***
В это время каток пустовал. Все тренировки начинались к вечеру, а летом, пусть и крытый, он был недоступен для остальных людей. Охрана пропустила Рика спокойно, скрывать было нечего — Рик бы местной звездой, простым парнем, которому первым удалось выбиться в люди, а теперь уже в восходящие звезды. С контролером также не возникло никаких проблем: заплатив парочкой автографов ему и водителю ледового комбайна, Рик переоделся с шорт в спортивные штаны, водолазку и привычно туго зашнуровал коньки, купленные специально на отпуск. На немой вопрос от наблюдателей о форме, экипировке и даже о самых дешёвых коньках пожал плечами: — Сегодня я просто хочу расслабиться. По сравнению с катком его клуба этот был безумно простым, образцом минимализма и хоккейного духа. Даже лёд был не таким ровным, не таким гладким и податливым, но именно этот лёд сделал его хоккеистом, именно здесь Рик падал и падал, ломал руки, а один раз даже ногу, сражаясь за своё будущее и мечту. Здесь пробовал быть вратарём, главной стеной, защитником, но по настоянию тренера вышел как нападающий. О, это чувство, когда твоими стараниями, десятком синяков на теле, шайба катится прямо в ворота, а на табло загорается нужная больше летнего солнца единичка! Опьяняющее счастье, подсаживающее всех, кто хоть раз почувствует этот адреналин. И Рик подсел. Раздражающей болью, оскорблением звучал запас, тренер, как назло, не пускал играть, повторял, как позорный ярлык: "Ты не готов!" — и доводил до белого каления каждым пропущенным шансом выйти. Только сейчас, оборачиваясь назад, на себя-новичка, только пришедшего в этот спорт, не умеющего толком ничего, Рик всё понимал и рассыпался в благодарностях за то, что все из тренерского состава упорно закрывали глаза на его бесконечные тренировки, постоянное присутствие в спортивном центре. Только спустя год ему разрешили играть в основе, только спустя год он понял, чего хочет в будущем. И сейчас сводило щёки от улыбки: всё сбылось. Как много ему дали коньки, как много ему дал этот лёд. Это чувство обжигающей прохлады на щеках, когда всё тело горит, когда ломят мышцы, а голова забита проблемами — каким бы ты не был разгоряченным и пылким, лёд остудит. Дух команды, непоколебимая воля к победе, дружба, настоящая, понимающая. Столько бесценных вещей, за которые Рик никак не мог отплатить. — Всё ещё отвратно тормозишь. Хриплый грубый голос застал Рика в позе пресноводного членистоногого. Подняв голову, он, не выдержав, улыбнулся. Щуплый старичок стоял возле выхода и нахмуренно осматривал согнувшегося. — Тренер! — радостно подскочив, Рик помчался к проходу, накидываясь на тренера с объятиями. Что мог сделать старик с двухметровой горой мышц? — Что за сопли? — локтем пихнув в район селезёнки, он смог освободиться от двадцатидвухлетней липучки. — Я что, плохо тебя воспитал? Имей уважение к действующему тренеру. Зови меня мистер Климент. — Как скажете, тренер, — довольно выдохнул Рик под равнодушный взгляд Климента. За многие годы работы с хоккеистами он привык к тому, что спокойные фразы доходят до головы дольше, чем команды. В тренерской всё было так же, как и четыре года назад, разве что прибавилось наград и нового инвентаря, недостаток которого явно ощущался в годы тренировок. — А, спонсоры купили, — заметив заинтересованный взгляд, бросил тренер, — заинтересовались нами, когда с твоего выпуска почти всю основу разобрали. А ты вообще чего к нам? Не зная, с чего начать, Рик упрямо пялился в стену, сплошь покрытую грамотами. Зачем он пришёл? Разве что пострадать от бессмысленной односторонней любви, у которой нет даже права на существование? Выпустить пар из-за глупой, детской для его возраста обиды. Несущественные причины, чтобы озвучить их тренеру. — Ладно, боец, у всех у нас есть проблемы. Вопрос в другом, — вытащив из небольшого секретера чашки и термос, он разлил горячий пахнущий мятой чай. Липовый, какой пил тренер, чтобы хоть немного успокоиться от бесконтрольной толпы подростков. — Есть ли желание выплеснуть энергию и отплатить нашей школе добром? — Конечно! — безоговорочно закивал Рик. — Тогда до конца недели предлагаю позаниматься с нашими малолетками; набрали заранее, чтоб отсеять слабаков, которые после первых же разов побегут к своим папочкам-омегам, — Рик тихо прыснул в кружку, припоминая, что тренер на самом деле со своим супругом обращается, как с фарфоровым, — а я пока старших подготовлю, пусть сыграют один на один с тобой, собьёшь спесь. А то выиграли один матч, звезду поймали. Ну, как? Судя по словам мистера Климента, на льду придётся быть почти весь день, да и об отпуске на эти четыре дня можно забыть. Не хотелось бы нарушать обещание. Но, с другой стороны, обещание было дано Адану, который сейчас был неизвестно где и неизвестно зачем, а лёд помогал отвлечься, скоротать часы. Что плохого в том, что Рик немного поработает? — Хорошо, я в деле. Улыбнувшись, тренер обхватил руками кружку, блаженно потягиваясь от греющего тепла нагретого металла. Другого ответа от Рика, не отползающего от катка даже в самой паршивом состоянии, он не ждал. Да и было приятно, что он так рьяно отозвался на просьбу помощи. Только вот сам он выглядел подавлено, задумчиво, когда нарезал круги. — Что случилось у тебя, боец? — протянув руку, он крепко сжал бледные, напряженные пальцы. — Тоже самое было в последнее время перед твоим уездом. Я многое слышал, не думай, что твои проблемы испугают такого старика. Никому не рассказывая о своей ситуации, Рик ещё сильнее зажимал на шее ошейник, не дающий нормально жить и дышать полной грудью. Слова требовали выхода! Много раз прокручиваемые в голове, репетируемые, чтобы быть смело высказанными, они так трусливо и ждали. Момента, лучшего времени, больше алкоголя в крови. Но это не могло продолжаться вечно. Тренер терпеливо ждал, и Рик был уверен в том, что тайна останется таковой, только не знал, будет ли взгляд мистера Климента таким же добрым и взволнованным после того, что он услышит? Но как же хотелось, чтоб Рика услышали! Поняли! — Я влюбился в своего племянника, — выдохнул он, пряча взгляд в кружке, — это долгая история, но... — Рассказывай, — скомандовал тренер спокойно, без отвращения, разливая чай, — я никуда не тороплюсь, а тебе нужно выговориться. Нужно.Часть 3
12 ноября 2016 г. в 15:50
По ночам в доме становилось безумно холодно. Добела замерзали острые пятки, смешно краснел вздёрнутый нос, а худые пальцы судорожно сжимали одеяло, бесполезно пытаясь согреться. Очередная авария, очередная прорванная труба и очередная неделя в королевстве снежной королевы.
— Ну чего ты загрустил?
Сказанные радостным дрожащим голосом слова были неприятнее, чем вылезать за очередной кружкой какао. Адан скосился, фыркнул, всем ледяным видом показывая собственное "Фи", и вновь залез в плед по брови, чтобы не мёрзли глаза.
— Какой же ты всё-таки вредный!
Тёплые руки, всегда, чёрт возьми, такие тёплые, никогда не боялись колкостей Адана. Касались, нежно тормошили волосы по утрам и обнимали в моменты особенной радости. И складывалось впечатление, что внутри у Рика — маленькая печка, отчего он такой добрый и тёплый.
Между кроватями было ровно три шага. Если постараться пройти незаметно — три с половиной, если спешить — два прыжка. И Адан, и Рик знали это точно, даже уверенней, чем дважды два. Ведь каждый вечер, день, утро, каждую свободную минуту, миг проходили это расстояние, чтобы сломать непреодолимый, просто громадный барьер в эти три шага. Как сейчас.
Плед рассчитан на одного. Адан даже этикетку на стену прикрепил, чтобы с официальными аргументами возмущаться каждый день. Но все они, такие уверенные и напыщенные, разбивались о тёплые, согревающие до мизинчиков на ногах объятия. Медленно, нехотя и отказываясь признавать, Адан прижимался сильнее, скручивался в клубок, чтобы поместиться всеми частями тела в этой печке, и засыпал под ритмичные поглаживания по спине. Что происходило дальше, он не знал — всегда спал и чихать хотел на все действия Рика, а вот альфе приходилось извращаться, чтобы перевести из сидячего положения в лежачее сопящего лисёнка, морщащего нос от каждого скрипа и шуршания. Но шести лет хватило, чтобы вся эта суета стала совершенно типичной, отработанной, и теперь Рик спокойно мог ещё и несколько раз повертеть Адана в плоскостях кровати для удобства собственной тушки.
Сегодня не стало исключением. Когда закончилась борьба, возня и препирательства, а потом и бодрость Адана, Рик вытянулся на левом боку, пристроил у себя на плече, словно так и было, рыжую голову и, замирая от того, что делает, провёл пальцами по нахмуренному лбу.
— Я тебя сейчас укушу, — отозвался Адан, обидчиво надувая губы и распахивая глаза, — ты мне поспать дашь?!
Удивления такое пробуждение у Рика не вызвало. То ли у всех вредин среди складок недовольства покоится волшебная кнопка, переключающая настроение, режим и эмоции, но Адан всегда реагировал. Бесился, переставал хмуриться, кусался или просыпался, когда альфе приспичивало потыкать в ни в чём невинный лоб ночью.
— Ты же всё понимаешь... — горячий шёпот ударился о кожу, не согревая, а обжигая её от понимания того, как близко Рик и о чём он сейчас говорит.
— Папа может зайти, да и Алекс уже третий вечер сторожит ёлку...
Сбивчивые отмазки задохнулись в осторожном, неуверенном прикосновении губ к губам. Кровь прилила к губам, щекам, выдавая в Адане невинного, неиспорченного бету, и от осознания происходящего, осознания того, что они сейчас делают и где, в ушах пулемётной очередью забился пульс, взрывая в голове все мысли паническими эмоциями и страхами.
— Ты никогда меня не слушаешь! — осипшим голосом бросил Адан, понимая, что его "нельзя" полностью проигнорировали.
— А ты никогда не разрешаешь...
От пышущего недовольства Адан с шумом выдохнул и уставился на Рика, пытаясь всем своим видом показать, что он думает по этому поводу, но напротив него довольно улыбались от взъерошенного лисёнка. Вновь Адан попался на хитрые фразы, действия, что Рик старательно проделывал с ним, чтобы расшевелить и выбить из колеи. Раз за разом, ради искренней, не надуманной злости.
— И почему вредный тут я?
Слова вышли с усмешкой, отчего губы растянулись в улыбку. Сердиться на Рика Адан не мог ещё с детства. Даже когда они сильно ссорились, и альфа приходил мириться с шоколадными кексами и, пока никто не видит, с маленьким букетом ромашек, хмурясь, ругаясь, Адан прощал. И сейчас, позволяя утянуть себя в поцелуй, простил все эти маленькие шалости.
Возможно, это никогда бы не началось. Возможно, всё пошло совершенно по-другому, и они стали бы врагами. Но судьбе, Купидону, неизвестным миру, науке и человечеству богам, Санта Клаусу на крайний случай, когда-то понравилось мучить людей, и они продолжали, соединяя тех, кто вместе быть не может.
Адану было восемь. Рику — тринадцать. Каждый из них жил, спокойно спал и совершенно не подозревал о существовании друг друга. А потом Май встретил Адана, и в его жизни появилось много нового. Сначала незнакомые имена: "Юсти, Крис, Рик, Лин, Джулио, Марко, Ларк". Затем появились ярлыки: "Братья, жених, родители, друг". Потом они стали объёмными, реальными, обзавелись несколькими историями о себе и минимальным набором характера, прежде чем Адан впервые увидел тех, кто носил столько имён. Шесть с половиной лет назад, стоя с дрожащими коленками в центре зала.
Тогда он хватался за Мая, хотя сейчас непривычно называть его не папой, а по имени, а Лин был чужим, ещё почти незнакомым, хотя отеческой любви хватало на двоих. Вредный и настырный Адан отказался спать со взрослыми, словно маленький ребёнок, хотя в душе очень-очень хотел понежиться в ласковых объятиях, получить всю заботу, что была его по праву.
И получил. Сполна, с огромным избытком, буквально избаловавшим, позволившим требовать всего и больше. Любовь, объятия, горячее какао в зимние вечера, цветы, любимый торт на каждый праздник. И лишь одна деталь мешала всему пойти по правильному пути — большая часть жизни Адана согревалась Риком.
Он сам не понимал, во что ввязался, почему не остановился, когда понял, что смотрит на Адана не как на племянника, не как на брата или хотя бы друга. Сердце трепетало. Билось в груди, паниковало, когда взгляды пересекались. Тело было честнее, искреннее, и потеющие ладошки говорили яснее, чем сбитые слова. И Адан услышал, может, не сразу, но отозвался на чужие чувства краснеющими щеками. Рик помнил всё. Каждый маленький шажок навстречу друг друга, порой и обратно, в собственные комплексы и проблемы; своё первое признание, глупое, по-юношески неуверенное, и его кивок. Даже не слово, простой крошечный жест, подаривший столько счастья, что не описать словами! Что скрывать, даже спертое дыхание и дрожь в коленках!
Рик помнил всё. Но помнил ли Адан — не знал.
Прошло совсем немного времени, а былые утверждения, веры сгорели под натиском реальности. Эта ночь стала ещё одной спичкой, канистрой бензина на память, изорванную и без этого в клочья душу, — Адан не согласился спать с Риком в одной комнате. Слова прозвучали хлёсткой пощечиной, отрезвляющей, сбивающей с глаз розовые очки. Надежды? В топку. К неостывшим тлеющим чувствам. Туда же можно было отправлять самого Рика, бревном застывшего после такого заявления, а потом таким же безжизненным и деревянным упавшим на кровать в гостевой.
— Ты не сердись на него, — Крис помогал развешивать вещи в шкафу, стараясь хоть немного поднять настроение Рику. — Ты же понимаешь, что он уже взрослый, а ты — тем более. Прошла пора спать в одной комнате.
— Что у вас за традиция выгонять меня из своих комнат?! — буркнул Рик, обиженно откидывая очередную пару носков куда-то мимо шкафа.
Тут у Криса не было оправданий. Он выгнал Рика в самый неподходящий момент, он спровоцировал те самые проблемы, что потом пришлось расхлебывать Маю и выводить, словно чернильное пятно, Адану. Пусть за эту ошибку уже извинялся сотню раз, сотню раз был прощен, а всё равно не мог пропустить мимо, не почувствовать едкий привкус горечи, вины.
— Я пойду, — Крис сложил последний свитер на полку и, улыбнувшись напоследок, вышел из комнаты, осторожно прикрыв дверь.
Рик не успел перевернуться на другой бок, когда в комнату вновь зашли. Без стука. Как, в прочем, и всегда.
— И что ты пришёл мне сказать? Пожелать спокойной ночи? Можешь не утруждать себя.
Не решаясь подойти ближе, Адан так и жался в дверях, взглядом прожигая затылок с копной тёмных отросших волос. Отказаться спать с Риком в тесном пространстве, всё ещё помнящем о их ошибке, — правильно ли это было? Хуже всего, что этого Адан не знал. Не знал, как и начать разговор, как вновь спокойно, привычно звать Рика, касаться его, как рассказать о своей жизни, о Фрэнсисе. В прошлом всё знал Рик и слова были ненужными, отбрасывались в пользу жестов и взглядов, но такой роскоши они больше не могли себе позволить.
Слова так и не нашлись. Мысли были забиты обидами, страхами минувших лет и сожалениями. Горючими, тяжкими сожалениями, которые невозможно было отпустить прочь, словно воздушный шарик. Они копились, медленно тлели, напоминая о себе бессонными ночами, и сдавливали горло в нужный момент, такой, как сейчас.
— Спокойной ночи.
Испуганно бросив эти слова, Адан ушёл, а Рик так и остался неподвижно лежать, смотря в белый цветок на обоях. Пусто, холодно и по-прежнему одиноко. И чего он ждал, приезжая сюда?..
Смена часовых поясов давала о себе знать, и уснул Рик только под утро, но пробуждение не было столь гадким и противным, потому как впервые за много дней над ухом не звонил будильник, заставляя тащиться на ненавистные утренние тренировки. С первого этажа маняще тянуло сладковатым запахом выпечки, слышался звон посуды, визг детей и тихие разговоры взрослых. Веяло жизнью.
— Всем доброго утра, — радостно бросил он, подхватывая на руки Ремиля и под его же бурный искренний смех подкидывая, — что на завтрак?
— Блинчики, ты садись, сейчас уже все соберутся.
Семья ощущалась мягким теплом в груди. Заброшенное, покрытое пылью и паутиной от вездесущих пауков с длинными, тонкими лапками, чувство дома, места, где тебе всегда рады, всегда ждут, росло, вновь становилось значимым. Неловкие мурашки пробежали вдоль позвоночника, заставили смущенно улыбнуться и сесть за стол, покорно ожидая, пока все усядутся рядом. Ради него. А Май, словно чувствуя, как тяжело на душе, не переставал хлопотать вокруг, всучать детей, действующих как антистресс на Рика, и следить, чтобы никто не стащил пышущие жаром блины.
— Все? — спросил Лин, выкладывая на гору лепёшек последнюю. — Адан ещё не спускался?
— Утром позвонил Мики, — Май разливал по кружкам чай и хмурился, — посмотрим.
Громкий топот заставил всех замолчать и взглянуть в проход, ожидая появления источника шума. Он себя ждать не оставил. Запыханный, одетый явно в первое попавшееся Адан взволнованно перебирал накиданные вещи в рюкзаке и закусывал нижнюю губу, отчаянно пытаясь найти что-то важное, пропавшее в этой бездне хлама.
— Что случилось, лисёнок? — Май поднялся, чтобы подойти, но Адан махнул рукой.
— Дэнис и Льюис... Мика должен забрать дедушка, а я останусь с ними.
Рик давно потерял суть происходящего. Имена звучали знакомые, Адан выглядел, как испуганный мышонок, а Май и Лин, услышав непонятную реплику, подозрительно быстро успокоились. Пусть всё и было непонятным, но одно Рик заметил сразу — Адан уезжает и, судя по разговорам, не на один день.
— Звони, как будет время.
— Хорошо, па. Я побежал. Всем хорошего дня.
Стоило скрыться безразмерному рюкзаку за поворотом, как Рик, действуя инстинктивно, ринулся следом. Вслед ему что-то крикнули братья, но он уже не слушал: мысли были поглощены обидой, злостью на того, кто сейчас уходит. Он нагнал Адана в коридоре, схватил за руку, не давая убежать дальше, и развернул лицом к себе.
— Какого чёрта ты уезжаешь? — прорычал Рик, сжимая тонкое запястье. — Куда тебя несёт?!
Пытаясь вырваться, Адан молчаливо трепыхался в крепкой хватке, смотря на Рика с вызовом и ненавистью. Серые глаза сверкали, всё тело, натянутое, как пружина, было готово атаковать, только бы представилась возможность.
— Отпусти меня, идиот. Меня ждёт такси!
— Что такого случилось, что ты рвёшься к близнецам, как ужаленный?
— У них началась течка, — тихо, чтобы никто больше не услышал, сказал Адан, — без меня они не справятся!
— Серьёзно? — Рик усмехнулся, но улыбка не охладила его пыл. — Ты не видел меня четыре года, а теперь уезжаешь из-за омежьей течки? И после этого будешь втирать, что скучал?
Вместо ответа Адан пнул пяткой прямо в голень Рика, резко толкнул его от себя, когда тот потерял равновесие от боли, и спокойным победным жестом натянул кеды под тихую ругань. Поднявшись, он хотел было уйти, но в последний момент остановился, обернулся, и Рик, надеясь на то, что донёс своё мнение, протянул руку. Только Адан не собирался её брать.
— Каким был эгоистом, таким и остался. — Слова, словно плевок, задели сильнее и больнее предыдущего удара, прожгли мысли, лёгкие, не давая им наполниться, но для нокдауна не хватало ещё одной контратаки, и Адан, не оставляя Рику времени на отдых, добавил: — Жаль, что мне не хватило мозгов, чтобы понять это четыре года назад.
Захлопнулась дверь. Захлопнулись глаза. Устало выдохнув сквозь зубы, Рик поднялся и пошёл обратно в кухню, туда, где его хотя бы ждали. Но утреннее радостное настроение испарилось вслед за Аданом, и всеобщая забота, взгляды, сочувственно-одобряющие, теперь напрягали. Держа себя в руках из последних сил, Рик дожёвывал блины, совершенно не ощущая их вкуса, той любви, что вкладывал Лин, и наслаждения.
Омежья течка важнее его? Вопрос казался смешным, особенно ему, альфе в самом пике своих сил и желаний. Он бы, может, ещё понял, будь Адан альфой, а то и омегой с этой самой течкой, но как понять бету? Лишенный природного запаха, неспособный слышать чужой, даже самый родной аромат, он помчался на единственную в своём случае возможность влиться в этот мир, почувствовать его? Рик не знал. Не знал, как связаны дети Мика и Дези с ним, не знал, почему его так грубо отшили и не знал, есть ли теперь ему место в жизни Адана?
— Ты в полядке? — голос Ремиля вырвал его из мыслей, и только сейчас Рик заметил, с какой злостью царапает тарелку вилкой. Заметил также взволнованные лица.
— Всё хорошо, спасибо за еду, — поднявшись, Рик потрепал племянника по макушке и кивнул остальным, прежде чем сбежать наверх.
Эмоции кипели внутри, словно раскаленное стекло, готовое резью застыть в венах и артериях. Путающимися мыслями окутывался разум, демонскими змиями шептали сомнения гадкие, но притягательные решения.
Найти, заставить, вернуть силой...
Нельзя! Прикусив губу, Рик ещё раз, громче про себя повторил этот запрет, как мантру, вечернюю молитву. Нельзя было позволить себе выплескивать эту ярость, этот жидкий огонь на Адана, убивая его душу, желания и доказывая правдивость тех слов. Ошибка на ошибке, хрупкая, едва устойчивая башня из камней, ещё чуть-чуть — и рухнувшая прямо на сердце, задавившая его. Всего несколько неправильных шагов до полного краха, до атрофии той тончайшей, духовной связи между ним и Аданом, которая пока есть, пока дышит!
Всё не кончено. Пока Рик мог думать, пока билось его сердце, счастливо заходилось при Адане, ничего не могло закончиться. Но эти мысли шли к чёрту, прямо туда, к прошлой попытке создать что-то, заставить пересечься параллельные судьбы.
— Что я творю? — прошептал Рик, опускаясь перед кроватью на колени и зажимая пульсирующие виски.
Он вернулся к тому, с чего начал. Влез в то болото, затягивающий серый ил, из которого чудом спасся четыре года назад. Сам. Своими же ногами пошёл в топь, зная, куда заведут воспоминания, куда заведёт такой идеальный, такой его Адан! Ноги уже замочились, запахло тухлятиной, сыростью, щиплющей слизистую, а Рик глупо, очень глупо и наивно не спешил возвращаться назад на безопасную сушь. Безопасную, но пугающе одинокую.
Зачем он вернулся? Чтобы повидать родных, друзей, дом... Нет, сейчас уже бессмысленно было заниматься самообманом. Несколько ночей перед вылетом, многочасовой перелёт и пару часов до дома Рик думал не о родных. Рик вообще не думал. Он сходил с ума и пытался успокоиться, вновь накручивал себя до нервной дрожи, разбивал в прах страхи и придумывал счастливый конец. Для их встречи с Аданом.
Четыре года. Четыре года мучений, жестких тренировок мыслей, забитых одним человеком. Мимолётные связи не спасали, секс не спасал, а алкоголь помогал лишь притупить боль, заменить печальные картинки приторно-счастливыми. Первый год Рик пытался что-то изменить, пытался заставить взглянуть себя на другого, хотя бы попробовать, ведь было из чего выбирать! Загорелые подтянутые омеги-фигуристы, снующие перед носом в обтягивающих костюмах, то и дело сующие после тренировки записки со своим номером телефона, что говорить, даже беты пару раз пытались познакомиться. Только всего этого, доступного, со всех сторон разумно-правильного и типичного, не хотелось до рвоты! Они не могли удовлетворить то желание добиваться своего, несмотря на все препятствия и сложный характер, не могли заставить Рика искренне смеяться с обид и ссор, наоборот, только сильнее доводили конфликт до разрыва. И их было много. Настолько, что, в конце концов, до Рика дошла их главная проблема, недостаток — ни один из них не был Аданом, и всё тут.
Только теперь и сам Адан не был Аданом.
Накопившиеся эмоции требовали выхода, требовали свободы, разрывая изнутри голову. Взяв себя в руки, Рик поднялся и полез в шкаф, доставая припрятанную ещё до появления Криса сумку с формой. Конечно, её было очень непросто спрятать, но помог плед, много лет занимавший чердак, докуда в этой семье достать мог лишь Ларк, но он никогда в этом доме не жил.
— Рик?
Несколько гулких постукиваний застали беглеца врасплох. Лёгким движением руки, чуть не напоровшись носом на угол кровати от собственной неуклюжести, Рик запихнул форму под кровать, чем полностью содрал аккуратно разглаженное одеяло, и, услышав звук проворачивающейся дверной ручки, рыбкой запрыгнул на скрипнувший под таким тельцем матрац. Все эти судорожные мытарства были средством крайней необходимости — на время отпуска Рик пообещал забыть о хоккее. Но как забыть о своей жизни?
— Что-то случилось? — вошедший Силино застыл в дверях, ошарашенно оглядывая неожиданно взявшийся бардак и Рика с умным лицом, принявшего позу "Обнаженной". Видно, такая обстановка никак не ассоциировалась у Лина с хоккеем, а вот с неконтролируемой злостью — ещё как, отчего он нарочито мягко улыбнулся, прикрыл дверь ногой и со слишком уж умиротворяющей улыбкой пошёл на Рика.
— Всё хорошо! — вскинул руки тот, пытаясь избежать разговора "папочки и сына", но Силино был непреклонен.
— Он всего на несколько дней уехал, — усевшись рядом, начал Лин, — ты даже заметить не успеешь, как Адан вернётся.
Для Рика Лин не был отцом: слишком ясны были воспоминания о родителях, о жизни с ними и Крисом. Конечно, с двенадцати лет Силино был рядом, поддерживал, воспитывал и помогал, но никогда не строил из себя героя-спасителя или опекуна, который был в праве распоряжаться жизнью опекаемого. И Рик ценил это, старался отблагодарить за заботу хорошими оценками и результатами в спорте, но всё же иногда, особенно во время бунтарских шестнадцати лет, ронял обидную фразу "Ты мне не отец!", думая, что заденет, отстоит так своё право, но в ответ получал лишь улыбку и то, что запомнил на всю жизнь: " Да, но я твой друг". Сейчас Рику нужен был друг, тот, кто взглянет на всё со стороны, но как он мог доверить свою главную тайну Лину? Ведь для Адана нет никаких исключений, и Силино — любимый папа, прощающий капризы и защищающий от Мая, слишком уж озабоченного детской безопасностью.
— Ты думаешь, это правильно? То, что он сбегает после того, как не видел меня четыре года? Это нормально?
— Ну, — нахмурившись, Лин уставился на дверь, — я думаю, Адан не ушёл бы без веской причины. Да и, по секрету говоря, пару дней до твоего приезда он от нервов ничего есть не мог, всё на часы смотрел, пытаясь подогнать время.
Это было правдой. Потому что это было похоже на Адана, никогда не умевшего ждать. Перед новым годом, днём рождением, на скучных уроках и надоедавших репетиторах Адан всегда смотрел на часы. Каждую минуту. Словно за это время волшебным образом мог пролететь час, а лучше — два.
— Во-о-от! — кивнул Силино, когда Рик улыбнулся. — А вообще, поговори с ним после приезда, уверен, что твоё мнение изменится.
Лин поднялся, ещё раз окинул комнату взглядом и покачал головой. Внизу разливались детские крики, смех и, судя по писклявости и наигранности, завывания Ларка. На помощь этому идиоту никто идти не спешил, зная, что придется выслушать очередную тираду о том, что дети его мучают и унижают, но вот спасать себя от того, что дети сейчас доломают свою любимую игрушку и переключатся на кого-то другого, надо было. Пожав плечами, Силино вышел из комнаты, но вернулся, чуть заглянув внутрь, и, словно невзначай, бросил:
— Только не задерживайся на катке.
Силино никогда не был Рику отцом, но его привычки, проблемы и страхи знал наизусть.