Забытый эдикт

Дышалось тяжело из-за сладковатого запаха гари. Он осел на мундире, волосах, коже, пропитал сам воздух, въелся в горло — не избавиться, выхлестав и епископскую фляжку касеры. Сожженная деревня осталась далеко позади, но жирный пепел, кости и черно-серые спины падальщиков вставали перед внутренним взглядом, стоило закрыть глаза. Дик жалел, что не зажал нос, когда ветерок обдал строй чадом паленой плоти. С собственной слабостью примиряло одно: вывернуло после этого даже капитана Гальяну, а он на своем веку успел повоевать и с дриксами, и с талигойцами, и с гаунау. «Дикари! Настоящие дикари! Могло ли в Надоре случиться такое?» Беспокоиться о своей вотчине для Дика было ново. Хотя за годы в Дарзье он привык прятаться среди воспоминаний о родном доме, будто среди стен цитадели, время стерло память в жалкий обмылок. Прошлая жизнь свелась к теплому и светлому ничто, безопасности, чужой заботе. Зыбкому чувству убежища для него одного. Слишком абстрактное, оно не вязалось со слугами в багряных ливреях, башнями из замшелого камня, ивами над серебряным озером. Не распространялось на таких же крестьян, как те, убитые. Теперь Дик узнал, что ждало их, беззащитных, от чужаков и захватчиков. А как иначе назвать королевские войска, посланные расправиться с бунтовщиками? Командир стрелков, полковник Бадильо, прошел вместе с Алвой топи Ренквахи, там получил свой чин и капитан Гальяна (в Тронко от его роты отняли десяток человек, чтобы передать Дику). На лицах ветеранов ясно читалось превосходство. Конечно, они тоже дрались в Надоре, но походила ли эта война на ту? «Кэналлийцев много кто зовет варварами. Похожи ли они на барсовых выродков?» Низкое солнце подсвечивало конные силуэты на ближайшем кургане. Бронзовокожие, с прямыми спинами и распущенными седыми волосами, бириссцы легко сошли бы за монументы в память о какой-нибудь старой битве — но Вараста уже два круга не знала серьезных кровопролитий. Да и прежде эту степь из конца в конец пересекали разве что фаланги гоплитов, которых императоры отправляли усмирять гайифские провинции. Еще бириссцы легко сошли бы за мишени («Удо-о-обные», — процедил Оскар), а значит, на них можно было вволю потренировать меткость. Дик отсыпал пороха из серебряного рожка — чуть-чуть на затравочную полку (благо из-за пехоты кони двигались шагом, и упертый в луку седла пистолет почти не ходил ходуном), остальную меру в ствол; вогнал следом пулю с пыжом, затолкал шомполом до упора. За ним наблюдали Арно, Оскар, а может быть, и еще люди (например, его подчиненные — вот уж кому Дик мечтал пустить пыль в глаза), дорога вдоль Рассанны никого не баловала развлечениями. Он вскинул руку, прицелился в крайнего мерзавца, нажал на спусковой крючок, и отдача едва не вырвала пистолет из пальцев. Умница Сона лишь фыркнула, хлестнула хвостом по вороному крупу, ей грохот и дымная вонь были нипочем. — Зря не взял левее, — Оскар, щурясь, проследил траекторию пули. — До седунов с три сотни бье, тут и лучший стрелок промазал бы, — вмешался Арно. Он привстал в стременах, приложил руки ко рту и крикнул: — Что, кишка тонка подойти, блохастые?! Самый молодой из «барсов» заулюлюкал, свистнул, пустил коня вниз по пологому склону, чтобы прогарцевать перед носом у талигойцев. Однако его настигла другая пуля. Жиль Понси вздрогнул, дернул поводья, его полумориска возмущенно заржала, поддав задом, так что горе-наездник чуть не рухнул в траву. Оскар поморщился. Стрелки одобрительно загудели, кто-то хохотнул, кто-то помахал беретом. Дик покосился вправо и ничуть не удивился, наткнувшись взглядом на усмешку Алвы. В его руке дымился пистолет — такой же, какими владел и Дик: с вороненым дулом в серых разводах, рукоятью слоновой кости. Он получил их перед отъездом из Тронко, в день, когда... когда они с Алвой проснулись вместе. «Если бы не твоя дуэль и рана, я отдал бы их гораздо раньше. А так — ты сам у себя украл время для учебы». — Здорово вы его, монсеньор, — Арно расплылся в улыбке. — Эмиль говорил, вы как-то раз одной пулей загасили три свечи? — На спор чего только не творят, — Алва поманил к себе горниста, что-то негромко ему сказал, и тот затрубил привал. Друг за другом смолкали барабанщики, отбивавшие ритм для стрелков, стихал гул от топота тысяч деревянных подошв по сухой земле. Кавалеристы останавливались ряды за рядами, спешивались, подводили лошадей к реке, но пыльное облако, в котором тонул скрип обозных телег, уляжется через добрый час, а может, и того позже. Ближний сержант принялся распределять ночные караулы, пара кашеваров побежала к воде с огромным закопченным чаном, заметались офицерские денщики — рядом с Руди, слугой Оскара, Дик выцепил взглядом полную фигуру Энрике. Нужно будет предупредить его, что об ужине хлопотать не стоит. После увиденного в деревне жареная птица еще долго не полезет в горло. — Господин Проэмперадор, я прошу вас уделить мне несколько минут для важного разговора, — громко сказал Оскар. Он не выглядел просителем или жалобщиком, скорее полным достоинства горцем, который вот-вот вызовет на бой кровного врага своего клана. Алва вопросительно приподнял брови, но Оскар не шевельнулся, вынуждая того подъехать самому. У Дика тревожно потянуло в груди: на марше, когда каждый офицер маячил перед глазами у сотен солдат, они с Алвой видели друг друга только издали, не переговаривались, не фехтовали, и от этого Дик ощущал пустоту, будто с полотна его жизни стерли краску, такую же природную, как зелень трав или небесная синь, а без нее и остальной рисунок лишился смысла. Жалкая размазня... Алва подавил поднятый отцом мятеж, Дик должен помнить об этом, а не о его любезностях! — Погодите, пока разобьют палатки, — Алва спрыгнул в пыль, передал поводья Моро гвардейцу. — Мое дело не терпит отлагательств, — возразил Оскар, спешиваясь за ним. — Зато свидетелей оно, как я погляжу, терпит, — Алва еле заметно поморщился. — Что вы хотели, Феншо-Тримэйн? — Мои люди устали от этой прогулки. Рядом назревала ссора, но до Дика она долетала приглушенно, словно раскаты далекой грозы. Если он будет смотреть на Алву — как золотит острые скулы край оранжевого солнца, как кривятся тонкие губы, как уходит в вырез рубашки цепочка со знаком Ветра, — то неизбежно вспомнит утро в Тронко и покраснеет хуже свеклы. А краснеть здесь и сейчас ему хотелось меньше всего. Таращиться в сторону? Тогда люди поймут, что ему есть чего стыдиться. Нужно занять руки и голову... опять зарядить пистолет! Вот то, что нужно. — ...У генералов частенько остаются капитанские мозги, — Алва рассеянно обозрел притихший лагерь. Бедняга Оскар, честь не позволила ему спустить бириссцам учиненные зверства, и теперь за его унижением наблюдает прорва людей. Даже Руди. Едва вбил в землю колья палатки, а туда же — слушает, открыв рот. — То, что мне нужно понимать, я понимаю, — голос Оскара сел. Отщелкнуть крышку, сыпануть мелкого, как мука, пороха в черный глазок, стряхнуть с дула пороховые крошки. Горячо! За-кат-ные твари... Дик хотел сунуть обожженный палец в рот, но вовремя опомнился, медленно вдохнул. Отпускало, из рук постепенно уходил холодок. Все в порядке, он ведет себя естественно. Естественно... — ...Оставьте ваши требования при себе и отправляйтесь спать. — Мы только и делаем, что спим! От неожиданности Сона дернула ухом. Оскар возвышался над Алвой самое меньшее на полголовы и теперь подался вперед, похоже желая обернуть это преимущество себе на пользу: — Если вы боитесь охотиться на разбойников, я справлюсь сам. — Оскар Феншо-Тримэйн, — от такого тона съежился бы даже придорожный столб, — если вы нарушите приказ, я вас расстреляю перед строем, и на этом ваши подвиги закончатся. Вы меня поняли? — Да, господин Проэмперадор, я вас прекрасно понял, — Оскар коротко поклонился, и тут даже последнему дураку стало бы ясно, что он собрался именно нарушить приказ. — А вы рисковый человек, — Алва обнажил кромку верхних зубов. — Стараюсь ни в чем не уступать вам, господин Проэмперадор, — Оскар обернулся к Дику, светлые глаза вперились в его ногу чуть выше колена, Алва тоже посмотрел туда и криво усмехнулся. Дик безотчетно сжал бедрами конские бока, опустил взгляд. Свободно лежащий в руке пистолет, о котором он уже успел позабыть, указывал прямехонько Алве в лоб.