Рядом с тобой

— Мне нужно будет уехать. — Ммм? — Мой клан проводит военные учения. Пока меня не будет, за тобой присмотрят люди из дворцовой охраны. — Понятно... Молчание повисло между ними, дрожа и потрескивая. Девушка смотрела куда угодно, только не на него, Зверь тоже не знал, куда деть глаза. Ситуация была абсурдной: они женаты, а ведут себя как два запуганных подростка. Хак проклинал себя за несдержанность, послужившую тому причиной, но в глубине души был безумно, до одури счастлив. Он поцеловал её. Он поцеловал её, и она его не оттолкнула. Она смущалась, краснела, когда видела его. Она вздрагивала, вся сжималась при его приближении, смотрела искоса, и ресницы её дрожали. Но вряд ли Йона понимала, что происходит: временами в её глазах он замечал легкую панику. У него и самого мысли путались — и он ухватился за возможность какое-то время провести порознь. Вечером того же дня принцесса ложилась спать одна. В тишине непривычно пустая комната казалась ей больше, чем раньше; отсутствие Громового Зверя доставляло ей больше беспокойства, чем его присутствие. Невольно вспоминались его пальцы, сжимающие запястья, его дыхание на губах... она вздрагивала и мотала головой: нет-нет, не думай, не вспоминай... Но, не желая думать, она думала только больше, и мысли её рассыпались, путались, переплетались, как нити у бестолковой пряхи. Спалось ей плохо. Полночи она ворочалась, балансируя где-то между сном и явью, когда мысли перетекают в сны, а сны — в мысли; в конце концов она проснулась незадолго до рассвета измотанной, как если бы и вовсе не спала. Ей было невдомек, что Зверь этой ночью тоже не спал: не одна она отвыкла спать в одиночестве. Она смутилась бы, узнай, что он думал о ней, и бестолковые мысли запутались бы ещё больше, окончательно сбивая её с толку. Но она не знала. Лежа и глядя в темный потолок, она вспоминала, как мерно дышит он во сне. Его дыхание убаюкивало, одно его присутствие берегло её от кошмаров. И неожиданно, случайно и как-то само собой она вдруг осознала совершенно очевидную вещь. Рядом с ним она никогда не думала о Су-Воне. Мысли о первой любви причиняли колющую, сосущую боль где-то над сердцем. Где-то глубоко и не очень явно. Быстро затухая, она смазывалась легким раздражением и, пожалуй, разочарованием. Она вспоминала его слова, невольно морщилась и закрывала глаза. Мысли о Звере... Мысли о Звере походили на водопад. Они обрушивались, казалось, на всё тело, заполняли его целиком, лишали сил; от них кости делались студеными, а мышцы — мягкими, как вата. Думая о Су-Воне, она могла перестать. Думая о Звере, она не хотела. Лежа и глядя в темный потолок, она расплетала клубок из собственных мыслей и, казалось, начинала видеть конец.

***

Хак вернулся поздно ночью, через неделю. Усталость наливала мышцы ласковой тяжестью: он любил такую усталость. Дни, заполненные тренировками и сном, приводили голову в порядок как ничто иное. Он твердо решил держать себя в руках; его молодая женушка слишком неопытна в таких делах, поэтому стоит дождаться хотя бы поощрения с её стороны. Тогда, возможно, обойдется без лишних страхов, тревог и волнений. А может и нет. В спальне было темно. На ощупь добрался он до постели, с наслаждением вытянулся. Наконец-то он дома. Йона наверняка уже спит... как пить дать, девятый сон видит... Ну и хорошо... утром всё ей расскажет... Стремительные, черные волны сна накатывали одна за другой, постепенно утягивая его за собой. — Хак? С заминкой он всё же отозвался: — Я. А ты кого-то другого ждала? — Дурак... — пробормотала девушка. Да она засыпает уже, вон, какой голос невнятный. Послышался шорох, по боку мазнули голые колени, и Хак оцепенел. Нежная ладошка тыльной стороной коснулась груди — казалось, больше некуда цепенеть. — Никого я не ждала... никто мне больше не нужен... Казалось, больше некуда цепенеть... Она заснула почти мгновенно и очень крепко. Йона почти всегда спала очень крепко. Но ведь проснулась же, когда он пришел... или вовсе не спала? может, и правда ждала его?.. Мягкое тепло разливалось в груди, заполняя собой каждую трещинку. Потянувшись, он приобнял её, прижал к себе — вот так, теперь как надо. Теперь всё на своих местах... Когда она проснулась, уже светало; голова, неожиданно легкая, спросонья ещё звенела, и понять, что её разбудило, не удалось. Гудели застывшие мышцы, она потянулась и только тогда поняла, что было не так. Зверь спал, крепко обнимая её во сне. На миг она остолбенела: слишком непривычно было ощущать его так близко. Слишком непривычно было видеть его спящим, ведь обычно он вставал намного раньше неё... Светло-серое утро сузилось, сомкнулось вокруг них непроницаемым коконом, и стало нереальным всё, что за его пределами. Потянувшись к его лицу, она ещё не знала, что хотела сделать, она так и не узнала — он открыл глаза, и пальцы дрогнули, так и не коснувшись кожи. — Что... Что ты делаешь? — голос, хриплый со сна, какой-то тяжелый, от него под ложечкой екнуло, пересохло во рту. — Ни-ничего, — она потупилась и внезапно осознала, что лежит к нему очень близко, и разделяют их жалкие сантиметры, состоящие из густого воздуха и её ночной рубашки. И что он это понимает тоже. Дыхание сбилось — чье именно? — отяжелело тело; из глубины его поднималась мелкая дрожь, и вот уже протянутые пальцы её вздрогнули — она так и не опустила их. Они так и застыли, замерев в секунде от касания. Он покрыл это расстояние одним движением, закрыв глаза — и потерся щекой о кончики пальцев. Воздух искрил, дрожал изломанный свет. Теперь нереальным было всё. Всё, что она отыскала в себе за эти дни, всё, что она не находила, всё это сложилось как два и два и сосредоточилось, уместилось в простое: — Я люблю тебя.