Погибнуть, бороться, не сдаться

На следующий день мы пришли в библиотеку рано утром и просидели там до самого вечера, разгребая старые газеты. Их оказалось очень много: Адальберта, как оказалось, хранила все выпуски “Ежедневного пророка”, ровными стопками складывая их на полках одного из отсеков библиотеки. Нескольких часов, проведённых с Саймоном в изучении первого месяца после Хэллоуина, ни к чему не привели. И мне пришлось вновь взять инициативу в свои руки. — Мы не там ищем, как мне кажется, — озвучил я свою гипотезу вслух. Саймон поднял голову и пристально посмотрел на меня, ожидая дальнейших слов. Но я молчал. — Полагаешь, нам стоит поискать информацию в другом месте? — тихо спросил он, откладывая на стол очередной пожелтевший выпуск “Пророка”. — Думаешь, там найдётся что-то более интересное? — Ну уж вряд ли, — усмехнулся я. — Я говорю не про библиотеку, а про хронологию, — я быстро подошёл к столу и сел напротив Саймона. — Мы всё время ищем то, что случилось после, и получаем лишь оборванные концы неизвестных нитей. У нас есть только следствия, без самих причин. Мы ничего не сможем понять, пока не обратимся к более раннему периоду. С моими последними словами в библиотеке воцарилась тишина. Пламя в защищённом магией камине трещало и немного чадило, наполняя комнату приятным теплом. Огонёк свечи дрожал над столом, а на закапанный воском подсвечник лениво стекали раскалённые жёлтые капли. Здесь царил душный полумрак. Я бросил взгляд на наручные часы. Часовая стрелка неумолимо подбиралась к полуночи. Подарок Адальберты я не снимал никогда. Хоть я и рисковал, но всё равно проверил, что он очень хорошо был защищён магией. На практике. В разное время я опускал часы под воду, бросал в кипяток, держал в пламени свечи, поливал забытой на столе Адальберты кислотой… Любое воздействие никак не влияло на заколдованный предмет. Тем лучше. Конечно, ахиллесова пята найдётся у всего — но, по крайней мере, её будет трудно отыскать. Саймон сидел, откинувшись на спинку глубокого кресла, и неотрывно смотрел на танцующее в камине пламя. Его взвивающиеся вверх языки завораживали взор, обволакивали сознание, и я не сразу услышал тихие слова Лестрейнджа. — Насколько раннему? — повторил он, не повышая тона, под моим пристальным взглядом. — Волдеморт — это псевдоним Тёмного Лорда. До этого он носил имя Том Реддл. — Это точно? — недоверчиво прищурился я. — Точно, — Саймон ни на секунду не сомневался в собственной правоте. — Мне рассказывала об этом мама, когда я спрашивал. Она была… Он осёкся на полуслове и настороженно посмотрел на меня. Руку даю на отсечение, молил сейчас всех богов мира, чтобы я не заметил его заминки. Вот только я уже давно знаю то, что он так рьяно пытается скрыть. — То, что она тоже была Пожирательницей смерти? — лениво поинтересовался я, любуясь ошарашенным лицом собеседника. — Я уже давно в курсе этого. И не делай мне такие глаза. Мне глубоко без разницы, чем занималась Мэлори Лестрейндж. — А то, что она… твои родители… ты тоже знаешь? — изумлённо прошептал Саймон, вжимаясь в кресло. — Что — мои родители? — мгновенно встрепенулся я, но тот уже замолчал. — Договаривай! Ответом мне был лишь до смерти испуганный взгляд. Я смял в кулаке газетный листок, швырнул его на пол, вскочил на ноги и в мгновение оказался рядом с Саймоном, побледневшим до синевы. Ничтоже сумняшеся, я опёрся на подлокотники его кресла, нависая над ним. — Договаривай! — ледяным тоном процедил я сквозь зубы. Психологическое давление — тоже грозное оружие. Оно срабатывает почти всегда, но не сейчас. Саймон явно понимал, что если он скажет то, что я требую, будет только хуже. Когда он задал опасный вопрос, явно подразумевал не школьный романчик или оценки за выпускные экзамены. Да и я хорош — зачем показал свою осведомлённость? Думал, Лестрейндж испугается? Что я мог ему противопоставить? Свой характер? Слово, не подкреплённое ничем? Знания. Вот единственный ответ. “Магия — сила”, — вспомнил я эпиграф из одной книги. В данном случае это было полностью верно. Если я смогу овладеть магическим искусством, то моё слово будет значить гораздо больше. Значит, мне придётся совершенствоваться. Вопрос — в чём? Правильно, в том, к чему у меня есть предрасположенность. Например, в метаморфмагии. Хорошая наука, полезная, если правильно её применить. Только как связать её с моими целями? Если бы я был разведчиком — одно дело. А зачем мне чужое лицо здесь, где меня все знают, как облупленного? Целительство? Вот это умение пригодится всегда. Травология, зельеварение… Теории с моим усердием я наберусь, а вот с практикой стоит поторопиться. Ещё не известно, сколько времени понадобится, чтобы Адальберта дрогнула и согласилась пустить меня в свою лабораторию. На то, что она даст мне какие-то уроки, я даже не надеялся. С её-то занятостью! Полученные знания я собирался использовать для себя. Работать в больнице Святого Мунго я не собирался: сутки напролёт трудиться ради общего блага — не моё. Хотя практиковаться в этом заведении, наверное, очень хорошо. Думаю, Адальберту можно будет попросить и об этом. Но это — после. — Значит так, — холодно сказал я, снизу вверх взирая на съёжившегося в кресле Саймона. — Допрашивать я тебя не буду. Захочешь — расскажешь сам. Сейчас у нас другое, общее дело. Ещё раз говорю: нам нужно обратиться к тому, что было до падения Тёмного Лорда. Надо узнать как можно больше о том, из-за чего произошла эта война, определить, где её истоки, чего хотели Пожиратели смерти, какой магией пользовался Тёмный Лорд, и что, в конце концов, произошло в доме Поттеров в ту трижды странную ночь! Я сорвался с места и принялся мерить шагами комнату. Саймон замер, искоса наблюдая за мной. Внезапно в моей голове появилась идея, и я, не медля, обернулся на Лестрейнджа. — Слушай, но ведь твоя мать, судя по всему, была Пожирательницей смерти не год и не два. Она наверняка много что знает. Как бы нам с ней поговорить… — Она не появляется здесь, — ещё больше побледнев, задумчиво проговорил Саймон. — Её преследуют авроры. Они не прощают убийства своих. Хоть это и не правда, но разбираться они не будут. — А есть в чём? — мрачно поинтересовался я, останавливаясь напротив него. — Да не в чем! — нервы Саймона, изрядно расшатанные моими стараниями, не выдержали. — Просто им всё равно, виноват человек или нет. Если Пожиратель смерти — всё, за решётку, в Азкабан! Мой отец никого не пытал круциатусом — но его всё равно осудили! — Круциатус — это заклинание? — мгновенно встрепенулся я, прерывая пылкую речь парня, пока не ударился в рассуждения о несправедливости судьбы. Не ему говорить на эту тему. Пожиратели смерти — не ангелы. Ни одна война не обойдётся без жестокости и множества жертв. Наверняка у его родителей руки по локоть в крови, как и у всех прочих, стоявших с ними в одном ряду. Интересно, Саймон этого не понимает сам или меня считает дураком? — Да, пыточное, — невесело подтвердил Саймон. У меня загорелись глаза. — И как оно действует? — вкрадчиво спросил я. Второй раз за последние несколько суток Лестрейндж посмотрел на меня, как на сумасшедшего. — Причиняет невыносимую боль, — натянуто сказал он. — Может лишить рассудка. А ты не радуйся. За него в Азкабан вообще-то сажают. — Это если поймают, — философским тоном изрек я. — У них заклинания слежения. Лестрейндж невесело посмотрел на меня. Его тонкие, словно вырезанные из слоновой кости пальцы теребили край лежащей на столе старой газеты, на первом развороте которой красовалась колдография самодовольного Корнелиуса Фаджа. — Ну, это как посмотреть… — я не спешил отчаиваться. Что-что, а это всегда успеется. — Не изобрели ещё той магии, которую нельзя преодолеть. — Да? — недоверчиво ухмыльнулся Саймон, наклоняясь в кресле вперед и складывая руки на коленях. — Не пойму одного: зачем тебе это надо? Сначала твои эксперименты с зельями, теперь нездоровый интерес к запрещённой магии. У тебя что, комплекс самоубийцы? — Скорее синдром отличника, — я усмехнулся, вспомнив любимые слова своего школьного наставника. — Не подумай, я не собираюсь кого-то пытать. Просто не хочу, чтобы такое оружие использовали против меня. От него вообще контрзаклинание есть? Вот именно. Не думай. Тебе не нужно знать всех моих мыслей. — Я спрошу об этом у мамы, — отвернувшись, ответил Саймон. — Когда увижусь с ней. — И всё-таки ты бы помог мне с ней встретиться, — упрямо гнул я своё, помня о том, что вода камень точит. — Она не согласится, и ты знаешь это не хуже меня, — Саймон гипнотизировал гаснущий огонь, а тот озарял его бледное лицо причудливыми бликами. — Она даже меня старается с собой не брать, потому что она ещё не сдалась. Она осталась верна Темному Лорду, но вынуждена влачить жизнь изгоя. Я думаю, есть и другие такие… единомышленники. И все ведут себя осторожно. Ты ведь видел, что она даже не входит в этот дом через ворота, а аппарирует со мной прямо на территорию. — Аппарирует? — изумлённо повторил я доселе неизвестное мне слово. Саймон долго смотрел на меня. — Нет, ну ты действительно удивительный волшебник.

***

— Ада, — я настойчиво звал миссис Вальберг уже, наверное, в сотый раз. Женщина уже давно перестала обращать на меня внимание. Я восхищался её способностью легко уходить от разговора и ни на что не реагировать. Сначала она выслушала меня, потом категорично сказала “нет”, и вот уже полчаса занималась в своём кабинете “неотложными” делами. Я сидел в кресле, с тоской наблюдая за тем, как она то разбирается на столе и в его ящиках, выкладывая всё по линеечке, то с помощью заклинания “Эванеско” доводит столешницу до блеска, то собирает сумку, с которой завтра пойдёт на работу. — Почему нет? — я подался в кресле немного вперёд. — Любое решение должно быть обдуманным, — невозмутимо ответила Адальберта, опуская в белую кожаную сумку пузырёк с угрожающе вспенившимся оранжевым зельем. — А у тебя горячая голова. — И хладный ум, — отпарировал я цитатой из ещё одной магической книги. — Мне хватило этих суток. — Это ты так думаешь, — усмехнулась Адальберта. Я резко поднялся из кресла и скрестил руки на груди, неотрывно смотря на свою непрошибаемую оппонентку. Я мог сколько угодно восхищаться её характером — но сейчас должен был ему противостоять. — Зачем вы меня дискриминируете? — мой тон был холодным и уверенным. Адальберта с размаху швырнула сумку в освободившееся кресло и выпрямилась. — А вот теперь я жду объяснений, — глаза женщины недобро сверкнули. — Такие слова в мой адрес не проходят никому. — Даже если они правда? — нисколько не дрогнул я, полный решимости дойти до конца. — Вы сознательно не даёте мне практиковаться, лишаете возможности развиваться, не желаете ничему учить. Вам нужна послушная марионетка, которая двинется туда, куда дёрнет кукловод. Но я не собираюсь играть на таких условиях. Я не просто так говорил про то, что всё обдумал. Сутки свободного времени и свободный доступ ко многим отделам библиотеки творят чудеса. Вы никогда не думали, что научиться аппарировать я могу и самостоятельно? — Да пожалуйста, — презрительно усмехнулась Адальберта, отходя к незашторенному окну и поворачиваясь ко мне спиной. — Полагаю, про возможность расщепа мне ничего объяснять не нужно? Ветер врывался в открытое окно и колыхал лёгкие тюлевые занавески. Яркий лунный свет выхватывал из мрака высокий и стройный силуэт хозяйки дома. Адальберта стояла неподвижно и напоминала мраморную статую из ночного музея. Неприступная, упрямая, гордая. Привыкшая руководить всеми вокруг и подчинять их себе. Я стоял за её спиной, вдыхая свежий студёный воздух. Мои руки уже давно замёрзли, но миссис Вальберг словно не замечала идущего с улицы холода. — Не нужно, — выдержав паузу, ответил я. — Жаль, что вы не хотите мне помочь. — Я обязательно помогу тебе, — Адальберта, не поворачиваясь, слегка склонила голову. — Но когда ты этого заслужишь. И это значило никогда. *** На следующей неделе я поругался с Саймоном. А причиной тому стало то, что Лестрейндж наотрез отказывался помогать мне разбираться в истории, с пеной у рта убеждал меня самого отказаться от этой идеи. Я стоял на своём, потому что это было жизненно нужно мне. Он же, как заведённый, твердил обратное. С неприятным удивлением я заметил, что в его глазах плескался нешуточный страх. Словно он говорил не по убеждениям, а из-за боязни, что иначе его накажут. Да, умом я это понимал — но почему, скажите, должен был разбираться в хитросплетениях чужой психологии, нанося себе при этом огромный, непоправимый ущерб? Сказать, что это была сильная ссора — ничего не сказать. Мы спорили не на жизнь, а на смерть, не щадя друг друга и то и дело переходя на личности. Не зная, чем меня пронять, Саймон пригрозил тем, что перестанет со мной общаться - и я легко согласился с таким раскладом событий. Младший Лестрейндж в запале даже попытался меня проклясть. Не слишком серьёзно — всего лишь заклятием суточной немоты, но тем не менее. А я, чудом увернувшись, всё же отметил, что, в отличие от меня, мой друг уже может направлять стихийную магию по своему желанию, хоть и не всегда и не точно. Понял и почувствовал укол зависти. Если это реально - значит, я тоже этому научусь, чего бы мне это не стоило. Больше мне обороняться в тот день не пришлось. Измотанный выбросом магии Саймон не то что не смог бы атаковать меня ею вновь, но даже едва держался на ногах - столько сил забрало у него простенькое заклинание, дающееся так трудно без палочки. “Волшебная палочка — яд, растекающихся по венам волшебника, - вспомнил я сказанные когда-то слова Адальберты. — До одиннадцати лет любой маг может овладеть беспалочковыми заклинаниями, после этого срока — только при гигантской воле и огромном желании. Привыкшая быть направляемой и усиливаемой сердечником, энергия уже не повинуется лишь мысленному усилию обладателя. Это — дар и проклятие всех волшебников. Дар, потому что с палочками мы сильны, точны и способны дать отпор. Проклятие — потому что, сломай нам всё те же палочки, мы будем совершенно бессильны перед угрозой”. Я был абсолютно согласен с её суждениями, подкреплёнными жизненным опытом. Да и история, представшая передо мной на страницах пожелтевших книг, давала немало примеров того, как волшебники погибали, лишившись своего единственного оружия. Они не могли противостоять даже гиппогрифу — твари с малоразвитым мозгом, или уличному грабителю, у которого из оружия только палка и безграничная наглость. Волшебники не носили с собой даже мало-мальски пригодного ножа, не жаловали пистолеты и автоматы даже для защиты дома во время войны, не знали приёмов рукопашного боя. Хотя я тоже хорош. Вроде и вырос в маггловском мире, и не имел за спиной защиты из псевдовсемогущей магии, а ведь тоже при случае не смогу дать отпор! Я всегда ходил в те секции, которые мне были интересны. Только как, простите, умение хорошо кататься на велосипеде поможет мне выжить в экстренной ситуации на улице? Кто я против жизни — инфантильный подросток, не державший в руках ничего тяжелее ручки и конспекта? Я никогда не верил в судьбу. Но уже был близок к тому. А как ещё объяснить то, что у меня единственного есть шанс перекроить свою жизнь из подобия ничтожества до… А до чего я хотел дойти? Ответ один: пойти как можно дальше, взобраться как можно выше. Можно, как многие известные волшебники прошлого века, путешествовать по миру, знакомиться с редкими видами магии, выманивать всеми правдами и неправдами тайны у адептов-отшельников — и совершенствоваться, совершенствоваться. А можно и сделать карьеру в Министерстве. Чем успешнее, тем выше у меня будет положение и, соответственно, тем больше власти будет сосредоточено у меня в руках, и тем сильнее я смогу повлиять на других. Мне нужны были эти знания. Я должен был, именно должен разбираться во всех или хотя бы большинстве разделов магии. И я шёл к своей цели, занимаясь почти сутками и частенько засыпая за столом с книжкой. Адальберта только головой качала. “Волшебник не может без магии, — говорила она. — Магглы переняли у нас самую малость, да и ту превратили в легенды, но и тех крох, что есть у науки, хватает, чтобы понять. Если ты будешь работать на износ — станешь сквибом. Энергия находится в норме только при хороших условиях: еде, достаточном количестве сна и отдыха в целом. А твой героизм может обернуться против тебя же”. Я научился планировать своё время. Ни в один год жизни я не был таким организованным, как в эти несколько месяцев. У меня не было ни единой свободной минуты. Сначала это было невероятно тяжело, но постепенно я втягивался в ритм и вскоре уже не мог представить себя в бездействии. Жизнь в моих руках горела — и я горел вместе с ней, чем дальше, тем ярче. Такое усердие давало свои плоды. И постепенно я стал замечать, что Саймон, с которым мы к тому моменту уже почти месяц не разговаривали, то и дело с завистью поглядывает на меня. Как и обещал, он отступил, и теперь мы существовали вроде и рядом, но совершенно порознь. Не знаю, чем скрашивал дни он, но я был полностью в книгах, которые оставляли время лишь на сон и еду. Пропасть между мной и Саймоном — в мировоззрении, увлечениях, умениях, стремлениях — росла. К тому же в середине этого срока он отправлялся к матери на две недели — и это только усилило его впечатление. Он тоже был талантлив — но, несмотря на пытливый и развитый от природы ум, слишком погряз в аристократической лени, чтобы трудиться каждый день и час. А мне подобная философия была чужда. Кто из нас прав? Это покажет время. Я надеялся, что эта отлучка остудит боевой запал Саймона, и к концу июня он вернётся готовым для сотрудничества и нормальной беседы. Но куда там! Мои успехи во владении с палочкой, которую неизвестно откуда раздобыла Адальберта, только добавили ему плохого настроения. Разумеется, он даже не пытался выполнить мою просьбу дать мне побеседовать с его матерью. Это было обидно и неприятно. Я лишался возможности поговорить с очевидцем, отбрасывался на шаг назад. Но в то же время это было не смертельно. Уставая от переписывания рецептов зелий и разучивания простеньких пока заклинаний, я брался за книги по истории. Чего там только не было! Казалось, в обширной секции библиотеки с раздвинутыми магией границами можно было найти всё, в том числе про Пожирателей смерти. Конечно, не что-то секретное, тайное, но хотя бы общую историю, идеологию, громкие и почти незаметные вылазки и прочие сведения об их деятельности на территории континента. И все эти так жаждуемые мной сведения и материалы я с чистой совестью задвинул подальше, отложив на неопределённый срок. Сейчас меня интересовало немного другое, точнее, другой. И я стал разбираться в жизни и целях того, кто создал буквально с нуля организацию, в семидесятые годы державшую в страхе всю магическую Англию. Конечно, рикошетило и по магглам — случайным или тем, у кого магами были родные — но мало кто из них понимал, что происходит. Есть такое замечательное понятие, как “несчастный случай”, на которой можно много что списать. Как вы уже догадались, я начал с Волдеморта, в юности Тома Реддла. Не знаю, многие ли ведали то, что совершенно случайно открылось мне в Книге родов. Этот величайший волшебник своего века был полукровкой, сыном ничем не примечательного маггла и наследницы древнего рода змееустов, ведущих своё начало ещё от Салазара Слизерина, Меропы Гонт. А ведь Адальберта говорила, что магическая сила полукровок гораздо меньше, чем у чистокровных и даже некоторых магглорождённых, наследовавших копившееся веками наследие сквибов. И причина такого успеха Волдеморта крылась не во врождённых качествах, которые, по правде говоря, у него были изрядно подпорчены, а в четырёх китах магии, как я говорил. Путь. Терпение, усердие, тренировка, суровые условия. И всё это было в моих силах. За несколько недель поисков я нашёл немало интересных книг, прямо или косвенно повествующих про Тёмного Лорда. Но историю его становления описывала только одна. По сути, это была даже не книга, а папка с листками разных размеров, исписанная ужасной скорописью. Я разбирал её с трудом, от неё сильно болели глаза. Но содержание, конечно, того стоило. Найди я лишь одну эту папку, получил бы гораздо больше, чем из сотен других книг. Здесь было всё изложено чётко и понятно, причины не путались со следствиями, не страдала хронология. И стиль написания казался очень-очень знакомым, словно я уже читал другие записи неведомого мне автора. Только разобрав толстую папку полностью, что произошло спустя целый месяц, я узнал, кто написал так поразившее меня творение. На затерянном среди бумаг листке-вкладыше, который я не сразу и заметил, значилось: “Рита Скиттер. Неопубликованное”. Моя любимая журналистка опять меня выручила. Вот только вопрос: откуда эта книга у Адальберты? Может, она водила со Скиттер дружбу. Может, именно из-за этого мы и получаем каждый день “Ежедневный пророк”? Да нет, чушь. На него подписана половина магической Англии и немало народу за её пределами. К самой Адальберте с этим вопросом я идти не собирался: чем меньше она знает, тем лучше. Хорошо, если этих материалов никто не хватится. Мне они были гораздо нужнее, чем остальным. Потому что я смог бы почерпнуть знания из прочитанного, а другие - нет. Они не готовы менять сытую неспешно текущую жизнь ради будущего величия. У меня был перед глазами Саймон. Каждый раз, когда он проходил мимо меня, я пытался представить его будущим Тёмным Лордом. В такие минуты меня всегда пробирал безудержный смех, доводящий загордившегося аристократа до белого каления. Но мне не было дела до его оскорблённого достоинства, если такое существовало. У меня были дела поважнее. История Тома Реддла поразила меня своей невероятностью и в то же время обыденностью составляющих. Она была исключительной во всём. Во-первых, полукровка, попавший на слизерин, вековой бастион чистой крови - уже из ряда вон выходящее событие. Вопреки расхожему мнению, людей, не принадлежащих к этой почётной категории, на слизерине было совсем не много, и они несли на себе вечную печать “шестёрок”, потому что зачастую были ниже однокурсников по материальному положению и уж точно - по древности рода. Но будущий лидер Пожирателей смерти и тут стал не правилом, а исключением. Принадлежав к изначально проигрышной категории, он сумел за первые несколько лет пребывания в Хогвартсе стать непререкаемым лидером, сплотившим вокруг себя не только однокурсников и младших слизеринцев, но и тех, кто был старше и опытнее. Вот бы и мне так. Я попытался трезво оценить свои шансы. В то время Том Реддл казался мне идеалом сильного молодого руководителя, и я всё время равнялся на него. По всему выходило, что моё положение даже лучше, чем у будущего лидера Пожирателей смерти. Я не полукровка, и это большой плюс. Или, по крайней мере, не минус. Я узнал о магии гораздо раньше. Все магглорождённые, воспитывающиеся у магглов или в приютах открывают для себя новую страницу жизни за месяц до поездки в Хогвартс. А у меня два года. Это очень, очень много. Том Реддл был лучшим на курсе — и я сделал себе заметку, что учёба станет одним из важнейших факторов моего будущего успеха. Впрочем, я это знал и раньше, но теперь понял окончательно. Он обладал твёрдым характером и очень быстро стал собирать вокруг себя сторонников, которых удерживал с помощью страха и общих целей. С первым всё предельно понятно. Запугивание всегда было действенным методом. Но вот только на нём одном далеко не уедешь. Том Реддл, судя по тому, что собрал за годы в Хогвартсе и после него столько сторонников, был неплохим оратором, разбирался в политике и неплохо умел убеждать. Но ехать по накатанным рельсам просто. А вот как, интересно, он начинал? Ведь не мог же он в один прекрасный день выйти на середину факультетской гостиной и объявить, что отныне ему все подчиняются. Скорее всего, он зарабатывал авторитет постепенно. Сначала на своём курсе, дальше — больше. Попадались в папке некоторые листочки, не принадлежащие перу Скиттер. Некоторые из них были выдержками из новостей, какие-то — вырванными из книг страницами, судя по неровным краям и многочисленным сгибам, добытыми явно нелегально. Но изредка были и те бумаги, которые писал сам Том Реддл. В основном это касалось его школьных лет. Будущий самый сильный волшебник этого столетия выписывал только то, что ему казалось важным и нужным. В его тонкой тетрадке, сшитой магией из листков пергамента, был записан, как я выяснил по опыту, просто нереальный объём информации. Но — шифром. В котором было разбираться гораздо труднее, чем в ужасных каракулях Риты Скиттер. Том Реддл уже в школьные годы обладал каллиграфическим почерком, но кто, простите, поймёт гигантский по объёму рецепт усыпляющего зелья, занимавшего в интерпретации Реддла две строчки, больше напоминавшие ряд китайских иероглифов? Все компоненты, пропорции, вспомогательные слова у него были записаны особыми знаками. Я перерыл всю библиотеку, ища этот шифр, но ничего не нашёл. Завуалированно спросил у Адальберты, дождавшись момента, когда она наконец-то придёт с работы, — но она только брови удивлённо подняла. И из этого я сделал вывод, что Реддл сам изобрёл элементы шифра. Правдами и неправдами, обложившись книгами и уйдя в учебники с головой, к концу сентября я всё-таки составил таблицу перевода. Не всю, но почти всю. Она заняла у меня больше места, чем вся тетрадь будущего лидера Пожирателей смерти! Но вскоре мои старания были вознаграждены. Расшифровав один из листков, я не нашёл на нём рецепта зелья или улучшенной формы заклинания с соответствующими инструкциями. Но зато там было полное практическое пособие по аппарации. В книгах такого не писали. Никогда. Никому и в голову не пришло, что какой-то волшебник вздумает учиться этому самостоятельно. Эта премудрость считалась сложной и опасной, многие ей так и не овладели, несмотря на всю её полезность. В Хогвартсе, насколько я знал, тренировкам уделяли целый год, а в конце сдавали экзамены аж в Министерстве магии. И брали на занятия только тех, кому исполнилось семнадцать. А Тому Реддлу, выходит, это тоже понадобилось раньше. Интересно, зачем, если из Хогвартса аппарировать нельзя? Хотя какая разница. Главное, что тот, кому я полностью доверял - не станет же умный маг писать для себя то, что заведомо неправильно - составил до меня подробное руководство. И в начале октября я начал тренировки. В записях Тома Реддла не было нудного “не делайте этого, чтобы не вышло то”, “аппарируйте сначала в круг, потом сквозь стену” и т. д. Он писал, что лучше сразу пытаться переместиться туда, куда вам нужно. Ведь не просто же так вы решили рискнуть? Сказать, что это было легко — безбожно соврать. Я чувствовал себя абсолютным дураком, часами простаивая перед колючим забором и пытаясь сконцентрироваться и переместиться за ограду. Лето давно прошло, сменившись холодным туманом и затяжными дождями. В тот день, когда пошла вторая неделя октября, погода была как нельзя хуже. Свистел ледяной ветер, косой дождь хлестал по выложенной плитами дорожке, заливал в лицо, промачивал куртку насквозь. Капюшон частично закрывал мне обзор, но, покуда доставал мой взгляд, я мог видеть лишь затянутое серыми тучами небо. Да… денёк. Но выбирать не приходилось. Шёл седьмой день моих бесплодных занятий. “Выровнять дыхание. Закрыть глаза. Сделать так, чтобы сердце билось ровно, а руки не дрожали, — проговаривал я про себя мой обычный ритуал. - Открыть глаза. Представить перед собой круг, постепенно уменьшить его до одной точки, сконцентрировать в нём энергию. Теперь переместить эту точку за препятствие, в моём случае — за ворота. Так. Хорошо. Сгруппироваться. И попытаться туда перенестись”. И — ничего. От досады я изо всей силы ударил кулаком по стволам колючего кустарника, обвившего прутья ворот. Когда их открывали, заколдованные растения на миг исчезали, словно растворялись в воздухе, а потом появлялись вновь. Но сейчас их шипы глубоко впились мне в кожу. Стиснув зубы, я отдёрнул руку и с ненавистью посмотрел на пространство, где сновали ничего не подозревающие магглы. “А вот у Тома Реддла получилось. Как и всё другое. Он был лучше во всём, — с остервенением думал я, то ли гипнотизируя неприступную ограду, то ли пытаясь испепелить взглядом. — Я тоже могу всему научиться, у меня всё для этого есть. Я не менее усерден и более талантлив”. Так почему же, почему? “Дыхание. Концентрация. Создание точки. Перенос её за препятствие. Перемещение!” Я закрыл глаза, чего делать при аппарации нельзя никогда, если ты только не цепляешься за кого-то. Была не была. В следующее мгновение я почувствовал сильную боль, словно через моё тело одновременно пронзили сотни острых иголок. Я упал на жёсткую мостовую и почувствовал, как левую руку обожгло огнём. Прямо от меня шарахнулся в сторону какой-то прохожий. И не удивительно. Теперь я мог видеть, что снаружи наш дом и прилегающая территория видны как сжатая до бесконечно тонкого размера полоса. Это был иллюзорный обман, представляющий окружающее пространство в виде клина и показывающий лишь его остриё. В такой дом довольно проблематично зайти незамеченным, но аппарация решает эту проблему. Я осторожно поднялся с земли, прислушиваясь к ощущениям. Вроде всё нормально, только правая рука была в крови и неприятно ныла. Расщеп, понятно. Что ж, такое нередко бывает и у опытных волшебников. Но у меня получилось! В тот миг, когда моё сознание затопила гордость от осознания своего успеха, с тихим хлопком передо мной появился человек в тёмном плаще с капюшоном. Одежда была абсолютно сухой — значит, человек только что аппарировал сюда, а не стоял здесь довольно долго, например, под мантией-невидимкой. Личность сняла капюшон, и моё сердце пропустило удар. Передо мной стояла Адальберта. Её не могло быть здесь в разгар рабочего дня. И ведь отговорки не помогут. Аппарация не стихийная магия, в ней внезапных выбросов не бывает. Значит, придется говорить правду. Или молчать. Опять же, чем всё это обернётся? Адальберта сделала шаг ко мне и улыбнулась - прохладно, но с тайной гордостью. — Ты выдержал экзамен, — не давая мне вставить слово, сообщила она. — Смог доказать, что можешь что-то сделать сам, поставить цель и её добиться. Ты просил меня помочь тебе с тем, что решил начать и отшлифовать до блеска? Что ж, я помогу тебе во всём, о чём попросишь. И да, отныне мы будем работать в лаборатории вместе.