Забытый эдикт

Солнце припекало с самого утра, от сухого воздуха першило горло, в чистом небе черными росчерками парили не то грифы, не то орлы. Дик хотел видеть Оскара — Арно сообщил, будто тот заночевал у жрицы-бакранки, — но на полдороге к деревне, возле шипастых зарослей, чью блеклую зелень освежали желтые капельки ягод, встретил Жиля Понси. Бедолага застыл, втянув голову в плечи; стайка чумазых детей окружила его плотным кольцом, смуглые ладошки щупали мундир, дергали серебряные пуговицы, цеплялись за перевязь. Талигские проклятья тонули в звонком гвалте, и всякий раз, когда Понси отпихивал особенно назойливого постреленка, невидимая Дику псина утробно рычала. Наверное, кто другой избавил бы сослуживца от конфуза, но после розыгрыша в губернаторском дворце любая помощь представлялась Дику неуместной. — Отлично. Вы-то мне и нужны. Бакранские ребятишки прыснули врассыпную. Дик вздрогнул и обернулся — в просвете между ветвей, где тропинка сворачивала к лагерю, возвышался Алва, сжимая двумя пальцами густо исписанную бумагу. Он смотрел на Понси как на докучливую муху, и вид его не предвещал ничего хорошего. — Корнет Понси, будьте любезны объяснить, что это, — Алва потряс листком. — Не знаю, господин Проэмперадор, — обреченно пробормотал тот. Похоже, грядет разнос... Он здесь лишний. Стоило бы незаметно слинять, но тропинку в обе стороны перегораживали Алва с Понси, а одна мысль о колючках, сквозь которые доведется продираться — как тогда, к Пасахесу и его приятелям, — заставила Дика содрогнуться. Он громко кашлянул, привлекая к себе внимание. — Разрешите пройти, герцог? — «Проэмперадор, Проэмперадор, разве сложно запомнить?!». Вряд ли Алва станет поправлять, но всякий раз, когда у Дика с языка срывалось что-то связанное с их общим прошлым, еще до Тронко, до похода, до армейских порядков, ему казалось, что окружающим это — знак сторониться его, такой же верный, как трещотка в руке прокаженного. Хотя кто их здесь слышит? Подумаешь, Понси... — Погодите, для вас у меня тоже припасена пара слов, — Алва ответил сухо, однако без злости. Скользнул пристальным взглядом — будто провел кончиками пальцев вдоль ключиц, по грудной клетке вниз, остановился у бедер. Тело бросило в жар, вязкий и темный, как гречишный мед. Впрочем, екнувшее сердце не позволило Дику забыться. О чем Алве с ним говорить? Разумеется, о злосчастном стрелке. И ничего, что экзекуция случилась неделю назад, а наказанный уже вернулся в строй. Ничего, что Дик перестал ждать нагоняя. Алва недоволен. Не одобряет. Из спины будто разом вынули кости, и он лишь волевым усилием сохранил прямую осанку. Если Алва осудит его за желание поставить себя, все потеряет смысл. — Корнет Понси, я освежу вашу память, — Алва отставил руку с листком и прочел: — «О, как был счастлив я, когда в чудесном сне владычица моя пришла в постель ко мне. Когда обнять хотел я несравненный стан, вдруг сон мой улетел, растаял как туман». — Он поморщился, — мне продолжать? — Нет, — Понси покраснел неровными пятнами. — Господин Проэмперадор, это не мое! — Правильно, это мое, — Алва перевернул листок обратной стороной, — предписание для инженеров-артиллеристов. Которое — почему-то — оказалось дополнено исповедью о ваших ночных приключениях. Не поясните ли, как так вышло? Генерал Вейзель — человек строгих правил и высокой нравственности, вам было бы полезно узнать, чем чревато над ним шутить. — Это не я, — щеки Понси сравнялись цветом с запунцовевшими ушами. — А раньше про «кудри, что с солнцем спор ведут», и про «прелестные перси и ланиты» — тоже были не вы, — Алва зажмурился, прижав пальцы к виску. — Я перепутал, — слабым голосом возразил Понси, но Алва его не слышал или решил притвориться, что не слышит. — Вы уже отняли у меня времени больше, чем того заслуживаете, и исчерпали весь отпущенный запас терпения. Я не рассчитываю, что хотя бы один из моих офицеров пожелает добровольно взвалить на себя такое бремя, поэтому, корнет, сами выберите жертву, к кому под командование вы перейдете. На лбу Понси блеснули бисеринки пота, густые брови сошлись над переносьем. Уязвлен, но не растоптан! Синяя краска давно смылась, однако сейчас, когда к его лицу прилила кровь, Дику померещилось, что светло-русые волосы еще хранят зеленоватый оттенок. — Я хочу служить у генерала Манрика, — пусть голос Понси упал до едва различимого шепота, головы он не опустил. — Его здесь нет. К тому же пока идет дознание, он отстранен от должности, — Алва сбился с пренебрежительного тона. Растерялся? Способен ли он вообще теряться? — Я опрометчиво пообещал вашему деду выбить из вас дурь. Иными словами, лошадь и пожелание отправляться навстречу своему кумиру вы не получите. — Только генерала Манрика я считаю достойным, чтобы у него учиться, — Понси явно впервые дерзил кому-то вышестоящему. Мысленно Дик ему посочувствовал: для неподготовленного человека перебранка с Алвой должна мниться безумием похлеще визита в вольер к голодным львам. А уж если спорщик решил выгораживать горе-убийцу, ему и вовсе не позавидуешь. — Похвальная преданность. Позвольте узнать, чем же Леонард Манрик ее заслужил? — любопытство Алвы было недобрым, от его прищура холодило кровь. С чего он так сердится? Разве испорченную бумагу сложно переписать? Они ведь никуда не спешат. Или дело в персоне Манрика? Ненавидеть тех, кто покушался на твою жизнь, естественно, к тому же среди кэналлийцев распространен обычай кровной мести, но Алва в глазах Дика был выше того, чтобы отыгрываться на слабых. — Он... он... он единственный, кто понял, что мне вправду нравится, — выпалил Понси. — Прелестно. Леонарду Манрику было до такой степени нечем заняться, что он взялся изучать вкусы младших чинов. Ну а вы-то почему так в него вцепились? Он обещал вам учредить должность штабного рифмоплета? Дик украдкой вздохнул. Пусть их отношения в последние месяцы заметно потеплели, кто сказал, что Рокэ Алва, успевший нажить себе прорву врагов, станет терпимее к другим? Понси подавленно молчал. Сцена вышла неприятной, с какой стороны ни глянь. Будто любовь к стихам — страшный грех и повод для смеха! Алва что, хотел бы командовать толпой бездушных големов, у которых не будет никаких увлечений, кроме службы от зари до зари? Куплетам Понси, конечно, далеко до отточенных рифм Веннена. Так ведь и песни самого Алвы не сравнятся с мелодичностью аретиновых арий. Разве кто-то издевается над ним из-за этого? — Корнет Понси, вы проглотили язык? — черты Алвы смягчились, но заметит ли это человек, не привыкший к его манерам? — Какие скрытые таланты разглядел в вас Леонард Манрик? И что мешает вам проявлять их, исполняя свои обязанности? — Генерал счел, что я хорошо составляю карты, — несчастным голосом ответил Понси. — Когда же он успел в этом убедиться, если вы прибыли в Тронко вместе со мной? — Он занимался беженцами и мог видеть, что я исправил схему города в ваших бумагах... — И он достаточно сведущ, чтобы оценить ваши коррективы? — Мне говорили, что генерал Манрик часто наблюдает за звездами, составляет свои атласы созвездий. Это похожие занятия. Отчасти. — Я видел его художества. Стало быть, вы хотели бы рисовать карты? — Мне это интересно, господин Проэмперадор, но я не слишком обучен. — У вас есть подходящие для черчения инструменты? — Дед подарил мне набор еще до Лаик. — Было бы любопытно взглянуть. Составьте карту сердца Великой Бакрии — все тропки, ручьи, селения на склонах Полвары. Даю вам срок в десять дней, этого более чем достаточно. По словам местных, бириссцы считают землю с нашей стороны каменного пояса оскверненной, и тем не менее на время экспедиции я дам вам охрану. Корнет Окделл, — Дик вздрогнул при звуках собственного имени, поднял голову, встречая насмешливый взгляд Алвы. — Корнет Окделл, отныне вы отвечаете за жизнь своего товарища. Оповестите подчиненных, получите у интенданта мулов и довольствие, найдите в деревне проводника. Если пошевелитесь, сможете выступить уже после обеда.