Забытый эдикт

Истошно вереща, Клемент вылетел из-за угла, его усы топорщились, а хвост — чего прежде не бывало — безжизненно волочился по каменным плитам. Следом метнулась черно-белая кошка. Робер наклонился как раз вовремя: насмерть перепуганный крыс, не сбавляя хода, взмыл по вытянутой руке на плечо и забился за воротник. Мгновение Роберу казалось, что обманутая хищница в отместку расцарапает ему лицо, но та лишь зашипела, припав на задние лапы. Клемент продолжал верещать, и он, распрямившись, накрыл ладонью маленький горячий комок. — Хороший ты человек, но какую же пакость развел, — Мильжа поморщился. Робер выдавил из себя извиняющуюся улыбку. Пальцы пригладили мягкую шерстку, прошлись по лысому хвосту, и Клемент пронзительно пискнул. Больно? Неужели кошка умудрилась перебить хвостовой хрящ? — Эти скоты давно просились под нож! — повысил голос Дари, стремясь снова обратить на себя внимание старшего брата. — Сколько раз рабы находили помет их богомерзких коз на наших лугах! Мильжа закатил глаза. С тех пор как Дари, босой, избитый, еле живой от голода, ступил в Барсово ущелье, никто не узнавал в нем прежнего весельчака и шалопая. Талигойский плен превратил легкого и добродушного парня в призрака, одержимого жестокой расправой. Его не осуждали — по местным обычаям обида смывалась лишь кровью, — но, когда тот взялся бормотать угрозы далеким врагам даже в ответ на приглашение к столу, охочие вести с ним беседы исчезли сами собой. Робер прекрасно понимал гнев Дари — память о Ренквахе еще не отболела, пусть с роковой весны миновало пять лет. Был ли у него самого шанс забыть? Начать с чистого листа? Разумеется. Достань у Робера решимости порвать с кружком изгнанников. Но благодарность Альдо и Матильде вынуждала его раз за разом навещать унылые сборища, где доморощенные стратеги без устали пережевывали подробности былого разгрома. И если поначалу Робер хватался за шпагу, кричал, посылал умников с «А вот я бы ударил во фланг» к Леворукому, то со временем научился не слушать их речи. Как жаль, что не слышать было превыше его сил... Повторенное сотню раз «Вы были обречены» въелось в мозг, отравило волю, заразило Робера безверием. Потому-то он от всей души желал молодому и горячему Дари поскорее поквитаться с Вороном и дальше жить без занозы в сердце. — Бакраны преступили наш запрет, — терпеливо проговорил Мильжа, — и пока мы дышим, им покоя не знать. Но я не поведу воинов на укрепленные лагеря. Мы не умеем осаждать. Наши кони и сабли бесполезны против земляных валов и рвов с заточенными кольями. У нас мало мушкетов. Герцог Алва пригрозил взять Барсовы Врата — что же, пускай приходит. Месть свершится на наших условиях, там, где нам будет удобнее, и тогда, когда мы будем превосходить его мощью. — Каждый день промедления усугубляет мой позор, — мрачно возразил Дари. — Но кто такой я. Лучше подумай, что скажут о нашем роде? Что Жаватна — трусы, у которых не хватило духу выйти из-за крепостных стен? — Ты хочешь, чтобы я бросил свой пост? Нарушил слово, данное Адгемару? — взгляд Мильжи посуровел. — Не напоминай мне об Адгемаре! — вспылил Дари. — Думаешь, он свое слово сдержит? Да этому шакальему сыну предать легче, чем раздавить блоху. Не удивлюсь, если он отдаст нас на растерзание чужакам. Лучше бы я пошел с Сонри в набег! Этот спор с незначительными вариациями повторялся уже три дня при всяком удобном случае. Мильжа приводил разумные и взвешенные аргументы, но часто хмурился, чувствуя правоту брата. Робер наблюдал за обоими, и острое, как стрела, узнавание бередило в его душе старые раны: Мишель был таким же пылким, а Арсен — уравновешенным; один ввязывался в дуэли чуть ли не каждый месяц, другой устраивал непутевому младшему головомойки. Они даже лоб насупливали одинаково! Арсен с Мишелем погибли, потому что честь велела им прикрыть отход надорских ополченцев. Та самая честь, которая теперь толкает Дари в самоубийственную атаку. Братья поторопились — они верили, что Ворон явился утопить замшелые кочки в крови повстанцев, и ринулись на него первыми. Нельзя, чтобы Мильжа повторил их ошибку. Нужно будет обязательно поговорить с ним наедине, поддержать, ободрить. Пусть не думает идти на поводу у юношеского гонора. — Смотрите! — Робер первым заметил пыльное облачко на горизонте. К Барсовым Вратам мчались всадники — сощурившись, можно было различить впереди три черных силуэта величиною с маковые зерна. Похоже, Ворон перекрыл пути в Варасту, и теперь Сонри Сагайта возвращается из вылазки несолоно хлебавши. Хотя по виду отряд слишком мал. Неужели прочих перебили? Сердце Робера екнуло: он понимал, что это неправильно — желать успеха тем, кто разоряет земли твоей родины, и еще полгода назад лично вызвал бы на поединок мерзавца, посмевшего вслух заподозрить его в симпатии к горным дикарям, но сейчас спорить с очевидным было глупо: он всей душой прикипел к этим людям и воспринимал их беды как свои. Бириссцы знали, что такое честь, получше многих талигойских беглецов и агарисских самозванцев. Кто бы на месте Робера не проникся к ним уважением? — Никак наших пощипали, — мысли приникшего к бойнице Мильжи текли в том же русле. — Падаль, — кулаки Дари стиснулись в бессильной злости. — Вот же падаль! — Хорошо, что за ними по пятам не несется талигойская кавалерия, — постарался утешить их Робер. Тяжело вздохнув, Мильжа напустил на лицо непроницаемое выражение и спокойно направился к винтовой лестнице, которая вела во двор. Робер последовал за ним. Прежде чем за спиной загрохотали шаги Дари, узкий коридор огласили еще несколько отборных ругательств. Пока воины Сонри доскакали до окованных железом ворот, пока объяснили часовым, кто они такие и почему вернулись, Робер успел измаяться неизвестностью. Клемент на плече притих, Мильжа с Дари буравили сомкнутые створки одинаково хмурыми взглядами. О чем они думают? Уж явно не о поражении — как не думали о нем Эгмонт, отец, Арсен. Только бы судьба новых друзей оказалась иной... В Талиге Рокэ Алву считают заговоренным, из суеверного страха против него уже давно не смеют выступать с поднятым забралом. А он и рад пользоваться своей славой. Будет справедливо, если любимчика Леворукого победят те, кому до эсператистских страшилок и дела нет. — Мерега Рэсальна со знатным пленником! — часовой свесился из своего «гнезда». — Впускай давай! — отозвался Мильжа. Петли пронзительно заскрипели, залязгали тяжеленные запоры. Серый в подпалинах пес, чей высунутый язык свисал чуть ли не до земли, басовито гавкнул, приветствуя старых знакомых. Предводитель отряда утер лоснящееся лицо рукавом, спрыгнул с коня и отвесил Мильже быстрый поклон. — Среди вас нет раненых, — холодно произнес тот. — Если вы покинули Сонри пред лицом врага, струсили обнажить сабли за своего главаря, я нанижу ваши головы на пики и выставлю над воротами, чтобы остальным было неповадно. — Господин, дозволь объясниться, — предводитель — Мерега, его зовут Мерега — прижал руку к сердцу. — Говори, — Мильжа милостиво кивнул, — и да будут твои слова ясны и правдивы. — Сонри жив и здоров, мы расстались с ним у Полвары. Он сам велел нам возвращаться. Мы не дезертиры, небо свидетель! — Почему он вас отослал? Вы вносили разлад между его воинами? Бесчинствовали? Задирали товарищей? — Нет, господин. Дело было второго дня. Ты ведь помнишь слухи, что проклятые козодеры снюхались с чужаками? Это чистая правда. Мы нос к носу столкнулись с их разведчиками у границы Скверного Круга, одного даже поймали. Сонри поручил нам доставить его в крепость. Мерега кивнул воину с золотым кольцом в ухе, и тот подвел солового коня, на крупе которого сидел замотанный в дерюжную накидку пленник. — К чему было тащить его сюда? — Мильжа не скрывал брезгливости. — Допросили бы на месте, и делов. — Не простая, говорят, пташка попалась, — Мерега отчего-то понизил голос. — Вроде как зовут его Рычарад Окэдэл, он очень знатный казарон на северных землях. А еще... — Мерега неловко кашлянул, — он обещал, что за его жизнь мы сможем выторговать у главаря чужаков все что угодно. Сын Эгмонта здесь?! Робер во все глаза уставился на долговязую, явно мальчишечью фигуру со связанными за спиной руками. До чего же причудливо сплетаются нити судеб. Сколько ему сейчас? Семнадцать или восемнадцать, не больше. Живой упрек всем тем, кто сомневается, что власть Фердинанда и его ручного кардинала, гореть бы подлецу в Закате вечным пламенем, порочна в своей сути. Ричард еще ребенком дорого заплатил за преступления отца, за его, Робера, собственные преступления! А повзрослев, сделался вещью кэналлийского варвара и безумца. Возможно ли поверить, что Алва отпустил от себя столь ценного заложника? Нет. Гораздо правдоподобнее расклад, в котором Ричард пытался бежать, а мнимые разведчики его преследовали. — Он что, сын этому главарю? Брат? — с недоверием спросил Мильжа. — Говорит, мальчик для утех, — Мерега дернул орлиным носом. Прежде чем кто-либо успел высказаться по поводу услышанного, Робер выступил вперед: — Мильжа, я знал его отца. Позволь мне взять пленника под свою опеку. — Вот уж нет, — вмешался Дари. Его глаза блестели, как у рыси, что учуяла подранка. — Эта равнинная овца должна сполна вкусить нашего гостеприимства. — Мильжа, — Робера бросило в холодный пот. Закатные твари, почему он здесь на птичьих правах! — Мильжа, он... правда очень ценный. От имени своего принца я обещаю: когда мы отвоюем талигойский престол, ты получишь золота столько, сколько весит этот парень. Клянусь честью. — Почему ты им так дорожишь? — Мильжа мгновенно считал его страх, впился в лицо глазами-буравчиками. — Ричард Окделл — наследник северного герцога-бунтовщика, его именем мы сможем поднять против Олларов целую провинцию, — Робер осознавал, что его желание искупить вину за пять лет почти благополучной жизни покажется бириссцам смешным, поэтому назвал причину померкантильнее. — Для принца Альдо заполучить такого человека в свою свиту — как благословение свыше. — Что же, смута в Талиге нам на руку, — произнес Мильжа медленно. — Можешь увести его в свои покои. Но если он только высунет нос наружу, пусть пеняет на себя. — Благодарю тебя, мой принц не забудет твоей доброты, — Робер согнулся в низком поклоне. — Не стоит, — Мильжа взмахом ладони оборвал готового вмешаться Дари. — Союзники казара Адгемара — мои союзники. Единственное мое условие: у твоих дверей выставят стражу, чтобы наш новый гость не вздумал разгуливать по крепости. Надеюсь, тебя это не оскорбит. — Конечно, нет. Робер кинулся к Ричарду, придержал его вокруг пояса, помогая сползти на землю. Тот едва стоял на нетвердых ногах. Создатель, как он только не задохнулся в этом мешке! Да и руки у бедняги, наверное, совсем отнялись. Робер полоснул кинжалом по путам, потянул дерюгу с лица. — Герцог, вы в безопасности, — сказал он на случай, если Ричард не владел гайи и не понял их торга. — Меня зовут Робер Эр-При, вы могли знать моих старших бра... Язык еще по инерции произносил последние слова, когда до разума дошло, что именем Ричарда Окделла назвался совершенно другой человек.