Hurricane

Алия

      «Прорицатели появились на заре магического мира, когда войско Тетрады ещё имело преимущество, но в людях уже зарождалась способность к колдовству, и они, познавая таинства, готовы были дать отпор демонической орде. Жрицы и жрецы использовали разные подручные средства: дурманы, листья трав, снадобья и отвары, чтобы погрузить себя в некий транс, способный раздвинуть занавесь и заглянуть в трещины мироздания. Прорицатели собирались небольшими общинами, ревностно и порой агрессивно охраняя тайны рода человеческого. Заключая браки между собой, они преумножали свои силы, а сила некоторых семей была столь велика, что через поколение могла дарить миру нового тайновидца».       Алия подхватила алый, словно рубин, листок, принесенный восточным ветром с ветви стоявших близ деревьев, в чьей тени она нашла себе убежище. Она подняла голову к небу, задумчиво вертя листок пальцами из стороны в сторону. Госпожа Ровена была права, когда говорила, что её дар древний, как первая капля дождя. Читая книгу, которую ей дал мистер Стрэндж, она смогла убедиться не только в древности своего дара, но и в опасности, чья заманчивость и заискивание были более коварны, чем первобытный грех. Что могло быть привлекательнее познания чужой тайны, сокрытой от чужого взора и столь невинной и беззащитной перед взглядом судьбы, чьими глазами прорицатели смотрели на своих друзей и врагов? Алия тряхнула головой, удивляясь, откуда столь опасные мысли взялись в её голове. Уж не навеяны ли ей они духом других прорицателей, что когда-то так же, как и она, склонялись над этой книгой, манящим шепотом обещавшей открыть любые двери перед ними? Девушка подняла взгляд, встречаясь с вопросительно блестевшими черными бусинками пролетавшей мимо птицы. Она остановилась и теперь сидела, глядя на неё с животным любопытством, склонив голову, словно и её приманили древние ритуалы прорицателей.       Прорицательница отломила небольшой кусочек от булочки, которая должна была послужить ей обедом и была успешно забыта, так как Алия полностью нырнула в книгу, словно её затянуло в черную дыру. Птица метнулась к сладкой крошке и спустя секунду свободно взметнулась в небо, потревожив страницы взмахом крыльев. Алия подцепила пальцами пожелтевшие от времени страницы, на которых бурыми пятнами угадывалось пренебрежение и одиночество, с которым к книге относились другие волшебники. Даже запах, источаемый ветхими страницами, был пропитан ядом, что вырабатывала человеческая душа, таившая в себе свое коварство, радость и идеи.       «Прорицатели способны узреть будущее, прошлое и настоящее с легкостью пера. Им подвластно время и чужие воспоминания, что заточены в предметах и душе. Прикосновением они способны воскресить призраки минувших дней, а магические руны, что плетутся с воздушностью кружева, приоткрывают тайны, не подвластные сильнейшим из чародеев. Такова способность видеть прошлое и будущее. Их нрав переменчив, как ветер, и ненадежен, как теченье реки, речи полны сладких уверений о победах, что расцветут над горами павших героев. Нет в мире более искусных лжецов, чем они».       Привлеченная чужим движением, она вновь оторвалась от книги. Ей казалось, что отводить взгляд от древних строк, выведенных чьим-то аккуратным и ровным почерком, было всё сложнее и сложнее, словно страницы магнитом приковывали к себе взгляд. Осеннее уединение и свежесть воздуха вскружили ей голову, и, вдыхая чистый воздух легкими, забитыми выхлопными газами и токсинами большого города, Алия думала, что скучает по бабушкиному дому, где так же, как и здесь, она могла спрятаться от чужих взглядов с книгой под ветвью садовых деревьев.       Увидев, что птиц стало трое, Алия сдержала улыбку. Они держались от неё на расстоянии и осторожно следили за ней, пока она вновь отламывала от булочки кусочек, в этот раз больше предыдущего. Удивительно, что она теперь не испытывала ни голода, ни холода. Знания, что томились в книге, разогрели ей кровь, как горячее вино в зимний вечер, и прорицательница чувствовала себя на удивление воодушевлённой. Больше не было смысла бояться своего дара, что теснился в ней, словно загнанный в клетку дикий зверь, пора было отворить замок и приручить его. Познать саму себя. Те уголки души, что были сокрыты от неё черной паутиной страха и неуверенности. Она продолжила листать книгу, перебирая в уме, с чего ей стоило начать. Дар прорицателя плескался в ней сейчас подобно морю, которым овладела неистовая буря; море с потемневшими, как ночь, волнами, что разбивались о выступавший утес и грозились вот-вот уничтожить что угодно, ставшее у них на пути. Медитациями и мантрами она была способна укротить это буйство стихий, не рискуя стать жертвой первобытной жестокости волшебства.       Пролистав большую часть книги, Алия наткнулась на руны, которые, сплетаясь, точно нити, способны были воскресить и вновь воплотить в жизни картины прошлого. Она внимательно вглядывалась в нарисованные символы, и обманчивое чувство узнавания овладело её душой. Алия почувствовала себя единой со всеми прорицателями, что были до неё, почувствовала это так явно, словно они сидели подле неё и их дыхание, прерывистое и фантомное, тревожило пряди волос, золотившихся в лучах солнца. Но она была одна. Лишь изредка её тревожили отголоски жизни города, что раскинулся вокруг Камар-Таджа и обтекал его, как бурный ручей — случайно оброненный в его воды камень. Ветер доносил до чуткого носа запахи сладких и острых специй, гул голосов мужчин и женщин. Интересно, подозревали ли они о своем соседстве?       Наконец решившись, она поднялась со скамьи. Огляделась вокруг. Раз прошлое таилось в предметах, чья память была более надежной, нежели людская, то сколько воспоминаний вобрал в себя Камар-Тадж со времен своего создания? Сколько интриг, тайн, сколько боли и крови было здесь, даже в этом саду, укрытом от людских взглядов высокими крышами и кронами деревьев? Но прорицатели были способны видеть сквозь возведенные каменные стены и наглухо запертые людские сердца, так может, ей стоило попробовать? Несмотря на опасность таинств, чей покой она намеревалась нарушить. Она испытывала легкое возбуждение, подобное тому, которое она ощутила, впервые сев за фортепиано. Но то были не просто детские забавы, и, потушив огонек игривости в душе, Алия открыла книгу на нужной странице, осматриваясь вокруг. Что мог таить в себе этот сад? Предательства, таинства древних времен или любовные встречи, что, возможно, так же были не чужды этому месту?       Встав на ноги, она заметила птиц, что мирно примостились на ветвях, сытые, греющиеся в лучах солнца, явно не намереваясь покидать своего убежища. Они смотрели на неё, словно могли понять, что она собиралась делать. Алия, подобрав волосы в высокий хвост, глубоко выдохнула и, бросив последний взгляд на страницы с рунами, прикрыла глаза. Темнота век не пугала её, и, словно очутившись наедине со всем миром, Алия почувствовала умиротворение, навеянное ласковым осенним ветром. Она воззвала к самой себе, и этот зов разошелся внутри, словно рябь по воде. Первые секунды прорицательница ничего не чувствовала, будто её душа ослепла и замерзла, но потом мысли устремились к ней, словно корабли к горизонту. Она подняла руку, сложив пальцы в нужный жест. Руны рождались под её пальцами так же легко, как некогда — звуки нежных и одновременно грозных мелодий, наполнявших зал, стоило подушечкам пальцев прикоснуться к клавишам.       Золотистые руны вперемешку с листвой кружились по ветру, и Алия услышала призрачный голос, далекий и холодный, словно принесенный с далеких гор, что неподвластны людскому зрению. Она боялась открыть глаза и потерять нить, что связывала между собой душу прорицательницы и чуждый ей осенний день, в котором заблудились призраки двух людей.       — Так, значит, вы намерены покинуть Камар-Тадж? Ваша душа лишь недавно обрела подобие покоя, а время только залечило раны на теле и сердце. Останьтесь ещё немного, или Вас пугает то, что скрывается за этими стенами? Увиденное Вами лишь немногое из чудес, поверьте мне.       Алия вплела ещё одну руну в заклинание, и теперь перед её мысленным взором возникла хрупкая женская фигура, облаченная в белоснежную мантию. Она не могла увидеть её лица, скрытого от неё туманами времени, но сразу почувствовала, что спокойно и сдержанно говорившая женщина таила в себе тот же дар, что и она. Возле неё шел высокий молодой мужчина, солнечные блики скрывали от прорицательницы его черты, а безмолвие, сковавшее его горло, подобно железным тискам, не давало услышать голос. Призраки блуждали по тропам сада, едва поддетого золотой пылью осени, и разговаривали.       — Я видел многое.       — Вы видели человеческую жестокость и предательство, а теперь отвергаете лучшее, что может предложить Вам судьба. Не прячьте глаза, я вижу, что вы думаете. Полагаете, что здесь пристанище для калек, пусть так. Но здесь воспитывают воинов.       Призрак остановился подле неё. Алия, завороженная тонкостью сотворенного ею чародейства, не смела пошевелиться, не чувствуя своего тела, словно она парила над бездонной пропастью минувшего, поддерживаемая невидимой рукой. Фигура и жесты таинственной волшебницы таили в себе немалую силу и власть, чувствующиеся даже сквозь десятки лет, разделявшие их. Но в то же время безмятежный голос, словно весенняя песнь, вдыхал в душу надежду и веру в самого себя, в свои силы. Каким опасным даром убеждения владел этот призрачный голос, доносившийся к ней сквозь преграду времени.       — Позвольте мне стать Вашим учеником и служить Вам.       Молодой мужчина рухнул перед белоснежным божеством на колени. Алия забыла, как дышать, словно наблюдала за живыми людьми, не замечая, что долгие минуты видения в реальности не были дольше короткого пораженного вздоха, что вырвался из её груди, когда женщина ласково коснулась чужого плеча рукой.       — Ты не будешь служить мне, но ты будешь мне верен.       — Алия!       — Мерлин! — она громко вскрикнула. Ветер подхватил её возглас, и кроны деревьев зашумели, словно возмущенные столь невежественным нарушением их безмятежной вечности. Алия повернулась к Биллу, чьё лицо выражало крайнюю степень озадаченности и удивления. Прошлое разбилось вдребезги, словно зеркало, и Алия могла наблюдать, как в воздухе таяли его осколки, всё ещё отражавшие в себе лицо незнакомки, что смутно было преисполнено гордости и самообладания. Билл заглянул через плечи девушки, замечая книгу с неизвестными ему рунами и символами. Она обернулась к нему со всей грозностью, на которую была способна, и требовательно сложила руки на груди, как бы призывая неугомонного блондина честно ответить за его баловство.       — Ты испугал меня. Нельзя же так подкрадываться к людям, — Алия вернулась к книге и, отметив нужную страницу закладкой, вопросительно взглянула на товарища. Билл оглядывался по сторонам, но фантомы исчезли, словно оскорбленные его бесцеремонностью.       — Я тебя везде искал, — он всегда очаровательно оправдывался. Алия смахнула несколько листочков с книги и, раскрошив напоследок оставшуюся булочку, оставила скромный пир для всё ещё сидевших на ветвях птиц. — У нас тренировка с мастером Медиром через пятнадцать минут, говорят, он ненавидит тех, кто опаздывает. Я слышал, что один раз он привязал к груди опоздавшего камень и заставил отжиматься всю ночь!       Алия застыла с книгой, прижатой к груди, словно заведомо защищаясь от нападок грозного мастера, что внушал ей одновременно и страх, и глубокую тревогу. Билл выглядел возбужденным, словно желая узнать, правдивы ли все слухи об этом человеке, за одну тренировку. Его дар, абсолютный и непоколебимый, как земля, на которой они стояли, а её — зыбкий и эфемерный, что упарит ввысь, в небо, быстрее птицы. Она заранее знала, что больше придется по вкусу мастеру Медиру, и необъяснимая тревога сжала ей сердце.       — Прости, я просто зачиталась, — Билл помог сложить ей книги, и они вместе отправились к тренировочной площади по той же тропе, что некогда сохранила разговор двух людей, чтобы после приоткрыть завесу прошлого для прорицательницы. Они шли в относительной тишине, нарушаемой восторженными возгласами Билла, успевшего узнать достаточно о мастере Медире, чтобы восхитить его силой и мощью.       — Алия, он способен колдовать молнии! — от созерцания осеннего леса и медитирующих в нем волшебников Алию отвлек пронзительный взгляд голубых глаз, когда их обладатель понял, что внимание её всецело ему не принадлежало.       — Прости, кто?       — Мастер Медир! Это одно из древних таинств, не каждый способен им овладеть, но он научился этому, да ещё и учеников, говорят, своих пытается научить, — Алия вздрогнула, наблюдая за загоревшимся любопытством в глазах Билла. Ему на ум и не приходило, какая опасность могла крыться в том, что такая великая и необузданная, словно природа, сила находилась в руках человека, чья кровь отравлена злобой и пренебрежением к другим.       «Когда-то он обрушит свою ненависть на Камар-Тадж», — внезапная мысль мелькнула в голове так неожиданно, словно кто-то другой, могущественный и неизвестный, склонился к её уху и нашептал это предостережение. Ей вспомнился мастер Фрэнк, лицо которого походило на тихую заводь, что надежно сохранит в своей глубине что угодно. Вот от чьей компании она бы сейчас не отказалась.       Они почти пришли к площади, на которой уже собрались остальные волшебники. Кто-то приветственно махнул рукой Биллу, и тот отвечал на приветствия лучезарной улыбкой. Алия с удивлением осознала, что не знала и половины лиц, с которыми Билл успел познакомиться. Перед ее глазами лишь мелькали обложки книг, чьи тайны она пыталась постигнуть, и лица таких же посетителей библиотеки, холодных и сумрачных от набегающей на них тени.       — Алия, сделай и мне предсказание! — внезапно выпалил Билл, оборачиваясь к девушке с невысказанной мольбой в глазах. В его голове, видимо, предсказание будущего не было занятием сложнее, чем сложить бумажный самолётик или кораблик. Алия терпеливо улыбнулась.       — На предмет чего? — впрочем, догадки у нее были, и Билл подтвердил их своей нетерпеливой улыбкой.       — Когда я стану учеником Верховного мастера Стрэнджа?       Алия только покачала головой, не зная, что отвечать на этот вопрошающий взгляд, полный обожания и тревоги. Билл искренне восхищался мистером Стрэнджем и так искренне не понимал, отчего его плечи все ещё не покрыты алой, как кровь врагов, мантией обожаемого учителя. Она осознала, что и здесь Билл успел определиться быстрее, чем она. Он четко следовал за компасом своих желаний, пока она металась, словно в тумане, одинокая и неприкаянная, как потерянный ребенок. Довериться чужому человеку — теперь такая задача казалась ей не из лёгких, и она словно вернулась в прошлое, когда Натали мягко, но настойчиво убеждала её никогда не следовать за плохими людьми, сколь ни щедры были их угощения. Кто ей был здесь близок? Мистер Стрэндж… и, быть может, госпожа Ровена, которую Алия в глубине души всё ещё немного опасалась.       — Это решит мистер Стрэндж, Билл. А ему приказывать, думаю, не решится даже судьба, — она мягко улыбнулась замечая, как надежда едва не погасла в его взгляде, но тут же воспряла, как птица, готовая покорить новые вершины. — Поверь, всему своё время.       Билл хотел что-то добавить, но их прервали несколько волшебников. Алия удивлённо взглянула на их мантии, такие же серые, но куда более лучшего покроя, из дорогих, невесомых, но прочных тканей. Их взгляды также отличались от затуманенного взора скрытых волшебников, что впервые оказались здесь и смотрели на все с глубоким удивлением, словно созерцали фантастический сон и боялись проснуться. Трое парней не внушили доверия Алии, но Билл выглядел дружелюбным, как щенок, готовый подружиться с каждым, кто протянет ему руку. Брюнет, что стоял посередине, кажется, был главным. Его надменный взгляд изучающе сканировал Билла, разбирая его как картину — паззл за паззлом. В лучах солнца сверкнула брошь в виде листка омелы: такими же были украшены груди и остальных волшебников, что пока просто стояли в тени своего лидера. Волшебная «золотая ветвь» кельтов была, видимо, символом дома, к которому они принадлежали. Теперь Алия была почти уверена, что перед ними стояли наследники магического рода.       «Это Крэб и Гойл. А я Малфой, Драко Малфой», — Алия сдержала улыбку, хотя глаза ее продолжали улыбаться, вторя ее мыслям.       — Ты Билл, верно? — без приветствия заговорил их предводитель. Солнце падало так, что Алия едва могла разглядеть его черты, но даже лучи солнца не были способны согреть голос, пропитанный высокомерием и холодом. Алию они не замечали, будто она находилась в тени, что отбрасывали их венценосные особы.       — Да. А с кем я говорю?       — Я Брайан, из семьи Кавендиш, древнего магического рода, а к какой семье принадлежишь ты? — его голос был преисполнен гордости, вызванной, видимо, положением его семьи. Билл задумался на несколько секунд, а после с обезоруживающей непосредственностью, заставившей Алию улыбаться, ответил:       — О, ну, мои родители преподаватели музыки в консерватории, — разочарование, исказившее их лица, осенило Билла, и он понял, что они приняли его за другого. За наследника какой-то таинственно исчезнувшей семьи, но он был лишь самородком, чья чистота и талант во много раз превосходили их — членов древних семей — заслуги и возможности.       — О тебе слишком много говорят для простого скрытого волшебника, — недоверчиво продолжил Брайан. Алия напрягла слух и, пользуясь отсутствием внимания, пригляделась к вещавшему.       Мои родители говорят, что они, как проказа: если не отсечь больную конечность, уничтожат всё на своём пути.       Она вздрогнула, вспоминая эти злые слова. Теперь желание взять Билла за руку и отвести подальше от этих людей стало ещё сильнее, но Алия не решалась вмешаться в разговор. Она только терпеливо и тревожно следила за лицом товарища, не обидит ли его пренебрежительное высокомерие, которое Брайан не мог в полной мере выплеснуть на Билла из-за его таланта, явно превосходившего собственные силы Кавендиша. Красивое лицо и такой дурной язык — интересно, все ли представители благородных магических семей такие?       — А ты? — внезапно обратился к ней Брайан, будто только увидел Алию подле себя. Она с искусным самообладанием, которого раньше за собой не замечала, вежливо приподняла брови. — Ты тоже просто скрытая волшебница? — о её заслугах ему было ничего не известно, потому он позволил себе выплеснуть на нее немного яда.       «Ох, Брайан, я общалась с богом лжи и обмана, так что твои слова жалят меня не больше, чем укус комара», — Алия спокойно сложила губы в улыбку, но Билл первый поспешил защитить ее честь.       — О, вообще-то она…       — Да, ты прав, я просто скрытая волшебница, — быстрее, чем Билл успел разболтать то, что Алии бы хотелось подольше хранить в секрете, она повысила голос, пытаясь казаться естественной. Брайан переводил взгляд с Билла на нее в легком замешательстве, которое он тут же поспешил скрыть.       — Если ты захочешь потренироваться с кем-то, кто равен тебе по силе, моя келья в западном крыле, — с этими словами он круто развернулся, и Алии показалось, что его спина выражала им столько же пренебрежения, сколько и лицо. Билл непонимающе обернулся к ней.       — Почему ты соврала?       — Это не ложь, Билл. Я просто не сказала им правду, — Алия посмотрела в след неожиданным нарушителям их покоя, что теперь стояли в кругу более достойном их общества. Но Брайан всё ещё посматривал в сторону Билла, словно тот был диковинной находкой. — К тому же, будь я хоть трижды прорицателем, в моей крови нет и капли древности и могущества, которыми отличаются семьи наподобие той, к которой принадлежат они. Для него я останусь скрытой волшебницей, которой повезло обладать даром провидения подобно тому, как везёт нищенке найти однажды золотую монету.       Билл выглядел огорченным, но Алия не успела его утешить, так как внезапная тишина сковала ей горло. Она почувствовала приближение мастера Медира спиной, как подползающий холодный туман. Если тишина в прошлый раз была вызвана безграничным уважением к мастеру Фрэнку, то сейчас лишь страх сковывал учеников, что почтительно склонили головы, приветствуя мастера Медира. Алия также склонила голову, чувствуя, как тревога цементом забивала ей грудь. Интуиция, ее вечная спутница, оплела колючими вьюнками сердце и вцепилась в него острыми колючками. Может, она зря себя накручивала, и то был лишь страх, что рождала темная, мрачная ухмылка, исказившая лицо мужчины.       — Поднимите головы, — властно обратился он к ним. Все поспешили последовать его приказу, все же отрывая взгляд от земли с осторожностью, словно собирались взглянуть в глаза дикому зверю. — Здесь вы можете оставить позади все уверения в своей уникальности и силе. У любого камня под вашими ногами магического потенциала больше, чем у вас всех, — он демонстративно пнул камень и только волей судьбы ни в кого не попал. Алии все меньше хотелось находиться здесь, но тревога сковала ее, как февральские холода — молодой ручей, и ей только и оставалось, что пытаться остаться незамеченной до конца.       Он властно кивнул, и появились послушники. Они держали перед собой по несколько деревянных досок и быстро, словно тени, принялись ходить меж рядами, устанавливая их перед каждым учеником. Алия внимательно посмотрела на мужчину, чей возраст было тяжело определить, как возраст дерева, что росло близ тренировочной площади, и ее удивило, как отчаянно и стыдливо он прятал глаза, словно боялся испачкать её в грязи. Шестое чувство подсказывало ей, что он не был волшебником.       — Темные времена настали для каждого, и сейчас оно изобличит всех паразитов, что сосут чужую кровь, дабы поддерживать жизнь в себе лишь одном, — он ходил между рядами, отбрасывая холодную и мощную тень на каждого волшебника, возле которого останавливался. Алии казалось, что это тень падающего с горы валуна, и едва не дернулась в сторону, когда мастер Медир остановился возле нее, не удостоив прорицательницу даже взглядом. — Некогда магические таинства были привилегией сильнейших, и только избранные могли позволить себе заглянуть в книги, к которым сейчас имеет право прикоснуться каждый, кто научился читать.       Алия чувствовала, как зачесались ладони. Она легко отличала скрытых волшебников от потомственных по испуганному и непонимающему взгляду, которым они провожали мастера Медира. Они подсознательно чувствовали исходившую от него враждебность, словно от притаившегося в листьях хищника, но не понимали, чем могли вызвать такую ненависть. Своим желанием жить?       — Но Древняя решила открыть врата, охраняемые воинами, и для калек, чьим смыслом жизни было вернуть свое, покинув место, что приоткрыло им множество таинств, их недостойных, — теперь его взгляд прожигал ее огнем. — Слабые должны умереть. Нет, это не жестокость, а закон природы древнее, чем земля, которую вы топчите.       «Сколько в вас ненависти к людям…» — подумалось ей, и она спрятала глаза, боясь, что те выдадут ее мысли. Но Медиру не было дела до ее мыслей и страха, он вернулся к своему месту, где уже стояла деревянная доска. Он ещё раз окинул взглядом толпу, словно призывая сомневающихся покинуть тренировочную площадь для их же безопасности. Никто не шевельнулся, затаив дыхание.       — Сегодня мы начнем с основ. Посмотрим, на что вы способны и способны ли вообще, — мастер Медир не был похож на того, кто дважды повторил бы то, что ты не смог осознать с первого раза. Алия принялась внимательно следить за каждым движением мужчины, где-то на подсознательном уровне осознавая, что атакующая магия не её стихия. Медир сложил ладони вместе, а после резким движением сделал мах рукой, словно кинжалом рассекая воздух. В следующую секунду деревянная доска раскололась пополам в одно мгновение ока. Алия даже не успела понять, как это произошло. — Вы можете сосредоточить магию в каждой части своего тела, а после обратить в энергию, которая послужит резервом для колдовства. Сейчас не может быть и речи о чем-то сложном, для начала научитесь затачивать свою магию, как меч. Может, когда-то это спасет ваши жизни.       Алия посмотрела перед собой. Казалось, на первый взгляд ничего сложного, но она не могла собраться. Перед мысленным взором проносилось искаженное ухмылкой лицо мастера Медира, которое насмехалось над прорицательницей, предрекая ей неудачу за неудачей. Она сложила ладони так же, как было показано, и ощутила пустоту. Каких-то несколько минут назад сила плескалась в ней, подобно морю, а сейчас была пустота, словно всю магию из неё выкачали. Алия не могла стоять на месте. Она глубоко вздохнула и выдохнула. Занесла ладонь, представляя в ней рукоять топора, которым она должна была расколоть доску, но воздух лишь потревожили несколько оранжевых искр.       Стоявший рядом Билл уже оставил на доске несколько неглубоких отметин и явно был доволен собой. Мастер Медир не торопился выручать непреуспевающих волшебников. Он пренебрежительно хмыкал на их умоляющие взгляды, словно они были бедняками, что цеплялись за его одежду и молили о милостыни. Она гневно выдохнула, резко затянула хвост и попыталась вновь. И вновь. И ещё раз.       — Что ты делаешь? — мастер Медир, стремительный, как ветер, оказался подле юноши, испуганно отшатнувшегося от него. — Ты танцуешь или колдуешь? Что за нежные жесты хангёку? Ты воин, так двигайся, как воин. Вы, скрытые волшебники, полагаете, что подле вас всегда будет кто-то, кто сможет спасти вашу шкуру, но не всегда судьба будет к вам столь благосклонна.       Он остался возле него, но вряд ли присутствие Медира обладало подбадривающим эффектом. Бедный волшебник не мог сосредоточиться. Быстрее, чем кто-то успел понять, что произошло, доска разлетелась в щепки. Мастер Медир пробил её одним точным ударом кулака. Алия сглотнула и отступила назад, с опаской поглядывая на идеально ровную поверхность своей доски. Парень пораженно повернулся к мастеру Медиру, может быть, опасаясь, что следующей целью твердого, как камень, кулака мужчины может стать его голова.       — Почему остановились? Продолжайте, — требовательный взгляд волшебника заставил других судорожно вернуться к своему занятию. Алия закрыла глаза, сосредотачиваясь на силе, что должна была быть в ней. Атакующая магия была более динамичной, нежели барьерная, и требовала некой взрывности, подвижности и яркости, которых в усыпленной медитациями душе девушки было не так много.       — Что ты воображаешь с закрытыми глазами? — раздался низкий, глухой голос у неё над ухом. Алия вздрогнула, чувствуя, как от волнения вспотели ладони и пересохло в горле.       — Я пытаюсь сосредоточиться, мастер Медир, — стараясь говорить ровным и спокойным голосом, прорицательница с опаской обернулась к подкравшемуся к ней мужчине. Его лицо вблизи казалось каменной маской, изборожденной линиями, что таили в себе лишь злобу и жестокость. Так ветер высекал скалу днем и ночью, не зная ни жалости, ни усталости.       — Тебя успели бы трижды убить за это время. Здесь нужна скорость и ловкость, которой тебе, видимо, не хватает, — насмешливо проговорил он, окидывая её хрупкую фигуру тяжелым взглядом. Алию прошибло холодным потом, в его лице таилось что-то темное и неприятное. Такая же тень блуждала по лицу Локи, но в его случае там таилось лишь высокомерие, взращенное годами преимущества над людьми, и гордыней. Во взгляде мастера Медира пылал жестокий огонь. — Проснись, девочка, и смахни с глаз дурманящий разум туман грёз. Здесь никто не станет спасать тебя ради смазливой мордашки. Женщины… будь моя воля, я бы закрыл от вас таинства магии навек и усадил ткать полотна для мантий.       Его злость окатила её ледяной волной. Взгляд, цеплявшийся то за светлые пряди волос, то за тускло-белую ткань мантии, выражал полное презрение к подобному сочетанию, и Алии показалось, что на неё выплескивалась ненависть к другому обидчику. Или к обидчице.       Она обернулась к доске, всё ещё чувствуя его взгляд, и под кончиками пальцев заиграли искры, рожденные ответным гневом, что вызвали в её душе несправедливые слова Медира. Короткий порез рассек доску, но для Алии это было победой. Медир скептически скрестив руки на груди, хмыкнул.       — От кухонного ножа урон был бы больше!       Он замолчал, а после перевел взгляд на Билла, когда после многочисленных попыток ему удалось исполосовать деревянную поверхность, словно мечом. Он подозвал его одним жестом, другим же заставив всех остальных расступиться. Нехорошее предчувствие заставило Алию задохнуться, когда мастер Медир пихнул её в плечо, подгоняя ближе к товарищу. Тот непонимающе озирался, еще не догадываясь, чего он хотел от них двоих. Алия сжала губы, чувствуя десятки взглядов на себе. Кто-то смотрел с сочувствием, но насмешливый взгляд наследников Кавендиша сжигал её мнимое спокойствие, как огонь — стог сена.       — Может, на практике получится лучше, — мастер Медир усмехнулся. Алия и Билл застыли друг напротив друга, поклонившись автоматически, словно заведенные куклы. Прорицательница видела виноватый взгляд Билла, который не знал, что ему делать. Одна мысль выступить в неравном поединке против прорицательницы казалась ему несправедливой. Алия заметила, как сомнение и неуверенность боролись в нем, и, когда он всё же решился возразить, отрицательно покачала головой. Мастер Медир заставил их сделать это ради забавы, видимо, заметив, что они везде были вместе. Кого он хотел этим унизить: Алию, которой магия боя покоряться не хотела, либо Билла, который выиграл бы у девушки, что была слабее его? Мастер Медир нашел бы, как унизить их обоих.       — Начинайте.       Они застыли, словно статуя, не зная, что им делать. Заметив их замешательство, мастер Медир крикнул громче так, что испуганные птицы взметнулись с веток деревьев. Билл виновато взглянул на неё и сделал первый выпад, от которого Алия чудом уклонилась. Едва ли она будет способна наносить ответные удары, и всё, что ей оставалось, — это защищаться. Она уклонилась влево, чувствуя, что её тело двигалось с безволием подвешенной к нитям куклы. Мор руководствовалась внутренним зрением, что позволяло ей почти безболезненно уклоняться от ударов.       — И долго ты сможешь так бегать, словно мышь от кота? В настоящем сражении никто не станет жалеть тебя или гоняться за тобой, — мастер Медир следил за ними, не упуская ни малейшей детали. Билл готов был ей поддаться, она видела, что проявление его таланта сейчас не приносило ему никакого удовольствия. На секунду ослепленная солнечным бликом, она пропустила выпад, чувствуя, как взорвалась секундная боль в предплечье, словно кто-то рассек его острой струной.       — Не останавливаться.       Билл едва не метнулся к ней, заметив, как она схватилась за руку, но был остановлен предупреждающим взглядом Медира. Алия глубоко выдохнула, сосчитала до трех и ловко ушла вправо, вновь избегая очередного выпада. Интуиция направляла её невидимой рукой, и ей не нужно было читать мысли Билла, чтобы знать, куда он нанесет следующий удар. Палящее солнце слепило ей глаза, а презрительные насмешки Медира оглушали, подобно раскатам грома. Алия видела, как Билл занес руку для следующего удара, и быстрее, чем смогла осознать, что сделала, выставила ладонь вперед, принимая магический разряд на появившийся за секунду барьер. Он сверкнул несколько раз огненным сиянием, а после потух в её руках, как костер, оседая искрами подле ног.       — Барьерный маг, значит? — Медир ступил вперед, обнажая волчью ухмылку. Алия непонимающе склонила голову вбок, пытаясь отдышаться и успокоить встревоженно бьющееся в груди сердце. — Если подобные тебе, будут защищать Камар-Тадж, уже завтра здесь будет Мордо со всеми своими отбросами, и что тогда сделаешь ты? Будешь продолжать бегать. Жалкие дети. Ты даже птенца убить не сможешь.       Слова, точно камни, летели в неё, и не было никакого щита, что смог бы защитить её от злости этого человека. Алия чувствовала, как от горечи и обиды на глаза навернулись слезы, но до боли стиснула пальцы в кулаки, чтобы не давать мастеру Медиру ещё одного повода для насмешки над ней. Она вскинула голову и дрожащим голосом выдавила:       — Если издевательство над слабыми — это и есть та сила, о которой Вы говорите, которую так почитаете, то мне не нужна такая сила…       Лицо мастера Медира на секунду исказила молния презрения, уголок его губ гневно дрожал. Полыхающие адским пламенем глаза вперились в её лицо, побледневшее от страха и боли, разливающейся по телу, и готовы были испепелить её, словно еретичку. Алия чувствовала, как сжалось горло от ужаса, но не могла воротить сказанных слов обратно. Она не была калекой, но пока и воином не стала, однако тренировки мастера Медира едва ли смогут взрастить в ней ту смелость и отвагу, которую он так яростно требовал от своих учеников.       — Пошла вон, — он склонился над её лицом, словно утес, и, дрожа всем телом, Алия бросилась прочь с тренировочной площадки под пораженные вздохи остальных учеников.

***

Ровена

      Ровена вдохнула аромат сада, что цвел по её прихоти вот уже больше пятнадцати лет. Внимательно осматривая темно-зеленые и яркие листья орхидей, он склоняла голову, словно высматривая в идеально белых цветах пятнышко проказы. Но они были чисты и невинны, как всякие цветы, напоминающие ей о прорицательнице, что совсем недавно восхищалась свежестью лепестков этого чудного творения. Нинг стояла позади неё, безмолвная и покорная, как тень, и Ровена задумчиво прижимала холодный металл ножниц к щеке.       — Ты передала всё так, как я просила? — спустя несколько секунд тишины уточнила Ровена, когда яркий солнечный луч выудил из мрака лицо верной послушницы. Та подняла голову и безмолвно кивнула. Ровена полагалась на неё, памятуя о безупречной верности, но время шло, а гостя, которого она дожидалась, всё не было. Не успела она мысленно возмутиться его опозданию, как дверь в оранжерею приоткрылась, и в нее вошел мужчина, испытанный суровостью зим и времени. Он шагал с таким торжеством, словно на аудиенцию его призвал сам император, и складки его темно-синей мантии были идеально выглажены и прилегали шов ко шву. Мастер Кингаш был одним из тех, кто однажды выступил против неё как кандидатки во властительницы Тетрады. Он ссылался на её юный и изменчивый, словно ручей, нрав, даже не догадываясь, что спустя пару десятков лет юная красавица превратится в грозную госпожу.       — Мастер Кингаш… — Ровена обернулась к нему и склонилась, словно ветвь молодой сирени под неистовым буйством ветров. Сладкая улыбка, источающая утомленную ожиданием прелесть, встретилась с кривой ухмылкой иссохших от ветров губ. Мастер Кингаш осматривался по сторонам, словно попал в клетку, а не в прекрасный тропический уголок. — Я так рада Вас видеть спустя столько лет. С тех пор, как Вы стали мастером Гонконгского храма, встретить Вас в Камар-Тадже - воистину редкость.       Она подала ему подогретого вина, специально приготовленного для этого человека, что лишь внешне сохранял благопристойный и праведный вид. Он с лживой неохотой принял подношение, всё ещё глядя на неё сквозь время и годы, что их разделяли. Ровена стерпела этот поверхностный взгляд, зная, что всегда будет выше любого из своих врагов. Она помнила, что он говорил о ней, не забыла ничего, но сейчас ей требовались союзники, а отмщение ещё получит свой час.       — Это верно, мастер Ровена. К слову, прекрасный сад. Видимо, у Вас достаточно времени, чтобы заниматься его благоустройством, — он внимательно осмотрел лилии и орхидеи с нескрываемой насмешкой. Ровена пропустила мимо ушей сей неумелый выпад. Под белоснежными цветками скрывались корешки таких растений, что одной капли было достаточно, чтобы мастер Кингаш повидался со своими предками. Но ему знать об этом было необязательно. — И всё же я хотел бы знать, чем вызвано Ваше внезапное желание увидеть меня.       Ровена мягко ступила вперёд, принимая до боли обезоруживающий вид. Мастер Кингаш удивился; она чувствовала, как он напрягся внутри, встречаясь с её распахнутым взглядом. Ровена давно разучила все мелодии, что с легкостью она разыгрывала на струнах чужих душ. Внушить страх или презрение было для неё не сложнее взмаха веера, и она осознавала, что тот, кто повелевал, сам отчасти связывал себя своими же цепями, но ведь призрачная власть, которую женщины будто в шутку предоставляют мужчинам над собой, является одной их тех ловушек, в которые они попадаются с огромным удовольствием.       — Мне требовался Ваш совет, как старшего товарища и хорошего друга моей матери, — Ровена заметила, как подозрения, душившие мастера, немного смягчаются. Он видел её ребенком, и для него она сыграет эту роль. Несмотря на свой возраст и способности юной девушки, которую обеспокоенность об общем благе толкнула на такой шаг, как примирение с давним недругом. — Я знаю, что в прошлом нас многое разделяло, мы были по разные стороны баррикад, но в столь тяжелое время, как сейчас, мне кажется, стоит забыть старые обиды.       Кингаш, не учуявший притворства в ласковом и мягком голосе, посмотрел на неё со снисхождением, как на дитя, просившее у него прощения за небольшую провинность. Она, ослепившая его мнимым преимуществом над ней, с легкостью заманит его в расставленные сети.       — Что тебя беспокоит, Ровена?       — До меня доходили тревожные слухи, мастер Кингаш, — Ровена указала на тропу, что вилась между зелеными растениями, и неторопливо зашагала возле него, позволяя вести её вперед, пока она ловко плела нити своими словами. — Мастер Стрэндж в поисках одного опасного артефакта. Вы наверняка слышали о нем. Ваш опыт и знания столь безграничны, что я ни на минуту не сомневалась, к кому мне стоило обратиться за помощью.       Кингаш кивнул, то ли удовлетворенный очевидной лестью, то ли согласный с тем, что с его мудростью едва ли кто-то сможет посостязаться. Приглаживая седую бороду слегка подрагивающими пальцами, он услаждал взор прекрасными цветами, так же как и слух — мелодичным звучанием голоса красивой женщины. В воздухе витала сладость плодов и цветов, и Ровена видела, как умиротворенный, с убаюканным беспокойством мужчина готов был выслушать всё, что она ему скажет.       — В мире множество опасных артефактов, дитя. Одним однажды обладала и ты сама. Так что не мне говорить тебе об опасности, которая подстерегает волшебников везде, где только ступит их нога, — глубокомысленно изрек волшебник. Ровена согласно кивнула, придавая голосу тревожных ноток, что дрожали, как крылья бабочки.       — Вы правы. Я знаю это, как никто иной, потому я и обращаюсь к Вам за помощью. Верховный Чародей ведет опасную игру, решив, что в его силах будет справиться со столь опасным артефактом, как Сфера Агаммото, — она подняла взгляд, сталкиваясь с удивленно вытянутым лицом старика. Некоторые книги, в которых из ценного были лишь упоминания об этом артефакте, были ровесниками этого искушенного властью человека. Ровена недаром избрала его инструментом своего плана, пешкой, которая принесет ей то, за чем сама гонялась половину своей жизни. Глаза Кингаша заблестели, в них истлел огонек недоверия и смутного, словно туманная ночь, снисхождения к ней. Ровена выдержала паузу, замечая его взволнованность. — Теперь Вы понимаете мою тревогу, верно? Мастер Стрэндж ещё мальчишка, и, чем может обернуться эта афера, даже страшно представить.       Мастер Кингаш опомнился от минутного помутнения, вызванного мягкостью женского голоса и преданным, ищущим помощи взглядом серых глаз. В нем всё ещё теплился огонек верности от здравого опасения, что нельзя было потушить так просто. Он встрепенулся, подобрался и взглянул на Ровену со строгостью мужчины, поймавшего женщину за воровством. Он хотел воззвать к её совести, но едва не вызвал в ней смех, когда пытался подавить её своим авторитетом, что давно развеялся по ветру, как сухая листва.       — Верховный Чародей безусловно знает, что делает, и не нам судить его поступки, Ровена, — преданное подобострастие звучало в его голосе, как фальшивая нота, заставляя Ровену незаметно сморщить нос. Она видела его насквозь, эту низкую, жаждущую власти душу, что была отослана прочь от глаз, с закрепленным титулом мастера лишь из уважения к его прошлым заслугам. Волшебница двигалась подле него, как вода; как серебристый струящийся ручей, готовый захлестнуть его в своих водах.       — И, когда он разделял Тетраду, он тоже знал, что делал, верно? — она обернулась к нему, грозная и прекрасная, облаченная в белые одежды, словно луна. — Но… что мы имеем сейчас? Я нарушила обет, когда клялась защищать Тетраду своей жизнью, но что дальше? Один камень утерян, второй — во власти коварных рук Мордо. Сейер, чья ярость неизмерима, словно бездна, оказался в руках того, кто хочет стереть в пыль нас всех, — звучный, грудной голос Ровены гипнотизировал волшебника, колеблющегося между своей гордостью чародея и жадностью старика.       Он кашлянул, поправил увесистый пояс и покачал головой. В его голосе звучало разъедающее смирение, к которому он приучил себя ещё со времен Древней. Но та была мудрой чародейкой, слушающей голос своего сердца, а не гордыни. Когда ещё юной девочкой Ровена стала ученицей этой волшебницы, она не знала лучшего примера для себя. Даже образ матери поник в её глазах в лучах славы и мудрости Древней.       — Мордо лишь слабый человек, что окончательно пал ниц перед демонами своей темной души, — изрек волшебник. Ровена сощурила глаза и насмешливо улыбнулась, замечая растерянный вид мужчины, вызванный её неожиданным весельем.       — Лишь слабый человек? Мастер Кингаш, Вас отослали из Камар-Таджа, Ваше место в совете занимает другой волшебник… Но неужели до Вас не доходили вести, что день ото дня становятся всё более тревожными? — Ровена ужалила его в самое сердце. Для того, кто прослужил в Камар-Тадже большую часть своей жизни, быть несведущим в том, что происходило в этих стенах, было унижением. — В Камар-Тадже день ото дня появляются новые скрытые волшебники, что ищут убежища от Мордо и его приспешников. Раздор между мастерами. Даже младшие ученики чувствуют приближающийся раскол.       — Так вот каково истинное положение дел в Камар-Тадже… — он вздохнул. Ровена видела, как погасли огни в его глазах, как пошла трещинами маска, за которой скрывалась истинная сущность жадного и падкого к могуществу человека. Она тянула за ниточки осторожно, едва касаясь тайных уголков его души, а он и не подозревал о том, что всего несколькими словами она отвернула его от верности, что грела ему сердце столько лет.       — Важен лишь он, мастер Киншаг. Важен лишь Камар-Тадж, его Вы не предаете, ведь Вы, как и я, клялись в преданности этому месту, а не одному конкретному чародею, — Ровена коснулась его ладони, словно воскрешая дни его юности, когда он, молодой и полный сил, впервые обрел покой в каменных стенах этого места. — Но Камар-Тадж рушится. Рушится из-за чужого бездействия. Мастер Стрэндж лишь отдаленно кажется холодным и рациональным, но его гордыня застилает ему глаза, и он совершает ошибку за ошибкой.       Мастер Кингаш молчал во власти сомнения и горечи, что отравляли его душу, подобно сладкому яду. Ровена выжидала, не желая нарушать тишину, что давила на плечи мужчины, точно роковой камень. Внутренним зрением она заметила борьбу в его сердце, борьбу более жестокую и кровавую, нежели любая наземная битва. Но ничто не способно устоять перед соблазном власти, перед соблазном обладать силой, о которой другие могли лишь мечтать. Она знала о его попытках отыскать сферу. И о том, что в Гонконге его уважали и за ним следовали, несмотря на некоторые слабости его души.       — Вы не должны что-то делать прямо сейчас, мастер Кингаш, просто пообещайте, что когда настанет время, Вы примите правильную сторону, — она поймала его взгляд и не отпускала, пока он завороженно ловил каждое ее слово. Миктиан напевал ему призрачную мелодию подчинения, и Ровена заметила, как раскололась броня его души, и через крохотную трещину проник горький яд убеждений Миктиана. — Обещайте, что примите сторону Камар-Таджа.       — Клянусь.       Ровена сложила губы в благодарной улыбке, словно приветствуя спасителя, в глубине души ликуя своей победе.       Когда он ушел, Ровена устало плюхнулась в плетеное кресло, массируя виски кончиками пальцев. Встреча с Кингашем воскресила и в ней дни, когда она только явилась перед Древней, прося ее обучить всем таинствам, что были подвластны её погибшей матери. Древняя согласилась, но дала понять, что постичь колдовство прорицателей она будет не способна, и обрести эту связь с матерью она сможет, лишь подарив этому миру дочь. Но темнота уставших век породила незнакомое золото волос, со временем побелевших и утративших свой блеск, её мысленному взору явилось алое солнце, что струилось между пальцами, точно жидкий шелк.       — Госпожа, — послышался тихий, как шелест трав, голос Нинг. Ровена подняла руку, безмолвно разрешая послушнице продолжить. — Девушка, за которой Вы велели присматривать, сейчас в саду. Она в расстроенных чувствах… кажется, она плачет.       Ровена удивленно приподнялась с кресла, оборачиваясь к Нинг. Та склонила голову, показывая, что никогда бы не потревожила её, не будь она до конца уверена в том, что говорила. Это знала и Ровена, потому лишь задумчиво прикусила губу, терзая себя догадками, кто мог довести юную девушку до слез. Внезапная догадка заставила женщину мысленно закатить глаза. Верно, ведь сегодня была тренировка с Медиром, с этим животным, по ошибке заключенным в человеческом теле. Но животная ярость рвалась наружу, и он терзал любого человека, что попадался ему под руки, словно мстя всему миру за собственную злобу.       — Где она?       — В саду медитаций, госпожа… — Нинг пропустила её вперед и послушно последовала за ней. Ровена могла лишь представить, что мог сделать с ней Медир, переломить девушку, словно хрупкий стебель нежного цветка. Она потратила на неё столько сил, что теперь пришла в бешенство, что кто-то, подобный Медиру, посмел посягнуть на плоды её труда. Она неслась, словно ветер, не беспокоясь о том, поспевала ли за ней Нинг.       Она заметила её подле небольшого источника. Из-под наложенных друг на друга камней бился небольшой ручеек, наполняя воздух вокруг приятной свежестью и прохладой. Видимо, прорицательница решила остудить воспламенённое обидой сердце именно в этом уединённом и лишённом чужих взглядов месте. Алия сидела, склонившись над водой, словно загнанная лань, наконец нашедшая уголок для того, чтобы перевести дух. Ровена шагала беззвучно, боясь испугать и без того огорченную девушку. До её слуха донеслось сдавленное всхлипывание и тяжелые вздохи. Она не бежала ни к кому, чтобы пожаловаться на несправедливость, и Ровена была убеждена, что, даже если она потребует назвать имя её обидчика, Алия смолчит. Ветер ласково тревожил пряди волос, выбившиеся из тугого хвоста у неё на макушке.       — Дитя? Что стряслось? — она едва ощутимо коснулась её плеча, и прорицательница вздрогнула. Испуганные, покрасневшие глаза встретились с холодным металлом её взгляда и тут же скрылись. Алия отвернулась, прикрывая лицо ладонями, явно пристыженная положением, в котором оказалась. — Ты чем-то расстроена?       Алия протестующе замотала головой, открещиваясь от обид и от слез, лишь бы только не тревожить Ровену своими проблемами. Та мягко схватила её за тонкие кисти и заставила вновь открыто взглянуть ей в лицо. Мерцающие в уголках глаз слезы придавали её мягкому лицу скрытую прелесть, не бьющую в глаза, а действующую тайно, как запах душистых цветов в живой изгороди, который насыщает весь окружающий воздух сладостью, хотя самих цветов не видать.       — Нет… нет, это просто… от ветра глаза заслезились, — она попыталась улыбнуться дрожащими губами, но это лишь усиливало печаль и хрупкость, которыми дышал весь облик прорицательницы.       Госпожа, я бы не посмел…       Девушка, что была далека от мира волшебства, что жила в реальности, как птичка в своем гнезде, столкнулась с жестокостью и грубостью того мира, от которого её столько времени берегли. Ровена взяла гладкую и хрупкую, словно фарфоровая статуэтка, ладонь девушки в руку и погладила большим пальцем.       — Ты можешь поделиться со мной, милая, всё хорошо, — Ровена окунула ладонь в прозрачный ручей и остудила пылающие после долгих слез щеки девушки приятной прохладой. Она улыбнулась и как будто немного успокоилась.       — Это правда пустяки, госпожа Ровена, которые не стоят Вашего внимания, — но таинственная, жестокая сила глаз заставила юную прорицательницу продолжить, как под гипнозом. — Просто… только что была тренировка по атакующей магии с мастером Медиром, и это… Это было ужасно, госпожа Ровена. Неужели иные люди заслуживают такого пренебрежения лишь потому, что судьбой им было предначертано относиться к другому сословию?       Ровена понимающе кивнула головой. Тема скрытых волшебников в Камар-Тадже день ото дня становилась всё острее. Волшебники, чьим долгом было стеречь покой волшебного мира, разделились на тех, кто презирал тех, в чьей крови было недостаточно волшебства, и тех, кто протягивал руку помощи испуганным людям, что лишь опасались за свою жизнь. Она поглаживала большим пальцем гладкую кожу Алии и позволяла ей высказать всё то, что накопилось.       — Скрытые волшебники не та проказа, от которой стоит бежать. В чем их вина? В том, что они хотят жить? За это на них сыплется столько презрения и злобы? Тогда с таким же успехом я могу ненавидеть этот цветок, что изнемогает от жажды, но всё равно тянется к солнцу и раскрывает свои лепестки, — Алия повернулась к ней в поисках поддержки. Ровена вначале вознегодовала, почему та причисляла себя к числу скрытых волшебников, но догадалась, что даже полученные знания о прорицателях не навели девушку на мысль, что дар, струящийся в её жилах, не просто прихоть судьбы.       Она подняла её с холодной земли, усаживая на скамью и собирая растрёпанные волосы. Хрупкая, маленькая девочка, в её душе горел огонь справедливости, и удивительно, что её терзала обида не столько за себя, сколько за всех тех людей, что были даже незнакомы ей.       Алия смущенно и поспешно оттерла дорожки горьких слез со щек рукавом грубоватой ткани. Погожий ветер лишь слегка остудил терзавшую ее сердце обиду, но не смог избавить ее от эха насмешливого голоса мужчины, все ещё находившего пристанище в ее памяти.       Ровена же непонимающе и растерянно застыла на месте, обескураженная тем несчастным и печальным отблеском слез в глазах прорицательницы. Она давно не видела слез. Камар-Тадж был полон битв и смертей, но волшебники были слишком закалены медитациями и бесчисленными боями, в ходе которых теряли ни одного близкого человека, чтобы предаваться разрушающей душу и разум скорби. Если же в нем и были волшебники, плутавшие в одиноких садах и тропах и лившие горькие слезы утраты о почивших друзьях, то Ровене не было до них никакого дела. Она постаралась напрячь память, но безустанно мчавшие вперед года оттеснили ее от тех детских слез, которые изредка проливала Натали, сокрушаясь над разбитой коленкой или не желающим поддаваться ее тонкому восприятию свитком. Рэйвен же — тут сердце в груди пропустило удар, тяжким камнем повисшим в груди, — была слишком горда и упряма, чтобы позволить пролить себе хоть одну слезинку. Даже ночные кошмары, подстерегающие ее в темной тени уходящего дня, не заставляли девочку испуганно трепыхаться в тисках ужаса и страха. Ровена не помнила ни единой слезинки Рэйвен, а плач Натали был таким далёким и забытым, что не находил в душе Ровены теплого отклика, который родитель чувствовал, наблюдая за страждущим чадом. Алия же, пусть и растягивала подрагивающие губы в вежливой улыбке, нуждалась в ее утешении, но застывшая, покрывшаяся коркой равнодушного льда душа хранительницы испуганно металась в поисках необходимых слов поддержки. Ее ученицы никогда не позволяли себе подобных проявлений эмоций и слабости, но хранительница с облегчением понимала, что вид разбитой обидой правнучки не вызывал в ней равнодушия или же раздражения.       — Пойми, правильно, милая, — осторожно подбирая слова, начала Ровена, чувствуя как хрустит под ногами лед, — дело не в тебе или в ком-то ещё. Дело в волшебниках, что трудятся днем и ночью, чтобы скрытые волшебники, да и все люди в целом, могли спать спокойно. Демоны, приспешники Мордо заставляют десятки людей вновь искать здесь пристанище. Те, кто служил и был предан этому месту вне зависимости от времени года или личных убеждений, разочарованы и разозлены таким пренебрежением.       — Но разве то, что они ищут здесь покоя, — пренебрежение? — Алия удивлённо обернулась к ней, вкладывая хрупкие пальцы в маленькую ладонь волшебницы. — Они доверяют вам ценнейшее, что у них есть — свою жизнь. Зачем же тогда гостеприимно распахивать перед ними двери, чтобы после попрекать, что здесь они нашли временное убежище для своих истерзанных горестями тел и душ?       Ровена пораженно посмотрела на девушку. Неосознанно или намеренно, но она последовала её совету, и, слушая ласковый, вопрошающий голос девушки, волшебнице лично хотелось стать на защиту скрытых волшебников. Но пробужденная вкрадчивым тоном жалость тут же улетучилась, когда Ровена поняла, что прорицательница говорила вполне искреннее. Столь искусная манипуляция была ещё слишком низкой для невинной души.       — Ты права, дитя. Но их беды лишь пылинки в сравнении с тем, что изо дня в день приходится переживать волшебникам, — не успела Ровена договорить, как Алия пораженно подскочила с места, напоминая юную нимфу, разгневанную, но всё же беззащитную. Её глаза сверкнули знакомым Ровене блеском холодной стали, как звезды в морозную ночь.       — Вы живете в этих стенах, но за ними существует опасность не менее важная, чем демоны или тёмные твари. Люди тоже способны творить зло из-за собственной слабости или боли, и кто-то должен их останавливать. Мой папа — полицейский, так же, как и маги Камар-Таджа, он защищает людей, рискуя своей жизнью, — Алия говорила с жаром и пылом, казалось бы, несвойственным такой безмятежной и ласковой душе. — А моя мама — врач. Бывало, что я неделями не видела её: она уходила, я ещё спала; возвращалась — я уже спала. И сколько людей, что, исцелившись, отправились в большой мир помогать слабым так же, как однажды помогли им здесь! — она тяжело выдохнула, словно иссяк весь запас её сил. И теперь Алия с опаской посматривала на Ровену, гадая, не оскорбила ли она её своей неожиданной вспышкой гнева.       — Дитя… ты такое же чудо, как капля неосквернённой росы, которая преломляет в себе и небо, и землю и приносит жизнь туда, где ей было суждено исчезнуть… А мастер Медир, раз он так тревожит тебя, я могу подыскать для тебя другого мастера, — Ровена заправила прядь волос ей за ухо с заботой, которая казалась искренней, но часто ничего не означала, замечая, как призрачная бледность отхлынула от лица девушки и щеки вновь засияли здоровым, персиковым румянцем. — А сейчас ступай с Нинг, она согреет и накормит тебя.       Алия почти встала, чтобы отправиться вместе с послушницей, но, ведомая внутренним чувством, остановилась и вопросительно посмотрела на Ровену, словно уже разгадав её замысел.       — А как же Вы?       — Я сейчас же вернусь к тебе, как только улажу одно дело.       Ровена направилась туда, куда вёл её ветер. Найти Медира в такой час было задачей несложной, и, кажется, сама судьба предначертала эту встречу, когда, спустившись по каменной лестнице вниз, она столкнулась с чародеем. За краткий миг его лицо осунулось, зло заиграли желваки, и весь невыплеснутый гнев сжался в его кулаках. Ровена остановилась и взглядом задержала его. В сравнении с ним она сама была хрупка и изящна, как подснежник, что рос у подножия ребристой горы.       — Добрый вечер, мастер Медир, — он, намеревавшийся пройти мимо, был вынужден задержаться. Медир обернулся к той, кого ненавидел всей душой, из-за кого он оказался опозорен перед своими учениками и мастерами. Ровена холодно встретила его пылающий презрением взгляд и, выжидающе склонив голову набок, вынудила ответить на её приветствие.       — И Вам доброго вечера, мастер Ровена, — сделав короткий жест, Медир намеревался отправиться в свою келью, но возникший фантом прекрасного, как видение, и хрупкого, словно хрусталь, юноши заставил волшебника замереть, будто он наткнулся на каменную стену. Ровена удовлетворенно улыбнулась, расслышав скрывшийся в шуме листвы голос Миктиана.       — Не смей оборачиваться спиной к моей госпоже, пока она с тобой разговаривает, — бесплотный дух всё так же внушал страх каждому, даже тому, кто был незнаком с его истинным демоническим обличьем. Медир повиновался, лишь зная, что в обратном случае его силой принудят сделать желаемое. Таковы были демоны, не слишком ласковы и терпеливы. Ровена медленно и плавно подошла к Медиру, во вкрадчивой грациозности её движений читалась столь же могущественная угроза, что таилась в дикой и необузданной фигуре Медира. Но Ровена едва ли боялась человека, который лишь одной рукой мог свернуть её тонкую шею.       — Если хотите что-то сказать, обойдемся без Ваших слуг, — презрительно выплюнул Медир, с нескрываемым пренебрежением поглядывая в сторону Миктиана. Тот прозрачно улыбнулся, и скрывающееся за горизонтом солнце окрасило его лицо в алый, словно кровь, цвет. Медир огляделся, осознавая, что тишина и уединённость стали ему врагами. Ни единая душа не потревожит их разговор. Ровена взглянула на небо, озаряемое закатными лучами и робко выглядывающими из-за туманных облаков звездами.       — Я не займу так много Вашего времени, мастер Медир, — уверяла его волшебница подкрадываясь всё ближе и ближе. Пальцы ловко играли с веером, но Медир не отрывал взгляда, словно они вот-вот могли сомкнуться на его шее. — Однажды Вы так же, как и многие, пришли сюда безызвестным волшебником, без имени, без рода. Мастер Адэйр пожалел Вас, сделав своим учеником.       — У вас ностальгический вечер? Я прекрасно помню, кто я есть, — угрожающе рыкнул Медир, подступая к волшебнице и застилая от её взгляда небо. Она оказалась в его тени, словно грозно нависающая над ней гора мышц была способна напугать её. В его злобе и ненависти к ней Ровена видела лишь лучшее доказательство своего таланта и могущества.       Холодная улыбка, как молния, засверкала в её глазах. Ноющий рубец всех мужчин — их жалкое прошлое, которое они отчаянно пытаются схоронить за угрозами и высокомерием, но которое так или иначе оставило отпечаток на их надменных лицах. Ровена помнила прошлое каждого её врага, и Медир занимал среди них не последнее место.       — Нет, мастер Медир, я напомню, кто Вы и где Ваше место, — Ровена резким движением захлопнула веер, с удовольствием замечая, как глаза Медира наливаются кровью. Да, его ненависть была к ней велика, непостижима, как небо, и грозилась обрушиться на её голову. Но Ровена знала, во что играла, и ставка была слишком высока, чтобы отступить. Несмотря на презрение, она была способна признавать силу своих врагов, и Медир обладал той мощью, которая была подвластна не каждому волшебнику. Ярость и злость питали его, словно топливо — машину, и Медир, мрачный, как гроза, метался по Камар-Таджу в поисках тех, кто так же был озлоблен на весь мир, как и он сам.       — Кем Вы себя возомнили, мастер Ровена? — Медир понизил голос до угрожающего шёпота, и лицо его недобро потемнело. Ровена заинтересованно склонила голову, чувствуя, что, лишь немного подразнив зверя, побуждала его перегрызть ей горло. — Вы и Ваши шлюхи, которые бродят по Камар-Таджу в поисках тех, к кому бы залезть в портки? Думаете, что каждый будет пресмыкаться перед Вами, как это делает наш малодушный Верховный Чародей? Или думаете, что никто не знает, какая Вы на деле двуличная су… — он закашлялся грубым кашлем, как лай загнавшего дичь охотничьего пса.       — Следи за словами, отребье.       Ровена изогнула губы полумесяцем, когда столь грозный и опасный мужчина рухнул перед ней на колени, точно маленький мальчишка. Она подкралась к нему плавно и медленно, наслаждаясь зрелищем плескавшейся ненависти и убийственной злости в глазах волшебника. Но он покорно стоял на коленях, точно крепкий дуб, не выдержавший майской грозы. Волшебница положила веер на его плечо и слегка надавила острым ребром на загорелую, огрубелую кожу шеи. Медир, даже если ему было больно, не смел пошевелиться. Весь облик Ровены искрился торжеством.       — Думаете, все будут ходить под Вашим каблуком? — презрительно выплюнул Медир, глядя на неё пронзительным, словно клинок, взглядом. Ровена насмешливо улыбнулась и склонилась ниже, чтобы разглядеть каждую заострившуюся от злости черту лица.       — А Вы уже скучаете по каблуку моей ученицы? — лицо Медира окаменело. Ровена расхохоталась, насильно воскрешая унизительные моменты в памяти Медира. Его неподкупная строгость оказалась бесполезной перед заискивающей лестью Эвелин, и он, как всякий мужчина, оказался среди тех, кто пал в ноги её ученице. — Я заставлю Вас думать до конца жизни, что Вы навозный червь, мастер Медир. И Вы будете корчиться под моими ногами до тех пор, пока я не решу раздавить Вас своим каблуком, — она расправила плечи, и на губах блуждала улыбка, полунежная и полужестокая.       Медир не мог пошевелиться, впитав в себя эти ядовитые слова. Ровена посмотрела свысока на волшебника, наслаждаясь унижением.       — Запомните, мастер Медир, на всякую силу найдется сила больше, — она махнула рукой, и железные, невидимые ладони Миктиана, что держали тело Медира в плену, расслабили пальцы, отпуская волшебника из унизительного плена. Напоминая зверя, с которого сняли ошейник, он мог кинуться на неё в любую секунду, но Ровена знала, что преподала ему отличный урок. Урок, который он запомнит на всю жизнь.       Она растворилась в сумерках вечера так же бесшумно, как появилась, даже не догадываясь, какое семя ненависти и ярости обронила в чужой душе.

***

Рэйвен

      Солнце разбудило её, пробираясь сквозь тяжёлую ткань пыльных портьер, утративших былую красоту от зноя, согревая остатками осеннего тепла молодую кожу. Рэйвен повела головой и прищурилась, стараясь уйти от нежеланной ласки, играющей на тонкой корочке молодой ссадины. Точно очутившись под водой, она слышала чужие шаги, видела искажённые усталостью очертания знакомого силуэта, девственно белого, такого знакомого и страстно любимого, но не могла разобрать ни лица, ни голоса, что обратился к ней с ласковой осторожностью.       — Мама…       Лицо незнакомки было скрыто вуалью пёстрых и блёклых бликов. Но на мгновение ей привиделось, что в его неясной глубине она узнала ту, которую обязалась забыть. Рэйвен отпрянула, почувствовав тяжесть тёплой руки на лице, и испуганно распахнула глаза. Видение исчезло, явив её взору лик испуганной, хрупкой девушки, что замерла с рукой Рэйвен на запястье.       — Б… больно, — робко прошептал нежный девичий голос, и Рэйвен ослабила хватку.       Она успела позабыть, когда в последний раз так надолго становилась пленницей сна. У её постели оказалась лишь Кэтрин, что сообщила, как долго она пребывала в беспамятстве. Почти три дня. Рэйвен прикрыла глаза, пытаясь осмыслить случившееся. Уж не дурной ли сон настиг её в плену долгой дрёмы? Коснувшись лица, чтобы убрать мокрые волосы, Рэйвен почувствовала свежие струпья, и взгляд её невольно пал на руки, увенчанные порезами и свежими гематомами. Она поджала губы — нет, точно не сон. Кэтрин глядела на неё с таким сочувствием и нежной добротой, что Рэйвен стало не по себе от столь неподдельной участливости. Она наклонилась к ней, смочила в янтарной воде лоскуты ткани и обернула ими свежие раны. Рэйвен поморщилась, но ничего не сказала — слова благодарности и боли всегда были ей чужды.       — Ты должна поесть, хотя бы немного, — Кэтрин приглашающе раскрыла ладонь. — Я оставила суп у твоей постели. Быть может, ты хочешь травяного отвару?       Рэйвен нашла в себе силы взглянуть в лицо девушки, и сердце её болезненно заныло, когда она заметила, каким измученным и уставшим оно оказалось. Глубокие тени залегли под глазами, впалые щеки обнажили аккуратные скулы, губы ссохлись и покрылись тонкой красноватой корочкой. Она была истомлена ничем иным, как бессонным бдением.       — Ты была здесь все время, пока я спала? — Рэйвен поднялась на локтях, и Кэтрин под тяжестью и силой её голоса невольно зарделась.       — Вы так защищали меня… И мне было очень, очень стыдно. Разве могла я позволить себе оставить вас без ухода? — она нанесла на руки Рэйвен живительные мази. Рэйвен не противилась, только глядела на неё затравленно, словно зверь, которого безуспешно пытались приручить. — Ты, Клэр и Дрейк — вы сильно пострадали в бою, куда больше нас. Луи и Клаус здорово помогли мне, а Стэйн принёс необходимые травы. Мы приготовили целебные отвары и немного еды, чтобы вы могли подкрепиться, когда очнётесь. Но оставлять вас без присмотра было нельзя, иначе мы бы не заметили, если бы вам стало хуже.       Рэйвен отвернулась, чтобы она не видела сверкающую в её глазах печаль. Кэтрин понимающе улыбнулась и налила воды в небольшой деревянный сосуд.       — Мастер ждал твоего пробуждения и велел донести ему, когда это случится, — она сложила у её кровати несколько полотенец и чистую мантию. Откинув одеяло, Рэйвен поняла, что из одежды на ней была лишь длинная ночная туника и бесчисленное множество бинтов. — Сегодня будет Великий Ритуал, и он желает, чтобы мы все присутствовали на нем.       — Что за Ритуал? — она болезненно шикнула, пытаясь подняться с постели. Истерзанные иглами мрака ноги по-прежнему отказывались её слушать. Босых ступней коснулся обжигающе холодный каменный пол, и Рэйвен пожалела, что поторопилась выбраться из тёплой постели. Кэтрин несведуще повела плечами, взяла остатки окровавленной ткани и поспешила удалиться, чтобы Рэйвен могла одеться, не смущаясь её присутствия.       У самой двери она спросила, не нужно ли Рэйвен чего-нибудь ещё, и та отрицательно кивнула, вновь пытаясь подняться с постели. Услышав скрип дверных петель, Рэйвен, сама того не ожидая, вдруг её окликнула.       — Кэтрин, — мягко позвала она, совсем как когда-то звала лишь одного единственного человека на свете. Кэтрин обернулась, поглядела на неё бесконечно преданно и благоговейно. — Спасибо…       Её тронутые румянцем щеки показались Рэйвен чудным проявлением кротости, но сама она не заметила, как такой же жар разлился и на её коже.       Хлопнули тяжёлые двери, подгоняемые прохладным ветром из открытых ставней. Наступила гнетущая тишина, и Рэйвен, опираясь на руки, медленно сделала первый шаг на дрожащих ногах. Она плотно сцепила зубы, убеждая себя, что боль — лишь видение, и пройдёт тем быстрее, чем меньше она будет томиться в сомнениях. Шаг, ещё один, второй. Она вцепилась пальцами в деревянный стол, оставляя ногтями неглубокие белесые полосы. У кромки воды плавало несколько травинок, верно, тех целительных, которые так любит Кэтрин. Первым делом Рэйвен зачерпнула воды в ладони и утолила жажду, сковавшую не только горло, но и тело, а после омыла лицо, чувствуя, как холодные капли стекают под рукава туники на обнажённую кожу, касаются линии волос, вызывая невольную дрожь. Обтёршись полотенцем, она ощутила первый приток сил. Привычные, сосредоточенные движения медленно возвращали её в реальность, одно из звеньев которой она охотно предпочла бы забыть.       «Ты зря покинула постель. Твои раны ещё слишком свежи», — с несвойственной демонам заботой предостерёг её Сейер.       — Если я буду отлёживаться в постели, какой пример я подам остальным? К тому же Мордо лишь желает, чтобы я пришла на сегодняшнее торжество, а это не такая уж непосильная работа, — вопреки скверному аппетиту, Рэйвен решила поесть, чтобы не затягивать процесс выздоровления и не обижать старательную девушку, которая опекала её все время беспамятства и беспомощности.       Суп оказался тёплым и, о Агамотто, она готова была поклясться, что вкуснее не ела никогда и ничего. Возможно, тому виной был трёхдневный голод, а может, она так устала перебиваться скромными яствами, что один лишь запах свежего мяса и овощей был способен подарить ей столько счастья. В Камар-Тадже Ровена заботилась о них, точно мать. Строгая, но заботливая, она следила, чтобы еда на их столе всегда была свежа, сытна и достаточно разнообразна, но даже тогда её сёстры не отказывали себе в удовлетворении маленьких капризов. От воспоминаний о Ровене сердце защемило тоской. Она точно сходила с ума, воображая облик её у своей постели и ненавидя себя за столь неуместную слабость.       «Уверяю, ты ничего не потеряешь, если не пойдёшь туда…» — отозвался Сейер, когда она почти закончила трапезу.       — Откуда тебе знать? — гневно выпалила она, зачерпывая последнюю ложку супа.       «Я не знаю, лишь предостерегаю тебя от истины, которая может быть тебе неприятна».       Она задумчиво поглядела в сторону двери, отделяющей её покои от творившейся в храме суеты. Она так не любила загадки, но демоны то и дело использовали их язык, словно насмехаясь над прямодушием ненавистных им людей. Что имел в виду Сейер, она так и не узнала. Демон исчез из её сознания так же быстро, как и появился, оставив в одиночестве и худшем из своих настроений. Его появление в схватке с Набериусом тоже казалось ей дивным сном, а вот лик Мордо, его сильную руку и властный взгляд она помнила наяву, не сомневаясь в истинности увиденного.       «Странной избирательностью наделена память…» — Рэйвен медленно облачилась в мантию, осторожно, чтобы не открылась ни одна рана, не треснули тонкие корочки, подвязала украшенный рунами пояс на тёмно-зелёном полотне — почти такой же, что был у неё в дни услужения Ровене, только та, девственно белая ткань, ещё долго приходила к Рэйвен во снах. С обувью было сложнее. Наклониться к ногам было пыткой, даже повести тело к возложенной на высокий табурет голени. Она, хмурясь и шипя от боли, кое-как затянула шнурки, ненавидя своё человеческое тело за слабость и хрупкость. После той битвы внутри неё что-то надломилось, но то были не кости и мышцы, а что-то глубинное, затаённое, заложенное самим естеством со времён сотворения мира. И от этого Рэйвен ощущала себя обманутой, но гнала эти мысли, точно навязчивых насекомых, грозясь сжечь их хитиновые тела в голодном пламени.       Спутанные волосы она расчесала тонким гребнем, почти ласково касаясь пальцами коротких, огненных прядей. Слишком коротких, чтобы собрать в пучок. Когда-нибудь она снова отпустит их, чтобы радоваться игре солнечных бликов в пожаре золота и меди. Тогда, когда настанут спокойные дни, когда их изнурительный труд будет закончен. Но сейчас воину не подобает держаться за красоту облика, только за меч, иначе враги с лёгкостью лишат тебя и головы, и чести. Она отсекла их, как только встретила Мордо, увидела решимость и ярость в его взгляде, и ради того, чтобы он поделился с ней этим чувством, была готова вспороть себе глотку. Мордо дал ей смысл, пусть и в чувстве столь дурном и опасном, как месть. Но пока ей было вдоволь и этого.       Рэйвен расправила рукава, и взгляд её случайно пал на медное зеркальце, что покоилось у бадьи. Она долго смотрела на него, точно зачарованная, и нерешительно взялась за узорчатую ручку. Руки предательски дрожали, словно коснулась она рукояти клинка, вознамерившись прервать жизнь невиновного. Рэйвен выдохнула и развернула его к себе зеркальной гладью, всматриваясь в отражение дивных огненных локонов и нежной линии скулы, изгиба тонкого, ровного носа, тёмной густой брови. Этого было достаточно — видеть в отражении лишь половину лица, знать, что другая настолько отвратительна, что не достойна даже её собственного взгляда. Пытаясь быть к себе справедливой, она медленно развернула зеркало так, чтобы лик её полностью отразился в зеркальной глади. Она затаила дыхание, всматриваясь в длинный уродливый шрам, что тянулся от виска едва ли не до уголка губ. Бесконечными мучениями она поплатилась за гордость Ровены, что не желала унижаться пред тем, кто отнял у неё артефакт, способный в мгновение ока исцелить её лицо. А Верховный Чародей, такой высокомерный и тщеславный, безразличный к чужим страданиям наглец, даже в мыслях не снизошёл до того, чтобы избавить её от горя. Лишь чудом лекари Камар-Таджа сохранили ей зрение и ту часть лица, что носила на себе следы гнева Миктиана.       «Но не красоту», — Рэйвен поджала губы, чувствуя, как гнев внутри обращается кипящей лавой. Тонкие пальцы до хруста сжались вокруг медной ручки, и чародейка с силой ударила зеркальной гладью об один из углов стола. Хрустальный звон на миг оглушил, и сотни осколков, точно насмехаясь, продолжали отражать в себе её изувеченное лицо. Рэйвен чертыхнулась, слушая, как хрустят под ногами плоды её гнева, и в безмолвном исступлении последовала к двери.       Вопреки её ожиданиям, в коридоре было тихо. Чужие голоса она слышала где-то в стороне просторного холла и с радостью осознала, что имеет все шансы не пересечься ни с кем. Миновав несколько келий, она увидела узкую щель приоткрытой двери и, руководствуясь исключительно совестью, поторопилась коснуться ручки, чтобы её затворить. Порывистые движения и упрямое роптание невольно заставили её заглянуть внутрь, и среди нескольких слоёв ткани она различила светлую макушку Клэр. Точно неведомое чутье подсказало ей, и Клэр обернулась, встречаясь со строгими глазами Рэйвен. Вымученная улыбка тронула её губы, заставив Рэйвен нахмуриться. Она не забыла отчаянных стараний Клэр спасти её от гнева Набериуса, но, чем они были продиктованы, Рэйвен не знала.       — Кажется, Китти забыла закрыть дверь, когда уходила. Исправь её ошибку, будь так любезна, — она отвернулась и продолжила бесплотные попытки одеться. Лишь приглядевшись, Рэйвен заметила, что вся рука и торс Клэр были стянуты той самой плотной тканью, что покоилась и на её теле.       Она уверенно вошла в комнату под изумлённым взглядом Клэр и захлопнула дверь, пока их беседа не привлекла внимание посторонних.       — Ты, похоже, не в лучшей форме, — Клэр в ответ устало выдохнула и согласно повела плечами. Рэйвен показалось, что вопрос её прозвучал нелепо. — Тебе нужна помощь?       Клэр застыла, растерявшись, и всё силилась подобрать нужные слова, нервно облизывая губы и поглядывая на неё с недоверием. Не дождавшись ответа, Рэйвен решила за них обеих и помогла напряжённой недоверием Клэр вначале с одной рукой, а после со второй, оставив напоследок кожаный пояс, что стягивал на талии грубую ткань. Клэр болезненно шикнула, когда Рэйвен потянула слишком сильно, и она ослабила ремешок, стараясь более не причинять ей неудобств.       — Сильные у тебя руки, Рэйви, — без привычной колкости подметила Клэр, перебирая в пальцах зубцы гребня. Рэйвен ответила ей грустной улыбкой — руки и впрямь у неё были совсем не девичьи, поджарые, но искусные во всяком начинании. Сама она никогда не казалась себе красавицей. Высокая, с небольшой грудью и узкими бёдрами, но всё же она легко влюбляла в себя мужчин, а тех, что влюбить не могла, подчиняла своей воле силой. Внезапно она вновь увидела своё отражение в настенном зеркале. Чтобы не смотреть на лицо, истерзанное ненавистью и гневом Миктиана, Рэйвен любовалась миловидным обликом молодой чародейки: дивные светлые волосы, ровные, сверкающие, точно лезвие клинка, и тёмно-карие глаза — родовые черты семьи Морриган, известной среди чародеев искусством укрощения банши — светлая кожа, величественный взгляд, капризный изгиб губ — чем тебе не ученица Ровены? Порой Рэйвен казалось, что в рядах учеников Верховного Чародея Клэр просто заблудилась, однако же среди них всех, царственных и гордых, как на подбор, Клэр была бы безликой, до смешного «своей», пусть и обладала лицом, что свело бы с ума не одного мужчину.       — Давно ты очнулась? — украдкой спросила Рэйвен, забирая из рук девушки гребень. Клэр задумчиво приложила руки к подбородку.       — Ещё ночью. Клаус проследил, чтобы я поела, Кэтрин помогла омыться, перевязала раны, и вот, — она кивнула на постель, обложенную свитками и мануалами, и Рэйвен заметила среди них и открытую шкатулку, с которой Клэр прежде никогда не расставалась. Для себя она отметила также, что прежде не замечала Клэр за чтением. Похоже, их общий провал по-настоящему её устыдил, заставив прибегнуть к помощи новых знаний. — Луи сказал, что наш грубый друг до сих пор не очнулся.       Рэйвен понимающе кивнула. В конце концов, Дрейк получил ранение куда серьёзнее их, и на восстановление сил ему наверняка понадобится намного больше времени. Единственным, что волновало Рэйвен сейчас, было принятое мастером решение. Как он поступил с тем, кто едва не погубил его верных последователей, что преданно охраняли путь в его обитель? И как… поступила бы Ровена?       Девушка прикусила язык, силясь избавить себя от неуместных сомнений, и вновь обратила взгляд к деревянной шкатулке, украшенной тончайшей резьбой, норовя отвлечь внимание на безобидную мелочь.       — Всегда было любопытно, что ты хранишь в ней, — Рэйвен собрала густые волосы Клэр в высокий хвост и завязала гибкой тесьмой.       Клэр медленно поднялась и поднесла Рэйвен шкатулку, жестом предлагая взять в руки и рассмотреть. Она заглянула внутрь, но увидела лишь длинные лоскуты пергамента, исписанные старинными символами и знаками. О подобной магии она слышала лишь от Ровены и мастера Фрэнка, но даже сквозь время помнила о поведанном ей таинстве укротителей банши.       «Банши… духи смерти, что способны разменивать жизни, точно монеты. Ходит молва, что члены семьи Морриган умеют подчинять своей воле древних духов одним только желанием и силой письмён, — говорил тогда мастер Фрэнк, когда она совсем ещё девочкой изредка забиралась к нему на колени с увесистым томом в руках, показывая пальцами на слова, значения которых не знала в силу возраста и малого опыта. — Но духи — рабы демонов, Рэйвен, самые низшие тёмные существа, что ведомы слабостью и ненавистью как к обидчикам, так и к благодетелям…»       — Что ж, теперь мне ясно… — Клэр пытливо склонила голову набок, безмолвно призывая Рэйвен к ответу. Она захлопнула шкатулку и отставила на стол. — Почему ты не использовала её в бою. Банши — младшие духи смерти, едва ли твои приказы возымели бы верх над их природой, когда они увидели бы Набериуса.       — Матушка уверяла меня, что банши — лучшие из возможных слуг, — они отнимали жизнь у её врагов и даровали бесконечную молодость своей госпоже. Помню, в детстве, когда мне было десять, она позвала меня в гостиную и показала наше наследие: приказала банши забрать жизнь у предавшей её слуги, что вознамерилась похитить матушкины драгоценности, — выражение истинного ужаса проступило на лице Клэр холодным потом, и она устало прикрыла глаза. — Это было величественно и гордо, но очень… очень жутко. Да, но… разве может быть верным тот, кого принудили силой? — Рэйвен отрицательно кивнула. — Вот и я так думаю. Одна сила не годится для любой битвы — так Стрэндж говорил, и это, пожалуй, единственный из его уроков, который я без зазрения совести могу назвать достойным.       Какое-то время они молчали, наблюдая за тенями мыслей на лицах друг друга. Ни колких слов, ни пылких речей, что ещё неделей ранее, точно пламя, обжигали их языки и души. Язык им сковало общее бремя былой отвергнутой верности. Рэйвен не решалась искать ответы в мыслях Клэр отчасти потому, что её выдавали глаза, отражающие весь ужас метаний, который Рэйвен испытывала каждый раз, вспоминая хрупкую и величественную женщину, некогда приютившую её, как дочь; отчасти, ибо попасть в её мысли было не так уж просто. Они обе ощущали неловкость ситуации: беззаботность и легкомыслие Клэр и строгая категоричность Рэйвен — все лучшие черты их дурных нравов оказались бессильны пред неизбывной тоской, которую каждая отчаянно скрывала.       Мерный стук вырвал их из плена смятения, и Клэр, прочистив горло, пригласила гостя войти. На пороге стоял Стэйн, всё такой же сдержанный и немного уставший. Заметив в келье Клэр Рэйвен, он позволил себе толику изумления, но тут же его лицо вновь стало холоднее зимних ветров.       — Мастер велел явиться в святилище, — тоном ровным и бесстрастным уведомил их он. — Всё готово.       Рэйвен растерялась, впервые за всё время пребывания с Мордо ощутив странное чувство затаённой тревоги. Она точно знала, что не хотела идти, предпочла бы сейчас оказаться где угодно, но только не рядом с ним. Во всём она винила посеявшего в её душе смятение Сейера. Рэйвен спросила себя, по-прежнему ли она любила Мордо. По-прежнему ли она была готова отдать жизнь за него? По-прежнему ли разделяла его убеждения и верила в его идеалы, в истину, что он нёс, вопреки навязанной Камар-Таджем лжи? И сознание ответило утвердительно.       «Тогда что за глупости посещают твою голову?» — тоном гневным и осуждающим отругала себя она.       «Ты должна остаться…»       Она не знала точно, принадлежал ли внутренний зов Сейеру, или то был собственный, сокровенный напев, что пытался предостеречь её от чего-то плохого. Где-то позади звонким голосом Клэр расспрашивала Стэйна о ритуале. Рэйвен не слышала ничего, кроме гнетущих мыслей, сковавших слух, как удавка стягивает горло. Стэйн отвечал нехотя, словно стыдясь, что не знал столь сильно ею желаемого. Они шли в тишине какое-то время. Пока деревянные и бамбуковые убранства не сменились холодным мраком каменных сводов и арок. Здесь. В этой комнате они дали бой Набериусу, чью истерзанную гневом Мордо сущность уже наверняка доедают падальщики в преисподней. Эта мысль её порадовала, разливая по телу мстительное, торжествующее тепло. Справедливое наказание за их страдания — вот лучшая награда для неё.       — Наденьте это, — двери, ведущие в святилище отворились, и между двух металлических плит появилась Кэтрин в сопровождении Луи и Клауса. Они были облачены в тёмно-зелёные ритуальные мантии из шахтуша*, непривычно простые, лишённые вышивки и узоров, подобно другим убранствам чародеев. На плечах их лежали спущенные капюшоны с перевязью из крупных деревянных бусин, высеченных из яшмы и можжевельника. Омрачённый вид Луи свидетельствовал о том, что болтливый товарищ Стэйна не упускал малейшей возможности отпустить несколько глумливых шуток над постигшим их поражением. Рэйвен зло сцепила зубы. Рядом с ней он подобного позволить не посмеет.       — Из какого пыльного сундука вы это достали? — Клэр несколько раз встряхнула мантию, прежде чем надеть с видом измученным и брезгливым. — Пахнет старостью и мышиной мочой. Мы точно должны надевать подобное?       Несколько притаившихся в тени фигур бросили на Клэр осуждающие её вольность взгляды. Некоторую дерзость её поведения они могли счесть оскорбительной и не применули бы доложить о ней мастеру. Рэйвен стало неспокойно от мысли, что ей вновь придётся нести ответственность за выходки той, кто имела абсолютно уникальную предрасположенность придавать пламени её терпение.       — Эту мантию ткали древние чародеи храма, в котором мы нашли приют. Пока не были уничтожены Камар-Таджем, — Стэйн затянул тесьму так туго, что последние слова прозвучали сдавленно, голосом умирающего от удушья человека. — Не пристало никому из нас осквернять обитель тех, кто некогда возвёл стены, в которых мы нашли приют.       Рэйвен была с ним согласна, пусть один лишь вид уродливых каменных ступеней, день и ночь влажных от постоянной сырости, вызывал в ней отвращение. Ей куда больше по нраву были широкие коридоры из бамбука и просторный холл с деревянными половицами из сосен, что до сих пор хранили невероятный аромат вечнозелёных елей.       Некоторое время её спутники продолжали свой спор о ритуальном одеянии, пока к ним не спустился один из мастеров, что готовили святилище к ритуалу. Сухой, скрюченный старец, служивший здесь смотрителем до прихода мастера, теперь стал одним из его доверенных лиц, что следил за благосостоянием храма и его обитателей. Голосом низким и тихим он велел им соблюдать почтительную тишину и уважать покой мастера Мордо, что как раз готовился к ритуалу. Поспешив извиниться за дерзость товарищей, Рэйвен получила снисходительный кивок старика и немое приглашение, дозволяющие им последовать в святилище.       Но до святилища было далеко. Место, куда они попали, был лабиринт из коридоров, что ещё хранили остатки дерева на половицах и стропилах крыши. Потолок почернел от гнили и мха, тут и там из него торчали пучки старой соломы, тростника и пожухлых листьев, оголяя небо, тёмно-золотое к западу и пурпурное к востоку. Это место умирало, медленно тлело без заботливых обитателей, что прежде поддерживали в нём жизнь и благополучие. Такие огромные… доселе она была уверена, что за ними таится вход в святилище, но она ошибалась. Смотритель вёл их уверенно и быстро, и Рэйвен засомневалась, что без его помощи смогла бы отыскать дорогу обратно в каменный холл, отмеченный следами их жестокой схватки с Набериусом.       Наконец они вышли в комнату, идеально круглую, с высоким куполом, исписанным дивными сюжетами минувших сражений демонов и чародеев. Двенадцать сводчатых колонн поддерживали каменный купол, а между ними у покрытых зеленью пробивающегося мха стен сидели изваяния усопших, припав спиной к склепам, хранившим их смертные останки. Высеченные из камня лица были хмурыми и тревожными, и в каждом изгибе породы Рэйвен могла считать несметную, безбрежную мудрость, дарованную годами и упорством. Поговаривали, что исстари чародеев хоронили в той обители, где они вершили таинства: так они выражали глубочайшее признание и верность месту, что даровало им силу и власть. Плоть, пусть и мёртвая, была пропитана колдовством, таинствами знаний, некогда полученными мудрецами при жизни. Они сидели здесь и после смерти, охраняя стены, давно уже разорённые и покинутые, продолжая вливать силы в каждый камень, сточенный дождевой водой, что стекала с прохудившихся крыш. У этого места была особая аура. И Рэйвен чувствовала, что Мордо неспроста выбрал именно его их временным убежищем. Здесь она ощущала себя необычайно могущественной. Даже тогда, когда боль и слабость пронзали её тело клинком, а внутри пылал благодатный огонь неведомого, первозданного могущества.       И снова дверь, больше и шире, с вращающимися кольцами-замками, ключ от которых могли подобрать лишь избранные мастером единицы. Старец остановился у двери, хлопнул в ладони, и свечи на узорной люстре вспыхнули, озаряя зал мягким оранжевым светом. Рэйвен смотрела, как плясали кривые тени на изумлённых лицах спутников, невольно сокрушаясь, что и сама сейчас наверняка походит на несмышлёное дитя. Она сделала шаг навстречу неизведанному, не сразу заметив, как опало наземь тело Стэйна. Оголённые ладони соприкоснулись с камнем, эхо хлопка поймали стены и унесли куда-то вдаль бесконечных коридоров. Рэйвен наблюдала, как сильно сжимались его челюсти, как закатывались глаза, обнажая белоснежные белки, как сжимались пальцы и короткие ногти глубоко впивались в плоть, как сдавленные стоны вырывались из его губ, подрагивающих, словно у замёрзшего.       — Что такое, Стэйн? Тебе плохо? — Кэтрин бросилась к нему первой; Клаус успел поймать только воздух, когда юная чародейка уже укладывала голову Стэйна к себе на колени. Судороги так сильно сковали его тело, что он мог лишь невнятно шипеть и бормотать, оставляя всех в молчаливом неведении. — Пожалуйста, позовите лекарей!       — Не стоит так кричать, — Клэр склонилась над ними обоими, пристально изучая охватившее Стэйна беспамятство. — Лекари ему не помогут, никто из нас не поможет. Мы можем только не мешать, пока не уйдёт видение…       Рэйвен нахмурилась. Видения и раньше давались ему нелегко, но нынешнее больше походило на припадок. Как же сильно отнятый силой дар не желал служить новому владельцу, противясь и истязая его всё новой и новой болью.       «Если ему удастся укротить полученный дар, это будет большим везением», — подумала она, присаживаясь подле растерянной Кэтрин, чтобы убедиться, что жизни Стэйна ничего не грозит. Клаус и Луи вкрадчиво обсуждали случившееся с опасением, что смели выражать лишь во время отсутствия мастера. Рэйвен понимала их. Её и саму беспокоило состояние Стэйна и его попытки обуздать новую силу. Чары ужасно жестки, они обладают избирательностью и памятью. Чтобы взять их силой, нужна огромная воля и чистый разум, свободный от гнёта совести и сомнений. Вот почему Мордо так легко удавалось вершить почти невозможное. Он не стыдился. Не сомневался. Рэйвен почувствовала, что всё её нутро вновь заполнили безграничная гордость и преданность.       — С… — со змеиным шипением выдохнул Стэйн. Рэйвен наклонилась ниже, обращаясь вслух, чтобы разобрать его бессвязное бормотание. Белки его глаз всё ещё ужасали, заставляя кровь в венах обратиться в лёд. — С… сфера. Он ищет… Верховный ищет Сферу Агамотто.       — Сфера? — Клэр недоверчиво вскинула брови. — Что за глупости. Это сказка. Её ведь не существует.       — Судьба улыбнулась бы нам, будь это так, но полагаться на неё мы не можем. Если Верховный Чародей и впрямь ищет Сферу Агамотто, наш замысел в большой опасности, — Рэйвен встала, задумчиво прикладывая тыльную сторону ладони к подбородку. Стэйн притих; Кэтрин заботливо гладила его по щеке, пытаясь привести в чувства. Слова Клэр не убедили её, что помочь ему не удастся никому из них. Её неравнодушие вызывало в Рэйвен противоречивые чувства. С одной стороны, она считала его очаровательным проявлением её безграничной доброты, свойственной далеко не каждому человеку, с другой же — слабостью, губительной наиболее для них, избравших путь, не терпящий малодушия.       Спустя долгие минуты тревожного ропота Стэйн открыл глаза, не сразу осознав, что получил от судьбы снисходительный жест доброй воли. Клаус и Луи подняли его на ноги, растерянного и недоуменного, а Кэтрин так сильно сжимала его пальцы в своих, что они остерегающе захрустели.       — Что произошло? — он безуспешно массировал виски, стараясь прийти в чувства. Рэйвен была обыденно строга и прямолинейна.       — У тебя было видение, — холодно выпалила она, наблюдая, как в печальных глазах Стэйна зарождается беспокойство и изумление. — Полагаю, мастеру стоит узнать о нем, как только закончится ритуал.       — Но сперва вам всем стоит его посетить.       Как один, они обернулись, встречаясь с быстрыми глазами старика. Линии морщин, разрезающие кожу под глазами, свидетельствовали о недовольстве, что он испытывал. С досадой Рэйвен поняла, что видение Стэйна их задержало, и с горьким сожалением приняла нежелание старика тратить на них своё время. В конце концов, кем они были для него? Детьми, что заплутали у ног наставника, несущего в мир совершенно безумную идею. От них не ждали побед, но строго судили за поражение, подобные ему — тому, кто уже позабыл, как некогда сам был молод и неопытен. Но Рэйвен не собиралась мириться с этими надменными, горделивыми взглядами. Мордо выбрал её своей старшей ученицей, он доверял ей не меньше, чем этим воняющим мочой старикам, таким же древним, как и стены, что они стерегли, точно псы. Она не та девочка, которая готова была на всё, только бы угодить Ровене. Она — Старшая Ученица нового Верховного Чародея, хранительница Камня Огня, наследница древней крови; у неё есть цель и решимости не меньше, чем у других последовавших за мастером сторонников. Высокомерия с высоты возраста она не потерпит, но не падёт так низко, чтобы отвечать дерзостью на презрение.       Прикусив язык и укротив ярость, она повела спутников за собой, а сама последовала за провожатым, недовольно поджавшим губы, точно остерегаясь, что из них сорвётся капля яда. Она набросила на голову капюшон, увидев, что так поступил старик, едва их ноги ступили за порог святилища. Остальные последовали её примеру. Она шла вровень со Стэйном, но не видела его лица. Вне сомнений, оно было таким же бледным и измученным, как и после других внезапных видений. Сфера Агамотто… Как и Клэр, она считала её мифом с тех самых пор, как услышала рассказ Мастера Фрэнка об утерянных сокровищах могущественных чародеев. Многие писали, что она бесследно исчезла, но Рэйвен отчего-то была уверена, что её никогда и не существовало, либо её уничтожили сразу после смерти создателя, чтобы избавить других чародеев от столь сладкого, манящего соблазна могущества. Подобная вещь могла вверить изрядную долю власти в руки врагов. Едва ли прагматичный мастер Агамотто решился бы испытывать судьбу. Но если Верховный Чародей занят её поисками, это дурной знак. Если существует малейшая вероятность, что сфера может попасть в его руки, никакие сокрывающие чары не способны будут схоронить их от её всевидящего взора. Мастер непременно должен узнать о видении Стэйна, как только закончится ритуал, она отведёт юного чародея в его келью и расскажет обо всех своих опасениях. Один лишь он знает, как мыслит Верховный Чародей, знает о его силе и слабостях, способен бросить ему вызов и победить, в очередной раз доказав миру силу своих убеждений.       Оказавшись внутри, она взялась искать Мордо, но среди безликих облачений жрецов не могла различить даже тех многих учеников, которых знала. Завидев её, они уступали ей дорогу к алтарю. Кто-то с благоговейным трепетом, кто-то из осмотрительности, кто-то нехотя. Рэйвен видела лишь, как возникали и исчезали вереницы лиц, искажённых той или иной эмоцией, но ей не было дела ни до трусов, ни до подхалимов. На каменном возвышении стояли несколько старших мастеров, немногих доверенных, что последовали за Мордо. Они были ей не знакомы, а значит не стены Камар-Таджа покинула их преданность. А в тени, у ног одного из сидящих хранителей склепа, она узрела Набериуса. Пламя, что зажглось в её глазах, приковало его внимание к ней. Нутро его почуяло сородича, что томился в ней, но не гнев Сейера пылал сейчас в её сердце. Она смотрела на того, кто был повинен в увечьях её и её товарищей, и никак не могла взять в толк, что это безжалостное, жестокое существо позабыло на Великом Ритуале. Он не был похож на пленника, скорее на важного гостя, что смотрел на других с высоты всего своего насмешливого высокомерия. Рэйвен почувствовала, что теряет здравый смысл и самообладание. Пальцы обожгло огнём, под плотно стянутой тканью заныл каждый рубец, каждая свежая рана. Она ощущала взволнованное дыхание Кэтрин над ухом и все больше терялась в догадках: что забыл он среди тех, кого пришёл погубить?       — Это ведь не Набериус? Рэйвен, скажи мне, что это не он, — её испуганное бормотание невыносимо злило, как и чувство беспомощности. Она ощущала себя дурой, доверчивой и обманутой девкой, что была готова умереть за человека, что так легко побратался с её обидчиком.       — Мастер знает, что делает, — тоном ровным и непоколебимым. Кэтрин видела её затылок и не могла заметить, с каким трудом дались ей эти слова сквозь плотно сомкнутые губы. Она уже успела позабыть, как сильно ненавидит демонов… — От нас он просит только повиновения. Уверена, позже он даст нам ответы.       Кэтрин схватилась пальцами за ткань её одеяния, и Рэйвен стало дурно. Она ощущала ответственность за её страх и тревогу, как всякий старший ученик за боль младших товарищей. Набериус смотрел на неё, и на губах его медленно расцветала улыбка, такая опасная, голодная, неестественно широкая для людских губ.       «Покинь это место, Рэйвен, тебе не следует здесь быть…» — голос Сейера воззвал к ней изнутри. Прежде огненный демон никогда не был так участлив, и его попечение стало ещё одним поводом для разгорающегося на углях обиды сомнения.       Она хотела ответить, но на помосте появился Мордо. Внимание Набериуса обратилось к нему, как и всех, кто присутствовал в святилище, таком людной и тёмном, что Рэйвен не могла вдоволь осмотреться. Свечи горели лишь вокруг солеи и на алтаре, остальная же часть святилища оставалась во мраке. Последователи встретили Мордо бурно, с возгласами восхищения и клятвами преданности, с просьбами, обещаниями и благодарностями.       «Так встречают мессию», — эта мысль возникла быстро и также быстро исчезла, оставив после себя странное послевкусие в сознании.       Мордо поднял руку, и святилище наполнилось тишиной. Молчали даже стены, не смея красть эхо стихших голосов.       — Мы долгое время томимся в изгнании, пока наши враги несут в мир ложные истины, позволяя людям всё больше и больше проникать в наш мир, становиться его частью, черпать воду из священного колодца знаний, который мы усердно наполняем вот уже десятки столетий. Они приходят, а мы встречаем их, как добрых друзей, обучаем, заботимся, дарим новые смыслы. И как они нам платят? — Мордо остановился у помоста и одолел одну ступень. Десятки рук тянулись к нему из темноты, норовя коснуться хотя бы воздуха подле их светоча. — Добр ли тот гость, что пользуясь добротой хозяина, ворует со стола его хлеб, прежде чем покинуть услужливо принявший его дом?       Толпа восстала.       — Нет! — одним голосом отозвались собравшиеся чародеи.       — Воры!       — Лжецы!       Мордо прикрыл глаза и улыбнулся. В расшитой золотом мантии он выглядел невыносимо величественно. Рэйвен не могла отвести глаз от его гибкой, грациозной фигуры, облачённой в глубокую зелень одеяний. Казалось, созерцанием она могла его оскорбить, и, стоило ей поддаться соблазну посмотреть на него чуть дольше положенного, глаза её сгорят, поражённые этим божественным обликом. Гневные выкрики возбуждённой толпы меркли в сравнении с его голосом, глубоким, властным, грудным. Рядом с ним она была бессильна и беспомощна, точно дитя, готовое внимать чужой воле.       Но ликование чародеев было недолгим. Лицо Мордо перестало выражать упоение, строгие линии изрезали его, точно следы от клинка, и, стоило ему выпрямиться, голоса ушли, уступая место единственному.       — Ваше согласие мне приятно, как и присутствие здесь. Когда мы победим, имена собравшихся здесь будут написаны в летописях кровью наших врагов, будущие чародеи будут учить их, как мантры, как некогда мы учили имена последователей мастера Агамотто. Как и вы, я возмущён бездействием Камар-Таджа. Все те годы, что я провёл в его стенах, я был уверен, что мы совершаем благие дела, заботимся о мире, пока люди в погоне за властью и могуществом норовят уничтожить его распрями, голодом и войнами, а после приходят к нам за исцелением души и тела, зализывать раны перед очередной прихотью. Они порочат себя, испытывают, гневят судьбу, играя с жизнью и смертью, а после жаждут получить прощение, исцеление, черпать силу, которую мы получаем посредством огромных трудов и испытаний, отнюдь несвязанных со слабостями человеческой души. Они используют чары во благо себе, не стремясь жертвовать ничего взамен, не ощущая ни мук совести, ни уроков, полученных от судьбы, — какое-то время он молчал, и никто не смел прервать его раздумья ни вопросом, ни упрёком, ни согласием. — Но вины людей в том столько же, сколько и наших братьев-чародеев. Свои истины они строили на лжи. Древняя — наш мастер, наше божество — убеждала нас в опасности магии Тёмного Измерения, а сама черпала её, чтобы жизнь не покидала её тело. Тысячи лет назад у чародеев была возможность изгнать демонов из чертогов нашего мира, но они пленили их, чтобы пользоваться их силой в угоду себе, чтобы на крови и пепле разорённых орденов построить оплот тщеславия и высокомерия. Известно ли вам, как сгинуло место, ставшее для нас домом на эти несколько лет? — среди толпы разошлась молва, но Рэйвен не могла различить ничего из их приглушённого бормотания. — Орден «Чёрных Знамён» славился своим могуществом среди чародеев, но не был согласен с убеждениями о запретности некоторых таинств. Здесь знания принадлежит всем, у кого хватало упорства и смелости ими овладеть. С помощью магии Тёмного измерения они возвели это место, некогда прекрасное и величественное, и долгие годы поддерживали его процветание, прежде чем праведники Камар-Таджа предали его огню за использование силы, которой не брезговали сами в тайне от учеников, коих обучали совершенно иному. Мы были последователями клеветы, что зародилась в тот самый день, когда грань между нашим миром и миром тьмы была столь тонка, что тени тогда считались слугами света. И мы должны были нести эту клевету в сердцах своих учеников во имя великого замысла Верховных Чародеев, — озвученный Мордо титул Стивена Стрэнджа вызвал у собравшихся смех. Он впервые говорил о старом друге столь пренебрежительным тоном. Высокомерие его тона показалось Рэйвен непривычным и опрометчивым. О врагах так стоит говорить исключительно после их поражения. — Но у меня тоже есть замысел. И он свершится, и тот день летописцы именуют торжеством справедливости.       Рэйвен показалось, что толпа разорвёт Мордо, когда он оставил позади себя последнюю ступень. Но они не смели прикоснуться к нему сильнее дозволенного. Страх и безропотное уважение сковывали их мышцы, стоило пальцам коснуться его одежд. Они смотрели на него с обожанием и поддерживали каждое громкое слово, когда он им позволял. Удивительно, но они знали, когда он желает слышать их, а когда нуждается в тишине. Мордо был превосходным златоустом, у него был прирождённый талант вести за собой людей. Она и сама не заметила, как оказалась к нему так близко, что могла погладить рукой его рунный пояс.       — Сегодня я покажу вам, что истинная сила принадлежит вам столь же, сколь и Камар-Таджу. Сегодня я разрушу стену лжи, искусно возводимую тысячелетиями на костях павших во имя правды.       Он развернулся так резко, что Рэйвен ощутила холодок от ветра, поднятого его одеянием. В несколько шагов Мордо оказался на помосте, и навстречу ему выступили жрецы. Один из них держал серебряную чашу, а другой малахитовую шкатулку. Мордо кивнул сторожившим вход чародеям, и они отворили дверь, изнутри лишённую замка-загадки. Толпа расступилась по обе стороны от пути к помосту, когда в дверь вошли двое высоких мужчин в ритуальном одеянии. Лица их и движения скрывал мрак, и только около ступеней, когда свет от свечей солеи коснулся зелёных облачений, Рэйвен увидела, что под руки они вели сопротивляющегося юношу. Отсветы пламени танцевали на его бледном лице, покрытом потом и пылью. На нем был бесформенный, тёмно-красный балахон, скрывающий наготу. Рэйвен узнала тёмную макушку и мягкий баритон, сменяющийся почти девичьим криком, когда против воли его поволокли к алтарю. Толпа чародеев глумилась над ним, улюлюкала и не преминула отпустить несколько ударов по худой мальчишеской спине.       «Ты порадуешься тем, кто ведёт тебя к алтарю, когда поймёшь, что лишь они стоят между тобой и озверевшей толпой, что желает тебя разорвать, — с досадой она наблюдала за шествием безвредного юноши, мальчишки, возможно, сверстника Кэтрин и Стэйна, и всё думала, что сделают с ним, останется ли он жив после окончания обряда. — Однако же много ли радости приносит неизвестность? Если он обречён на гибель, сильно ли порадуют его минуты отстроченной смерти?»       Чародеи довели пленника до помоста, когда ему по невнимательности зазевавшегося чародея вдруг удалось освободить руку и схватиться за мантию Кэтрин.       — Помогите, прошу, помогите, я не хочу умирать…       Юная чародейка вскрикнула, когда взор испуганных сизых глаз с мольбой вонзился в неё, словно стрелы. Кэтрин прикрыла рот руками, едва сдерживая слёзы, не решаясь двинуться или отвергнуть его унизительные мольбы. Чародеи надсмотрщики силились его оттащить, но тщетно. Силы в этих худых, измождённых руках ещё было вдоволь, и цеплялся ими он сейчас не за мантию Кэтрин, а за собственную жизнь. Страх пред чем-то ужасным и неотвратимым вливал силы в утомлённую, измученную голодом и жаждой плоть.       — Убери от неё руки, ничтожество, — обезумевший от гнева Стэйн едва не оторвал руку несчастному под одобрительный гул наблюдающих. Чародеи скандировали ему и призывали убить наглеца, и Стэйн, отрезвлённый их ужасными просьбами исподлобья поглядел на Мордо. Тот ответил быстрым, отрицательным кивком, и Стэйн скрылся среди безликих одеяний пришедших, крепко сжимая руку Кэтрин.       Его толкали в спину, резко и безжалостно, как на убой обычно загоняют скот. У солеи его ударили по ногам, заставив преклонить колени пред мастером. Мордо снисходительно улыбался, глядя на дрожащего юнца с примесью отвращения и насмешливой жалости. Мальчишка плакал, и его стенания заставляли сердце Рэйвен разрываться от боли и непрошенного сочувствия. Мордо был нем к его мольбам, он слушал только один голос, и голос этот звучал в его собственном сознании. Четверо жрецов появились из темноты каменного алтаря и увлекли мальчишку за собой.       — Молю, господин, пощадите! Я… я не сделал ничего плохого… Клянусь, я никому не скажу, о том, что видел, я уеду, сбегу, я сделаю всё, что хотите, только прошу, пощадите!       Его крики заглушал металлический звон оков, что расправляли чародеи надсмотрщики, пока жрецы держали руки и ноги пленника. Мордо обошёл его по кругу, поглаживая ладонью плиту из гладкого чёрного камня.       — Как твоё имя? — ласково, почти по-отечески спросил Мордо, убирая с лица влажные тёмные пряди.       — Н… Ноа, — ему едва далось собственное имя. Виной тому был страх или усталость, Рэйвен не знала, но внутри неё разрасталась липкая, горькая дурнота.       — Ноа, Ноа, — словно смакуя имя пленника, повторил Мордо. — Что ж, мы не забудем твоей жертвы, Ноа, — в один момент его приковали к плите кольцами, столь широкими, что они легко скрыли выступающие на голени и запястьях косточки.       — Нет! Нет, прошу, не надо!       Мордо похлопал его по щеке и подозвал жрецов, что держали шкатулку и кубок. Толпа замерла в ожидании. Было так тихо, так невыносимо тихо, что Рэйвен отчётливо слышала стук сердца в ушах, заглушающий вновь разразившиеся стенания. Мордо досадливо покачал головой, и точно из тени появился Набериус, хватая стонущего мальчишку за горло.       — Я не могу слушать этот поросячий визг. Тебе ведь не нужен его голос? — хищно улыбнувшись, он обнажил ряд белоснежных зубов. Одобрительный ответ Мордо пришёлся Набериусу по нраву. Одной рукой он вогнал пальцы по обе стороны от плотно сжатых челюстей, и, когда пальцы другой скользнули между невольно раскрытых губ, Рэйвен отвернулась, не в силах наблюдать за происходящим.       Она не видела творящегося ужаса, но слышала гортанные крики и душераздирающие стоны, влажные рывки и звук отрывающейся плоти, а после мокрый, задыхающийся кашель. Так обычно кашлял ребёнок, что, болтая, мог подавиться водой. Она вдыхала и выдыхала, слушая крики одобрения опьянённых пылкой речью и зрелищем чародеев. Она знала, что должна была смотреть, что отвернувшись, выказала неуважение и слабость, а слабость — смерть уважению. Превозмогая отвращение и трепещущее глубоко внутри сострадание, она обернулась, встречая взглядом пожирающего сочащуюся кровью плоть Набериуса. В глазах её начало темнеть, а каменный пол казался предательски неустойчивым. Кэтрин рядом с ней вывернуло, и только воспоминания уже пережитого ужаса не позволили Рэйвен поддаться позывам тошноты.       Она не могла подолгу отвлекаться на сочувствие. Если Мордо заметит метание в её взгляде, у него могут возникнуть сомнения в её преданности. Рэйвен снова приковала внимание к помосту, где один из жрецов раскрыл шкатулку, извлёк из неё рунный самоцвет и ритуальный нож из серебра. В полупоклоне он вручил нож Мордо, пока другой жрец подносил ему чашу. Мальчишка лежал распластанный на алтаре, полностью нагой, с окровавленным ртом и распухшим от слёз лицом. Рэйвен жалела его, пусть и знала, что не должна. Мордо стоял у изголовья, занеся руку с ритуальным ножом над шеей несчастного. Рэйвен затаила дыхание, а жрецы завели ритуальную песнь на неизвестном ей языке.       Мордо закрыл глаза и что-то прошептал, прочесть слова по движению его губ Рэйвен не сумела. Неведение тяготило её, как всякая сокрытая истина. Но не успела она дать жизнь этой мысли, как рука его очертила ровную линию, серебряный клинок рассёк плоть, отметив кровью тех, кто был у солеи и подле алтаря. Несколько капель брызнули на её мантию, но Рэйвен не пошевелилась, сохраняя внешнее равнодушие и непоколебимость, она чувствовала, как сгорает изнутри. Жрецы подставили чашу, наполняя её кровью под предсмертные хрипы умирающего. На теле его они нарисовали знаки, древние, как само время, они были позабыты многими из ныне живущих чародеев, но только не этими скрюченными, иссохшими стариками, жадными до кровавых таинств и обрядов. Когда труды их были закончены, они поднесли чашу Мордо, и мастер принял её с почтительным кивком головы, прикасаясь губами к окровавленным венцам. Рэйвен наблюдала за этим с ужасом, вспоминая, как эти губы ласкали её и согревали жаркими поцелуями холодными ночами. К горлу снова подкатило, но, выровняв дыхание, ей удалось унять тошноту, но не дрожь, что пробила каждый мускул.       Тем временем Мордо читал ритуальное заклятье под медленную, величественную песнь жрецов. Над телом умершего он держал рунный самоцвет, вспыхнувший вдруг алым.       «Рядом ведь нет демонов, которых он мог бы пленить…» — Рэйвен изумлённо наблюдала, как вершился обряд. Из остывающего тела вырвался поток белоснежного света, крохотный, словно сотканный из серебряных и золотых нитей, он был похож на солнечный луч, ласкающий водную гладь. Руна исчезла, и самоцвет полностью поглотил мерно плывущий поток. Мордо всё ещё читал заклятье, и некоторые чародеи, знающие древний язык ритуала, вторили его словам. Воздух вокруг накалился, подобно стали в кузнечных мехах. Что-то рвалось к ним, искажая реальность, стачивая тонкую материю, разделяющую два бесконечно далёких мира, и наконец пространство на помосте раскололось, словно стекло; самоцвет опустел, отдавая всю силу белоснежного потока этой дьявольской, зияющей трещине, из которой показалась покрытая гнилью и мраком рука. Среди чародеев раздались изумлённые возгласы и защитные молитвы богам и почившим мастерам. Когтистая длань царапала камень, вытаскивая себя из мрачной бездны. Уродливая, увенчанная семью изломанными пальцами, она походила на искажённую карикатуру овладевающего красками ребёнка. Вот показалось тело, не менее отвратительное и дымящееся, вторая рука, затем третья, четвёртая, а тонких паучьих ног было и вовсе не счесть. Голова существа была многолика, с дюжиной глаз и растущих вокруг зубов. Когда дверь, что привела его сюда, затворилась, существо с враждебностью осмотрело толпу, по очереди моргая уродливыми глазами. Набериус вышел к нему навстречу, облизывая пальцы после удачной трапезы.       — Друг мой, Молох, — он приглашающе раскрыл ладонь, указывая на мёртвое тело несчастного с застывшим в открытых глазах ужасом. — Не пристало тебе бродить среди людей в подобном обличье. Пусть хозяева этой обители и очень добры, мы не можем стеснять их нашим неприглядным видом, — существо затрещало и запищало, словно диковинное насекомое, его шипение и бессвязный шёпот мог понять один только Набериус. — Прошу тебя, воспользуйся этим телом, пока силы не вернутся к тебе, и ты не сотворишь себе новое.       Существо издало странные звуки, вызвавшие у Набериуса одобрение. Паучьими ногами оно взобралось на алтарь и взялось сливаться с безжизненным телом, всё ещё хранящим былое тепло. Мордо обошёл алтарь, отдал кинжал и раздавил в руке самоцвет. Более от него не было толку.       В оглушительной тишине он спустился с помоста к собравшимся, поблагодарил за их поддержку и удалился. Какое-то время Рэйвен не могла найти силы, чтобы разомкнуть губы, чтобы сказать застывшей в ужасе Клэр, что Кэтрин подле них потеряла сознание.