Тринадцатый (Цикл "Зов Предков")

      После разговора с начальником станции Ким всю ночь проворочался с боку на бок, лёжа на своем тюфяке в комнатушке три на три, которую делил ещё с одним бедолагой — восемнадцатилетним помощником повара — Тафтом. Того на Заморру занесло два года назад, вместе с отцом контрабандистом. Со слов Тафта, его папаша был пьяницей и игроком, и воспитанием сына особо не заморачивался. Заняв приличную сумму у Кингсмана, родитель Тафта спихнул ему в залог собственного отпрыска и поклялся, что отдаст долг в следующий прилёт на станцию. С тех пор прошло больше двух лет, папаша так и не вернулся, определив Тафта-младшего в вечное рабство к хозяину забегаловки. Лёжа рядом с посапывавшим на своем тюфяке соседом, Торвальд размышлял над тем, что было страшнее — застрять в захолустье космоса, прозябая в нищете, или же плюнуть на свои бесполезные, в сложившемся положении дел, моральные принципы, и податься в шлюхи хайгасов, чтобы заработать на билет домой. Несмотря на свою весьма страстную натуру, Ким Торвальд до сих пор никогда не отдавался за деньги. Дед сумел привить как своим детям, так и внукам понятие о том, что было позволено, а что нет для потомков гордых викингов, бороздивших на своих драккарах северные моря Европы, и продавать своё тело за деньги относилось к одному из самых позорных проступков. «Кодекс рода Торвальдов» включал ещё множество постулатов, которые категорически не рекомендовалось нарушать, но все они были хороши тогда, когда семья могла постоять за одного из своих. Ким же остался в одиночестве и рассчитывать мог лишь на самого себя. Уснул он только под утро и ему приснился кошмар. Хайгасы, скаля клыки, наступали на него целой толпой, пока не загнали в угол, где принялись облапывать его ледяными руками. Когда на нём принялись рвать одежду, Ким закричал и проснулся в холодном поту, нагребая на себя одеяло. — Прекрати орать, — лежавший на своем тюфяке Тафт сердито пнул его матрац и отвернулся к стене, набрасывая на голову поношенную куртку. Ким, учащённо дыша, уставился в потолок. Осознание того, что он находится в своём убогом жилище, впервые принесло ему облегчение. Кто бы мог подумать, что его обрадуют четыре стены, сузившие мир до пределов нескольких квадратов. Перевернувшись на живот, он вжался лицом в подушку и снова провалился в сон, приняв решение вернуть свою прежнюю жизнь. А для этого «Кодексу рода Торвальдов» придётся какое-то время попылиться в забытьи. Во второй раз он проснулся от зычного голоса Грега, оравшего на поваров, щедро раздавая пинки и подзатыльники направо и налево. Увидев появившегося на кухне сонного, встрёпанного Торвальда, Кингсман — дородный толстяк, похожий на разжиревшую жабу, расплылся в слащавой улыбке и поманил его к себе. Норвежец неохотно приблизился, настороженно следя за руками хозяина: тот, несмотря на немалый вес, обладал феноменальной ловкостью и уже не раз зажимал Торвальда по углам. — Ким, услада глаз моих, — пропел толстяк, окидывая его с ног до головы масляным взглядом, — вчера я услышал жалобу на тебя от клиентов. — Это от кого же? — буркнул он, глянув на жестикулировавшего за спиной Кингсмана Тафта-младшего — тот, округлив голубые, как небеса Земли глаза, отчаянно крутил кулаком у рта, советуя мимикой заткнуться. — Капитан Раух пожаловался на то, что ты огрел подносом его старшего механика. Ким безмятежно пожал плечами. — Не потянул бы ко мне свои грязные лапы — и не огрел бы. — Ай-яй-яй, — Кингсман с деланным укором закатил глаза к потолку, — неправильно рассуждаешь, радость моя. Ох, как неправильно. Люди ведь к нам зачем приходят? — Подозреваю, что поесть, — ехидно выдал Торвальд. — Правильно, — «восхитился» его догадливостью толстяк, — а ещё за добрыми впечатлениями. А добрые впечатления, это что? Торвальд скривил рот — у Кингсмана была дурацкая привычка давать своё собственное определение общеизвестным понятиям, искажая их до неузнаваемости. — Думаю, ты мне скажешь, — нагло подбодрил он хозяина. — Это надлежащая подача блюд, мой мальчик, — Грег похлопал его по плечу пухлой рукой. — Приятный вкус и симпатичные мордашки, что позволяют не заметить нашим гостям подгоревших бифштексов, несладких вафель и прочих промахов наших поваров. — Когда гость путает меня с бифштексом… — То ты поливаешь свою белокурую голову кетчупом и берёшь в зубы перчик, — теряя терпение, оборвал его Кингсман, растворяя слащавую улыбку в оскале зубов — слишком идеальных и белых для пятидесятилетнего обрюзгшего тела. — Маринованный. Если посетитель не захочет иного. — Это вряд ли, — Торвальд сжал кулаки, думая о том, с каким наслаждением вбил бы картофелину носа в рыхлую мякоть лица Кингсмана. Щёки хозяина забегаловки затряслись от негодования. Сновавшие по кухне повара старательно делали вид, что заняты своими делами, но перепалку между ними слушал каждый. — Иди работай, — прошипел ему взбешённый Грег. — Пока я не вышвырнул тебя из своего заведения! — Да я и сам уйду. Не расходясь делом со словом, Торвальд сорвал с себя фартук, майку и швырнул их в Кингсмана. Толстяк, поймав тряпьё, зашипел разозлённым опоссумом. — Ты что делаешь, полоумный? — Ухожу и униформу сдаю. Можешь сам её напялить. Продолжая обнажаться, он стянул с себя ботинки и ненавистные, излишне обтягивающие штаны. Откуда-то из глубины кухни раздалось подбадривающее улюлюканье, что тут же стихло под удушающим взглядом Грега. Штаны осели на обширной лысине Кингсмана. Оставшись в одном белье, Торвальд натянул ботинки обратно. Обувь была его собственной, выданной ещё в академии. Взгляд Кингсмана цепко прошёлся по телу парня. Тот был хорош — гибкий, в меру мускулистый, без грамма лишнего жира и с атласной белой кожей. — Куда ты пойдёшь? — процедил ему толстяк, сглатывая слюну. Сладкий мальчишка, да так ему и не достался. Нагнуть надо было раньше, не дожидаясь, пока сам сломается и придёт в его руки. — Куда пойду — не твоя забота, — отмёл Ким, глядя на готового расплакаться Тафта-младшего. — Пошли со мной, Кудряш. Особо друзьями «не разлей вода» они не стали, но Торвальду, хорошо знавшему, что Тафт, отстояв по две смены, ещё и «обслуживал» по ночам жадного до утех Кингстона, парня было жаль. Грег, встрепенувшись, развернулся в сторону Тафта. — Куда? — рыкнул он на вжавшего голову в плечи шатена. — Пока твой папаша долг не вернёт, ты мой с потрохами! А ты, — он ткнул палец-сосиску в Кима, — пошёл вон из моего заведения, неблагодарный щенок! Повторять дважды не понадобилось — Торвальд, задрав нос, удалился в свою нору собирать вещи, но, закрыв за собой дверь и угнездившись на матрац, опустил плечи. Легко было играть в героя перед Кингсманом, а вот осознать, что он вновь остался в одиночестве, было страшно. Дверь, скрипнув, впустила внутрь Кудряша. Опустившись напротив, Тафт поджал к груди худые коленки. Глядя на него широко распахнутыми глазами, парень шмыгнул носом. — Глупец ты, Ким, — выдохнул он тоскливо. — Куда ты пойдёшь? — Не знаю, — буркнул Ким, подтягивая к себе рюкзак и потрёпанную толстовку. — Что-нибудь придумаю. — Попроси у Грегори прощения, он примет тебя обратно. — Может, ему ещё и отсосать? — вспылил Торвальд, вскидывая на него злой взгляд. — Может и так, — Тафт с вызовом выпятил челюсть. — Чего смотришь? Хочешь сказать, что не такой, как я? Что «белой кости» зазорно зад подставлять за крышу над головой и объедки со стола? Торвальд, смешавшись, отвёл взгляд. — Я тебе ни разу дурного слова не сказал. Это тебе решать, как свои дела с этим боровом улаживать. Я не вмешиваюсь, но твой выбор не для меня. И не думай, что мой лучше, — добавил, думая о предложении Наамы. Тафт вздохнул. — Я давно понял, что отец за мной не вернется. Или помер, или совсем обо мне забыл. А жить хочется, Ким. Кому я здесь нужен, кроме Грегори? — Зря ты так думаешь, — с жаром возразил Торвальд, но тут же потушил энтузиазм. Лгать не хотелось, оба были лишними. Больше не говорили. Надев куртку, Ким закинул рюкзак на плечо и протянул руку Тафту. — Не дай себе пропасть, мелкий, — сказал на прощание. Кудряш поднялся, ухватив его за руку, и шагнул ближе. — Ты мне всегда нравился, — выдохнул, поднявшись на цыпочки к его лицу. — Только такой «отщеп» как я, не для тебя, Ким Торвальд. Быстрый поцелуй мазнул обомлевшего блондина по губам, и Кудряш выскользнул из комнатушки. Торвальд машинально потянулся стереть влажный отпечаток тепла и толкнул дверь. Впереди его ждал новый этап злоключений. *** На отопление туннелей, скреплявших между собой восемь узловых сегментов станции, напоминавшей по своему строению причудливого паука — с «телом» — портом, восемью «ногами» — переходниками, и жилыми модулями — «ступнями», особо не тратились, и туннель-переходник встретил норвежца колючим холодом. Лента эскалатора принесла его обратно в порт и, ступив на металлические плиты общего приёмника, Ким в который раз проклял тот день, когда спьяну решил залезть в постель ректорского внука. Позади закричали, присовокупив мат, и он поспешно отскочил в сторону, пропуская мимо себя гравитационную платформу с грузом. Оператор, поглядев на парня, покрутил пальцем у виска. Стоять в пределах укрывавших пол светящихся линий, обозначавших пути следования гравитационных тележек, мог только полный дурак. Чтобы остановить тележку, требовалось время, и неосторожный зевака мог быть с лёгкостью раздавлен пульсирующим вокруг днища активационным полем. Чертыхнувшись, Ким поправил рюкзак и поспешил к центру порта, лавируя между сновавшими по приёмнику прилетевшими экипажами и обслугой станции. В центре порта находился распределительный узел с сетью турболифтов. Ему был нужен тот, что доставит его в сектор GD-77. Ким активировал нажатием пальца идентификационный чип на запястье. Под кожей проступила кодировка его AD*. Вживляемый сразу после рождения, AD являлся биометрическим паспортом каждого землянина. Для станции Торвальд был живой единицей с индивидуальным номером КL-2112354113. То, что номер заканчивался на злополучную для него цифру «13», Ким воспринял с фатализмом и менять его не стал. У распределительного узла образовалась очередь. Очевидно, в порт прибыло сразу несколько кораблей, и у лифтов скопились с два десятка землян и трое хайгасов. Последние стояли в стороне от остальных, не смешиваясь с хозяевами станции. В ожидании, когда подойдёт его очередь, Торвальд принялся разглядывать «лемуров». Двое из хайгасов были немолоды. Хайгасы седели, как и земляне, и в длинных смоляных косах блестели серебряные нити. Третий был куда моложе и ниже ростом, но всё равно возвышался над Торвальдом на добрую ширину ладони. Его коса имела редкий для хвостатых цвет шоколада. Глаза всей троицы имели тот или иной тёмно-фиолетовый оттенок и были подведены вдоль нижней кромки глаза, свидетельствуя о том, что перед ними находились представители военного сословия Хайги. Левый висок хайгасов украшали тёмные завитки ритуальных тату, переходившие на скулу. Уши оттягивали тяжёлые серьги с подвесками, а запястья украшали браслеты. С поясов старших хайгасов свисали ножны с кинжалом «горхх» — гордостью каждого воина, напоминавшим по форме плоский коготь. Хвостатые были одеты в обтягивающие форменные куртки — тсары* и брюки из плотной ткани, напоминавшей змеиную кожу. Лодыжки обтягивали высокие голенища ботинок на толстой подошве. Выглядели все трое величественно и неприступно, отделив себя от остальных стеной высокомерия. Впрочем, оставаться полностью отстранёнными выходило лишь у двух старших «лемуров», третий — помладше — с живым любопытством осматривался по сторонам, стоило его спутникам отвлечься на тихий разговор. Именно на него Торвальд и засмотрелся, сделав вывод, что внешне их виды не так уж отличались. Вдоволь налюбовавшись высокими скулами, контуром пухлых губ и красотой подтянутых к вискам глаз, Торвальд опустил взгляд вниз, интересуясь иным аспектом их анатомии. То, что оставалось открытым его взору, говорило о том, что отличий и вправду было мало. Выпуклость в паху была знакомой на вид, хоть и выглядела куда внушительней. Судя по всему, свой детородный орган хайгасы весьма ценили, так как пах защищала металлическая нашивка, схожая по форме с пресловутым фиговым листком. Почувствовав давление в области лба, Ким поднял голову и встретился с разгневанным взглядом молодого хайгаса. «Шоколадка» сверлил его вприщур. Ким имел совесть покраснеть и отвернуться. Святые Квазары… Он пялился на «хозяйство» хвостатого, забыв об осторожности, и кто его знает, не создал ли этим предпосылки к межгалактическому конфликту. Торвальд обругал сам себя. Временами он и вправду редкостно тупил. Цепочка из тел медленно продвигалась вперёд и трое хайгасов встали в строй, оказавшись прямо перед Торвальдом. Ким поневоле залюбовался игравшими в толстой шоколадной косе бликами света. Чувствительный нос норвежца уловил запах мяты, исходивший от кого-то из троицы, но так и не понял от кого — перед инопланетниками открылся зев капсулы и хайгасы вошли внутрь. Торвальд вздохнул, ощутив сожаление, лишившись аромата, что так живо напомнил ему о земных сладостях. На пустую платформу опустился лифт, Ким шагнул внутрь и набрал на адресной панели сектор GD-77. Капсулу мягко качнуло. Он ухватился за поручень, идущий вдоль круглой стены, и понёсся навстречу новому этапу своей жизни. AD* (эй-ди) — от аббревиатуры Акта «О гражданстве Земного содружества» — Acknowledge direct. Название было перенесено на идентификатор гражданина, что вживлялся под кожу. Так же имело ограниченные функции личного ПК. тсар* — куртка по силуэту с V-образным глубоким вырезом, оставлявшие открытыми ключицы, у которых на теле размещалось родовое тату, определявшее, к какому из родов принадлежал хайгас. Воины так же нередко выбивали на телах своё звание и ковен* — род войск, в котором служили.