Забытый эдикт

Его величество казар Баата не соблаговолил явиться на мирные переговоры с его величеством вождем Бакной, отрядив вместо себя высокого казарона в летах. Посланца сопровождало полсотни воинов, на чьих дублетах красовалась коронованная лиса, в хвосте процессии двое мулов везли богато драпированные носилки. Порыв шаловливого ветерка на миг приподнял занавесь из кисеи, позволив рассмотреть внутри одинокий девичий силуэт. Принцесса? Без служанки или компаньонки? Похоже, брат не очень-то дорожит ее жизнью, если отправил через ничейные земли с малой охраной. После победы при Дараме Рокэ велел армии отойти к Барсовым Вратам — не хватало еще, чтобы ночью талигойцев в их слабо укрепленном лагере перебили, если не ополчение, так Багряная Стража. Встреча с посланцем Бааты случилась тремя днями позже, что неоспоримо свидетельствовало о том, как сильно новому властителю Кагеты требовалось обезопаситься хотя бы от одного из своих врагов. До переговоров казарон с непроизносимым именем пытался навязать бакранскому старейшине минимальный церемониал, но тот проигнорировал его потуги — лишь попросил пару стрелковых рот для эскорта и вышел из северных ворот крепости. — Я молю его величество Бакну и его светлость герцога Алва простить отсутствие моего государя. Бедственное положение нашей столицы, вокруг которой рыщут бирисские банды, вынудило его лично возглавить оборону... Рассевшись на коврах и подушках посреди изжелта-серой лужайки, двое стариков принялись торговаться за каждое бье скудной земли, каждого серва, каждый медяк репарации. Казарон хотел, чтобы бакраны удовольствовались трофейным золотом Барсовых Врат, но Бакна не получил оттуда ни велы. Прямо спрашивать о деньгах у талигойских союзников ему не хватало наглости, поэтому Бакна, объявив, что золото украли бирисские выродки, выжал досуха того, кого разрешили. После капитуляции в денежном вопросе Рокэ ожидал, что казарон попросит его выступить против «барсов», но обманулся: должно быть, Баата опасался, что, позови он на подмогу талигойскую армию, добром в Варасту она не уберется. И был абсолютно прав. Сейчас Рокэ тянули в Талиг счеты к Фердинанду, личные интересы в Эпинэ, Надоре и Кэналлоа, иначе он не преминул бы воспользоваться слабостью Кагеты в своекорыстных целях. В конце концов, не зря же его родословную пятнают имена стольких отпетых разбойников? Адгемара зарубили пять дней назад, однако принцесса, черноокая девчонка лет пятнадцати, усаженная по левую руку посланца, не выглядела убитой горем. Она зевала, ласкала пальцами мех накидки, любовалась коралловыми браслетами, строила глазки сначала Арно, затем Феншо-Тримэйну. Поминутно косилась на сгущавшиеся тучи, дергала воротник — видимо, жесткое кружево кололо непривыкшую кожу. Если когда-то в ее хорошенькую голову и пытались вбить зачатки королевских манер, эта затея явно не удалась. — Мой казар желал бы скрепить соглашение между кагетским и бакранским народами через брак своей сестры Гирени и вашего наследника... — казарон замялся. Запамятовал имя бакранского принца, а вероятнее — вовсе не знал его. — Вакри, — подсказал Бакна, когда капитан Коннер перевел последнюю фразу. Казарон поклонился и повторил имя. Присутствовавший на переговорах наследник залихватски подмигнул невесте, та премило зарделась, но взгляда не отвела. — Если его величество позволит, — вмешался Рокэ не терпящим возражений тоном, — насколько мне известно, единственную дочь казара Адгемара зовут Этери, и она гораздо старше. Я не хочу обвинить высокочтимого Виссифа-ло-Лаллиона из рода Парасксиди во лжи или намеренном подлоге, прошу лишь рассеять тьму моего невежества. Казарон смущенно разгладил котту и принялся объяснять: — Принцесса Гирени воспитывалась вдали от дворцовых интриг. Казар Адгемар чтил память покойной супруги и не желал, чтобы о нем и матери принцессы ходили кривотолки. Если его величество Бакна сомневается в чистоте происхождения своей будущей невестки, пусть соблаговолит взглянуть на эти бумаги. Ее высочество — законная дочь. Казарон передал через слугу несколько свитков с печатями алого воска, но его величество Бакна понимал в грамоте ровно столько же, сколько седоземельский дикарь — в породах верблюдов. Рокэ поманил слугу с документами к себе, тем временем Бакна ткнул в сторону принцессы пальцем и что-то приказал. Коннер, ухмыляясь, перевел: — Пусть ее высочество встанет. И задерет юбки. Его величество хочет убедиться, что ее бедра достаточно широки, и она сможет подарить мужу много сыновей. — Это недопустимо! — в лицо казарону бросилась краска, будто юбки предложили задрать ему, а не его спутнице. — Принцесса не пойдет на такое унижение! По группке талигойских офицеров прокатились приглушенные смешки, кто-то из стрелков засвистел, в задних рядах загоготали. Когда отказ перевели, Бакна нахмурился, сильнее нахлобучил корону, перекованную мэтром Дунстаном из пары трофейных тиар, и рявкнул. Коннер весело оскалился: — Либо ее высочество задирает юбки, либо никакого соглашения мы не подписываем! От негодования у казарона налились кровью, кажется, даже усы. Широкая ладонь легла на эфес сабли, но тут принцесса Гирени поднялась грациозно, будто лань, обвела вытаращившихся на нее мужчин озорным взглядом и медленно потянула вверх складки винного атласа. Она откровенно наслаждалась производимым эффектом, словно колдовская власть — власть молодой самки над оболваненной толпой — была для нее нова и приятна. — Ваша матушка не гордилась бы вами сейчас, Арно, — вполголоса поддел Рокэ. — Я-то что, вы на Эмиля посмотрите, — не растерялся тот. — Про Эмиля мне уже давно все ясно, а у вас могла бы еще сохраниться капля стыдливости, — Рокэ жестом отослал маячившего рядом слугу. — Идите же, любезнейший, документы останутся в королевском архиве Великой Бакрии. Конечно, пожелай Баата объявить Гирени самозванкой, кем она наверняка и являлась, никакие бумаги девочку не спасут, но лучше иметь под ногами зыбкую опору, чем совсем ничего. Пока ситуация слишком походила на подлог: внезапно объявившаяся, к тому же наспех узаконенная принцесса, жутко неравный брак, сказочные обещания. Но к документам не придерешься. Да и правящий дом Великой Бакрии, откровенно говоря, не в том положении, чтобы пренебрегать возможностью породниться с настоящими властителями — пускай лишь на словах. Теперь Баате выдать бы среднюю сестру в Гайифу (не за императора, понятное дело, за императорского кузена или племянника), заручиться военной помощью и разделаться с бириссцами раз и навсегда. Правда, это освободит ему руки для борьбы с Бакрией — ну да на то и кормит казна целую орду дипломатов, чтобы они приглядели, как бы новый казар не спелся с «павлинами». По обычаю, на брак эсператистки с только-только принятым в лоно церкви олларианцем требовалось позволение клирика рангом повыше простого епископа, но у посланца Бааты нашлась цитулка и на этот случай — кардинал Кагетский благословлял юную Гирени быть послушной женой и, полагаясь лишь на силу молитвы да свою кротость, привести еретика-мужа к свету истины. Впрочем, Рокэ предполагал, что если кого куда и приведут, так это Гирени — к козлиным идолам, и вряд ли ее так уж сильно оскорбит это зрелище. Свадьбу сыграли тем же вечером — за крепостными стенами, но под открытым небом, в сумеречной мороси, что предшествует доброму ливню. Обставили все по-простому, будто к алтарю шли не принц и принцесса из двух маленьких, но гордых государств, а пастух и пастушка из глухой кэналлийской деревни. Церемонию провел епископ Бонифаций, по этому случаю облачившийся в новую сутану из черно-золотой парчи; солдатские жены прикололи к платью невесты букетик поздних крокусов, за поясом жениха торчал с десяток разномастных кинжалов, свидетельствуя о его высоком статусе. Оба бойко ответили «да», отряхнули одежду от ржаных зерен и взялись за руки, чтобы пойти в плясовую. Уложение, где перечислялись условия мира между Кагетской Казарией и королевством Великая Бакрия, подписали уполномоченный казарон и Рокэ. Ниже после долгих уговоров Бакна поставил закорючку, которая напоминала скрещенные козлиные рога.