«Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем, ведь если долго смотреть в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя». Ф. Ницше
With open hearts, despite the stakes We take a chance on our mistakes A brand new day, we will embrace An open wound that heals with grace All the fears that we will face In this time, and in this place When you can say, and I can say We loved with every step we take, I'll be okay How do you love when your heart is broken? How do you speak when you feel outspoken? I can forgive and be forgiven By learning to heal with a heart wide open
За окном с шумом проехала машина, послышалось шуршание шин. Две в одну сторону. Одна в другую. Серый свет лился из окна, размываемый дождем, безостановочно барабанящим по стеклу. Холодно. Ужасно холодно, потому что снаружи, неделю спустя, стоит все та же ледяная осень, а погода не улучшается ни на каплю. — Том. Детектив Дарнелл поднял уставшие глаза. — Я задала вам вопрос. Поймите, это очень важно. Происходящее — стресс не только для вас, однако от вашего сотрудничества зависит ваша дальнейшая судьба и ваша карьера. Ингрид Донованн, блеклая женщина лет сорока, с жидкими волосами, собранными в хвост, уставилась на своего клиента через толстые очки. Все пятнадцать минут занятия старший сержант Дарнелл смотрел сквозь нее и вряд ли осознавал происходящее. — Вы не могли бы повторить вопрос? — уныло вздохнул он и уставился в свой блокнот. За весь сеанс там появилась всего лишь одна запись: огромная клякса, состоящая из росчерков ручки. Таким образом Том отчаянно пытался сделать вид, что записывает рекомендации служебного психолога. Даже для такой мелочи ему пришлось предпринять немыслимые усилия. Кажется, Ингрид это разгадала. По крайней мере, она приподнялась и заглянула в его листок. Полицейский тут же закрыл каракули рукой. — Томас, — устало вздохнула сержант Донованн. — Давайте начнем с самого начала. Я вижу, что вам сложно открыться мне, особенно после того, что произошло. Но поверьте, вам самому станет легче! Том горько хмыкнул. Конечно, легче. Особенно если он обязан посещать рабочего психолога под угрозой окончательного увольнения. — Я повторю вопрос: как вы себя чувствуете сегодня, спустя неделю после случившегося? Ее водянистые зеленые глаза сверлили собеседника. — Неоднозначно, — сказав это, Том ощутил, что тик под его веком дает о себе знать. Заметив, что Ингрид сводит брови к переносице, он все же пошел на контакт: — Ладно. Я понял, я должен давать развернутые ответы. — Желательно. — Тогда никаких изменений. Все семь дней я отвратительно сплю. Иногда просыпаюсь среди ночи, потому что мне начинает казаться, что у меня звонит телефон и меня вот-вот вызовут на работу. Я ведь вам уже это рассказывал? Особенно жутко в районе утра, часов в десять становится совсем невозможно. Я встаю в разбитом состоянии и мне все время кажется, что я должен где-то быть, но я почему-то не там. Никак не могу понять, что дело уже кончилось. Дело в том, что меня отстранили от расследований на неопределенный срок. Я мало ем. Меня ничто не радует и почти постоянно терзают тяжелые мысли. Только мне нечем себя отвлечь, потому что меня и не уволили, значит, новую работу я просто не могу себе найти. Но и новых дел не дают. Вдруг я запорю дело всего участка окончательно? Выдав это, сержант Дарнелл скрестил руки на груди. Он бы давно сознался, что чувствует себя все хуже, но боялся, что ему навяжут кого-нибудь еще более нудного, чем Донован. — Какие эмоции доминируют у вас, как бы вы определили их? Злоба? Разочарование? Боль? — Все вышеперечисленное. Плюс вина. Плюс жалость. Мыслей в голове слишком много. — Ощущение того, что вы все еще решаете дело, хотя это уже не необходимо? — Да. — Чувствуете ли вы раскаяние? — А вы как думаете? Я провалил все. И это в первый раз за всю мою службу в полиции! Все коту под хвост, не говоря уже о моей репутации. Не говоря об отношении ко мне всего участка, начальства и Сэма. Не говоря о том, что я не смог спасти огромное количество жизней. Не говоря о том, что меня ослепили личные чувства тогда, когда это было опаснее всего. Все, чем я занимался по жизни, оказалось под угрозой! И я сделал это своими руками! За окном громыхнуло, а затем, все усиливаясь, дождь зашуршал по откосу с той стороны, закапал по крыше. Ингрид сделала несколько записей в служебный блокнот. — Хорошо, что вы осознаете это, Том, — вздохнула она. — Иногда наши чувства выходят из-под контроля, но для этого мы и занимаемся с психологами, чтобы они могли контролировать вас. Стресс и его психофизиологические последствия являются одним из основных патогенных факторов для многих заболеваний и социально-психологических проблем у сотрудников полиции. На этот выпад ответа не последовало. — Как давно вы проходили последнюю проверку? — За пару недель до расследования, — соврал старший сержант. Донованн сверилась со своими записями. — По моим подсчетам, вас не было уже месяц и даже больше. Боюсь, это сказалось, — скорбно сообщила женщина. — Если не лечить стресс, результат может быть любым. Полицейским практически ежедневно приходится иметь дело с насильственными преступлениями, массированным психоэмоциональным воздействием. Вы должны понимать, что его зачастую выходит за рамки обычного человеческого опыта. К тому же, у вас ненормированный рабочий день, хроническое переутомление, нерегулярное питание… — Я ем нормально, — перебив ее, поморщился Том. — Вследствие чрезмерной психоэмоциональной нагрузки, не удивительно, что у вас начались разнообразные проявления дистресс-синдрома. У вас нервное расстройство. Вы должны были приходить так же часто, как и все, исключений из этого правила никак не могло быть. — Должен был. Но не приходил же. Психолог отвела глаза и сверилась со своим списком претензий. — Простите, Том. По всему, что я пока вижу перед собой, я не могу одобрить ваше возвращение на пост, — мягко сказала она. — Вы нервно возбуждены. Каждый день приходите в новом настроении. Несерьезно относитесь к работе над собой. Такими темпами вам предстоит еще долгий путь. Не продолжая, женщина подняла взгляд. Ее клиент сидел, уныло подперев висок двумя пальцами. — Значит, по-вашему, мой опыт, годы работы в полиции можно просто так перечеркнуть, основываясь на каких-то там неявках на ваши чертовы занятия? Просто выкинуть меня на помойку? Услышав его тираду, эксперт вздохнула. — Дело не в этом. Решение отстранить вас принимала не я. Но позвольте заметить, вы сейчас действительно не в лучшей своей форме. И не забывайте: за свои поступки вы отвечаете не один, за них несут ответ еще и другие люди. И это то, о чем вы забыли при исполнении. — Я знаю. Нет нужды напоминать мне об этом. Ингрид печально опустила глаза. — Тогда мы друг друга поняли. Мой ответ все еще нет. Вам надо серьезно работать над собой. Вы можете идти. Попрошу вас выполнить небольшое домашнее задание: пожалуйста, опишите свои ранние годы за работой в полиции, чем, по-вашему, они отличались от того, что есть у вас сейчас? Как изменились ваши цели, мотив и средства их достижения? Жду вас послезавтра. Молча Том поднялся и медленно вышел в коридор. Уже вне поля зрения Донованн он скомкал лист с записями и швырнул его в ближайшую мусорку. — Чушь собачья. Они не могут просто так выставить меня за дверь! Детектив прислонился к стенке и закрыл глаза. Последние недели напоминали ад наяву. Мало ему собственных проблем, так еще и постоянно общаться с Донованн. К большому сожалению, к ее мнению Моррисон прислушивался как к самому себе, поэтому обойти ее было просто невозможно, и это раздражало до безумия. Легче не становилось, и особенно терзала мысль, что в следующий раз Ингрид снова будет задавать свои дурацкие вопросы с сочувствующим видом и попытается проникнуть под самую шкуру, чтобы сказать, что она все понимает и всего лишь пытается помочь. На деле никто не мог этого понять. Никто не проходил через подобное за всю историю этого участка. Том и сам не знал, сможет ли разобраться в себе когда-нибудь. С момента задержания прошла уже неделя, и все это время его дни напоминали чехарду из странных, мало связанных между собой событий, которые происходили в голове не совсем здорового человека. Реальность восстанавливалась, но неровно, кусками, и последовательность их было очень трудно восстановить. В скачущих, безумных кадрах последнего задержания Том помнил немного — как Билл сжимает на нем руки, его кровавые ладони на своей шее. Полиция врывается в дом. Перекошенное лицо Харрисона. Выстрел. Уайт вскрикивает, его кожа белее снега. Он хрипит и ослабляет хватку, стекает на бок, по его руке бежит кровь. Отряд захвата наставляет оружие, набрасываются на него, и, хотя Уайт пытается отбиться, его сил все равно не хватает… Далее воспоминания прерывались. Только вой сирен, чьи-то вопли. Кто-то звал Тома по имени. Потом его куда-то поволокли, сквозь туман он услышал лишь одно: — Нет… Я же просил тебя… Эти слова могли принадлежать лишь одному человеку. Очнувшись в госпитале к концу дня, старший сержант полиции узнал, что Билл Уайт жив, мощный отряд, успевший на место происшествия, успел схватить его с поличным, не прострелив жизненно важные органы, после чего опасного убийцу поместили в палату в клинике, выставив вокруг охрану, достойную президента всех Соединенных Штатов. К нему не подпускали никого, как на вход, так и на выход. И особенно к нему не подпускали Тома, которого Моррисон, на радость Лэмба и всего участка, отчитал так, что во всем здании льдом покрылись даже стены. В ход шло все — режущая интонация, такие слова, как «преступная халатность», «нарушение служебного долга», «увольнение», «трибунал» и прочие малоприятные термины, которые Том, едва выпущенный из госпиталя, даже не воспринимал. В своей голове он все еще был на полу дома Авентуры. Он видел больные, животные глаза маньяка, смотрящие на него с призывом о помощи. И он не понимал, как реальность расщепилась и выбросила его в полицейский участок, подальше от Уайта, и дела, которое завершилось уже без его участия. На тот момент Харрисон, стоявший за дверью и слышавший весь диалог капитана и старшего сержанта Дарнелла, едва не схватил несколько сердечных приступов. Он не надеялся, что Моррисон смилуется, но никак не ожидал, что все будет настолько жестоко. К огромному сожалению, когда он решил вмешаться, Дуэйн Лэмб уже все расслышал. Как и всегда, ошиваясь неподалеку, сотрудник отдела аналитики наслаждался криками через щель неплотно прикрытого кабинета. К концу разговора весть об отстранении распространилась по всем отделам со сверхзвуковой скоростью. Харрисон влетел к Моррисону, чтобы остановить перепалку, но Том абсолютно не реагировал на крики. Он просто сидел и смотрел в одну точку. Любое наказание было слишком слабым, потому что его провинность стоила жизни не только семьям пострадавших, но еще и нескольким сотрудникам полиции. Он осознавал все уже потом, по мере того, как понимал, что все кончилось. Моррисон продолжал извергать проклятия, а Том слушал и послушно ждал любого вердикта, каким бы суровым он ни был. В итоге его отстранили от дел любой сложности. Теперь даже штрафы за парковку могли выписывать все, кроме старшего сержанта Дарнелла, который лишился всех привилегий, в том числе любимой служебной машины. Ему не запрещалось входить в участок, нет. Ему не запрещалось сидеть на своем привычном месте в кабинете. Ему не запрещалось общаться с коллегами, хотя желающих идти на контакт находилось крайне мало. Теперь его и вовсе не замечали. Для всех он превратился в пустое место, мимо которого смотрели, как сквозь прозрачный стакан. Единственный, кто выходил из себя от счастья, был только ненавистный Лэмб, ведь теперь он мог издать целую книгу подколов, адресованных Томасу Дарнеллу в связи с его снятием с должности. Тома обязывали являться только на психологические сеансы, после прохождения которых Моррисон (поклявшийся очень капитально подумать) примет окончательное решение. Сколько это должно занять — недели, месяцы? Никто не знал. Служебный эксперт Донованн — вот от кого зависел вердикт. Винить кого-то в ситуации не хотелось, да и было не за что. Том чувствовал себя пустым, разбитым и никчемным, обманутым самим собой и человеком, доверять которому не стоило ни при каких обстоятельствах. Ненавидел ли он Билла? Поначалу он даже спать не мог от разрывающих его чувств. Он ходил по квартире кругами, разбрасывая предметы, вспоминая самые очевидные знаки, от которых отвернулся почти сознательно. Он вспоминал все, самого начала расследования и раздражался — на самого себя, на обстоятельства, в которых оказался, на Уайта. Прошло некоторое время, прежде, чем Том сумел сказать себе, по большому счёту, он виноват сам. Конечно, Уайт воспользовался им, как и всем в этой ситуации. Он предоставил детективу шанс играть по правилам, и эта игра оказалась проиграна. Но разве только Билл был виноват во всём? Нет. Изрядную долю вины Том принял на себя. Психологические сеансы помогли кое-в-чем. Например, принять тот факт, что в любой ситуации, даже такой черной и беспросветной, как эта, есть свои плюсы. В этот раз Том вынес свой урок: никому не доверять. В следующий раз больше не медлить. И никогда больше не пропускать самые очевидные факты. Он мог бы не допускать эту ошибку. Мог бы, если бы был более внимательным, более твердым, более беспристрастным, более ответственным, если бы не позволил чувствам вмешаться в самое ценное, что у него есть — его работу. Теперь не осталось и её. Зная характер капитана Моррисона, Том не надеялся, что его помилуют скоро. Слишком много было поставлено на карту. И проиграно почти всё. — Ты зашёл к Ингрид? Тихий голос вырвал детектива из невесёлых размышлений, заставив посмотреть в сторону. Харрисон, уставший и осунувшийся, внимательно наблюдал за своим напарником. Сколько он уже простоял здесь? Как будто специально караулил у двери, зная, что сеанс скоро кончится. Том избегал его, потому что знал, как подставил старого друга. Теперь на плечи его немолодого коллеги свалилась вся уйма бумажной работы, впрочем, как и лавры за успешное окончание расследования. После раскрытия дела пресса города обрушилась исключительно на его голову, все хотели взять у его интервью, все желали знать, как прошло расследование, и, конечно, спрашивали о том, почему отстранили самого главного детектива, который вел дело изначально. И Том, и Сэм стали достоянием общественности, разве что с разными знаками положительности и отрицательности. Харрисон никаких комментариев не давал. Он вообще предпочитал не высовываться из управления, и в этом Том его не винил. Посмотрев на своего бывшего напарника сейчас, он искренне захотел посоветовать помощь и ему. — Да, я только освободился, — ровно отозвался Том. — Рад тебя видеть. По крайней мере, хоть в этом он не соврал. Сэм оставался единственным, кто стоял на его стороне несмотря ни на что. — Ты как? Держишься? Искреннее сочувствие в голосе. — Я держусь. Правда сержант Донованн раздражает меня до белого каления, но тут уж ничего не сделаешь. Спасибо, что Моррисон сразу не отправил меня сразу в психушку. Он так орал, еще немного и я думал, я окажусь именно там. — Он остынет, Том, — Сэм устало прислонился к стенке. — Тебе просто нужно дать ему время. — Нет, он прав. Все были правы. Кроме меня. С самого начала. — Никто не хотел, чтобы так получилось. — Я знаю. Но ты хотел как лучше, и ты сделал свое дело, гораздо лучше, профессиональнее меня. Ты сделал все, что должен. Заметив, что его молодой коллега начинает утопать в себе, Харрисон поспешил завершить неприятную тему. — Я почти уверен, что у тебя уже было время все проанализировать и понять, что ты сделал неправильно. Все мы люди, Том. И все совершаем ошибки. — Есть те, у кого нет этого права, — жёстко прервал его размышления напарник. — Я всегда об этом знал. Я почти уверен, что мой отец поступил бы также, как и капитан. Я заслужил то, что заслужил. — Но это было твое дело, я хочу, чтобы ты знал: ты провёл его с блеском. Ты достоин своего звания полицейского, всегда был и будешь. Том кивнул. — Спасибо, старина. Я только надеюсь, что ты не ненавидишь меня за то, что тебе приходится доделывать работу за меня. — Нет. Мне не привыкать. Ты все равно никогда не любил бумаги. Сержант Дарнелл улыбнулся, наверное, в первый раз за все время. В руках Харрисон держал какую-то папку, которую Том заметил, опустив глаза. — Что в ней? — он кивнул на документы. Ресницы Сэма опустились, словно ему было неудобно говорить. Он постарался убрать документы за спину. — Мне запрещено это делать, как разглашать всё, что связано со следствием. — Значит, по-твоему, я не заслуживаю права знать? — острый прищур карих глаз заставил старого полицейского оглядеться. — Я не думаю, что это пойдет тебе на пользу на данном этапе работы над собой. — Брось! Ты же не собираешься читать мне эти нотации? Хотя бы ты… Взгляды двух напарников встретились. Том знал, что Сэм прихватил итоги следствия не случайно, совесть просто не давала ему сознаться сразу, потому что он осознавал всю неправильность своего поступка. — Если только об этом никто не узнает, — сказал Харрисон громким шепотом. Том огляделся, чтобы убедиться, что вокруг нет противного Лэмба, который всегда имел обыкновение шнырять, где ему не подобает. — Я буду молчать, — сказал он, беря в руки папку. — Это протокол допроса Билла Уайта. Он уже достаточно пришел в себя и его перевели в камеру особого содержания. Мы смогли поговорить с ним. — Куда его определили? — Психиатрическая клиника. Ты бывал там, помнишь? После этого его отправят в Ливенворт, скорее всего. Когда дело решится. — Ливенворт. Его нужно содержать в отдельной камере! Желательно прикованным к стене! — воскликнул Том, однако тут же затих, потому что Сэм осадил его. — Тихо ты! Ты вообще ничего не должен знать! Моррисон убьет меня. Пока он побудет там, это временные меры. Конечно его переведут в тюрьму. Но сначала ему требуется медицинская помощь. Отряд особого содержания неплохо подстрелил его. Он едва остался жив. Услышав это, Том опустил плечи, однако Сэм продолжал: — Суд ещё не состоялся. Сам знаешь, любые постановления вступает в силу только после их решения. Мы не знаем, какой вердикт вынесет судья. Детектив Дарнелл сжал папку. Его глаз снова дёрнулся при воспоминании о Билле Уайте. — Том? — Сэм обеспокоенно смотрел на него. — Все хорошо. Просто слишком много всего… — полицейский прижал дергающийся нерв пальцами. — Тебе сейчас больше надо думать о себе, — покачал головой старый напарник. — Тебе лучше идти. Пока никто не увидел нас. Сам знаешь, я сейчас персона нон-грата. — Я знаю. Ты… Почитай материалы. И верни мне их к часу дня, — Сэм понизил голос почти до шепота. — Я думаю, в ней есть что-то, что тебе стоит знать. Том внимательно смотрел на бумаги в своей руке. Не проходящая тревога зазвенела внутри громким звоночком, однако, бывший старший сержант, а ныне отстраненный следователь Дарнелл убрал документы под куртку. Сочувственный взгляд старого полицейского провожал молодого коллегу, пока тот шел до двери. Остановившись, Том приоткрыл её и не обернулся, окинув знакомое полицейское управление беглым взглядом. Вернётся ли он сюда ещё? В роли того же полицейского, каким и начинал это следствие? Только время могло показать, сможет ли он простить самого себя, сделать вид что все снова стало как было. Сможет ли капитан простить его? Прямо сейчас эта задача казалась непосильной всем, кто участвовал в истории. — Береги себя! — бросил ему напоследок Сэм. — И будь очень осторожен. Том махнул ему рукой. Ему было некуда идти и некуда спешить, потому он решил сделать большую петлю через парк. Тот самый парк, в котором расстался с жизнью Джастин — одна из первых жертв Билла Уайта, вошедшего в историю под нелепым именем «Кровавый Трубочист». Детектив Дарнелл нашел тихую лавочку в сквере, открыл досье и начал читать: «Дело об убийце объявлено закрытым. К поимке приложили усилия окружное отделение полиции, лучшие специалисты, криминалисты и следователи. Офицер С.У.Харрисон, поставленный во главе операции, задал заключенному несколько вопросов». Далее шел перечень вопросов и приклеенная к ним крошечная кассета, на которой, видимо, и был записан весь допрос. Том взял в руки листок. Похоже, полиции удалось откопать некоторые факты биографии подозреваемого. «Мастер ножевого боя», диплом, подтверждающий все о познаниях свойств лезвий разного типа, о высоких проникающих свойствах при колющих ударах, заточке, метании ножей, о нанесении более глубоких и протяженных резаных ран. Несколько видов единоборств. Боевое самбо. Все, что позволяет наносить удары кулаками, после которых на теле остаются кровавые синяки. Лицензия по альпинизму. Курсы выживания при внезапном возгорании. Сколько талантов, приобретенных ради того, чтобы отомстить, просто для того, чтобы завершить свое темное дело… Том подумал немного, прежде чем взять в руки кассету. Сегодня, заходя участок, он также взял некоторые свои вещи, среди них был простейший диктофон с воспроизведением, с которым Том некогда приходил на допросы. Он поколебался немного, прежде чем отлепить кассету от протокола. Но затем совладал с собой, со щелчком открыл отделение и нажал на play. С шуршанием пленка поехала: — Ш-ш-ш-шк. В сознаете, где находитесь? — раздался первый вопрос. Голос Сэма был приглушен техническими помехами. — Осознаю, — надтреснутый, но такой до боли знакомый голос раздавался над ухом. Еще минуту назад Том ощущал дыхание, пальцы этого человека на своем горле. Сейчас он далеко и все равно рядом. Он всегда будет рядом, даже если захотеть выцарапать его из самого мозга. Теперь всегда. — Назовите заведение, где вас содержат. — Психиатрическая больница, изолированная камера. — Вы понимаете, почему вы здесь? — Понимаю. — Назовите свое имя. — Уайт, Уильям. Том дёрнулся от этого имени. Ему стало не по себе, но ещё больше оттого факта, что именно эту фразу Билл сказал громче, словно на секунду снова оказался здесь. Машинально детектив нажал на уменьшение звука. — Вы осознаете, в чем вас обвиняют? — Осознаю. — Назовите причину. — Массовое убийство. Нанесение тяжких травм, вреда жизни и здоровью людей. Убийство стражей порядка. Ш-ш-ш-шк. Плёнка снова щелкнула. Механический голос навевал невольные ассоциации с фильмом ужасов. — Всё верно. Все ваши жертвы были связаны между собой? — Так точно, были, — голос Уайта звучал на одной ноте, словно произнесённые им не имело никакого значения. — Они были вашими одноклассниками? — Мы были с одного курса. — Что послужило причиной убийства? — Их предательство. — Поясните. — Что пояснить? Они ненавидели меня, а я ненавидел их. Они бросили меня одного на верную смерть. Им было даже все равно, когда я спасся. Они думали, я забыл. Но я ничего не забываю. Ничего и никогда. Ш-ш-ш-шик. Том внимательно вслушивался в голос за щелчками. — Вы пытались ходить к психологу или психиатру после посещения академии? — Я пытался сделать много чего в своей жизни. В том числе обращался к врачам. Увы, их методы не доказали своей действенности, — спокойный, как при первом знакомстве. Снова. Том потряс головой. — Почему вы обратились к убийствам? — Это был единственный способ отомстить. Показать всем истину, открыть глаза. — Сколько человек вы убили? — Только тех, кого необходимо. — Ответьте на вопрос. Пш-ш-шк. — Тех, кто причинил мне боль. Также их семьи, чтобы они тоже смотрели, как мучаются их близкие, если они у них были. Тех, кто мешал мне на моем пути или мог испортить мой план. Знал обо мне слишком много. Всего больше десяти. Я не считал. — Сожалеете ли вы о содеянном? — Нет. Ни на грамм. Как и они не сожалели о том, что сделали они. Голос Уайта звучал ровно, с душераздирающим спокойствием. Таким тоном можно было рассказывать о походе в магазин. О чтении книг. О любимом сериале или прочих хобби. Наверное, в эти минуты осознание страшной правды дошло до Тома: Билл действительно был кровавым, помешанным на своей идее психом. И это осознание казалось самым страшным. — Вы умеете менять почерк? — По мере надобности я могу писать пятью разными почерками. Если вы покажете их, никто не скажет, что это один и тот же человек. — Зачем вы оставляли эти послания? Только ради привлечения внимания? — По-моему, этот вопрос не требует моего ответа, офицер. Вы все прекрасно знаете и без меня. — Вы имеете состояние в других штатах? Или все ваше имущество сосредоточено здесь? — У меня ничего нет. Никого и ничего. Я сжег все, что имел. — Живы ли еще ваши родители? — Я понятия не имею, где они теперь. И не хочу. Они отдали меня в эту школу. После окончания я не хотел ничего знать о них. — Вы уезжали из штата. Но вернулись. Вы вернулись, чтобы отомстить? Билл без промедления давал ответы почти на все вопросы. — Да. Пш-ш-ш-шк. — Вы пытались привлечь к делу одного определенного офицера. Какова была ваша цель? Том вздрогнул. — Какова была ваша цель? — повторил механический голос Харрисона. — Вы хотели его убить? Молчание затянулось. Оно затянулось настолько, что Том перевел глаза на окошко, проверяя, не остановилась ли пленка. — Я не хотел его убивать. Я просто его хотел. Он — единственный, кто мог помочь мне, и он меня не подвел. Почти не подвел. Том сжал приемник, яростно борясь с желанием запустить его в дерево. — Вами руководило что-то еще, кроме чувства мести? — Что вы подразумеваете? — Зачем вы вышли на контакт с определенным полицейским? — Мне хотелось найти того, кого нельзя сломать, — тихий, шуршащий ответ. — Остальное, — на этом запись стала тише, так что пришлось склониться к динамику, чтобы расслышать окончательно. — Я расскажу только ему. — Достаточно. Даже не глядя, Том почувствовал, как скривился Харрисон. — Вы сказали достаточно. Будьте уверены, суд вынесет вам достойное наказание. — Вы не верите, что он придет за мной? Будьте уверены. Он вернется. Том сел прямо, услышав последнюю фразу. Голос Харрисона зазвучал совсем близко, словно он пододвинулся к микрофону. — Только попробуй еще раз связаться с ним, я вынесу тебе последние мозги, — фраза прозвучала так, словно он успел выпалить ее прежде, чем подумал, затем он собрался: — Вы будете сидеть в камере особого режима. Посещать вас запрещено всем, кроме медицинского персонала. Вы больше никому не сможете причинить вреда. Увести. Допрос окончен. По рукам офицера Дарнелла прополз лед. Пш-ш-шк. Запись щелкнула и остановилась, как и сердце офицера полиции, услышавшего последнюю фразу. «Он вернется». Что еще за игры затеял этот безумный? Он должен совсем слететь с катушек, чтоб на что-то надеяться! Том сидел в парке, вслушиваясь в шум деревьев. Харрисон так легко отдал ему пленку, хотя прекрасно знал, как она кончается. Хотел ли он предупредить? Или хотел, чтобы его напарник сделал выводы, чтобы больше никогда не совершал ошибок? Том сжал пальцами ноющие виски. Его расследование должно было закончиться таким образом и это оказалось самым страшным наказанием. Как и тот факт, что на одно мгновение он действительно поверил Биллу, думая, что он невиновен. И за свою веру он заплатил одну из самых дорогих для него цен.The things you do to my head Make me forget what you said Bound and tied, paralyzed You leave me wanting more It's so intoxicating And so unliberating Lights go out Scream and shout Lost with no control No, I won't be broken I won't give in No, But somehow you always win. © Oceans Divide — Lipstic Lies