Забытый эдикт

Дик потянулся до приятной ломоты в натруженных мышцах. С недавних пор именно это чувство сопровождало его везде, придя на смену резкой боли и выматывающим судорогам, которые сковали тело после первых тренировок. Каждое утро Алва занимался с ним фехтованием. Прежде Дик не смел и мечтать об уроках у первой шпаги Талига, только вот оценить нечаянно свалившуюся удачу по достоинству не получалось. Всякий раз, выходя из своих покоев, Дик мучительно ожидал от окружающих какого-то подвоха, едкой реплики об его способностях или статусе в доме Алвы, но эти ожидания не подтверждались, и день ото дня напряженность росла. Хвала Создателю, хотя бы Алва прекратил острить — лишь однажды в своей обычной манере сообщил, что Дик пока еще не дорос даже до полноценной выволочки. В остальном же ему было не на что жаловаться. — Дор Рикардо, к вам гости, — в библиотеку заглянул Луис. — Пожилой господин, назвался графом Штанцлером. Дик глупо заморгал, не в силах уложить услышанное в голове. Гости? К нему? Невероятно! Он соскочил со стула и бросился к выходу. — Они с соберано в малой гостиной! — крикнул вслед Луис. Дик стремглав пронесся по коридору, чудом вписавшись в поворот; почти что сверзился с дубовой лестницы и остановился перевести дух лишь перед входом в названную комнату. Пока он приглаживал растрепавшиеся волосы и поправлял воротник, до его слуха долетел обрывок фразы: — ...что-то случится, живым вы отсюда не выйдете. — Ваши предупреждения излишни, — был смиренный ответ. Неужели у Алвы хватает совести угрожать немощному старику? А ведь Дик только начал считать его порядочным человеком! Он сердито толкнул резную створку, явившись пред очи говоривших. — Ричард, мой мальчик, ты так переменился, — просиял граф. — Осмелюсь даже сказать, повзрослел, хотя с нашей предыдущей встречи прошло совсем мало времени. — Благодарю вас, — Дик смущенно потеребил края манжет. — А как вы поживаете? — Неплохо, — граф устало улыбнулся, и только теперь Дик ощутил исходивший от него запах тинктур. Неужели он болен, но не желает говорить об этом? — Не буду вас стеснять, — пренебрежительно фыркнув, Алва отвлекся от внушительной стопки документов. — Ричард, когда распрощаетесь со своим гостем, зайдете ко мне, — велел он уже в дверях. — Да, герцог, — покорно отозвался он. — Я привез из канцелярии отчеты о делах в Надоре, — объяснил Штанцлер, проводив Алву укоризненным взглядом. — Ты ведь знаешь, что твоими землями пять лет управляли королевские чиновники? — Знаю, — Дик опустился на краешек гостевого кресла. — Разумеется, бумаги можно было передать с посыльным, но у меня душа была не на месте, пока я не увидел тебя, — граф тяжело вздохнул. — Никогда не прощу себе, что я даже не попытался облегчить твою долю. От неподдельной печали в тихом голосе сердце Дика защемило. Он отвык принимать чужую заботу и совершенно не понимал, чем заслужил хорошее отношение, а заново приучаться к человеческому теплу было боязно до мурашек. Но новые чувства находили лазейки в броне отрешенности, вытаскивали из мутных вод безразличия, бередили давно зарубцевавшиеся обиды, напоминая, что помимо жестокого мира, живущего по волчьим законам, есть и другой, где тебя могут любить просто потому, что ты существуешь. Не в силах больше сдерживать разыгравшуюся внутри бурю, Дик порывисто встал и прошелся до дверей. — Не стоит закрываться, мой мальчик, — граф истолковал его действия по-своему. — Я не хотел бы навлекать на тебя ненужные подозрения. Пусть никто не думает, что мы здесь секретничаем. Я просто заехал справиться, как твои дела. Вижу, вполне терпимо? — Да, — севшим голосом подтвердил Дик. — Герцог Алва добр ко мне. — Еще бы ему не быть добрым, — пробормотал граф, ни к кому не обращаясь. — Сытый волк и над ягненком смилуется. А ведь он думает, что они с Алвой... Что они... О Создатель, до чего же ужасно! И как ему объясниться? Граф никогда не поверит, что Алва сам предложил обмануть свидетелей, но из жалости подыграет Дику. И чем больше Дик будет обелять себя, тем менее правдоподобно это будет выглядеть. Он прикрыл ладонями лицо и наклонил голову, кляня свою новую прическу, которая не позволяла скрыть горящих щек и ушей. Ему не отмыться, за всю жизнь не отмыться от этой славы! — Все не так, как вы думаете, — беспомощно прошептал Дик. — Тебе нечего стыдиться, — сочувственно проговорил граф. — Я знаю, что по доброй воле ты никогда бы не согласился на подобное. Тебя принудили, это чрезвычайные обстоятельства. Собственное тело вдруг показалось омерзительнейшей из всех оболочек, ненавистной тюрьмой, из которой не убежишь. Проклятый браслет впился в кожу почти до боли. По плечам вниз растеклась нервная дрожь, спина взмокла, ребра заходили в учащенном ритме. Дик изо всех сил сжал челюсти, чтобы не выдать себя перестуком зубов. Нужно успокоиться! Немедленно успокоиться! Если сейчас он свалится с приступом, люди Алвы обвинят в этом его единственного друга. Обвинят и убьют... — Ну, довольно, я вижу, как тебе неприятна эта тема, — граф, похоже, заметил неладное. — Просто знай, что я тебя не осуждаю, хотя многие Люди Чести не поймут твоей жертвенности. На непослушных ногах Дик добрел до кресла и рухнул в него, не заботясь о том, как выглядит. Сейчас самым главным было дышать. Глубоко и медленно. — Мальчик мой, тебе плохо? — граф испуганно подался вперед. — Я могу чем-нибудь помочь? — Все в порядке, — тиски на горле немного разжались, и Дик постарался улыбнуться. — Расскажите... пожалуйста, расскажите, как там ее величество? — Она отменила все свои публичные выходы, — проговорил граф, не сводя с него обеспокоенного взгляда. — Катарина Ариго очень набожна и в последнее время дни напролет проводит в молитвах. При дворе каких только версий не напридумывали, чтобы очернить ее душевный позыв. В наш век никто не верит в истинное благочестие. Впрочем, люди сами в этом виноваты, ее величество одна из немногих, кто чист помыслами. Жемчужина в куче овса, как и твоя матушка. — Матушка, — Дик вцепился в возможность увести разговор еще дальше от Алвы, — вы что-нибудь о ней знаете? — Она живет в монастыре Святой Женевьевы под Агарисом, — ответил граф. — У меня есть тайные каналы связи, если хочешь, я могу передать ей весточку от тебя. Дик прикрыл глаза, воскрешая в памяти портрет чопорной герцогини. Матушка. Эрэа Мирабелла. Строгое лицо, тонкие губы, скупые улыбки... Она всегда ставила на первое место эсператистские заповеди и превозносила добродетели. Вряд ли ей будет приятно получить письмо от сына, который запятнал свое имя столь гнусным скандалом. Да и что он ей напишет? «Не так давно меня выдали замуж за убийцу отца, и я все еще не смыл бесчестье кровью»? Матушка проклянет его после такого, если до сих пор этого не сделала. Тяжело вообразить, каким позором она теперь считает их родство. — Хочешь? — переспросил граф. Видимо, Дик слишком углубился в раздумья, и пауза неприлично затянулась. — Нет, — Дик тоскливо покачал головой. — Лучше не надо.