Забытый эдикт

— О Создатель, за что ты привел под мою руку этих баранов! — Адгемар возвел очи горе, готовый в исступлении рвать свои роскошные седины. — Луллак, племянник мой, покуда бедный Тухлуп стучится в Рассветные Сады, возьми на себя командование ополчением. Под треск талигойских мушкетов Луллак коротко поклонился — сначала дяде, потом золотому тергачу на золотом шесте (дураки-казароны верили, что происходят от его перьев, разлетевшихся по Саграннам) — и спрыгнул с помоста. Ему немедля подвели белого коня, свита с лисьими гербами на дублетах послушно окружила господина. Под защитой частокола они направились к потрепанной коннице, рядом с обзорной вышкой остались одни багряные стражи — немые статуи, беглецы из Барсовых Врат. Дари знал их по именам. — Цвет кагетского воинства! Моя опора! За что, Создатель... Дари отвернулся, чтобы не видеть, как разряженный в шелка казар горюет по убитым болванам, точно наемная плакальщица, а десяток подхалимов хором вздыхают за ним. Жалкий слюнтяй, под стать подданным! Проливать слезы недостойно мужчины, он может скорбеть, но скорбь воина не терпит лишних глаз и ушей. Впрочем, чего еще ждать от кагета — презренный народец только и знает, что обжираться с утра до ночи, а их женщины охотно делят постель с чужаками. — Мой казар, никто из нас не сомневался, что Тухлуп глупее навозной лепешки. Если казароны избрали его своим предводителем, значит, лучшего они не заслуживали. Позволь мне обойти поле и ударить талигойским нечестивцам в левое крыло, — произнес Ранси Гибетна. — Похоже, ты сам ненамного умнее, — не сдержался Дари. — Слева у талигойцев пушки! Так сказали разведчики на вечернем совете. А талигойские пушки выпускают за раз по тысяче пуль, способных прикончить человека вместе с лошадью. Терять самообладание при кагетах почиталось недопустимым, но Дари ненавидел этого пенька. Шестидесятилетний старик, ходивший в битву против холтийцев, Ранси полжизни просидел в глухой деревне возле истока Биры, а спустившись с гор, сразу же начал оспаривать у Дари верховенство в Багряной Страже. И его слушали! Такие же тугодумы, привыкшие к хозяйскому хлысту. Конечно, Дари не успел покрыть себя славой и завоевать должное уважение среди старейшин — он получил лапу только в начале лета и вкусил позора, позволив себя пленить, но в его жилах текла кровь благородных Жаватна, подаривших Детям Барса восемнадцать вождей и девять жрецов. Их род владел сотнями невольников и тысячами голов скота, их жены славились силой и выносливостью, а за дочерями давали приданое мешками с шадди и морисским перцем. Но важнее всего — в сердце Дари неукротимым огнем пылала гордость, которая родилась в час самого тяжкого унижения. Чужак назвал его рабом Адгемара, обращался хуже, чем со скотом, оскорбил Детей Барса, и, как бы Дари ни хотелось вбить ему в глотку эти слова, следовало признать, что дыма без огня не бывает. — Когда я резал холтийцев при Рцуке, ты еще мочил пеленки! — шрам, пересекавший лоб Ранси, покраснел. Похоже, они взаимно друг друга допекли. — Заткнись и не открывай рта до тех пор, пока к тебе не обратятся! — Когда ты мочил пеленки, Вальжи из Красной деревни грабил Кипару! — не остался в долгу Дари. — Может быть, призовем его сюда и спросим совета? Вдруг ради нас его рассудок наконец прояснится, а глаза прозреют? Казароны отодвинулись от них, будто от двух сцепившихся псов, и Дари перевел дух: еще не хватало, чтобы Адгемар прогнал его именно сейчас. С поля битвы донесся вопль обиды и бешенства. Так мог бы кричать большой зверь, вроде северного вепря или южного гиппопо, если на него насядут охотники. Так мог бы кричать очень сильный и очень злой человек, который понял, что от смерти его отделяет лишь шалаш из его собственного упрямства. — Перестаньте, — вмешался Адгемар. — И перед лицом столь жалкого врага не следует ссориться. Поверьте, я отдаю должное и пылу юности, и опыту зрелости. Вы оба слышали меня третьего дня, и я не поленюсь повторить свое условие: раз уж Багряная Стража разделилась между двумя вожаками, каждый из них получит шанс выказать ум и храбрость на поле битвы; чьи ратные успехи перевесят, тот и приберет всю власть. Благородный Дари, я скажу тебе то, о чем знает лишь мой слуга-расшифровщик и высокочтимый Ранси — с ним мы беседовали, когда поступило донесение. От внимания Дари не укрылось, что к нему обратились как к обыкновенному потомку знатного рода, когда Ранси удостоился гораздо более лестного титула. Ясно, кого хочет видеть Адгемар во главе Багряной Стражи. Вот и военными тайнами с ним делится... К счастью, это дело Дети Барса способны решить промеж себя без кагетских посредников. — В талигойском войске у нас есть союзник, — продолжал Адгемар, не глядя на свитских, которые разве что ушами не поводили, столь велико было их желание войти в круг посвященных. — Не знаю, что толкнуло его на предательство: выгода или же неприязнь к герцогу Алва (поговаривают, этот человек нажил на родине немало врагов), однако нынешней ночью он передал нам особым световым шифром, что все до единой пушки в их стане испорчены. Потому-то герцог Алва выставил их охранять фланг, а не прикрывать пехоту. Он рассчитывает, что на шеренги мы набросимся в любом случае, таким образом неисправность пушек проявится слишком рано и без всякого толку, а на фланге они способны нас устрашить. — Предавший однажды предаст и во второй раз. Не может этот союзник лгать? — спросил Дари. Его так и подмывало разнести в пух выкладки Адгемара — чтобы обесценить большую осведомленность Ранси. — За него ручались очень надежные люди, — отрезал Адгемар. — Высокочтимый Ранси, я позволяю тебе ударить по крылу с пушками. — Будет исполнено, мой казар. Ветер принес облачко порохового дыма, толстяк из свиты сморщил крючковатый нос, громко чихнул, высморкался в рукав. На него даже не бросили укоризненного взгляда — большинство следило за стройными рядами белоголовых конников. Скольких Ранси уведет за собой? Тысяча... две... Всего десять лап, да и те наверняка возглавляют родичи. Подумаешь! Не так уж и много командиров его поддерживают — небось понимают, кто тащит их в прошлое без славы и почестей, а за кем будущее, что сулит налеты и грабежи. Воины заложили большой крюк, чтобы обогнуть полосу с «ежами», и Дари обернулся. Порядком в лагере не пахло: сонные крестьяне потихоньку линяли от пушек, к которым их приставили из отчаяния, не иначе (интересно, олухи догадываются, что картуз с порохом нужно совать в дуло раньше ядра?), палатки богатых казаронов обносили соседи-оборвыши, челядь глазела на атаку Багряной Стражи. Тем лучше. Значит, некому будет вмешаться, когда на обзорной вышке начнется сумятица. Дари обменялся взглядами с застывшим на посту Гарижей и окончательно успокоился. Он знал, что скажет и как скажет. Дело за малым. Но прежде чем Дари открыл рот, за частоколом показался Луллак во главе всех уцелевших дружин. Знамя с коронованным лисом полоскалось на ветру, шпоры передних казаронов пачкала кровь — похоже, талигойцы знатно подпалили хвосты этим идиотам, так что, улепетывая, они изранили конские бока. Луллак склонился, что-то сказал свитскому мальчишке, и тот приблизился к помосту. — Мой казар! — прокричал посланец. — Благородный Луллак ведет воинов на беззащитный обоз, чтобы поднять их боевой дух! Адгемар взмахнул рукой — благословил; мальчишка умчался, стремясь занять прежнее место у лошади предводителя. А Луллак не такой уж и болван: если наступление удастся, то он с Ранси зажмет талигойцев в клещи и победа упадет им в ладони. Великий Барс, почему ты посылаешь эту честь недостойным? Мимо горной рекой неслись люди, они предвкушали легкую наживу, вряд ли хоть один свернет с намеченного пути, пусть даже на помосте разверзнутся врата в эсператистский Закат. На веку Дари еще будут громкие битвы, а нынче самое время воплотить замысленное. — Мой казар, — торжественно произнес он. — Что ты хочешь, благородный Дари? — Адгемар приторно улыбался. Наверняка думал, что у него попросят дозволения присоединиться к драке. — Виссиф, прикажи, чтобы нам подали лимонного шербета! Высокий казарон с обвислыми усами сбежал по ступеням вышки, ринулся к слугам, как голодный коршун к стайке голубей. — Мне стало известно о предателе в стане кагетов, — объявил Дари. Окружавшие помост стражники, в чьей верности Адгемар не сомневался, опустили ладони на эфесы сабель. Дари кожей чувствовал их нетерпение — он выпрямился, хотя и прежде не имел привычки гнуть спину, но сейчас на него смотрели подчиненные, Великий Барс, само солнце, и он не мог оплошать в мелочах. — О каком предателе? — Адгемар, не отрываясь, смотрел вслед Луллаку. — Ты что-то путаешь, благородный Дари, кагетам чужда измена. Дари сдержал раздраженный выдох. Ему до жути хотелось, чтобы Адгемар обернулся, прочел по его лицу свой приговор и устрашился, — вот тогда, посмаковав миг триумфа, было бы самое время нанести последний удар! Но проклятый Лис видел в нем лишь назойливо жужжащую муху. Что же, может быть, это и к лучшему. — А разве не предатель тот, кто подослал убийцу к моему брату? — спросил Дари громче, чем планировал. — Разве не предатель, скажи?! Адгемар начал оборачиваться, выставив предплечье в защитном жесте, но это его не спасло. Сабля Дари прошла сквозь его шею, точно сквозь мягкую глину, — клинок был остер, как осколок первого ледка, а силе удара позавидовал бы и дикий зубр. Довольно пресмыкаться перед ничтожеством! Обезглавленное тело завалилось назад, фонтанчик рубиново-алой крови окатил крючконосого толстяка. Он выпучил глаза, раскрыл рот и сам осел на доски помоста. Стукнуло, охнуло, хлопнуло, запищало... Это стражники рубанули ближайших казаронов под колени, и они попадали, словно мешки с солониной. — Помогите! — крикнул один, с орлом на гербе. — На помощь! Убивают! — Вы что, ополоумели?.. — Бацуты! — Помогите-е-е-е!!! Но помогать было некому. Казароны во главе с Луллаком мчались к талигойскому обозу, лапы Ранси — к порченым пушкам, слуги попрятались кто куда, а отправленный за шербетом Виссиф таращился на багряных стражей, занеся ногу, но забыв шагнуть. — Мой казар?.. — он будто не мог осмыслить происходящее. Еще бы! Кагеты считали Детей Барса статуями без чувств и желаний, ведь те не мололи языками почем зря, не скулили, не хвастали. А тут вдруг у статуй обнаружился человеческий гнев, и они взбунтовались. Есть от чего оторопеть! Дари рубанул по золоченому шесту, еще и еще раз, а когда тот поддался, переломил упертую деревяшку, размахнулся и зашвырнул тергача куда подальше. Напоследок парчовые крылья раздул холодный ветер, хвост раскрылся, но золотой туше не судилось воспарить в небеса. — Теперь я твой казар! — крикнул Дари Виссифу. — Слышал?! Кланяйся!