Забытый эдикт

Дик твердо решил в эту ночь не смыкать глаз, но сон сморил его, стоило уронить голову на пуховую подушку. Он напрасно опасался кошмаров, усталость милосердно окутала рассудок пеленой тумана, в котором не было ни сожженных варастийцев, ни изрубленных драгунами мятежников. Разбудил Дика Энрике, сообщив, что вода для бритья уже согрета. Небо на востоке пока не думало светлеть, зато воздух посвежел, предвещая обильные росы. У погасшего костра сержанты расталкивали стрелков, те без лишнего шума затягивали ремни, проверяли мушкеты и присоединялись к своим товарищам у спуска в овраг. Если Оскар взял с собой весь авангард, с ним сейчас триста человек. Сколько приведет на подмогу Алва? «У вас дрожит рука, боевая шпага для вас еще слишком тяжела». Состроив самую зверскую физиономию, Дик пырнул воображаемого противника в грудь и широко улыбнулся. Тяжела, как бы не так! Что бы сейчас сказал Алва? Пусть Дику пока не по зубам победить кошкиного Манрика, в настоящем бою дуэльные финты бесполезны, а силы на хороший удар он точно найдет. — Боишься? — из палатки выглянул Арно. — Нет, — Дик продолжал улыбаться. — Позавтракаем? — Не советую, дор Рикардо, — Энрике подал берет с бляшкой-вороном. — Потом тошнить меньше будет. — Да с чего ты взял, что меня вообще будет тошнить? — и нашел же время напомнить! — Дело-то обычное, — пожал плечами Энрике. — Ну, храни вас четверо. И вас, дор Арно. — Слышал бы тебя епископ, — Арно передернуло. — Счастливо оставаться! Он направился к Алве, Дик вбросил шпагу в ножны и нехотя поплелся искать свой десяток. Солдаты ему не нравились — грубые, злые, покрытые шрамами, они смотрели на необстрелянного корнета свысока, пусть и вставляли «дор» чуть ли не через слово. Он не умел командовать, не умел стращать плетьми, не умел рявкать, чтобы последнему выпивохе стало ясно — перед ним офицер. Да и стоило лишь вообразить, как, по общему мнению, он заслужил свой патент, горло сжималось. Он ничего не умел — это чистая правда. Но Эгмонт Окделл возглавил мятеж, повел за собой дворян и простолюдинов, так неужели его сын окажется совсем бесталанным? На дне оврага росли камыши, чавкала вода под сапогами, комары наполнили воздух противным писком. Лягушачья разноголосица с непривычки оглушала. На людей набросились мошки — они лезли в глаза, нос, рот, кусали открытую кожу. Со всех сторон послышались приглушенные ругательства, и Дик с удовольствием отметил, что неплохо понимает кэналлийскую брань. Сержант Эльваса на талиг (должно быть, для его ушей) велел стрелкам заткнуться, обвязать лица платками, у кого они есть, остальным пригрозил отобрать фляжки с касерой, если проклятые ублюдки еще раз упомянут бычье дерьмо или подштанники короля Франциска. Вскоре людям стало не до жалоб — Алва погнал их по болоту форсированным маршем, и каждый берег дыхание, чтобы не отстать. Они добрались до цели, когда померкли первые звезды. Из зарослей осоки замахали руками двое разведчиков, грязно-серая собака ткнулась в ноги рэю Корунье — видимо, Алва заранее послал адуанов по следу Оскара. Небо еле порозовело, тьма сделалась прозрачной, робко-робко защебетали первые птицы. Капитан Гальяна передал приказ затаиться и ждать шума наверху, а пока бириссцы мешкали, стрелки повалились в траву, где стояли. Дик взмок, запыхался, устал, вдобавок превосходно подогнанные ботфорты начали натирать, но неудобства хотя бы сдерживали его не в меру живое воображение. Он вскарабкался выше по склону — офицерам это дозволялось — и припал к фляжке с вином. Внизу солдаты вполголоса хвастали своими боевыми оберегами: у одного на цепочке болталась расплющенная вражеская пуля, у другого — багряноземельская монетка, у третьего — зуб повешенного. — В засаде — три лапы. Всем зарядить мушкеты, — сказал Гальяна. Рэй Корунья повторил приказ гвардейцам. Наверху пронзительно завопил часовой. Алва взмахнул белым, словно бы светящимся в темноте платком, и две сотни черных теней полезли по крутому склону. Горечь растоптанной полыни оседала на губах, чахлые деревца раскинули ветви, будто хотели остановить седоволосых всадников. «Три лапы — это немного, совсем немного», — успокаивал себя Дик, но при виде конной лавины, заполонившей рощицу, у него свело живот. Люди Оскара явно ожидали, что во сне их попытаются перерезать, и встретили врага, построившись в каре со штыками наизготовку. Значит, Руди не предавал, а напротив — заманил бириссцев в ловушку! Додумать свою мысль Дик не успел: кэналлийцы обежали рощу, отрезав тем пути отхода; выстроились в две шеренги (левая половина черно-белых, правая — черно-синих) и дали залп из мушкетов. Почти игрушечные на их фоне, пистолеты Дика тоже окутало облако дыма. Вообще-то командовать огнем в десятке должен был именно он, но сержант Эльваса выкрикнул приказ первым. Интересно, таков заведенный порядок? Или Эльваса заочно списал его со счетов? — Примкнуть багинеты! Вперед! — Дик чувствовал себя идиотом, командуя стрелками в деле, которое те знали гораздо лучше него, однако молчать и дальше было невозможно: чего доброго, шустрый сержант совсем захватит главенство в десятке. ...Крючконосый бириссец врезался в черно-белую гущу, орудуя саблей как мясницким тесаком. Его сородичи пытались смять заслон из пеших солдат там, где их было меньше всего, этот же наоборот: потеряв коня, принялся, будто одержимый, расчищать себе дорогу в самое скопище талигойцев. Он прорубался к мундиру, сверкнувшему золотом в лучах зари, — Дик понял это по целеустремленному взгляду из-под седых бровей. Сердце ледяными ладонями сдавила паника. Отступить? На глазах подчиненных, для которых он и так — пустое место? Немыслимо! Но парировать сабельный удар шпагой не получится. Дик выставил клинок перед собой — пусть мерзавец сам напорется на тонкое острие, если ему охота. Сзади бириссца толкнули, шпага вошла ему между ребер. Дик дернул за эфес — та не поддалась. Застряла... Что теперь делать? Не бросать же, ведь тогда он окажется безоружным с парой разряженных пистолетов. Да и оставлять отцовскую реликвию мародерам совсем не хотелось. Человеческая волна отхлынула туда, где сейчас кипела резня, оставив их с бириссцем один на один. Проклятый варвар оскалился, словно надорская сталь не причинила ему вреда, замахнулся — кривое лезвие рассекло воздух над макушкой Дика и, если бы не подставленное кем-то дуло мушкета, отрубило бы ему руку вместе с плечом. То же дуло впечаталось Дику в челюсть, рот заполнила кровь из разбитой десны. Смутно знакомый стрелок полоснул багинетом, и кишки бириссца буро-лиловой змеей свесились до колен. Довершил дело мощный удар в горло. — Храбрый сукин сын, — стрелок наступил на плечо убитого, рывком высвободил шпагу. — Держите, дор. — Спасибо, — Дик сплюнул, пощупал языком, на месте ли зубы. Вокруг с криками убивали и умирали люди. Звенела сталь, редко-редко бахали мушкеты — зарядить их для второго залпа не хватало времени. Впрочем, пороховой дым после первого еще стелился среди деревьев утренним туманом. Пленных никто не брал, да бириссцы и не просили пощады: они были горды, как тысяча закатных тварей, и подыхали, крепко сжимая оружие. Алва скомандовал: «Взять живьем!», указал вперед, по его знаку гвардейцы выдернули из седла человека, чья накидка сверкала капельками рубинов. Это главарь? Наверное, его казнят в назидание соплеменникам. Вспомнив сожженную деревню, Дик сжал кулаки. Так ему и надо... им всем, бешеным животным! Стонали раненые, лошади истошно ржали, шарахались от алых багинетов. Сержант Эльваса крикнул, что даже его мамаша быстрее потрошит голубей на пирог, чем шевелятся увальни из стрелковой роты. Шутку встретили воинственным ревом, сталь замелькала быстрее, но спаситель Дика отчего-то не торопился к товарищам. Неловко потоптавшись, будто разрываясь между двумя противоположными желаниями, он сказал: — Никогда не бейте в грудь, иначе останетесь без шпаги. Только живот. Живот или глотка! Дик не успел поблагодарить за совет — стрелок развернулся и стремглав припустил к всаднику с развороченным пулей бедром. Сверкнула игла багинета, бириссец попытался отбить удар, но стрелок прикончил его споро и ловко, словно проделывал это множество раз. Хотя почему «словно»? На новобранца тот никак не тянул. И тут Дик вспомнил, где раньше видел это лицо с белесым шрамом через скулу: парень принадлежал к его десятку. Форентес?.. Фиентес?.. Капитан Гальяна называл ему фамилии подчиненных, но они перепутались в памяти. Ничего! Он обязательно выяснит имя своего спасителя, а потом и других — нужно же с чего-то начинать.