Поймай меня, если сможешь

      Детектив Дарнелл и Билл Уайт доели в молчании. Билл задумался о чем-то, лениво перебирая рис в своей тарелке, Том же справился с ужином быстрее, отложил приборы и подождал, пока хозяин дома сделает тоже самое. Тот не заставил себя ждать, поднялся, собрал посуду и отнес ее в посудомоечную машину, быстро нажав несколько кнопок. — Спасибо за чудесный ужин, Билл. Ваша экономка действительно готовит очень вкусно, — спокойно заметил Том, дождавшись его внимания. — Я передам ей ваш комплимент, — Уайт кивнул, — но как вы видите, разговор вышел долгий, лучше, чтобы мы оба не голодали во время него. Полагаю, раз уж мы закончили, вы желаете взглянуть на документы?       Том согласился. Они последовали к выходу и свернули в кабинет Билла, где тот порылся на своем столе и нашел толстую папку с какими-то бумагами. — Я выделил для вас цветом параметры каминов, детектив. Они отсортированы по категориям, разрешите я покажу, — агент по недвижимости пролистал всю папку, демонстрируя сотни разных особняков — победнее и побогаче, с крышами разных цветов и в разных ценовых категориях. — Здесь есть все. И дома первых жертв. И дома тех, кому я когда-то продавал особняк. И все дома с большим камином, даже мой дом. Вы найдете все, что вас интересует.       Том взял в руки папку, которая оказалась довольно толстой. — Ничего себе. У вас здесь что, список всей недвижимости города? — Практически, в том числе это офисные помещения. В этом городе всего несколько риелторских агентств, но мы все берем информацию по одной базе, если не считать частных источников и так называемого «сарафанного радио».       Том на секунду отвлекся, зазевавшись на руки молодого человека, скользящих по файлу. Взгляд его вцепился в плавные движения и пальцы, переворачивающие страницы, в изящное запястье, на котором блеснули золотые часы. Немного выпуклые вены уходили под рукава свитера. Проследив за ними, Том на секунду завис и забыл ответить, так что пришлось напрячься, чтобы вспомнить, о чем говорил Уайт. Кажется, что-то про базу данных. — А как же конкуренция? — наугад бросил детектив, стряхивая наваждение. — Умение продавать и разговаривать с людьми — вот мои козыри, — с усмешкой отозвался Билл. — Мало кто может соревноваться со мной по уровню продаж, потому что я умею искать к людям подход с первых же минут разговора. — Это уж точно, — улыбнулся Том прежде, чем успел попридержать язык. — Обаяния вам не занимать, оно должно играть вам на руку и в профессиональном плане.       Удивленный таким поворотом разговора, Билл поднял на него глаза. В помещении сверкнула молния, или так только показалось детективу Дарнеллу? Агент по недвижимости теперь смотрел прямо на него, отчего офицер застыл на месте, словно его заморозило. Он понял, что сказал вслух то, что не предназначалось ни для чьих ушей, и от одного этого факта стало так неловко, что к щекам прилила кровь. Том хотел исправить оплошность, найти другие слова, чтобы его истолковали верно, однако стало уже поздно: — Спасибо за комплимент, офицер, — тихо произнес Билл. Его губы изогнулись в понимающей улыбке.       Он получил то, чего хотел, причем услышанное явно не являлось для него неожиданностью.       Папка с файлами уперлась Тому под ребра. Еще минуту назад Уайт стоял гораздо дальше, или это только показалось? Сейчас его и полицейского не разделяли даже несколько дюймов.       Детектив непроизвольно выдохнул. Сердце его билось в горле. Он сделал что-то не так, взгляд темноволосого молодого человека примагничивал, не давал ему даже шанса отвести глаза. Почему это было так сложно? — Примите мои слова как факт, а не комплимент, — Том попытался сгладить углы. — Хотя я обычно не говорю ничего подобного даже в качестве фактов…       Билл продолжал слушать его бессвязную речь понимающе и так проницательно. На секунду показалось, что если Уайт улыбнется, его белые зубы тут же превратятся в клыки. Безумное воображение подсовывало детективу нелепые картины.       Риэлтор отложил папку на стол. Медленно поднял ресницы. Каким-то образом Том поймал взглядом все действия, они стали плавными, как кадры при перемотке слайдов. А затем Уайт потянулся и схватил офицера полиции за руку. — Даже если меня посадят за это на всю жизнь, — быстро прошептал он.       Том не успел понять, что это значило. Он ощутил только резкое, но крепкое объятие, а моргнув на секунду, тут же оказался уже в другой реальности. И в этой реальности Билл Уайт приник к нему всем телом и поцеловал его так, что у офицера полиции — повидавшего на этом свете многое Томаса Дарнелла — под курткой встали вертикально все волоски.       Не давая ему опомниться, Билл проник языком в его рот, прикасаясь к языку, поводя по зубам, дёснам полицейского, словно готовился к этому прыжку весь разговор, а теперь удачно подкараулил момент слабости.       Том ощутил его горячее, немного подрагивающее тело. Билл обнял его, его ладони сжали ткань рубашки Тома. Сержанта полиции бросило в холод, потом снова в жар от осознания происходящего. Он не мог дышать. Мир делал резкие скачки и словно начал куда-то уплывать. Том снова перешел из одной реальности в другую.       Черные, жаркие, такие неправильные мысли захватывали, когда Билл Уайт оказывался рядом. Они вертелись стремительно, как воронка, превращаясь в бессвязную кашу. Том не смог сдержаться. Он ответил на поцелуй, потому что защитный механизм не сработал вовремя. Да и мог ли он вообще работать в такой обстановке? Полицейский обхватил черноволосого парня в ответ, находя его язык. Это казалось таким приятным, почти болезненно-необходимым, что захотелось втянуть его в себя полностью, прекратить постоянно думать о нем и просто погрузиться в его жар с головой. Хотелось продолжать объятия несмотря на доводы разума, хотелось хоть на секунду получить представление о том, какой окажется фантазия — та самая, которой Том мучился несколько дней подряд.       Он послушно приоткрыл рот. Билл довольно выдохнул, обвел его губы своим языком. Он ощутил, что офицер полиции позволял ему. Руки черноволосого агента по недвижимости уже сползли ему на талию, мешая вырваться из кольца безумия. Почувствовав, как ладони заползают ему под рубашку, Том вспыхнул, будто снова вошел в горящий дом. Он ответил на объятие. Билл не останавливался, он тоже едва не задыхался, с удовольствием принимая ответные действия. Никто не отстранялся, и этот факт заставил темноволосого молодого человека тихо застонать.       Они целовались хаотично, стараясь урвать максимум от этого короткого помутнения. Оба стали горячими и пластичными, как воск, их кожа разогрелась. Том ощущал это в себе — миллионы искр взрывались на его рецепторах, и он словами передать не мог, каким прекрасным, но одновременно неправильным казалось это чувство.       Может, Билл был его подозреваемым, человеком, которого надо держать на расстоянии если и не за преступление, а за потенциальную возможность его совершить; человеком, находиться рядом с которым стало невозможно, этому мешал долг, а также честь, совесть и все остальные принципы, которым следовал страж порядка. С другой же стороны, какое это все имело значение сейчас? В эти секунды Том ощутил только собственное желание, то самое, с которым он боролся слишком отчаянно. А теперь его столь же отчаянно раздирало на части, так сильно он хотел податься навстречу и не выпускать из своих рук этого темноволосого парня, как сильно он хотел толкнуть его на горизонтальную поверхность и забраться под его одежду, услышать его голос, шепчущий вовсе не аргументы в ответ на обвинение в убийстве. Как он хотел не останавливаться.       Пытка становилась невыносимой.       Пальцы Билла перебирали волосы полицейского. Его движения были лишены нежности и ласки, но именно это заводило так сильно — настолько сильно, что Том задыхался от собственных мыслей. Следовало сказать стоп. Прямо сейчас.       Сознание офицера сделало еще скачок. За ним еще. И еще. А затем он вынырнул из омута, усилием воли заставив себя очнуться. Один всевышний знал, как ему удалось все же взять себя в руки и сделать шаг назад.       Взгляд его выдавал полнейшее помутнение сознания, даже зрачки не сразу поймали фокус.       Мир вокруг обрел краски. Это походило на смену режимов в видеокамере — когда переключаешься с «черно-белого» или «старого кино» на обычную съемку. — Черт побери, ты настолько мой тип… — забыв про прежнюю вежливость и дистанцию, прошептал Билл, его нижняя губа дрожала. — В это просто невозможно поверить! — Билл… — сержант Дарнелл все еще не находил в себе сил разжать руки и убрать их с его талии. — Мне так нравится, как ты смотришь на меня. Ты станешь отрицать? Ты едва не ешь меня глазами! — Послушай… — Не обманывай меня! — Я не стану обманывать, — на выдохе ответил Том. Его сердце сейчас находилось не на месте, оно болезненно колотилось где-то в районе нижних ребер.       Он не видел смысла скрывать очевидное. Он вообще не видел сейчас ничего, кроме Билла Уайта, который почему-то расплывался. Волшебный блеск потухал в глазах полицейского по мере того, как он осознавал, что он натворил. — Но кроме того, ты… Ты не понимаешь… Я не могу делать этого, не зависимо от того, чего я хочу! — вымолвил Том, с трудом собираясь с силами. — Ты боишься меня? — Билл легонько встряхнул его, словно собирался добиться ответа силой. — Дело в этом? — Я ничего не боюсь, — детектив уже достаточно пришел в себя и убрал его ладони со своей спины. — Я просто не могу так поступить. Мой долг не позволит мне. Я на службе.       Он моргнул. Его не отпускало. — Твоя служба хоть когда-нибудь кончается? Вне ее ты обычный человек. Твои слова! — в голосе темноволосого молодого человека звенела легкая обида.       Том окончательно сбился с курса. Он не знал что сделать, чтобы исправить ситуацию. — Нет… Черт побери. Это так сложно… Парень, с которым я встречался до этого, теперь мертв, — офицер отступил на шаг назад, тут же натыкаясь на стол. Зазвенели мелкие предметы. — Его убили просто потому, что маньяк следит за мной. Я попал в поле зрения этого типа. Нет никакой гарантии, что он не видел, как я пришел к тебе, это небезопасно. К тому же это непрофессионально, понимаешь? Я не могу переходить такие границы! — Но ты же борешься с собой, я это вижу. Тебя буквально трясет, когда я рядом, — Билл сделал еще шаг в его сторону. — Из-за этого я не могу держать себя в руках в твоем присутствии.       Карие глаза снова выросли прямо напротив лица офицера Дарнелла, но на этот раз он оказался готов и положил руку Биллу на грудь, останавливая его приближение. Сейчас старший сержант мог отрицать лишь одно — наличие своего разума. — Не имеет значения, что я чувствую, — его голос дрогнул. — Прости… Я… Я должен идти. Спасибо тебе… за документы. И за ужин.       Шаг назад. Сегодняшний день Тома официально стал самым сумасшедшим днем за последние несколько лет, если не за всю жизнь. — Все нормально, — еще тише сказал Билл. — Я понимаю.       Том знал, что это ложь, потому что он сам не понимал ни черта. Ресницы Уайта печально опустились прежде, чем он снова поднял глаза. — Я не должен был делать то, что сделал. — Нет. Не должен.       Полицейский и его подозреваемый стояли друг напротив друга, сбитые столку. — Я… Я позвоню, если у меня будут к тебе… к вам вопросы, мистер Уайт, — вот что выжал из себя Том. — Конечно. Простите меня за несдержанность, детектив, — Билл нервно провел рукой по своим волосам. — Я дам тебе… вам папку только на время. Она понадобится мне для работы через несколько дней. — Конечно. Я завезу ее… вам. Когда удобно.       Том сделал еще шаг в сторону. — Я пойду. Еще раз спасибо за ужин. Всего вам доброго, мистер Уайт.       Сказав это, он ушел, едва владея собственными конечностями.

So if you love me, let me go. And run away before I know. My heart is just too dark to care. I can’t destroy what isn’t there. Deliver me into my fate, if I’m alone I cannot hate I don’t deserve to have you Yeah, my smile was taken long ago, if I can change I hope I never know… (Slipknot — Snuff)

      Застыв у окна, он смотрел на отъезжающий полицейский автомобиль. По мере того, как Томас Дарнелл отдалялся, паническая атака овладевала всем существом, омывала с головы до ног, как огромная волна. Она мешала дышать, вонзаясь под ребра острым сверлом, а обида, горечь, боль, пустота, разочарование разрывали тело и разум как гарпии, кружащие над останками на поле брани. Над останками того, что могло стать реальным несколько минут назад.       Этот полицейский ушел вместе с его спокойствием, оставил наедине со старыми грехами, только на этот раз по-другому, не так как в прошлый раз. В этот раз было обиднее. Больнее. По-настоящему.       Воздух вокруг вдруг показался клеткой еще более тесной, чем прежде, а любые эмоции — всего лишь тонкой скорлупкой, слишком тонкой, чтобы прикрыть ярость. Ярость оттого, что он сумел противостоять.       Почему каждый раз он уходил? Разве он не хотел найти того, кто нужен ему? Разве он не хотел получить то, из-за чего не спал ночами? Разве он не хотел не сбавлять скорость, как и привык делать всю жизнь? Разве не об этом он мечтал, роясь в деле? Ведь это было видно в его взгляде: желание не сдаваться и идти до конца. Конечно, он хотел остаться. И вместе с тем, уходил. Он лгал, увиливал, делая вид, что решение дается ему так легко! Отговорки, самооправдание и трусость, вот что руководило его действиями!       Конечно, ведь в мире таких, как Томас Дарнелл, не было места тем, кто хотел нарушить привычный ход вещей. В их мире не было места ненормальным, больным самой мыслью о смерти. В сознании полицейского существовали лишь такие понятия, как «долг», «честь», «совесть», а также борьба с теми, кто эти долг, честь и совесть попирал.       Наверное, именно потому что он чуял запах опасности и болезни с самого же первого дня, и именно этот запах отталкивал его.       Он знал. Он знал и потому не доверял, оставляя того, кто опасен для него, наедине со своей судьбой. Наедине с пустым существованием, полным боли и холода.       Сумасшедшие не заслуживают облегчения, потому что в их сердце слишком темно для нежности, ведь они полны ненависти, страха и презрения к самим себе. Он выбрасывал ненужное ему, как мешок с мусором, пустой и пластиковый, на обочине у дороги. Это оказалось так просто, просто для него.       Конечно, детектив не мог позволить преступнику и убийце марать свои принципы грязными руками!       Мысли кругом. В тишине дома ощущения обиды и одиночества казались оглушительными.       Он стоял, прикладывая пальцы к губам, и чувствовал каждой клеточкой вкус поцелуя человека, который не мог спасти его от самого себя. Он молчал потому, что на крик не осталось сил, да и что толку? Ведь если бы он кричал, никто не услышал бы его боли. Сейчас он не мог ничего.       Чтобы отпустить в этот раз, пришлось убить свою последнюю надежду — надежду на спасение.       Ну и пусть! Пусть уходит! Они все заплатят, в конце этой истории не останется никого, кто бы не заплатил!       Он не хотел, чтобы кто-то плевал своей жалостью в его душу. Он хотел, чтобы никто его не знал или подходил близко. Лучше просто остаться одному в своей тьме…       Он обхватил голову руками и зарыдал, съезжая вниз по холодной стене.