Забытый эдикт

— Цел? — Оскар улыбался, но смотрел с тревогой. Белый мундир пятнала чужая кровь, алая лента — лента цветов королевы, возмутившая Дика при первой встрече, — давно выгорела на солнце. Шляпа Оскара потерялась, и каштановые волосы ерошил свежий ветер. — Да, — Дик отмер, распрямил спину, встал с облюбованного валуна. От изнеможения мышцы размякли, он покачнулся, но сразу же обрел равновесие, выставив ногу вперед. Стычка завершилась, усеяв траву в рощице бездыханными телами. Ничейных коней сгоняли в табун, раненых бириссцев добивали и обирали до нитки, для своих вязали носилки или копали неглубокие могилы. Воронье слеталось на запах крови, отъевшиеся за лето падальщики рассаживались по веткам, сердито каркали на людей, чтобы те поскорее убирались с места их будущего пиршества. В суете перекличек и дележа трофеев Дик нашел ручей, который стекал в заболоченный овраг, примостился на одиноком камне да так и застыл, уставившись перед собой. — Есть чем гордиться, — Оскар хлопнул его по предплечью. — В первом бою гибнут чаще всего. — Нечем, — Дик вздохнул и смолк, понурившись. — Какой-то бириссец хотел меня убить, — проронил он угрюмо, — то есть... не потому, что я попался под руку, а специально. В фантазиях Дик рубил бириссцев без счета, вдохновлял стрелков своей смелостью, на худой конец — героически выручал из передряги какого-нибудь вышестоящего офицера (только не Алву, во имя всего святого — не Алву), но реальность показала, как смешно было замахиваться на подвиг с его навыками. Оскар прав — повезло, что жив остался. Дик с тоской вспомнил подаренные им же «Наставления для младших чинов», которые все не хватало времени почитать. — Гаденыши считают особым шиком украшать сбрую позументом с наших мундиров. Вижу, ты отбился, — Оскар указал на шпагу в его руке. Дик мазнул взглядом по лезвию в бурых разводах. Сталь нужно отмыть, за этим он и пришел к ручью, но стоило осознать, что бой позади, ощутить тишину и безопасность (пусть даже относительные), как колени подогнулись, все тело отяжелело, а разум заволокло в глубокий колодец отупения. — Скорее уж — меня отбили. Оскар снял с пояса фляжку, протянул Дику, и тому ничего не оставалось, кроме как принять ее. Пить не хотелось. Он засмотрелся на серебряный бок с выгравированным петухом, гербом Феншо-Тримэйнов: рассветное солнце окрашивало изготовившуюся к атаке птицу всеми оттенками оранжевого, единственный глаз-карас темнел угольком в языках живого огня. «Пей только из серебра, оно очищает воду...» — В Олларии меня тоже пытались убить. Еще секунду назад голова Дика была пуста, как выскобленная тыква, разрозненные мысли терялись внутри, не находя опоры, а теперь он сыпал словами, вываливал на Оскара подробности давнего покушения. Он смертельно боялся тогда и смертельно боялся сейчас, хотя опасность уже миновала, — на загнанного зверька под ребрами не действовали доводы рассудка. Дик говорил и говорил, и ему казалось, будто он бежит, оборачивается, швыряет пригоршни гороха в пасть ненасытного дракона, снова бежит, и когда на душе сделалось умопомрачительно легко, он не сразу поверил, что чудовище удовольствовалось такой скудной жертвой. — Промочи горло, — Оскар кивнул на фляжку. Рот обожгла касера, от ее крепости сперло дыхание, защипало в носу. Дик сглотнул и благодарно улыбнулся. — А ты?.. — его глаза распахнулись. — Создатель, я совсем забыл! Герцог Алва вчера обещал, что расстреляет тебя. Оскар пренебрежительно качнул головой: мол, не о чем там говорить, но у Дика не укладывалось в мыслях, что совсем скоро его друг и родич погибнет из-за отданного в сердцах приказа. — Послушай, я мог бы попросить за тебя. Ну, хотя бы попробовать, — предложил Дик без особой надежды. Ни за какие сокровища мира он не решился бы прилюдно подойти к Алве, но сейчас речь шла о жизни Оскара, а значит, собственную гордость придется поумерить. — Это был его план, если хочешь знать, — Оскар пнул камешек носком сапога, и тот плюхнулся в ручей. — На следующий день после ареста Манрика он вызвал меня к себе и сказал, что все знает про Штанцлера. — Что знает? — переспросил Дик. Оскар глянул недоверчиво, будто считал, что над ним подшучивают, но все же ответил: — Что Штанцлер крайне заинтересован в нашем поражении. — Не может быть. — Может, может. В Олларии мы несколько раз встречались, и он неустанно расписывал, как благодарны будут все Люди Чести и лично Ее Величество, если я избавлю их от Рокэ Алвы. Не в силах поверить услышанному, Дик прижал пальцы ко рту. Королева испытывала к Алве неприязнь, это правда, да и отцовским соратникам его любить не за что, но ставить личные счеты выше победы в войне?! Разве нельзя было потерпеть? — Мне настоятельно предлагали вовремя сменить сторону. Ударить в спину, — продолжал Оскар раздраженно. — Я отказывался. У меня и в Талиге есть перспективы, чтобы продаваться за несуществующую должность в несуществующей стране. Ги Ариго скоро полетит со своего поста, а кому, если не мне, отдадут теплое местечко? Понятно, Штанцлеру я ничего такого не сказал, вот он и решил, что я передумаю. Даже переводчика с кагетского мне дал, Руди... ну, ты его видел. Совсем меня за дурака держит. — Руди подавал знаки бириссцам, когда ты ушел, — сказал Дик потерянно. Алва упоминал, что граф Штанцлер обманул отца, толкнул на мятеж... Он тогда пропустил обвинения мимо ушей, списав их на давнюю вражду. Сейчас Оскар говорил о предательстве в армии, и у него-то точно не было нужды преувеличивать чужие грехи. — Кто-то увидел, как он шарил по штабным бумагам после переполоха с Манриком, — история явно не доставляла Оскару никакого удовольствия. — Его не поймали, но смогли узнать. Тогда Алва поставил меня перед выбором: либо я остаюсь за Рассанной охранять беженцев, либо излагаю планы Штанцлера на эту кампанию. Человек Чести смолчал бы из принципа, дабы не прослыть доносчиком, но, раздери меня твари, Дикон, делишки Руди мне вылились бы в очень большие проблемы, а ведь я о них был ни сном ни духом! Дик кивнул: Оскара использовали втемную, подвели под трибунал; естественно, что после такого он счел себя ничем не обязанным графу Штанцлеру. — Вот так, — казалось, Оскар до сих пор сомневался, верно ли поступил, и был признателен за понимание. — Но Алва мне не поверил. Сказал, мол, зачем мне брать в поход вероятного перебежчика. — Лицо Оскара ожесточилось. — Создатель знает, чего мне стоило не вызвать его в тот же миг. — Порой он будто специально провоцирует, — примирительно заметил Дик. — И что ты? — Я пообещал ему кое-что. Прости, посвятить тебя в детали не могу, это не моя тайна. Мы сошлись на том, что он не ставит мне палки в колеса на пути к маршальской перевязи, а я позволяю ему поймать Руди на горячем и... помогаю в другом деле. Никогда не думал, что доведется ломать комедию, и перед кем? Перед вшивым лакеем. А пришлось. — Герцог Алва вынудил тебя притворяться перед Руди? — Я был порядочно зол на него после штабных бумаг. И ведь мерзавец не успокоился — все вынюхивал-высматривал-выспрашивал, хоть и старался быть незаметным. Пару раз я сделал вид, будто пьян сильнее, чем есть по правде, и пригрозил Руди, что выдам Алве всю их камарилью... — И ты не боялся, что он тебя отравит? Или зарежет во сне? — Мои ребята были только рады, когда я посылал их размяться и поймать кого-нибудь к ужину, а отравить дичь на солдатском костре не смог бы даже Лиам-Ловкач, — Оскар усмехнулся. — Что касается зарезать — то на это нужна определенная сила духа, которой у Руди нет. Конечно, я рисковал и здорово рисковал, между прочим, но дева Удачи любит смелых. Когда я решил, что Руди готов, мы с Алвой напоказ «поссорились», и ночью я ушел. Руди тоже не сплоховал. — Он передал, что ты покинул лагерь с небольшим отрядом? Но как же бириссцы успели так быстро собрать три лапы? — Эти лапы нас провожали с неделю, прячась за холмами, — отмахнулся Оскар. — Адуаны шли по их следам. Гаунау уже давно не ведутся на таких «подсадных уток», как я, о дриксах и говорить нечего — маневр детский. С бириссцами нам повезло. А мне повезло с Алвой. Не думал, что из моих обстоятельств можно выкарабкаться не только без потерь, а еще и в более выигрышном положении, чем я имел вначале. — Я очень рад, что у тебя не будет проблем, — слышать, как пылкий и открытый Оскар, выбирая сторону, руководствуется выгодой, а не справедливостью или дворянской честью, было странно, однако осудить его не получалось. Высокий чин — достойная награда для истинного таланта и почет семье Феншо-Тримэйнов, разве они не заслужили это своей верностью? Алва будет тысячу раз прав, если поспособствует карьере того, кто отказался предавать. Оскар всмотрелся в пыльную зелень, которая скрывала место побоища; очевидно, что-то за ней разглядел и подвел под разговором черту: — Мне пора, Алва вот-вот должен объявить, что я действовал по его приказу. А ты бы солдату подарил что-нибудь ценное, денег дал, в конце концов. Тому, кто тебя отбил. Дик торопливо закивал. Но шанс отблагодарить стрелка выпал только вечером.