Переходный возраст

      Суета Токио в дневное время суток оказалась идеальным материалом для видео о путешествии в столицу Японии. Чонгук настроил камеру и сфокусировался на уличных вывесках, которые пластами висели друг над другом в статичном состязании «кто кого перекроет». Чистые и ухоженные улицы, жёлтые такси у тротуаров, ожидающие своих клиентов, а ещё чуть более высокая влажность, чем в Корее. Атмосферно. Вот только спустя пару минут любования урбанистическим пейзажем, Чонгук всё-таки не выдержал и сместил фокус, поворачиваясь к уверенно шагающему перед ним Чимину, так шикарно выглядящему во всём чёрном, да ещё и в кожаной куртке Чона, поблёскивающей на его плечах от солнца. Он знал, что Пак так оделся ради него: идеально выдержал стиль, присущий Чонгуку – прекрасно зная, что именно любит его донсен. И макнэ был польщён и повержен. Что-то в том, что твой парень оделся так, как ты любишь, специально для тебя, как ты – чертовски заводило. — Ты снимаешь Токио, Чонгуки? — вдруг хитро обернулся Чимин, бесстыже глядя прямо в объектив камеры. Чонгук даже не успел отреагировать и отвести её, делая вид, что последние пятнадцать минут он совсем не снимал своего хёна. — Д-да... — неловко соврал он непонятно зачем: Чимин же и так всё понял. — Ну, смотри-и, — игриво протянул Пак и милостиво отвернулся, давая Чонгуку время совладать со своими пунцовыми щеками.       Думаете, Чонгук сдался? Ха!       Раз Чимин его уже спалил, то можно вести себя и понаглее. Чон, не скрываясь, следующий час снимал своего хёна, скромно следуя за ним по пятам – у Чонгука был топографический кретинизм, поэтому Пак сам изучил карту и маршруты, заботясь о любимом макнэ. А тому нравилось видеть спину своего парня впереди, чувствовать себя защищённым, наслаждаться чужой заботой. Да и снимать своего хёна так было легче, чем Чонгук и занялся, уже откровенно забив на свою изначальную цель показать Токио во всей его красе. Бо́льшая красота привлекла его внимание и не собиралась отпускать. И эта самая красота в какой-то момент обернулась опять, шутливо-осуждающе посмотрев на Чона и его камеру, но при этом лучезарно улыбнувшись – он знал, что его снимали, и любил внимание. Подыгрывая, Чимин вернулся к невозмутимому шагу, чтобы через секунду вдруг развернуться и начать забавно танцевать, его заразительный смех разлетелся по японским улицам.       Чонгук, не сдержавшись, прыснул сам. Милаха.       Так и прошёл их шоппинг: Чон даже не присмотрел ничего из одежды, сосредоточенно запечатлевая каждый шаг Чимина, который чувствовал себя звездой его фильма и время от времени вытворял, прикалываясь, что-нибудь эдакое. Самое смешное, что бы он ни делал и как бы это ни выглядело глуповато и дурашливо – Пак всё равно оставался фантастически роскошным. Гладкое и сияющее лицо, рассыпчатый блонд волос, живые искорки в глазах, сногсшибательная улыбка белого ряда зубов... просто нереален. Чонгук впервые понял режиссёров, желающих переспать со своими актёрами. Хорошо, что его актёр тоже очень даже не против перейти на интим, иначе Чону только бы и оставалось, что уныло вздыхать, глядя на дисплей видоискателя.       Кстати, о камере – обзор объектива вдруг закрыли ладонью, жалуясь: — Чонгук-и, я приехал в Токио с тобой, а не с твоей камерой, а вижу всё время её вместо твоего лица! Давай, хватит уже!       Но Чон в ответ лишь сильнее вцепился в гаджет, внезапно ощутив, что выполняет наиважнейшую миссию своего бренного существования и никоим образом не может её сейчас прервать. И этой миссией, конечно же, было запечатление Пака в цифровой памяти на веки вечные.       Что по этому поводу думал Чимин? Что ж, он лишь вздохнул и покачал головой: ему только и оставалось, что идти у Чонгука на поводу, потому что легче получить дэсан, чем отнять у макнэ его любимую камеру. Серьёзно.       Решив всё же хоть в чём-то послушаться своего хёна, Чон заснял перекрёсток Токио, пока стоял на эскалаторе, едущем вниз. Ласковое солнце и зеркальные внешние стены здания по бокам прекрасно гармонировали с толпой пешеходов, захватывая дух: так Чонгук себя и чувствовал в душе, путешествуя с Чимином – спокойно и счастливо. Надолго его с панорамами, правда, не хватило: фокус вновь был направлен на хёна, который уже даже не пытался противиться, смирившись с таким выражением восхищения. Чон был как никогда доволен: теперь он мог просто поддаться своему тихому помешательству – что он и делал до самых сумерек, снимая Пака даже тогда, когда они зашли перекусить. Его хён, на удивление, просто игнорировал камеру, продолжая общаться с Чонгуком, шутить и корчить смешные гримасы так, будто её и не было.       Это то, чего Чон и добивался: сохранить настоящего Чимина себе на память, пусть тот и был всё время рядом. У каждого своё хобби, ладно?       А когда они добрались до Диснейленда, Чонгук уж точно решил, что наложит на видео музыку: его смех наверняка бил по динамикам камеры, пока они катались с Паком на аттракционах. Того чуть ли не укачало, но ясная улыбка всё равно озаряла его лицо. И пусть Чон сам с трудом справлялся с фокусом, но оно того стоило. Чимин выглядел идеально даже в этой глупой шапке с Микки-Маусом, которую настоял купить. Щурящийся от смеха, Пак понятия не имел, что его очаровательная носогубная складка особенно чётко просматривалась сейчас и, кажется, Чонгук нашёл для себя новый фетиш, заглушая внутри порыв внезапно поцеловать хёна. Именно в этот вечер он действительно ощутил, что счастлив: простым человеческим счастьем, трогающим сердце и наполняющим жизненными силами душу. Все их достижения как группы уже были чудом, в которое сложно поверить. Чонгук не слишком-то и мог, потерянный и не осознающий, что они всё это заслужили.       Однако отношения с Чимином казались реальней и всегда занимали огромную часть в его жизни, затмевая всё прекрасное. И Чон абсолютно ничего не мог с этим поделать.       В отель они вернулись уже поздно ночью, уставшие, но перенасыщенные событиями и эмоциями. Чимин бросил, что пойдёт в душ первым, скрываясь за дверью ванной, пока Чонгук снимал с себя верхнюю одежду, отложив на тумбочку камеру, к которой словно прирос за весь этот день и сейчас наконец оторвался. Оказалось, ненадолго. Шум из ванны привлёк его внимание, и Чонгук дёрнул головой в сторону стены, широко распахивая глаза. Точно, он ведь даже об этом и забыл. Стеклянная перегородка – единственное, что отделяло его от Чимина внутри, которого было отчётливо видно. Чон застыл, наблюдая за тем, как Пак снимает майку, откидывая её в сторону, а затем берётся за ширинку штанов, явно даже и не подозревая, что за ним следят. Конечно, только его неуклюжий и невнимательный хён мог не заметить огромное стекло в стене у ванны, через которое всё было видно.       У Чонгука подрагивали пальцы от нетерпения, и он всё-таки не выдержал и схватил выключенную до этого камеру, нетерпеливо настраивая нужные фильтры и поднимая её к лицу.       Жаль только, что его копошение привлекло Чимина.       Тот, уже в боксерах, подскочил на месте, только сейчас увидев макнэ через стекло, невозмутимо его снимающего. Пак в панике прикрылся, попутно хватаясь ладонью за сердце и что-то сказав: Чонгук готов был поклясться, что это было «ты меня напугал!». Никто с места так и не сдвинулся – в немой паузе они уставились друг на друга. Чимин бегал взглядом туда-сюда, видимо, на что-то решаясь и борясь со смущением, покусывая губу, а затем, красный как рак, всё же стянул последний элемент одежды, складывая в стопочку к остальным. Чонгук через объектив видел пупырышки от мурашек на коже своего хёна, а ещё то, как горели его уши, как на губах остались вмятины от зубов, даже как слегка нервно расширялись ноздри с каждым вдохом. Пак переступил с ноги на ногу, застеснявшись, но всё-таки зашёл в душевую, из-за чего оказался ещё ближе к камере, которой Чон чуть ли не стукнулся о стекло, стараясь ничего не упустить. Дрожащей рукой Чимин повернул кран и вздрогнул от прохладной воды, заструившейся на его оголённое тело. Осторожно выглянув из-за плеча, он украдкой посмотрел на Чонгука сквозь свисающие мокрые пряди волос, будто пытаясь спросить взглядом, что тот творит.       Проблема была в том, что Чон и сам не знал. Он, словно одеревеневший, замер, с затаённым дыханием наблюдая за тем, как Пак медленно скользил ладонями по своему телу, моясь – невинно, но чертовски горячо. Как он обвёл подтянутые мышцы, как мимолётно задел упругие ягодицы, отчего те затряслись на секунду, а затем застыл пальцами на животе, всё ещё бросая осторожные взгляды снизу вверх в сторону объектива, словно опасаясь сделать что-то не так. Но в его глазах читалась интрига и любопытство. Чонгук с усилием сглотнул, только сейчас заметив, как тесно стало в джинсах, а затёкшая рука не сдавалась и продолжала держать камеру, снимающую лучшую в мире эротику, которую он только лицезрел в своей жизни. К удивлению, Чимин вдруг нахмурился. Так и слыша его раздражённый вздох, Чон напрягся, гадая, оборвёт ли его парень сейчас этот волшебный момент или, наоборот, продолжит его? И он не разочаровался: Пак, полностью игнорируя камеру, обеими ладонями погрузился в свои светлые волосы, промывая их и укладывая назад, отчего его лицо стало особенно чётко видно, не обрамлённое причёской, очертания подбородка и носа острыми гранями вырисовывали профиль.       Господи, как же жарко.       Чонгук не выдержал и проветрил свою майку, хватаясь пальцами за ткань у груди и потянув её от себя.       Ему показалось, или губы Чимина тронула улыбка?       Пак чуть выпрямился, даже слишком, слегка прогибаясь в пояснице, отчего полукруг ягодиц теперь ещё заметнее выбился из вертикали его тела. Приоткрыв губы, он опустил веки, на ресницах которых повисли капли, и вновь повернулся к камере, излучая столько секса, что Чонгуку вдруг стало душно от собственного прилива крови. Не выдержав такой атаки исподтишка, Чон сдался и в поражении опустил взгляд, чтобы через секунду начать хватать ртом воздух: из-за левого мясистого бедра Чимина в районе таза выглядывал багровый кончик его возбуждённого члена, словно дразнясь. Сердце в смятении заколотилось брошенным баскетбольным мячом. Кажется, Чонгук услышал стон? Вскинувшись, он встретился со взглядом, полным приглашения, и потёк, как снег весной. Аккуратно положив камеру на постель, Чон, наверное, со скоростью света избавился от одежды и ракетой влетел в ванную, перепрыгивая перегородку как горный козёл, чтобы наконец-то ощутить, как его ладони прижимаются к талии Чимина. Он словно схватился за спасательный круг – настолько растеклось в его теле чувство облегчения. Уткнувшись носом Паку в макушку, Чонгук громко вдохнул носом его запах, усилившийся от влажности.       Блаженство. — Ты больше не снимаешь меня, Чонгуки? — раздался лукавый голос Чимина, но Чон его проигнорировал, развернул парня к себе и закусил его губы в голодном поцелуе, услышав, как хён выдохнул смешок ему в рот. Он обхватил рукой шею макнэ, притягивая того всё ближе и ближе, пока Чонгук не понял намёк и сам не поднял его под бёдра, так естественно умостившись между ногами старшего. Пытаясь найти равновесие, Чон в итоге прижал спиной повисшего на нём Чимина к тому самому стеклу, отчего тот сморщился, шикнув: «холодно» – Чонгук тут же попытался согреть его своим телом, придавив хёна корпусом. Его член пульсировал от перевозбуждения, смачно впечатавшись в такой же напряжённый ствол Пака и так и оставшись на нём лежать, размазывая друг по другу текущую смазку от каждого неосознанного толчка тазом. В какой-то лихорадке Чонгук начал осыпать плечо Чимина поцелуями, время от времени задевая мягкую кожу зубами, пока тот сам не выдержал и взвыл: — Хватит уже прелюдий...       Повторять Чону было не нужно. Не мешкая и секунды, он развернул Пака грудью к стеклу, отчего тот снова застонал: резкий холод стекла опалил самую чувствительную кожу на животе, отчего тот поджался, добавляя перчинку в подвешенное состояние возбуждения. Выцеловывая загривок Чимина и беспорядочно перемещаясь губами по его шее, Чонгук приподнял ягодицы хёна большим пальцем, раздвигая их, чтобы плавно войти средним, а затем и указательным пальцем внутрь – легко и просто. — Ты... уже готов? — не смог сдержаться Чон, удивлённо моргая. Его хён был довольно хорошо растянут: наверное, ещё с прошлого раза, перед дорогой. Вместо ответа Пак сам насадился навстречу, вдруг заводя руку за спину и прихватив Чонгука короткими пальцами за шею в повелительном жесте: — Говорю же, быстрее... мх!       Чон не дал договорить, растопырив пальцы и пробуя добавить безымянный, чтобы избавить хёна от боли позже: тот зажмурился, внимательно прислушиваясь к себе. Всё его внимание заняли костяшки, которые приятно давили на стенки, когда макнэ ненароком немного сгибал пальцы, пробуя границы дозволенного. Наконец-то привыкнув к ним, Чимин смог лениво приоткрыть глаза, чтобы увидеть прямо перед собой камеру с не закрытым крышкой объективом. Спохватившись, Пак повернул в сторону голову, обращаясь к Чонгуку позади себя, который тщательно растягивал его с таким упорством, будто от этого зависела его жизнь: — Ты... м-м... выключил камеру?       Чон отмахнулся: — Не помню. — Чонгук-а... — неодобрительно выстонал Чимин, от особенно сильного толчка пальцев вмазавшись губами в запотевшее стекло. — Я вхожу, хён, — шепнул макнэ, не отвлекаясь ни на что, кроме податливого, будто пластилин, хёна в своих руках.       Чимин до сих пор гадал, когда это Чонгук успел научиться находить простату чуть ли не с первого раза, выбирая правильный угол и нажимая на неё с тянущей время силой: он входил так чертовски медленно, что именно это и сводило с ума. Пак беспомощно цеплялся за плоскость стеклянной стены пальцами, разъезжаясь их подушечками по скользкой поверхности, в итоге лишь упираясь ладонями и локтями, чтобы хоть как-то отвлечь себя от безумной пытки: — Чонгуки... быстрее!..       Решив, что с его хёна хватит, да и сам он уже был на взводе, Чонгук послушно подтянулся вперёд, принимая удобную позицию для резвого, нещадящего темпа – как раз такого, как Чимин до звёздочек любит. Мечтательно закрыв глаза и учащённо дыша, Чон вслушивался в звенящий звук размашистых шлепков и отрывистых, но непрекращающихся ангельских стонов Пака, придыхание которых переворачивало нечто внутри вверх тормашками. Каждый раз был словно впервые, каждый раз был лучше другого, каждый раз волшебно окрылял, и Чонгук всё никак не мог понять, как это вообще было возможно. Он, наверное, и правда самый счастливый в мире человек. А ещё и самый влюблённый по уши. Его романтичная душа пела Чимину дифирамбы, а тело довольно урчало от удовлетворённой страсти – идеальное сочетание. Поддавшийся эйфорическому настроению, Чонгук начал хрипло шептать, будто околдованный: — Я хочу... ах-хён, я хочу, чтобы все знали... весь мир, — он дышал запахом Пака, губы не отрывались от его кожи, покрытой испариной. — Знали, как я тебя люблю... как сильно... — его брови свелись вместе, только бёдра сбились с темпа толчков, в беспорядочном ритме следуя за отголосками подступающего оргазма. — М-м-ах, я покажу им... обещаю...       Чимин в ответ лишь гортанно стонал до щекотливых вибраций в груди, надрывно и безумно сладко. Он тогда слабо понимал, что Чонгук имел в виду, даже особо и не вслушиваясь, что в порыве нежности бормотал ему в затылок макнэ между чувственными поцелуями.       Но ничего.       Тот вскоре подкрепит свои слова действиями, как и обещал.