Забытый эдикт

Пятнистая шкура кишела блохами, но Дик не обращал внимания на укусы, хотя тоненькие иголочки впивались ему то под лопатку, то в поясницу. Лежал с открытыми глазами, но ничего не видел; слушал, как в груди быстро и тревожно колотится сердце, считал вдохи и выдохи. Короткий сон не принес отдохновения, ему привиделись кровь и мертвые тела, дым и вонь, тьма, враги. Они теснили, заполоняли свободное пространство, надвигались, точно приливные волны (Дик не бывал у моря, но читал о матросе, что провел десять дней на голой скале у Межевых островов). По спине пробежал холодок. Вспомнилась глухая беспомощность, когда оскаленные твари вплотную подступили к горе валунов, куда он спустился с безопасной стены. Дик стрелял в них с двух рук, заряжал пистолеты и опять стрелял, но все получалось медленно, ужасно медленно, отвратительно медленно — как обычно в кошмарах, — и страх рос внутри, распирал, будто вот-вот выломает ребра из суставных лунок. «Ты кричал», — его разбудил Арно. Дик судорожно сдавил чужие запястья: во сне насыпь, где он оборонялся, взорвалась, и теперь пульс заходился, словно у загнанной лошади, на лбу и шее подсыхала ледяная испарина. Арно не пытался высвободиться, смотрел терпеливо. Он все понимал, и от этого Дику сделалось неловко до тошноты. Он отвернулся и через силу произнес: «Спасибо. Который час?» «Около четырех пополудни, — Арно плюхнулся на свою кровать и поделился: — Наши на подходе к крепости, с Эмилем я уже говорил. Не сильно-то они отстали!» Дик промолчал. Арно приставил носик кувшина к узкому горлышку фляжки, взялся переливать вино, но непослушная струйка брызнула на пол. Он ругнулся сквозь зубы, стал лить аккуратнее, а когда закончил, щедро отпил. Зевнул, почесался. После чего улегся на брошенные в беспорядке шкуры, подложил ладонь под щеку и затих. ...Разумеется, на самом деле ничего подобного Дик не делал — не спускался со стены, не вставал в один ряд с людьми Оскара, не стрелял (он вообще не взял пистолетов на штурм, потому что они громоздки и тяжелы!). Но многие кэналлийцы, бросив пленных пушкарей, присоединились к товарищам внизу. А он — струсил. Вцепился в рукав эра Робера, как дитя — в материну юбку, и смотрел на чужой бой, на чужую кровь, на чужое отчаяние. Не моргал, забывал дышать, только скулил от всеобъемлющего ужаса — и теперь не знал, как будет смотреть в глаза другим офицерам. Конечно, эр Робер — не из болтливых, об огласке можно не беспокоиться, но постыдное клеймо «трус!» жгло, будто его с размаху поставили Дику на грудь. — Вы что, спите? — на пороге их комнатушки возник генерал Савиньяк. Солнце в его волосах спорило с солнцем в улыбке, расшитый мундир сиял отраженным золотом. — Просыпайтесь, радость у нас. В подвале нашлись бочонки с полновесными гайифскими велами. Проэмперадор устраивает у себя маленький праздник. В покоях Алвы уже собрались офицеры: Дьегаррон с Оскаром вполголоса переговаривались, расстелив на бюро карту; Бадильо изучал охотничьи трофеи прежнего хозяина, Вейзель отчитывал прислужника, который вместо воды наполнил его кубок айвовой наливкой. Присутствовал за столом и епископ Бонифаций — толстяк не терял времени даром, перекладывая к себе на тарелку самые лакомые куски жаркого. Дик застыл у порога. Среди людей, бывших значительно старше если не по возрасту, то по званию, на него остро накатила собственная неуместность. Разве другого корнета (еще и записного труса!) пригласили бы на праздничный ужин у Первого маршала? Арно — не в счет, эры всегда выделяют оруженосцев, да он наверняка и не отсиживался за чужими спинами. Лучше незаметно ретироваться. Будто подслушав мысли, генерал Савиньяк хлопнул Дика между лопаток, подтолкнул вперед, и тут из-за блюда с горкой каплунов показался Робер Эр-При. К нему не подсаживались, не вовлекали в беседу, а сам он явно дичился компании. Какая несправедливость! Это меняло расклад, превращало его, Дика, из незваного нахлебника в бог весть какого спасителя, и он направился к эру Роберу через небольшой зал. — Благодарю вас, соберано, — капитан Гальяна перевел ошарашенный взгляд с бумаги в своих пальцах на человека за спиной Дика. — Не стоит, рэй Гальяна. Генерал Дьегаррон сообщил мне, что полковника Круса доконал кровавый понос, а вас я уже давно хочу повысить. Голос Алвы прозвучал почти под ухом. Дик, хоть и готовился услышать его, все равно вздрогнул, встал как вкопанный и чуть не получил полную тарелку колбасок на сапоги. Он отшатнулся, прижался к бюро, пропуская мимо себя подавальщика с парой винных кувшинов. — Думаю, Проэмперадор прикажет укрепить северную стену, — Оскар кивнул ему и вновь склонился над картой, — а то она совсем в плачевном состоянии. — Бириссцы за ней не следили, дальше ведь Кагета, откуда не ударят, — генерал Дьегаррон чиркнул ногтем по линии, изображавшей дорогу. — А бакранам придется защищать свой граничный форт. — Ох, чую, много они назащищают. — Им бы еще что-то сообразить на трактах, ведущих в Кипару. Тут одному толковому полку прогуляться — и Бакрии не станет. А в Гайифе целый корпус освободился, после того как их контракт с Улаппом истек. К слову, виконт, вы не знаете, что Проэмперадор планирует делать с пленными артиллеристами? — Я слышал, что он хочет нанять их. Интересно, как барон Вейзель примет новых подчиненных? — Оскар прикрыл зевок рукой. — И из чего они будут стрелять? Не станем же мы выламывать из стены местную рухлядь? Там чудовища чуть ли ни времен Двадцатилетней, их и дюжина тяжеловозов не утащит. Подавальщики скрылись в дверях, осталось лишь несколько слуг, чтобы подливать вино в пустые кубки и уносить блюда с объедками. Наконец путь был свободен. Дик обогнул угол стола и перекинул ногу через скамью рядом с эром Робером. — Вы не возражаете, если я сяду? — спросил, запоздало усомнившись, не противно ли будет приличному человеку сидеть с этакой размазней. — Какие могут быть возражения, — эр Робер улыбнулся и протянул руку, которую Дик немедленно пожал. — Я рад официально познакомиться с герцогом Окделлом. Теперь настоящим. Надеюсь, вы не сердитесь на своего товарища? Даю слово, он ничем не скомпрометировал ваше имя. Как будто это имя можно было скомпрометировать сильнее, чем уже есть. Дика передернуло. Но эр Робер смотрел по-доброму, светло улыбался, как могут лишь люди без камня за пазухой. Он не мог издеваться. — Не сержусь. Вы сразу его раскусили? — С первого взгляда. Я знал ваших родителей. Эгмонта, конечно, лучше, чем Мирабеллу, но и ее видел несколько раз. А еще я знал Гастона Понси и его жену, Мадлен Горуа. Жилю передалось понемногу от них обоих. Родные имена отозвались в груди горьким трепетом, Дик вскинулся, посмотрел на эра Робера умоляющим взглядом, но не успел ничего попросить. Алва во главе стола постучал ножом по кубку, требуя тишины. — Господа. Этой ночью мы одержали маленькую победу, с чем я вас поздравляю. Но прежде чем воздать почести героям и уважить память тех, кого больше нет в живых, я хочу рассказать о нашем госте. О маркизе Эр-При. Несомненно, многие помнят этого человека и помнят, чем он навлек на себя гнев его величества. Будьте любезны выйти ко мне, маркиз. Эр Робер поднялся с застывшим лицом, коротко поклонился собранию, чьи взгляды разом устремились на него. Седая прядь в иссиня-черных волосах походила на варварский знак отличия, сорочка небесного шелка и темный колет явно жали ему в плечах. Знакомый узор на воротнике... Не эту ли одежду Алва надевал на один из ужинов в Тронко? — Робер Эр-При запятнал свое имя в мятеже. Кодекс Франциска предписывает рубить мятежникам головы, затем четвертовать бездыханные тела и провозить их во устрашение по всем крупным городам. Но раз уж его величество оказал мне честь, наделив почти королевскими полномочиями, я осмелюсь преступить заведенный порядок. И на это у меня есть важные причины. Алва замолчал, повертел в пальцах свернутый в трубочку документ, обведя взглядом слушателей, и продолжил: — Во-первых, маркиз присоединился к войскам Эгмонта Окделла, будучи двадцати четырех лет от роду. Возраст не столь уж и юный, однако следует учитывать, что он являлся младшим сыном в семье, которая поддержала мятеж, а все мы знаем, как крепки кровные узы и как нелегко бывает пойти против воли отца, деда, старшего брата. Робер Эр-При подчинился приказу главы семьи, хотя сам не испытывал ненависти к королевской династии Олларов и лично его величеству Фердинанду Второму. — А готов ли он засвидетельствовать это на Книге Ожидания? — перебил Алву епископ. Одна его ручища сжимала окорок, другая — ополовиненную чашу. — Я готов, — подтвердил эр Робер. Алва подал знак слуге, через несколько минут принесли пухлый томик в богато украшенном переплете. Эр Робер возложил на него руку и повторил то, что требовалось. Дик напряженно следил за другом — не замнется ли, не поморщится? — но эр Робер с достоинством сыграл свою роль: кому, как не ему, было знать, что клятва на еретической книге не стоила ломаного гроша. — Эмиль, вы же служили в Торке вместе с Робером Эр-При? — спросил Алва, когда епископ удовлетворенно кивнул и вернулся к еде. — Да, но тогда он еще не был маркизом. — Этот титул носил его отец. Вы тесно общались? — Не назвал бы нас лучшими друзьями, скорее хорошими знакомыми. А что? — Вы можете припомнить случаи, когда Робер Эр-При неодобрительно отзывался о короле? Дескать, Олларам суждено править один круг, долой Фердинанда, вот бы к власти пришли Раканы и так далее? — Не слышал ничего подобного. — Засвидетельствуйте, будьте добры. Генерал Савиньяк поднялся, подошел к Книге Ожидания и поклялся, что говорил правду. — В каком чине вы пребывали на момент восстания? — этот вопрос Алва адресовал уже эру Роберу. — Теньент, — последовал ответ. — Какие обязанности вы исполняли в войске повстанцев? — Я был обычным кавалеристом. Изредка присутствовал на советах, но ничего не решал. — Маркиз говорит правду, — сообщил Алва сидевшим за столом. — Свидетельствую я, опираясь на эту бумажонку. — Он извлек из-за полы колета смятый листок. — Перехваченное письмо Бредфорда Кавендиша. Хранилось в моем личном архиве в Олларии еще с девяносто третьего года. Мерзкое чтиво, но каждый, кому любопытно, может ознакомиться, — он выждал и, когда стало ясно, что охочих лезть в чужую переписку нет, продолжил: — То есть я могу сказать: во-вторых, маркиз Эр-При являлся рядовым участником мятежа, а закон карает лишь зачинщиков и их активных сторонников. Дика охватила дрожь. Он оперся о столешницу, вытянул шею и устремил на Алву полный надежды взгляд, боясь лишний раз моргнуть. И неудивительно, ведь на его глазах вершилось истинное волшебство. Наверное, похоже чувствуют себя потерявшие надежду люди, когда им обещают исцелить смертельно больного родича наложением рук. — Имеется еще и в-третьих, — с удовольствием добавил Алва. — Маркиз Эр-При тайно связался со мной перед отъездом в Кагету. Я обещал походатайствовать за него на родине, если он, в свою очередь, недвусмысленно выкажет, что по-прежнему верен ей. Разумеется, речь шла не о шпионаже, ведь это идет вразрез с дворянской честью, а о более благородном поступке. И маркиз выполнил свою часть договора. Перед самым штурмом он, рискуя жизнью, убил бирисского вожака, что внесло сумятицу в ряды врагов и помешало им организоваться. Это может засвидетельствовать корнет Понси. — Да, — Жиль, которого Дик прежде не замечал за могучей фигурой епископа, нервно вскочил. Алва сделал приглашающий жест, и он выбрался со своего места, чтобы поклясться. — Следовательно, я объявляю о полном помиловании для Робера Эпинэ, маркиза Эр-При, — Алва вручил свернутый документ эру Роберу и обвел взглядом публику. — Надеюсь, это маленькое судилище ни у кого не отбило аппетита. Давайте же поднимем кубки за нашего доброго короля Фердинанда Второго, и пусть годы его царствования сопровождает мир.