Рядом с тобой

В купальне было жарко. Пар шел от воды, клубился мутной дымкой, оседал на лице и горле душной пленкой. Йона сидела по шею в воде и боролась с желанием погрузиться в неё с головой. Я люблю тебя. Потом она покраснела, до корней волос залилась жгучим румянцем и отвернулась, чтобы он не видел. Бормотала что-то, что? наверняка ерунду какую-то, не могла же она сказать что-то умное. От стыда и паники хотелось сгореть, а он всё молчал, молчал и не шевелился. Потом он обнял её — да так, что затрещали кости. И казалось ей, что руки его дрожали — может быть, чуть-чуть. Может быть, казалось. — Я тебя...тоже... люблю. Желание погрузиться под воду стало непреодолимым. И что... теперь? Весь день она старательно избегала мужа — а называть его так за глаза она стала совсем недавно — что было, в общем-то, не очень сложно. Только за обедом они как обычно столкнулись, и тогда уже пришлось ей туго. Кусок не лез в горло, краска пошла по лицу, император забеспокоился, а Хак только прятал глаза. Ему и смешно было, и не по себе, и любопытно, и неловко немного... Стоило их взглядам встретиться, как они тут же разлетались в разные стороны, будто отскакивали друг от друга. Это замечали все, и вскоре прислуга с удовольствием стала шептаться, перемигиваться, посмеиваться. Она и сама замечала. Она и сама понимала прекрасно. Но понятия не имела, что со всем этим делать. И сидя перед ним на постели, она отчаянно пыталась придумать, что сказать. Ведь нужно же что-то сказать? Что говорят в таких ситуациях? О чем вообще можно говорить?.. Она вспомнила советы, которые наперебой давали ей придворные дамы, и ей окончательно поплохело. — Ну и? Он сидит, руки скрестив на груди, он хмурится, и с каждой секундой ей всё страшнее. Он не сводит взгляд, и у неё сосет под ложечкой, стынет внутри и ломит в затылке. — А...ну... — Что ну? — Как бы это... А нам обязательно раздеваться?.. Он смотрит на неё, смотрит... а потом вдруг фыркает, и морщинки между бровей его исчезают. — Да не напрягайся ты так. Чего тебе уже наговорили? Она краснеет так люто, что он сразу всё понимает. Подмывает расспросить подробнее, но вряд ли она выдержит. Вряд ли выдержит хотя бы вопрос. — Не бойся. Я не буду делать с тобой ничего странного. — Но... — Что но? — Положено же... Мы женаты... и... наверняка... тебе хочется, — последнее она бормочет почти про себя, уже жалея, что вообще завела этот разговор. Он склоняется к ней и краем глаза подмечает, как вздрогнули её ладони. Она не поднимает глаз, слишком смущенная чтобы хотя бы открыть их, и он касается её подбородка, легонько приподнимает. Невольно она открывает глаза, и ресницы её дрожат, когда он произносит почти шепотом: — А чего хочешь ты? Горло её судорожно сокращается, она хочет глаза отвести — но не может, и кажется, сейчас задохнется. — Я? Я не знаю... — Ты боишься? — Да...нет... не знаю... — Я тебя пугаю? — Ммм... Его дыхание — в легких, ей дурно уже от близости, от тепла его пальцев. Ей горячо и колко, будто по коже, срываясь, сплетаясь в разряды, бегут колючие искры. И его они касаются тоже, и он их чувствует тоже — иначе отчего он так смотрит, так прикасается к ней?.. Чего ты хочешь? ... Он целует так, будто не чувствует губ, а почувствовать хочет. Он целует воровато, отчаянно, торопясь, как будто в любую минуту готовый оторваться. Он забывается — и она стонет, но стонов своих не слышит. Переплетенные пальцы отзываются ласковой болью, идущей по венам, по нервам и тающей на кончике языка. Он целует, целует, целует так, как будто в мире нет и не было ничего, чего бы он ещё хотел. Влажный вздох срывается с её губ, он глотает его; она сжимает его руку — сколько есть силы, сколько осталось её в стремительно немеющем теле. И тогда он отрывается, приподнимается, смотрит... Он уже не целует, а она всё равно не может дышать. Он хочет что-то спросить, так ей кажется. И кажется, она даже понимает, что именно. Но ответить ему... придумать хотя бы ответ... когда в голове легкий звон и пустота, когда всё тело будто опустело... она смотрит на него и будто бы просит: прими решение, прими его ты, потому что я не могу, не знаю, не понимаю уже, как правильно. С звуком, отдаленно напоминающим стон, он снова тянется к её губам. ...Его губы скользили по телу, оставляя след гусиной кожи. Воздух дрожал, переливался, перекатывался, его можно было трогать. В нем повисали её стоны, многократным эхом звеня в его голове, доводя до исступления. Она лежала напряженная, как струнка, стискивая простынь в дрожащих пальцах, отзываясь на каждое касание, но не глядя на него, не касаясь, а ему так хотелось!.. Он приподнялся, сел на колени; спустя пару мгновений девушка открыла глаза, глянула недоуменно. — Хак? — Я могу... — голос ему повиновался неохотно, с трудом. — Я могу попросить тебя... дотронуться до меня? Недоумение в глазах её сменилось легким испугом. — А... я... я не знаю... Я не знаю, что надо делать... Тяжело дышащий, Зверь смотрел так, что захоти она подняться — не разогнула бы колен. С трудом она приподнялась на локтях, а потом уже он не выдержал: взял за руку и потянул на себя. Она очутилась практически у него на коленях, обеими ладонями упираясь в его обнаженную грудь. — Просто обними меня. Пожалуйста. Защемило, екнуло что-то на сердце от его слов, от его просьбы, и она порывисто обняла его. Ладони легли на его лопатки так, будто там им самое место. Она прижалась щекой к его груди, и паника, тревога — всё куда-то пропало, растворилось. Вот же он, в её объятьях, неровно дышит, хочет её прикосновений, ласки, и сердце его колотится как сумасшедшее. Чего же тут бояться?.. Она ласкалась неумело, но от того — так искренне и нежно, что кожа таяла под её ладонями. Подхватив её за бедра, он дождался испуганного возгласа, поймав его на губах. Он дождался взгляда, прямого — и потянул на себя. ...Её ногти до крови вонзились в плечи, в уголках глаз скопились слезы. Она дышала мучительно тяжело, с хрипами, искаженное болью лицо она спрятала у него на груди, пока он непослушными руками гладил её по волосам, спине, пока шептал что-то, что сам потом не помнил, и она не помнила тоже, она и не слышала толком... Всё существо её сузилось, замерло, застыло вокруг пульсирующей боли, что постепенно угасала внизу её живота... А когда она угасла... Когда она угасла, ей казалось — она растворяется вместе с этой болью и сейчас исчезнет. Когда она угасла и под лопатками вдруг оказалась постель, она уже не испугалась. ...Она лежала на его груди, лежала не очень удобно, но не двигалась. Накаленные добела, нервы теперь словно растворялись в тепле расслабленных мышц. Она лежала на его груди, пока он бездумно выводил на её спине узоры кончиками пальцев. Говорить не хотелось: ей пока что и думалось-то с трудом. Потом они обязательно поговорят, но это будет потом, когда спадет пелена между ними и всем остальным миром, когда станет слышно что-то, кроме его сердцебиения и дыхания. А пока... Она потянулась, и тело отозвалось ломотой, она протянула руку и обняла его. Вспомнилась его просьба, вспомнился его взгляд и голос его, такой напряженный. И, как тогда, на сердце дрогнуло что-то; не в силах с этим совладать, она просто уткнулась носом в его бок. — Что с тобой? — Ничего. — Ты в порядке? Что-то болит? — Нет. — Хочешь побыть одна?.. — Нет. — Ладно... Зверь притянул её к себе покрепче. Страшно хотелось спать, но ещё страшнее было засыпать. Вдруг, когда он проснется, окажется сном всё это; её податливое тело в руках, ее ладони на плечах, на спине, её голос, искаженный незнакомым чувством — всё окажется плодом воспаленного воображения. Такое с ним вполне могло произойти... — Хак? — Мм? — Ты не спишь? — Нет. —... — Что такое? — Ну... это всегда так?.. — По-разному. — А как ещё бывает? — она приподнялась, заглянула в лицо его с толикой любопытства. Светало; ночь заканчивалась, и он уже мог видеть её. Проследив за его взглядом, девушка смутилась, но закрываться не стала. Он ухмыльнулся. Как ещё бывает? — Потом покажу.