«Пускай бескрылый и ходячий, Пускай ты снова на земле. В свою коллекцию упрячу — Пускай в неволе, но — при мне»
В древние времена люди отличались изрядным суеверием — вера в сверхъестественное придавала обыденным для нас вещам и явлениям некую магическую тайну и привлекательность. То, что мы посчитали бы простым явлением природы, человек древности мог принять за плохой или хороший знак. На интуитивном уровне современные люди могут устрашиться разбитого зеркала, побояться убивать паука, крикнуть чёрному коту, собравшемуся перебежать дорогу, «кыш», но не верить истинно в совпадения и предсказания, это же вымысел, причуда ненормальных. А в древности всё было не так, человек боялся всего, чего не мог объяснить. Страх шёл об руку с интересом и познанием. Больше всего людей интересовали природные явления, особенно те, что были так разрушающе прекрасны. Затмение солнца или луны, землетрясения, цунами, оползни, извержения, северные сияния — это малый перечень того, что люди пытались объяснить или разгадать. Но чаще человек смотрел на небо. И, как итог, огромное значение имели явления связанные с космосом, точнее, с планетами. Мы прекрасно знаем о присвоении планетам божественных имен и значений, но особе внимание хотелось бы уделить параду планет, наверно одному из редчайших и могущественных по своей магической силе явлению. Представьте, как огромные сферы выстраиваются по одну сторону от Солнца. Меркурий, Венера, Марс, Юпитер и Сатурн — пять самых ярких планет Солнечной системы, которые видны на нашем земном небосводе. С одной стороны, парад планет приводит к выделению дополнительной энергии, с другой — разрушают структуру близлежащих планет и звезд. Это явление несёт в себе множество тайн и легенд, которые мы не в силах понять или объяснить до сих пор. День, когда пять планет выстроятся в ряд, Сенойя ждал веками. От мысли, что он так близок к завершению собственных страданий, будоражило. Сердце начинало колотиться, как сумасшедшее, дыхание сбивалось, а по телу проходила волна мурашек. Все должно быть идеально, ради него самого, ради Лилит. Каждый раз, закрывая глаза, ангел видел ее бледную кожу, которая, казалось, сияла под лучами утреннего солнца. Ее одобрительная мягкая улыбка, в которую складывались тонкие губы; ее черные, будоражащие любую душу, глаза, которыми она пленила его сердце. Вот уже на протяжении тысячелетий Сенойя видит образ Лилит не только во снах, но и лишь просто прикрыв глаза. По телу пробежал легкий холодок, и Ангел перевёл взгляд на вошедшего нефилима. Тот, медленно спускаясь по большим, рассыпающимся от времени ступенькам, прошел вдоль стены и остановился напротив. Штукатурка стен давно осыпалась, укрыв своими остатками холодный пол. От хруста под ногами могло стать не по себе. Он оглушал. Пламя свечей, которые покрывали почти весь пол будто россыпь гирлянд, еле освещало бледное лицо охотника, черные глаза которого сливались с царящим мраком старого подвала поместья. Тень Ангела еле заметно извивалась на полу из-за легкого колыхания пламени свечей вокруг. — Надеюсь, ты готов, — спокойный голос казался в такой обстановке почти оглушающим. Сенойя проследил изучающим взглядом за тем, как Моргенштерн прошел вдоль стены, держа руки в замке за спиной, и остановился у пентаграммы в конце помещения. Седые волосы, как и бледная кожа, казались, будто не из мира сего. Он выделялся во мраке, из-за мелких теней, играющих на его лице и контрастирующей коже. — Слова и кровь, это все, что требуется от меня? — чуть выгнув бровь, спросил нефилим, делая самый невозмутимый вид, на какой был способен. Ангел лишь усмехнулся на это. И смешок эхом раздался в пустом помещении, от чего по спине охотника пробежали мурашки. — Возьми со стола, — Ангел плавным движением руки указал на небольшой стол у стены, — это то заклинание, что тебе предстоит выучить. Будь добр, выполни домашнюю работу хорошо, — он снова тихо засмеялся, только на сей раз это напомнило больше шипение, чем смех. Себастьян бросил в сторону Сенойи раздраженный взгляд и нехотя взял небольшой лист со стола. Заклинание оказалось небольшого размера, нанесено оно было на пожелтевший от времени пергамент довольно ровным почерком. Запись была на латыни, из-за чего черноглазый нахмурился, пытаясь прочесть запись про себя. — Я не прошу тебя учить латынь, — Себастьян вздрогнул, когда позади раздался бархатный голос ангела, — это поможет правильно выучить слова, — он протянул ему лист с транскрипцией. Моргенштерн кивнул, принимая белый лист из рук блондина. Сенойя лишь шире улыбнулся и повернулся к недочерченной пентаграмме. Огромный круг занимал почти все основное пространство пола, он олицетворял собой замкнутый цикл жизни, являясь, наверное, самым архаичным магическим символом. Двухслойная внешняя граница с защитным (Dominus contego me…) заклинанием внутри гарантировала безопасность при неудачном проведении ритуала. Внутри границы уже находились скрещенные пентаграммы со схожими записями на латыни. Для завершения пентаграммы требовалась последняя часть — звезда и смесь крови ангела и демона. — Когда это произойдет? — спросил Моргенштерн, направляясь снова к двери. — Всему свое время, мой дорогой Себастьян, — мягко, почти мурча, произнес Ангел и, не сводя взгляда с охотника, растворился во мраке. Нефилим стоял, глядя в темноту подвала, несколько секунд, а затем быстрым шагом вышел из комнаты, захлопнув дверь.***
За окнами института звучал ночной Бруклин. Яркие вывески ночных клубов и баров уже были освещены неоновыми лампами. Люди шли развлекаться после тяжелого рабочего дня или учебы. Город был наполнен жизнью, которая ни на минуту не затихала. В это время в институте царила гробовая тишина. Любой звук был, как колокольный звон, разносившейся эхом по пустому холлу. Джейс сидел в комнате своего парабатая уже в сотый раз пытаясь отследить его местоположение. Однако каждый раз заканчивался провалом. — Черт возьми! — прошипел нефилим и с силой откинул в сторону стило, впиваясь пальцами в свои волосы. Ничего не выходило. Все его попытки оканчивались очередным крахом. Хотелось вопить от собственной беспомощности, ведь именно он виноват в пропаже Алека. Он и никто более, хоть Из и Магнус уверяли его об обратном. Блондин в очередной раз коснулся руны парабатай под сердцем и мягко погладил ее, будто в глубине души надеясь, что брат почувствует всю горечь стыда и вины, что уже больше трех дней мучила Эрондейла. Каждый раз, глядя на себя в зеркало, он видел искаженное от не понимая и страха лицо парабатая, его ошарашенные голубые глаза, мелкую дрожь на губах. И Джейс не мог себе этого простить. Может, Алек и старший, всегда защищающий его от неприятностей, но он тоже не в меньшей степени ответственен за его судьбу. А сейчас он даже не чувствует своего парабатая. Ничего. Будто Алека и не было в жизни Джейса. Это пугало. Парень вздрогнул и с неохотой поднял взгляд на вошедшего мужчину. Маг тихо прошел по комнате, задерживая взгляд на аккуратно стоящем боевом луке в углу комнаты, и сел на край кровати напротив блондина. Кошачьи глаза проницательно смотрели на нефилима, будто читая его, как открытую книгу. — Хорош пялиться, — раздраженно перевел взгляд Джейс и откинулся на ранее аккуратно сложенные подушки. — Ты тут с утра сидишь, — констатировал Магнус, внимательно глядя в лицо парню. Он чувствовал вину не меньше Эрондейла, почти не спал, периодически выпивая в лофте коньяк и коря себя за свое бессилие. Он так же посвящал всего себя поискам своего голубоглазого жениха, однако никакая магия не помогала в этом. Джейс нервно кусал губу, глядя на свои руки. Как бы он не старался, все его мысли в паре с развитым воображением сводились к образу растерянного и напуганного Лайтвуда. И самое ужасное было то, что он просто не мог с кем-то этим поделиться. Магнус сразу же убьет его, ведь их взаимоотношения всегда были немного неустойчивыми, а Изабель лишь сделает вид, что «все хорошо», но будет об этом помнить вечно. Она знала о чувствах старшего брата к нему с самого начала и будет вне себя от ярости, узнав, что после всего пережитого Алеком, Джейс с ним так поступил. Это будет крах. Она его возненавидит. — Эрондейл, ты меня слышишь? — Магнус легко коснулся плеча блондина, от чего тот вздрогнул и резко отодвинулся назад, чем вызвал непонимание в глазах азиата. — Прости, — выдохнул нефилим и зажмурился, потирая лоб, -…я… ты что-то хотел? — Да, — Магнус отодвинулся, видя состояние парня и немного нахмурился, — у меня есть еще одна идея, как найти Александра, — в этот же момент Джейс резко поднял на него взгляд и хотел было что-то сказать, но маг сразу же его перебил резким движением руки, как бы говоря «подожди, пока я договорю». — Дело в том, что это не совсем… безопасно для тебя, — маг смотрел на нефилима, видя, что он уже готов сказать, нет, прокричать, что согласен на все. — Во имя Ангела! Это не имеет значения! Если это поможет нам найти Ал… — Если это не сработает, то ваша связь прервется навсегда, — сразу же перебил его Бейн. Эрондейл замер. Потерять Алека — это потерять половину своей души, жизни, тоже самое касалось и самого Лайтвуда. Если, как утверждает маг, это не сработает, то Джейс навсегда лишится своего друга, брата… Парабатая. Но в момент принятия важных решений, когда нужно все хорошенько обдумать и взвесить все плюсы и минусы, люди часто отвечают, опираясь на чувства, которыми поглощены. Именно по этой причине Эрондейл, слегка нахмурившись, уверенно произнес: — Что от меня требуется?***
Все дни пролетали мимо Алека слишком быстро и незаметно. Он словно находился в неком трансе, когда ничего не замечаешь вокруг. Его тело больше не принадлежало ему, его разум выдавал мысли, которые бы никогда не посетили его в нормальном состоянии. Нефилим окончательно пропал в этом омуте легких отголосков реальности, ощущая все лишь через пелену. В начале Алек пытался бороться с приказами Себастьяна, но каждый раз, когда он сопротивлялся приходящим «не своим» мыслям, испытывал дикую боль, разливающуюся по всему телу. От этого хотелось выть, но теперь даже пустить слезу без приказа Моргенштерна было невозможно. В конце концов, нынешний Алек являлся лишь жалкой тенью того охотника, что был ранее. Теперь он был тенью тени. Даже сейчас, лежа на большой мягкой кровати, он не чувствовал того тепла, что испытывал в спальне Магнуса. Это была наполненная мраком комната с темно-зелеными стенами, на которых еле проглядывался узор ползущего снизу вверх стебля; вся мебель была сделана из темной породы дерева, из-за чего сливалась с мраком комнаты; тяжелые бархатные занавески скрывали все от ярких лучей солнца, которые изредка попадали в комнату. В эти моменты брюнет часто смотрел на тонкую полосу света, в которой кружилась едва заметная пыль. Дверь тоскливо скрипнула, и в комнату зашел седовласый нефилим, потирая ладонями шею. Он резко выделялся во мраке, его бледная кожа и светлые, почти белые волосы, контрастировали с окружением. Он медленно подошел к постели, пристально глядя на лежащего без движения брюнета. — Снова лежал целый день? — Себастьян вздохнул, глядя на безэмоциональное лицо парня перед ним. — Да, — тихий слабый голос разнесся по комнате, утопая во всепоглощающем мраке. Седовласый лишь нахмурился и что-то пробубнил себе под нос, стягивая водолазку. Сегодня был не самый лучший день: с самого утра он вникал в суть предстоящего ритуала, учил нужное заклинание и слушал очередные наставления Ангела. Лишь под вечер Себастьян мог сказать, что жив. Ведь в самой дальней комнате его ждал Алек. Но в последнее время Моргенштерн не ощущал того трепета, возвращаясь вновь и вновь к кукольному Лайтвуду. Ему хотелось вновь увидеть чистые небесно-голубые сияющие глаза, легкую смущенную улыбку и румянец на бледном лице — хотел увидеть настоящего Александра, а не его покорную тень. Себастьян залез на кровать, нависая над брюнетом, и медленно провел пальцами по красноватым следам на его шее. От мысли, что это его своеобразная метка, по телу пробегала дрожь. И вот он снова, сперва аккуратно, а затем с силой, сжимает шею Алека, глядя в чуть расширенные синие глаза и приоткрытые будто в немом крике губы. В такие моменты Себастьян ощущал острую душевную боль, которая поглощала его сердце без остатка. Это был своеобразный способ сделать себе больно, сделать больно Алеку, ведь, в какой-то степени, он тоже виновен во всем происходящим. Он давал тепло, уют, надежду, когда должен был сказать простое и жесткое «ненавижу». Может быть тогда всего «этого» не случилось. Когда брюнет начал тихо хрипеть, а его лицо покраснело, Себастьян ослабил хватку. Одной рукой он все еще еле сжимал шею, а второй медленно скользил по полуобнаженной груди лучника. Он всегда считал, что Алек не создан для ярких и выделяющихся вещей. Поэтому Моргенштерн не упустил возможности одеть (или раздеть) Лайтвуда, как ему вздумается. Сейчас под ним лежал брюнет лишь в темно-синем распахнутом халате из шелкового бархата, на котором тонкой серебряной нитью были вышиты руны — подарок Сенойи. — Ты безумно красив, Александр, — прошептал Себастьян, скользя взглядом по острым скулам, спокойно вздымающейся рельефной груди. Темный шелк подчеркивал бледность нефилима, темные волосы которого успели слегка отрасти и пребывали в небольшом хаосе. Да, такой спокойный, холодный и покорный — такой Алек был сейчас перед Моргенштерном. И лишь такого Александра он заслуживал. Он склонился к шее брюнета и начал нежно, наслаждаясь каждым прикосновение к коже, целовать покрасневшие места. Надавив большим пальцем на подбородок, он заставил Алека откинуть голову назад, прикусывая натянутую от напряжения кожу. Себастьян чувствовал, как брюнет слегка вздрагивает, — это был апогей эмоций Лайтвуда, но даже этого было достаточно для него. Усевшись между чуть раздвинутых ног, Себастьян начал спускаться мелкими поцелуями от шеи к груди, грубо, скорее даже до боли, сжимая и так измученную шею. Однако в следующее мгновение, когда седовласый прикусил один из сосков, а затем вобрал его в рот, брюнет выгнулся и мелко задрожал. Себастьян удивился столь бурной реакции и отпрянул, чтобы посмотреть в глаза любовника. Но то, что он увидел, поразило. Алек тяжело дышал, его глаза были широко раскрыты, а по щекам стекали слезы. Когда Моргенштерн коснулся его лица и мягко провел ладонью по щеке, парень неожиданно выгнулся в спине почти до хруста (?) и зажмурился, издав сдавленный стон боли. Себастьян растерялся, не понимая, что происходит. — Алек, ты слышишь меня? — он обхватил того за талию, прижимая к себе, и успокаивающе начал поглаживать напряженную спину брюнета, — Александр, — вновь позвал седовласый, чувствуя нарастающую панику. Брюнет не слышал его слов. Для него весь мир резко перестал существовать, уступая место ослепляющей душевной боли, от которой не укрыла его разум даже кровь Ангела. Это была сила, что использовалась с тех времен, когда только появились дети ангелов. Она столь же древняя, как Сенойя и весь сумеречный мир, и столь же запретная, как ангельская кровь. Алек чувствовал среди этой боли, пронзившую его душу, нечто теплое и знакомое — тонкую нить души его парабатая. — Джейс, — почти неслышно произнёс брюнет. Слезы не перестают скатываться по щекам, а боль медленно уступает обволакивающему теплу, которое неожиданно напомнило его тело. Это было сравнимо лишь с «бабочками в животе» в присутствии Магнуса, с воспоминаниями о Максе или улыбке Изабель. Столь теплое и родное чувство наполнило в какой-то момент тело Лайтвуда, что тот, казалось, будто парил, абсолютно не замечая слов и прикосновений Моргенштерна. Он спокойно выдохнул и легко улыбнулся, когда ощутил спад этих эмоций и чувств, сжав руками простыни, чтобы убедиться, что он еще в комнате с Себастьяном, что он все еще в реальности. В этот же момент в Бруклинском институте в одной из небольших комнат лежал охотник. Его золотистые волосы были растрепаны, челка прилипла ко лбу из-за пота, он тяжело дышал и с силой, до боли, сжимал и натягивал ткань под собой, дабы облегчить нарастающую боль в груди. В какой-то момент его дыхание немного выровнялось, и он ощутил легкое жжение в области руны парабатай. Джейс почувствовал его. Почувствовал душу своего парабатая, почувствовал своего брата. В голове сменялись картинки домов, а затем коридоров. И вот он видит темную комнату без единого лучика света. Именно в ней сейчас его парабатай. И Джейс знает, что Магнус видит то же, что и он. Маг сможет отследить, они найдут Алека. Однако в какой-то момент теплое чувство близости души своего парабатая начало пропадать. С каждой секундой Алек вновь исчезал, от чего сердце болезненно сжалось в груди и блондин застонал. Легкая боль прошла волной по телу, заставляя прогибаться под ее напором. Джейс почувствовал, что что-то пошло не так. Его будто выдернули из того места, где он так близко ощущал Алека, а на смену теплу пришла тянущая боль, проходящая волнами по телу. С каждым мгновением она нарастала, и нефилим сам не заметил, как его собственный оглушающий крик разнесся по комнате. Вспышки боли истязали, казалось, вечность. Джейс метался по кровати, выворачиваясь под ужасными углами от пульсирующей боли во всем теле. Будто сквозь пелену он слышал крик Изабель и обрывки слов взволнованного и напуганного мага: «… Не отпускай его…», «не отпускай Алека…». — Джейс! Не отпускай! — Магнус сжимал руку блондина, пропуская поток магии, чтобы заглушить его боль, но она определенно не работала. Никакая магия не сравнится с древней связью парабатай. В тот момент, когда маг снова хотел достучаться словами до сознания Эрондейла, тот резко распахнул глаза. Магнус замер, глядя на расширенные зрачки, на приоткрытые дрожащие губы. Джейс сжал руку мага и выдохнул, медленно переводя на мужчину взгляд. Бейн хотел было начать расспрашивать его, но резко отдернул себя, когда его взгляд опустился на руну парабатай. Точнее на ее место, где она была. — Алек… — прошептал Джейс, а по его щеке скатилась одинокая слеза.