую весьма глупо и расточительно. — Я не понимаю, к чему ты клонишь, мама. Тор ведь уже наверняка тебе рассказал о сегодняшнем? — его глаза зло засверкали, дыхание стало совсем неровным, глаза потемнели, зрачки оттеснили к краям ободки радужек. Пьянящий аромат стискивал горло. — Поверить не могу, даже Сиф справилась лучше, чем я! — Локи не был приверженцем предрассудков о женской слабости, но всё же удивлялся, что Сиф — с тонкой и изящной фигурой, которая со временем в силе и ловкости не будет уступать своим товарищам, с пышными, сладко-пахнущими каштановыми волосами, — выбрала меч. По мнению многих, она была слишком красива для столь грубого ремесла, требующего немало усилий и упрямства для преодоления трудностей, но Локи знал, что со временем она укоротит их языки: не своей притягательной красотой, а остриём меча. — Недооценивать женщин — верный шаг к погибели, дорогой, — остудила его обиду справедливым замечанием Фригга. Локи хотел что-то ответить, но умолк, замечая прогуливающихся слуг. Те проверяли состояние сада, о чем-то говорили, беззаботно и радостно вдыхая сладкий аромат, подставляя щеки под лучи солнца. Вот им и радость — никаких лишений, в тепле и под надежной рукой Всеотца, какие у них могли быть проблемы? Локи сверлил их тяжелым взглядом, так что бедные женщины озирались вокруг, спинами чувствуя невыносимое давление чьего-то присутствия. — У них своя судьба, Локи. Никогда бы не подумала, что ты способен завидовать слугам, — Фригга недоверчиво нахмурила брови. Локи отвернулся от женщин, не желая быть обнаруженным. — Им неведома горечь и досада поражений, — объяснился Локи. Фригга проследила его взгляд, замечая, как одна из девушек наклонялась к кусту роз, весело отмахиваясь от потревоженной её вниманием пчелы. — Как и торжество побед, — добавила она и наконец взяла сверток ткани в руки. Локи вперился в него внимательным взглядом. — Они должны были быть готовы ещё пару дней назад, но кузнецы сказали, что хотят изготовить для младшего царевича клинки, достойные его ловкости и мастерства. Кинжалы, которые станут ему верными товарищами в сложном бою, — Фригга переложила сверток на колени сына, с улыбкой наблюдая, как тот подавлял в себе нетерпение поскорее рассмотреть подарок. Локи деланно неторопливо раскинул края полотна и затаил дыхание. На его коленях лежали два искусно изготовленных кинжала. Стройные и острые, их форма обманывала, очаровывала своим изяществом, что даже сам Локи забыл, что на его коленях лежали орудия убийства, а не произведения искусства. Тонкая работа мастеров, достойная высших похвал, и Локи впервые наслаждался за сегодняшний день лучами солнца, короткими бликами, игравшими на острых краях. — Быть сильным не значит поднять самый тяжелый меч, сынок, — спустя несколько секунд продолжила Фригга, — порой ловкость и смекалка способны преодолеть меч, копьё и тяжелую руку. Он пообещал, что запомнит этот день, подарок матери и её приободряющие слова, вселившие в него надежду, пусть сам никогда не признался бы в этом. Ведь солнце уже воссияло над ним в облике его матери…» Видение прошло. Умолк гомон в ушах, обоняние больше не улавливало чудный аромат райских цветов. Холодный воздух храма остудил легкие. Локи открыл глаза. Он потерял подарок матери: то немногое, что было дозволено забрать из Асгарда, когда Всеотец отправил его в изгнание. С того дня не было ни минуты, когда он расставался с подарком матери; носил его в складках одежды, близ сердца, чтобы в любую секунду оборвать биение чужого. Бог осознавал всю тщетность попыток, когда заставил неспособную отказать прорицательницу отправиться вместе с ним туда, где в последний раз он использовал кинжалы. Глупо было надеяться, что какие-то оборванцы не подобрали их и, завороженные грацией острой стали, не прикарманили находку. Или того хуже… продали её, дабы удовлетворить свои жалкие смертные потребности, вроде еды и питья, или любви к легкой наживе. Локи застыл, фокусируя теперь свой взгляд не на гладких лезвиях клинков, а на сребристой поверхности витража, чудесно отражавшего в своей глади чужие тёмные глаза, с тщательной внимательностью наблюдавшие за его расслабленной спиной. Он тонко ухмыльнулся, складывая руки за спиной, и вновь вернул внимание клинкам, лаская взглядом каждое опасно-острое лезвие. — Смертная, у тебя ужасные манеры, — заговорил наконец-то он, когда понял, что она собиралась и дальше молча сканировать его спину. Она вздрогнула — Локи не видел, но чувствовал спиной, как на короткую секунду пришли в движение её плечи, и испытал на мгновение призрачное наслаждение от её реакции на свой голос. — Подкрадываться со спины и тайком наблюдать… Как невежливо. Теперь, когда её присутствие было обнаружено, а скрываться было крайне глупо, Йен выскользнула из тени так тихо и плавно, словно была её прямым продолжением. — Я пришла сюда раньше тебя, но, видимо, ты был слишком увлечен находкой, чтобы заметить чье-либо присутствие, кроме собственного, — колко заметила смертная. Волшебница подошла к нему ближе, но благоразумно сохраняла дистанцию между ними. Наверняка кожа её лица всё ещё помнила, какими обжигающе-холодными были его пальцы. — Твоя аура такая тонкая и слабая, что я едва ли заметил тебя, даже если бы ты стояла прямо у меня перед носом, — не остался в долгу Лафейсон в ответ на саркастичный огонек в её взгляде. Смертная стояла возле него, перебирая пальцами сверток ткани. Локи почувствовал, как что-то кольнуло внутри, но это ощущение тут же исчезло, когда смертная открыла рот. — Обратись к окулисту, Локи, — спокойно сказала чародейка, хмуря брови. — Опыт с мидгардскими врачами у тебя уже есть. Локи досадливо поморщился, но… он не знал, насколько хорошим колдуном был Чернокнижник, но явно в прошлом его врачевательский талант спас ни одно тело, а может, и душу от разъедающей боли лишений. Это объяснило и высокомерный нрав волшебника, и его надменный взгляд, коим он не брезговал наградить всякого нарушителя покоя или того, кто пытался подорвать его авторитет в глазах окружающих. — Чьими стараниями, — Локи не упускал возможности задеть её, напомнить причину его ранения и её провала. — Ты пришла извиниться? — деловито поинтересовался он и едва сдержал насмешливый кашель, замечая скользнувшее в глазах девушки непонимание и возмущение. Она вскинула брови, и глаза с кошачьим разрезом вперились в него, готовые испепелить на месте, будь это возможно. — Изви… что? Знаешь, Локи, даже для тебя это слишком, — волшебница оперлась одной рукой о столик, рвано выдыхая, и из её груди вырвался короткий, недоверчивый смешок. Локи склонил голову, цокая языком. — Прости уж, смертная, но не думаешь ли ты, что знаешь меня достаточно хорошо, чтобы так уверенно утверждать, что для меня слишком, а что — нет? — холодно спросил он, и его тон, ещё недавно искрившийся весельем и насмешкой, теперь обжег её сотней ледяных игл, впившихся точно в сердце. — Поверь, Локи, мне безразлично знание твоей истинной сущности, — поспешила убедить его она, слегка наклонив корпус вперед. Выбившийся локон из туго-затянутых на затылке волос качнулся упругой пружинкой в такт её движению. Локи криво ухмыльнулся. У него было достаточно времени обдумать случившееся, её напряженную спину, глубокие порезы на ладонях, когда она так опрометчиво бросилась защитить его. Женщины удивительный экземпляр: их логика не поддавалась ни здравому смыслу, ни пониманию. Они могут быть к тебе холодны и равнодушны, но в минуту опасности готовы рискнуть всем. Локи умело манипулировал женщинами с тех самых пор, когда осознал, какую пленительную власть имеют над ними слова. А говорить, убеждать, ласкать слух мерным звучанием своего голоса Локи умел. Удивительно, что смертная была глуха к его заискивающим интонациям, которые сами порой проскальзывали в его словах, обращенных к ней. Или же пыталась таковой казаться? — Пусть будет так, — милостиво согласился Локи, как бы делая ей одолжение. Смертная тоже уловила снисходительную тень в его лице и нахмурила брови, явно обдумывая что-то в голове. Локи почувствовал, как стиснулись магические оковы на его запястьях, когда он по привычке пожелал проникнуть за завесу её мыслей. Но сейчас это было невозможно, хоть бог и был уверен, что прочесть её мысли в обычном его состоянии не составило бы для него особого труда. — Я искала тебя, — наконец заговорила смертная. Локи недоверчиво вскинул брови, заглянул в глаза, но волшебница избегала его прямого взгляда. Верно, глаза ведь зеркало души, и она явно опасалась обнажать свою перед ним. — Как мы уже выяснили, извиняться ты не намерена, — Локи усмехнулся, делая приглашающий жест рукой. — Я сгораю от нетерпения, смертная. Для чего же ты хотела найти меня? — бессовестно издевался он над её излишне задумчивым молчанием. Оно противно давило на него, и на сердце словно легла ледяная рука, когда волшебница с таким же спокойным и отрешенным выражением лица возложила свёрток на стол, откидывая часть ткани, и… Локи увидел их. Раскосые лучи лампы ложились на острые клинки, тень же скрывала рукояти, украшенные рунами и причудливым, тонким узором. — Я забрала их, когда всё закончилось, и… смыла кровь. Теперь, считай, как новые, — Локи едва различил её робкий, осторожный голос. — Стоило вернуть раньше, но ты так разозлил меня своей надменной болтовнёй, что я напрочь о них забыла, — смертная заправила за ухо тёмную тяжёлую прядь, и даже в приглушённом свете ламп он увидел слабый румянец на бледных высоких скулах. Что-то дрогнуло в нём, дрогнуло всем сердцем, и взгляд его тёмных, насмешливых, но равнодушных глаз неожиданно потеплел, наполнился солнечным светом, тем самым, который так приятно грел его кожу в асгардских садах. Локи перевел взгляд с кинжалов на молчаливую смертную. Напряжение, повисшее между ними, давило, словно крышка гроба. Он молчаливо вслушивался в её дыхание; слабый, едва осязаемый аромат парфюма с сердечной нотой яблока и палисандра, с горькой примесью книжного лигнина. Он вслушивался в неё. Смертная стояла достаточно близко, чтобы он мог рассмотреть своё отражение в её глазах, они, подобно многоликим зеркалам, так же не оставляли без внимания каждое его движение. Глаза её всегда казались ему светло-карими, но теперь он различил в радужных ободках примесь горячего, текучего золота. Оно сверкало в неверном свете ламп; блестел её влажный взгляд из-под опущенных ресниц. Локи позволил рассмотреть себе её получше. В этом неровном танце света и теней. Застывшая линия плеч, изящно-строгие очертания подбородка и подъема шеи, спрятавшегося в высоком вороте гольфа, неулыбчивые пухлые губы. Просто олицетворение строгости и неприступности. И разом с тем взгляд приковывал падающий на высокую грудь завиток волос, который она всё пыталась заправить за ушко дрогнувшими пальцами, имевшими над ним таинственно-притягательную власть. — Ясно, благодарности ждать не стоит. Она разочарованно хмыкнула, но не выглядела расстроенной. Верно, ожидала, что он не скажет ничего, но и не ожидала совсем уж глухой тишины с его стороны. Смертная развернулась, чтобы уйти, упрямо качнулась вперед, и неожиданно для неё Локи схватил тонкое девичье запястье, с силой притягивая к себе. Она была растеряна, когда руки бога жадно притянули её ближе, сжались вокруг талии обжигающе холодным ободком. Он поймал непонимающий, вопрошающий взгляд, наслаждаясь тем, как ошеломлено приоткрылись её губы, словно приглашая попробовать их на вкус. Холодная ладонь легла на шею, властно и бескомпромиссно, замыкая ловушку, не позволяя пойманной смертной неожиданно встрепенуться теперь, когда её грудь так соблазнительно прижималась к его. Настоящее преступление — прятать столь юное, неискушённое мужскими ласками тело, и Локи не собирался отказывать себе в удовольствии наказать её. Она слабо трепыхнулась, когда почувствовала его губы на своих, но было поздно. Он требовательно нависал на ней, наслаждаясь такой притягательной разницей в росте. Одно дыхание на двоих, наэлектризованное до предела. Локи требовательно сминал её губы, не сразу поддающиеся, и он властно скользнул меж них языком. Влажный жар прокатился вниз по всему телу, и он забыл, о чем думал ещё пару секунд назад. Ближе, сильнее, ещё — каждое прикосновение дурманило, вызывало палящую дрожь, заставляя его пальцы поглаживать чувствительную кожу на затылке девушки. Он внимательно наблюдал за ней из-под полуприкрытых век. Как розовели щёки под линией острых скул, как вздрагивали и опускались ресницы. Он жаждал большего, почувствовать всю её. Ему мало её сбитого дыхания, дрожащих уст, которые его губы так безжалостно и грубо терзали; чувства взметнулись до предела, и кончики пальцев покалывало от желания прикоснуться, сжать до хруста костей, зная, что понравится… ей? Нет, ему. Он с жадностью посасывал её нижнюю губу, прикусывая зубами нежную плоть, наслаждаясь цветущим металлическим привкусом на кончике языка. И тогда смертная дернулась в его руках, уперлась ладошками в грудь, словно это могло остановить его, нанести какой-нибудь урон. Протестующий стон из пленённых им губ заставил его лишь сильнее прижать сопротивляющееся тело к себе. Секунда, другая и Локи сам почувствовал обжигающую боль и привкус крови — на этот раз своей. Она намеревалась наказать его, но её непокорность лишь больше раззадорила его. Локи отступил, вытирая уголок рта ладонью. Как и ожидалось, на светлой коже остался красноватый след. — Это и есть моя благодарность, смертная, — протяжный и мелодичный голос, придавший очарование тени насмешки в его тоне, словно пробуждает смертную ото сна. И он едва успел поймать маленький кулак в воздухе, в силе удара которого Локи и не сомневался. Её щеки пылали, и бог с удовольствием отметил, что в непогоду её лицо могло послужить маяком для заблудших кораблей, — так сильно оно полыхало. — Хранишь верность Чернокнижнику? Какая отчаянная, прелестная преданность. Похвально, но глупо. Так ли он предан тебе, глупая смертная… — Локи провел костяшкой пальцев по острой скуле, всё ещё сжимая пальцами трясущийся от злости кулак волшебницы. Она недовольно шикнула, дергая головой вбок, уходя от холодного прикосновения. Даже столь напоминающее ласку движение он превращал в издевку. Локи коротко рассмеялся: бархатистое звучание его голоса напоминало шепот змей. — Язык погубит тебя, Локи! — смертная оскорблённо шикнула и не без усилий освободила руку из его хватки. Локи был непреклонен в своём желании её задержать, но она хотела поскорее скрыться, перевести встревоженный вспышкой гнева дух, утаить своё пылающее лицо от взгляда немого превосходства в холодных тенях библиотеки. Она стремительно удалялась, рассекая тишину своими быстрыми шагами. Локи любовался её ровной спиной, прикрытой водопадом чёрных волос, и тихо посмеивался про себя над её упрямством. «Беги, смертная, беги. От себя не убежишь…»