Тринадцатый (Цикл "Зов Предков")

      Ким выходил из сна урывками, то выныривая на поверхность к свету, то вновь погружаясь в темноту. Голова трещала от чудовищной мигрени, а тошнота сжимала желудок в ком. Гудевшие над ним голоса разламывавшую виски боль лишь усугубляли, вызвав у Торвальда зубовный скрежет. Слова без смысла бомбардировали его воспалённый мозг ледяными градинами. Кима передёрнуло, когда его плеча коснулась чужая ладонь, и он со стоном открыл глаза, чтобы тут же плотно смежить веки — свет полоснул по рецепторам глаз, будто кнутом. — Опустите щиты светофильтров, — голос Галла сложился во вполне понятную фразу. — Чувствительность его сетчатки всё ещё слишком обострена. Он был с ней согласен и горячо закивал бы головой, будь он способен на это действо. А пока Ким чувствовал себя тряпичной куклой, которую вертели чужие руки: ощупывали, исследовали, обтирали влажной губкой, приводя в чувство. К губам поднесли край чаши. Пересохшее горло воду не приняло, и Торвальд закашлялся. С трубочкой дело пошло куда лучше. Головная боль дала ему передышку, Ким осознал, что лежит на койке спального модуля, который покинул накануне, отправившись к хайгасу. У его койки стояли двое — Галла и Олаф. На столе, свесив ноги, сидел Майк. Рядом суетился незнакомец, одетый в станционную форму медслужбы. Манипуляции врача, вколовшего в вену Кима целый коктейль препаратов, вызвали у него прилив искусственного оживления. Но возврат контроля над телом Ким афишировать не стал: лежал и слушал, водя по окружающему мутным взглядом. Галла и врач говорили о нём. Звучали малопонятные фразы, он понял лишь «нервное и физическое истощение неизвестной этиологии». Впрочем, никакого волнения Торвальд не испытал, только блаженное опустошение и спокойствие. Он провалился в сон, едва медик покинул модуль и последним, что норвежец запомнил, было лицо наклонившейся к нему матроны. — Спи, детка, — женщина погладила его щёку, — ты даже представить не можешь, как нам всем с тобой повезло… Полную энтузиазма речь матроны Торвальд не дослушал. Его подхватило бурным течением вод подступавшего беспамятства и, безжалостно вертя им, периодически утаскивая в беспросветную тьму, вдруг выбросило на мокрый песок. *** <i>Перевернувшись на спину, Ким некоторое время лежал, пялясь в небо с чужим тусклым светилом. Что оно не было родным, говорил его красноватый цвет и размер. У ног мерно шумели волны, вылизывая песчаную отмель. Звук убаюкивал, манил сном, но к телу прокрался холод, и Ким сел, обняв себя за плечи. Перед ним лежала безбрежная морская гладь глубокого кобальтового цвета с острыми зубцами одиноких белых скал, что выступали из воды в пенных воротниках, будто в причудливых мехах. С вершины одного из «зубцов» ввысь взмыла громадная «птица» с кожистыми крыльями, издав протяжный вопль. Ему дружно ответили такой же перекличкой — к стенам отвесных скал цеплялись когтями за уступы десятки таких же созданий. Проводив взглядом горланящего летуна, он потянул к лицу ладонь с пятью пальцами с загнутыми внутрь ногтями. Наличие хвоста, обвивавшего правую ногу, Торвальд заметил ещё ранее. Землянин находился не в своём теле и был уверен, что сон перенёс его на чужую планету. С усилием, но ему удалось подняться. У его ног встопорщилась горка песка. Наружу выбралось похожее на краба существо с жёлтым панцирем. «Краб» повертел четырьмя парами глаз на отростках, засёк Кима и, издав вызывающий свист, боком двинулся к воде. «Лувинн». Название «краба» само собой возникло в голове, произнесённое ломким детским голоском. Торвальд уже знал, что находится в теле подростка. В чьём именно, понял, словив из-за плеча кончик каштановой косы. Подняв голову, он проводил взглядом летуна. Его звали «граппом» и он вовсе не был безобидным морским охотником. Следовало уйти с берега и найти убежище, но ноги приросли к песку. Тот, чьё тело на его душу надел сон, пришёл сюда для того, чтобы найти свою погибель в водах океана, и уходить не желал. Осознание этой мысли продрало его коротким приступом паники. Иллирэн… Имя пришло в голову, едва он задумался над собственной идентификацией. Но вот о причинах странного желания смерти внутренний голос молчал. Ким продолжал следить за граппом. Летун им не интересовался: нырял к воде, выхватывая невидимую ему добычу длинной пастью с острыми зубами, и вновь взмывал к свинцовым облакам. Глубоко вдохнув, Торвальд закрыл глаза и… открыл их, уже стоя под сводами потолка, украшенного искусной мозаикой с изображением звездного неба, незнакомого Киму Торвальду, но родного для того, кто носил имя Иллирэн Рош`Шэнар — пятого сына нарга Фаллар маэт — Радигара Рош`Шэнара. Высокие стены, высеченные из базальта, переходили в пол, в центре которого был выложен круг из плит багряного мрамора с прожилками кварца. Суровые лики хайгасов-предков, высеченные на стенах, взирали на стоявшего в круге у каменного дерева с обрубками семи толстых ветвей подростка. Но не застывшие в камне лики вызвали судорожный всхлип, сорвавшийся с губ юного хайгаса, а окружавшие его семь фигур в балахонах. Каждая из них одна за другой изрекли весть, заставившую отхлынуть кровь от его щёк. Все как один — кагуны, с бритыми черепами, покрытыми завитками рун лицами, что не оставляли свободными ни единой пяди кожи на дряблых, морщинистых телах, повторили своё единодушное решение. Сжимаемые в руках храмовников посохи трижды ударили в плиты пола, разом отсекая прежнюю жизнь подростка от его теперешнего и будущего. Иллирэн напрасно искал в их лицах понимание. Отдавшие свою жизнь служению «Калум сумм» и Священному Древу святоши не ведали о сострадании. Иллирэн повернул голову к группе хайгасов, стоявших за кругом и носившим на одежде и телах знаки воинов. Присутствовать на обряде Выбора пути позволялось лишь ближайшим членам семьи. Взгляд Иллирэна заскользил по суровым лицам. Впереди стоял отец — высокий крепкий хайгас с изрезанным ранними морщинами лицом. Нарг Фаллар маэт — Радигар Рош`Шэнар, услышав благую для рода весть, восторженно хлопнул себя по бедру широкой ладонью. За его спиной застыл старший брат Иллирэна — Моран. Второй и третий брат — Анварре и Глитте, прятались в тени старших. Четвёртый из братьев — Даглар, скромно примостился у колонны, отделившись от остальных. Рядом с ним, чинно сложив руки на животе, застыл воспитатель Тала-Тукеш — старик с куцей косой и подбритыми висками, говорившими о его происхождении из низших сословий — «клунгов» — рабочих рук, обеспечивавших потребности каст воинов и жрецов. За спиной воспитателя возвышался Талишен — единственный, кто, услышав решение кагунов, проникся сочувствием к своему подопечному. Иллирэн желал быть воином. Кагуны разбили его мечты о славе и вольной жизни. — Лекай, — проскрипев, повторил старший из жрецов, шагнув к окаменевшему подростку, и надел на его шею кругляшок амулета с горевшим внутри кроваво-красным камнем. — Надежда рода и Избранный наследника клана Сат`Шэраш. Седьмой уровень гек’ам сур. Услышав окончание скупой речи жреца, Иллирэн, побледнев, пошатнулся. По рядам зрителей пронёсся шепоток. Нарг, протянув руки в сторону Священного древа, вознёс короткую благодарственную молитву. Его жест послушно повторили трое старших сыновей. Род Рош`Шэнаров получил первую Надежду рода — лекая за последние три поколения, и северным наргам предстояло породниться с родом Сат`Шэраш, чьи воины славились своей свирепостью и богатством. За Надежду рода, что уже сейчас демонстрировал седьмой уровень своего дара, отдано будет немало привилегий. О том, что два слова перечеркнули мечты младшего из сыновей, нарг не думал. Его последний брак, по которому он уже успел стать вдовым, наконец даровал ему желанное дитя. — Нет! Отчаянный звонкий голосок сына вызвал у нарга недовольную гримасу. Иллирэн, разрываемый эмоциями, сжал кулаки и вытянулся в струну. — Это ошибка! — прокричал он. — Я не хочу! — каштановая коса мотнулась по спине, добавляя к крику разгневанный звон колокольчиков, вплетённых в пряди. Кагуны бесстрастно взирали на бунтаря. — Я не хочу… — повторил он и потянулся к одетому на шею амулету, чтобы сорвать его, отринув Выбор. Отец подскочил к нему прежде, чем он совершил святотатство, и с перекошенным лицом ударил наотмашь по щеке. Иллирэн отшатнулся. Пятно отпечатка родительской длани расцвело цветком позора. Его глаза вскипели слезами: стыдными, несдержанными. Нарг никогда не поднимал руки на своих детей. Он стал первым. Иллирэн сорвался с места прежде, чем отец успел перехватить его, и выскочил наружу. Ветер встретил его за стенами храма, едва не сбросив со ступеней, ведущих к песчаной косе древнего океана Нойрэтт. Туда и понесли его ноги — к открытым водам и небесам, кишевшими зубастой смертью, что казалась ему куда предпочтительней участи, уготовленной ему кагунами. Его не преследовали, и подросток бросился в океан, но вода вытолкнула подростка обратно, проволокла по камням, полосуя кожу на бёдрах, и вынесла на песок, раздавив неудачей. Пустота внутри разрослась, и Иллирэн без сил раскинулся на песке, разбросав руки. Решение было вынесено, но он никогда не смирится, как бы не убеждали его в необходимости покорно принять Выбор, сделанный за него богами. Никогда… *** Ким раскрыл глаза, покидая чужой разум, но отголоски смятения юного хайгаса ушли не сразу. Реальность встретила его полусумраком затемнённого помещения модуля. За окном-иллюминатором шумел ветер, вздымавший столбы из бурой пыли. Торвальд пролежал, не шевелясь, ещё несколько минут, ловя отголоски пережитых хвостатым событий, и рассуждая над тем, каким образом в его сознании поселились воспоминания Рош`Шэнара. Ким был уверен, что видел не сон, а часть прожитой им жизни. Теперь он знал имя того, кто отымел его всласть так, как никогда не имели, оставив после себя двоякое чувство будоражащего ошеломления и злости. Злости на самого себя, не меньшей, чем на хайгаса. Прервав течение его мыслей, рядом раздался шорох. Торвальд повернул голову. Выбравшийся из кресла Майк настороженно уставился на смотревшего на него блондина. — Извини, — пробормотал парень, — не хотел разбудить. Галла велела дать тебе выспаться. — Сколько? — язык Кима слушался его с трудом. — Что сколько? — Сплю… сколько, — он приподнялся на локте, но тут же рухнул обратно на подушку с громким стоном — позвоночник прострелило болью от копчика до шеи. — Демоны космоса… что с моей… Ким прикусил язык, удержав за зубами указание конкретной части тела, пострадавшей в «сражении» с Иллирэном больше всего. — Ты спал почти двое суток. И цела твоя задница, — Майк расплылся в улыбке, которую Торвальду захотелось стереть кулаками, — мою и посерьёзнее рвали. Повреждений у тебя нет, а что растянули да натерли, так это пройдёт. За пару недель попривыкнешь. Хайгас, купивший твои услуги, продлил контракт на стандартный земной месяц. Подобную удачу тут никто за хвост ещё не ловил. — Удачу? — едко бросил Ким, щуря глаза. Майк усмехнулся: — Ты хотел подзаработать, парень. Для того сюда и пришёл. За твой первый заказ хвостатый отвалил пятьдесят кредитов. За месяц ты получишь в тридцать раз больше и сможешь убраться с этой вшивой планетки. Будь я на твоем месте… — Могу поменяться, — предложил Торвальд, обрывая его и с усилием переваливаясь набок. — Хочешь — бери себе хайгаса со всеми потрохами, а я здесь не останусь. — Ты не можешь, — Майк нахмурился, следя за тем, как норвежец, кряхтя и морщась, садится на койке. — Контракт уже подписан. — Я его не подписывал. — Галла приложила твой палец… — Что? — Торвальд, моргнув, прекратил нашаривать свою обувь. Майк развёл руками: — Матрона своей выгоды не упустит. — Вот пусть сама контракт и отрабатывает. Торвальд сумел подняться и выпрямить спину. Майк скользнул взглядом по обнаженному телу блондина, отметив феерическую россыпь синяков на рёбрах и бёдрах парня. «Разрисовал» его хайгас знатно. — Если нарушишь договор — вовек с Галлой не расплатишься. — Плевать, — отмёл Ким. До двери в противоположной стене он добрался черепашьим шагом, и, завалившись внутрь эргономичного помещения, почти целиком состоявшего из душевой кабинки, прилип к прохладному кафелю. Струи воды, хлынувшие из квадрата на потолке, постепенно привели его в чувство. Сумбур из головы ушёл. Ясным было одно — из этого места следовало уносить ноги и постараться избавиться от воспоминаний о том, как его выкручивало в водоворотах желания, которое никак не могло исходить от него самого. Не мог он в действительности желать того, что с ним проделывал проклятущий хвостатый! Насаживаться на член и скулить, прося проникнуть глубже, сильнее, бесстыдно ёрзая задом, стоило лишь тому остановиться, чтобы перевести дух. А уж о том, как он тянулся к губам, вылизывал острые клыки, сплетаясь языком со своим мучителем, вспоминать было совсем тошно. Но зарядить в стену головой хотелось от того, что при одной мысли о руках, обнимавших его под ягодицы, насаживая на член не смыкавшимся натруженным сфинктером, хотелось взвыть от острой тоски — тоски о теле, что вдавливало своей тяжестью в сбившиеся простыни и жалило укусами-поцелуями. — Это не я… В дверь требовательно застучали, и Ким выполз из кабинки. Дверь распахнулась под тычком ладони. На пороге стоял Олаф, держа в руках его одежду. Ким в полном молчании взял у него штаны с рубашкой и закрыл дверь. Здоровяк не возражал. На умывальнике обнаружились капсулы с обезболивающим. О способе их применения Торвальд знал, и с самым мрачным видом сунул одну из капсул в задний проход, попутно ощупав саднивший анус. Похоже, несмотря на его страхи, хайгас был бережным с ним и обошлось без особых повреждений. Утешение было слабым, но как говорил его дед: «любой опыт — воспитатель мудрости», он свой урок получил и выучил назубок. Ким потянулся к своему AD и уставился на украшавший его запястье подарок хайгаса. Вещица была узнаваемой и он, вспыхнув, потянулся снять то, что обозначил для себя, как вознаграждение шлюхе, однако содрать браслет не вышло. Запястье не проходило сквозь узкий обод, и ни мыло, ни вода не позволили избавиться от напоминания о собственной глупости. Присмотревшись к браслету, Ким определил, что одним чистым золотом тот завешивал на солидную сумму кредитов, и, крепясь душой, решил оставить его на руке. С подарком он сможет разобраться и позже, а сейчас следовало позаботиться об ином. В том, что Галла так просто не позволит ему покинуть сектор, Торвальд не сомневался. Порывшись в карманах штанов, блондин отодрал липучку потайного кармашка и вытащил «ладошку». Протерев прозрачную поверхность, он приложил тонкую пластину к своему AD. На пластине тут же проявился неоновый экран, что и вправду походил на миниатюрную человеческую ладонь. Ким послал короткое сообщение в станционную службу, сунул «ладошку» в карман и принялся одеваться. Если матрона считала его дураком, то крепко промахнулась в своей оценке. Покинув ванную уже одетым, с зачёсанными в хвост влажными волосами, Ким застал в комнате Олафа и Галлу. Майк примостился в углу, сливаясь с серой стеной. — Я ухожу, — предупреждая дальнейшие разговоры, заявил Торвальд, садясь на расстеленную койку и надевая ботинки. — Твой заказчик оплатил твоё проживание и содержание на месяц вперед, — заговорила Галла. — Ты не можешь уйти. — Это ещё почему? — У тебя контракт… — Я его не подписывал. — Торвальд, поднявшись, сунул руки в рукава куртки и тщательно застегнул магнитные застёжки. — И не считаю его обязательным к исполнению. — Закон диктует иное. Потому буду вынуждена настаивать на том, чтобы ты остался… Матрона остановилась, услышав шум сирены, раздавшийся за пределами модуля. Олаф, переглянувшись с женщиной, подошёл к двери и, распахнув её, впустил внутрь пронизывающие звуки общей тревоги. По коридору двигались люди, большинство спешно одевалось на ходу. В коридоре передвигались одетые в лёгкие скафандры «безопасники», позади следовали технари с оборудованием. В двери модулей стучали и требовали немедленно покинуть сектор. Олаф развернулся к Торвальду. — Твоих рук дело? — угрюмо спросил он. — Что ты им наплёл? Вопрос мужчины Ким проигнорировал. В модуль ввалились двое представителей службы безопасности станции и сообщили об эвакуации из сектора в связи с его возможной разгерметизацией. Атмосфера Заморры была негостеприимной для землян, и сообщение об обнаружении протечки в целостном корпусе станции вызвало немедленную реакцию со стороны администрации. Торвальд прожил на станции достаточно долго, чтобы знать, какое сообщение следует отправить службе контроля, и сделал свой ход. Галла попыталась запротестовать, доказывая, что смотрители допустили ошибку, но слушать её не стали и всех погнали на выход. Влившись в толпу, Торвальд ловко ушёл от рук попытавшегося схватить его Олафа, и был благополучно вынесен наружу, где поспешил исчезнуть в лабиринте коридоров. Турболифт и два рукава-перехода привели его в знакомые места — задворки станции, размещавшиеся за рабочими доками уже в тёмную ночь. Добраться до забегаловки Кингсмана ему удалось никем незамеченным — крысиные тропы натоптал давно и, оказавшись у заднего входа, рядом с источавшими вонь баками с отходами, блондин осторожно поскрёбся в дверь. Открыли ему не сразу — Тафт уже спал, но, увидев стоявшего за порогом ссутулившегося Кима, державшегося за стену, Кудряш тут же запустил его внутрь. Торвальду пришлось воспользоваться его помощью, чтобы добраться до крохотной комнатушки за кухней. На матрац Кудряша, ещё хранивший тепло своего хозяина, норвежец рухнул совершенно без сил. Тафт что-то обеспокоенно спрашивал его, но норвежец его не слышал — в голове вспухали пузыри, что лопались воспоминаниями, которые так хотелось забыть. Испуганный его состоянием, Кудряш склонился к нему и Ким, внезапно обхватив его за затылок ладонью, жадно притянул Тафта к своим губам. Он — Ким Торвальд, не шлюха хайгаская… Не шлюха… Тафт застонал, принимая на себя вес подмявшего его под себя Кима. Торвальд, оседлав его бёдра, задрал на нём растянутую футболку, открывая худое бледное тело с выпиравшими рёбрами, и заметался губами по коже. От одежды избавились быстро, жадно целуясь, стукаясь зубами, и тиская друга друга. Кудряш позволял ему всё: сминать губы, вылизывать рот, шею, уши. Отвечал с тем же голодом, а когда Ким раздвинул его коленки и навис над ним во тьме, долго смотрел в его лицо, прежде чем потянулся рукой к щеке норвежца. Торвальд, мотнув головой, прошёлся влажными губами по узкой ладони, вызвав у него чувственную дрожь. Член Кудряша набух, обнажив тёмную головку над крайней плотью. — Войди… я готовился, — он заерзал, учащённо дыша. . Торвальд не стал спрашивать, к чему. И так было ясным — Кингсман любил неожиданно завалиться в своё заведение посреди ночи и трахать Тафта до сорванных связок горла. Но сегодня Кудряш, наконец, будет с тем, о ком не смел даже мечтать. Приподняв его бёдра, Ким бережно вошёл в него, и Тафт заскулил от переполнивших его ощущений. Тело Кудряша приняло его без труда, плотно обхватив мышцами член, и он задвигался взад-вперед, наслаждаясь удовольствием, в котором всё для него было ясным и привычным. Обхватив его худыми ногами за бёдра, Тафт двигался с ним в едином ритме, выгибаясь в пояснице до хруста. Это не была любовь, но Тафту было всё равно — он словил свою мечту за хвост. Чего искал в его объятиях Ким, сам Торвальд старался не думать. Не думать вообще ни о чём, ускользая от тревожащего задворки памяти мягкого звона колокольцев, что сводили мышцы живота сладкой болью и заставляли ускорять темп. Жар поутих только к утру. Тусклый рассвет за окнами застал их в сцепке — влажных от пота и сомлевших. Тафт, всё ещё с обмякшим членом Кима между ягодиц, дразнившим чувственность натёртого входа, прижал к груди обнимавшую его руку блондина. — Расскажешь, где пропадал почти трое суток? — сонно спросил он у лежавшего за его спиной Торвальда. Ким, размякший от навалившейся дремоты, ткнулся носом между лопаток Тафта, вдыхая его запах. Кудряш пах сдобой. — Нет, — вяло ответил он и добавил, топя тоску. — Рассказывать нечего. Кудряш ему не поверил, но в душу лезть не стал. Нарг * — титул лидера клана и правителя земель, всегда из касты воинов.