Поймай меня, если сможешь

      Следующим утром Том находился в глубоководной прострации. Он чувствовал себя, как брошенный в воду камень, безнадежно идущий ко дну, и ничто не могло пробиться и потревожить его глухой сосредоточенности. Он отключил телефон. Уверенно делал то, что собирался. Никого не слушал. Не давал себе сомневаться. Не брал трубку. Не думал о начальнике. Насильно не думал о Билле. Не думал о том, куда они катились. Не хотел знать и слышать каких-либо жалоб от Харрисона, достукивающегося до него с самого вчерашнего дня. На время он изолировал даже Люка, который явно не поверил в «не беспокойся, со мной все будет хорошо» и неистово пытался дозвониться до своего компаньона. Прослушав все, что нападало за ночь, Том насчитал пять его звонков и несколько смс от Сэма: «Долго ты планируешь дуться, как маленький ребенок?»       Затем: «Ответь мне. Твою работу никто не отменял».       Затем: «Еще немного и Донованн пустит тебя в розыск!»       Следующая смс пришла через пятнадцать минут: «Тебе вообще меня не жалко! Я умираю под грудой работы!»       Затем: «Вернись. Я все прощу».       И последняя: «Ты вообще жив?»       Ответив, что он жив, Том поставил телефон в режим полета. Если бы он не сделал этого, раздражение рисковало перелиться через край. Голова нещадно болела, точнее не просто болела, а набухла, как будто уже не выдерживала постоянного давления и обилия мыслей. Помимо расследования полицейского мучила одна вещь, и он никак не мог оставить ее в покое, поэтому свое утро он решил начать именно с проверки новой теории.       На данный момент на уме офицера полиции вертелась одна-единственная кандидатура. ***       Здание окружной психиатрической лечебницы показалось из-за поворота. Все такое же горбатое и серое, даже в хорошую погоду оно внушало уныние одним своим видом. Несколько корпусов, разделенных тропинкой, в этот ранний час стояли спокойные и абсолютно пустые, словно все вымерло в районе нескольких миль.       Том думал, какие вопросы он хотел бы задать доктору Хелбергу. В какой-то момент он осознал, что опытный психиатр вызывал у него больше доверия и уважения, чем нелепый полицейский психолог Донованн, а вместе с ней и прочие, желающие вмешаться в его жизнь с помощью и поддержкой. Кроме всего прочего, именно этот специалист проводил медицинское освидетельствование Билла Уайта, а это было именно то, что интересовало детектива Дарнелла в данный момент.       Он шел по знакомой дорожке, наблюдая, как медсестры начинают рабочий день. Они открывали окна, запуская в помещение свежий воздух. Кто-то из пациентов бродил вокруг корпуса в сопровождении персонала. Некоторые бессмысленно ездили на инвалидных колясках вдоль дорожки. Кто-то бродил вдоль стены, тыкаясь в нее в поисках выхода. Одна женщина рисовала мелком на асфальте красочные круги, похожие на те, что пускает камень, брошенный в центр пруда.       Некоторое время детектив внимательно изучал пациентов. Он оставался никем не замеченным, пока к нему со спины не подошел невысокий мужчина в больших очках и не заговорил ровным, спокойным голосом: — Сегодня чудесное утро, вы не находите, детектив?       Том обернулся. Это оказался доктор Хелберг, возникший откуда-то из недр здания и оказавшийся прямо за его спиной, спокойный как статуя. Пришлось повернуться, чтобы посмотреть на него. — Чудесное утро, да… — Том решил тут же поддержать вежливый тон беседы. — Самое то для расследования. Если у вас есть время немного мне помочь.       Проницательные глаза врача смерили молодого полицейского от макушки до мысков ботинок. Под его сканирующим взором Том уже в который раз ощутил себя не в своей тарелке, словно ему самому оставалась пара шагов до неизлечимого диагноза. — Я давно не видел вас, офицер. Вы сильно похудели. Вы хорошо спите? — Честно? — Том фыркнул. — Мне некогда спать. Иногда даже есть. — У вас очень сильно дергается глаз. Это нехороший признак. — Это началось давно. У меня не было времени, чтобы заняться собой. Тик прекращался, но за появлением необходимости нового расследования, начался заново.       Хелберг кивнул. — Я сожалею. Но полагаю, вы пришли ко мне отнюдь не за тем, чтобы пожаловаться на собственное здоровье? — Отнюдь. Я пришел, чтобы немного расспросить вас о…       Откуда-то раздался истошный крик, заставивший полицейского и доктора резко обернуться. Одна из пациенток медленно распахивала халат. Продолжая истошно кричать, словно в попытке взять самую высокую ноту, она подошла к ближайшему дереву. Закинув на него ногу, женщина принялась совершать возвратно-поступательные движения, а затем и вовсе полезла вверх под причитания пытающихся образумить ее медсестер: — Ради бога, Мэдисон! Оставь в покое несчастный клен! — Пройдемте в мой кабинет, — Хелберг отвлек полицейского от пугающего зрелища. — Они не дадут нам поговорить нормально, если мы останемся тут наслаждаться солнечными лучами.       C этими словами они с детективом спокойно двинулись по знакомому коридору. Том бывал тут всего один раз, но до сих пор помнил свое неоднозначное ощущение от этого места. Словно мир внутри другого мира: полиция, тюрьма и окружная психиатрическая клиника имели свою атмосферу. И даже знакомый кабинет Хелберга, куда главный врач ввел своего раннего посетителя, не изменился.       Доктор отодвинул папки, лежащие на его столе. Повесил свой плащ. Видимо, он только шел на работу, Том заметил дипломат в его руках и зонтик на случай дождя. После этого он указал на стул. — Итак, что снова привело вас к нам, детектив? Отголоски старой истории, как я полагаю?       Том немного замялся. Он долго думал, как прозвучать так, чтобы врач не заподозрил его в окончательном безумии. — Да. Можно и так сказать. Дело в том, что… — он откашлялся. — Пациент, освидетельствование которого вы проводили перед тем, как посадить его в камеру… — Билл Уайт? — Он самый. Кровавый Трубочист… — И что же с ним? — Он проходит по делу как вынужденный свидетель. И так уж получается, что на его показаниях завязано многое, что есть в этом деле. Я хотел бы узнать у вас — насколько вменяемым он является или может казаться? И можно ли доверять его показаниям. Не пытается ли он водить полицию за нос, как делал до этого…       Хелберг внимательно посмотрел на офицера. Рука полицейского немного подергивалась, словно он волновался, пока произносил речь. Тон голоса становился то быстрее, то медленнее, то сбивался, будто Том торопился выдать информацию. Доктор откашлялся, прежде, чем дать ответ на этот вопрос. — Должен спросить вас, офицер, не поймите меня неправильно. Вами руководит профессиональный интерес? Вы кажетесь немного взволнованным.       Сжав зубы, Том постарался сделать все возможное, чтобы сохранить контроль. — Исключительно профессиональный. Мы находимся в тупиковой ситуации, и он единственный, кто может предоставить нам важные сведения. От его мнения зависит исход дела. Вы понимаете, что мы не должны допускать осечек.       Психиатр понимающе кивнул. — Как насчет ордера? — Сегодня я без документов. Понадеялся, что вы выслушаете меня, как полицейского, некогда стоявшего во главе этого дела. Я ведь в курсе всего, что творилось тогда.       Сомнение мелькало в лице главврача. Было видно, что что-то останавливает его, но Том не мог сказать, что именно. — Видите ли, без документов я не могу дать вам детальных сведений о истории болезни. Это будет немного некорректно. Сами понимаете, врачебная тайна… — Я все понимаю. Но к большому сожалению, на начальство сейчас свалилась уйма работы. Я стараюсь показываться им только по мере надобности. Я понадеялся, что вы войдете в положение, и если не расскажете все в деталях, то хотя бы дадите поверхностную информацию.       Хелберг глянул на часы. Его рабочий день начался полчаса назад, и ему еще требовалось совершить обход и заполнить уйму документов. Томас Дарнелл явно нервничал и куда-то спешил. В общем и целом у психиатра осталось приятное впечатление о этом молодом человеке, потому он вздохнул и сдался: — Я принесу историю болезни и заключение. Если вы подождете.       Едва не дернувшись, Том кивнул. Он был готов ждать хоть до скончания века, если психиатр, наконец, прояснит для него хотя бы часть темного пятна под названием Билл Уайт.       Хелберг вернулся минут через пять, неспешной, переваливающейся походкой. В его руке была тонкая папка, заведенная на человека, прошедшего психиатрическое освидетельствование после доказательства вины в серийном убийстве. — Уайт, — психиатр тяжело вздохнул. — Жаль парня. Такой молодой и успешный, мог бы целую жизнь прожить, если бы не встал на путь криминала.       Из досье на Тома смотрела все та же фотография, точно такая же, какая висела у него на стене. Он сцепился с ней взглядом, продолжая ждать, что скажет врач. — Маниакальные наклонности, психоз, зацикленное состояние, острая психологическая травма, страсть к поджогам… — Признали ли вы Уайта вменяемым? — К сожалению, абсолютно, — глаза врача блеснули за стеклами очков. — Его разум чист, как стекло, за исключением того факта, что он продолжал твердить про месть. — Тогда почему «к сожалению»? — Потому что это значит, что он делал все эти вещи сознательно.       Что-то кольнуло под лопаткой от этих слов. Том поерзал на своем стуле. Разумеется, Хелберг был прав. — В чем особенности его состояния? — решил пойти иным путем детектив.— Зацикленность и маниакальные наклонности вызваны детской травмой. Но сейчас, в тюрьме, он кажется абсолютно другим человеком. Он спокоен, легко идет на контакт. Считаете ли вы, что он сбивает полицию с толку и усыпляет их бдительность? — Я считаю, Уайт не имеет психиатрического диагноза. Здесь, правда, стоит оговориться: существует также понятие диагноза «психологического». В его случае, разговор именно о психологии его мышления. — И что это означает? — Это означает, что этот человек не имеет признаков ярко выраженного психоза, шизофрении или чего-то подобного. Например, для нас нет никаких оснований помещения Уайта в психиатрическую больницу. И, тем не менее, он «глубоко нарушенный», имеет глубокие расстройства личности и расстройства поведения. — Он любит играть в игры. — Совершенно верно. Он сознательно демонстрирует свой интеллект, который у него на достаточно высоком уровне. Он в два счета решал задачи, которые не под силу решить многим среднестатистическим пациентам. — Что он говорил вам на допросе?       Хелберг нахмурился, стараясь вспомнить. — О мщении, очищении и черноте? В лице своих обидчиков он видел препятствие, то, что мешало ему чувствовать себя нормальным. Светлым.       Том наклонился вперед. — Он рассматривал свои убийства, как некий обряд психологического очищения, я прав?       Хелберг кивнул. — Да. Он поставил себе барьеры и цели и преодолевал их, какими бы жуткими они ни казались. — Можно ли считать это его «очищение» — выздоровлением?       Психиатр задумался над вопросом, прежде, чем дать ответ. — Я уже говорил вам, Том, что в психиатрии нет такого понятия как выздоровление. Есть непродолжительная ремиссия, но и она может сойти на нет, как только возникнет триггер, подталкивающий пациента к плохим воспоминаниям или новым травмам. В его случае это может быть огонь, маргаритки, имя его жертв… школа. Вы должны понимать, преступления, которые совершают маньяки, ни при каких обстоятельствах не может совершить «нормальный» человек, поэтому любого серийного убийцу можно назвать «больным», даже если у него нет психиатрического диагноза. — Я понимаю. — Вас тревожит что-то конкретное? — Как вам сказать, — Том пожал плечами. — Я не могу понять, насколько могу доверять ему, точнее, его сведениям. Во время допроса он ведет себя сосредоточенно, часто имеет готовые ответы, очень рационален, «благоразумен» и вежлив. Как по мне, он ведет себя, как абсолютно нормальный человек.       Том вспомнил свой последний визит. Прямо сейчас, перед Хелбергом, он и сам пытался играть роль, чтобы врач не задавал лишних вопросов. — На мой взгляд, вам надо распознать его новые цели, — врач задумчиво покрутил карандаш. — Он хотел утвердить свое превосходство над беспомощной жертвой, стремился компенсировать ощущение собственной неполноценности. Не думаю, что закончив со своей работой, он станет чинить препятствия следствию, особенно если дело не касается расследования о школе… Но он вполне мог поставить себе ещё одну цель.       Том тяжело вздохнул. Он и подумать, боялся, о какой цели говорит врач. — Оно касается. И в помощи полиции Билл ведет себя как совершенно адекватный, равноправный партнер. — Этому не стоит удивляться. Он перешагнул за порог своей ненависти и сейчас может находиться в ремиссии. Он очень организованный, хорошо персонализирует того, с кем общается и предпочитает действовать с помощью хитрости, а не насилия. Возможно, у него есть цель. К тому же, он говорил, что испытывает уважение именно к вам, Том. Как к компетентному и умному следователю.       Глаза двоих мужчин встретились. — Он так говорил? — переспросил офицер, стискивая ручку. — Прямо перед тем, как его увезли, он сказал, что вы придете к нему. Он будет разговаривать только с вами, потому что только вы… — Хелберг заглянул в свои бумаги. — «Способны ему помочь». Это его слова.       Том прекрасно помнил эту пленку. Харрисон дал ему ее на последнем этапе расследования. Тогда механический голос на записи сказал, что он будет разговаривать лишь с одним человеком. Офицер Дарнелл поправил полы полицейской куртки и прикрыл глаза. Уайт знал все уже тогда. Значит, и там, и там он гнул одну и ту же линию. Значило ли это, что он говорил правду? Или это очередная игра больного сознания? — Что это значит в его случае? Он выбрал именно меня. По каким причинам?       На этом моменте психиатр поджал губы. — Мы все люди, Том.       Что он хотел этим сказать? Детектив Дарнелл остро прищурился. — Вам прекрасно известно, что ваш подозреваемый — гомосексуалист. Вы понравились ему лично как мужчина, как объект, который способен его защитить, принять на себя часть его боли. Вы являлись… как бы это сказать, тем идеалом, к которому он стремился. Тем, кому он доверял. Конечно, в рамках его понимания. — Вы хотите сказать, речь идет о чувствах? В нашем привычном понимании? — Я хочу сказать, что на одну половину он самый обычный человек. Он не заражен безумием или другими формами болезни, а это значит, что, как и все люди, он совершенно точно мог испытывать к вам обыкновенную, человеческую привязанность. Честно сказать, мне было жаль этого молодого человека. Его представление о зрелых отношениях настолько искажено, что он не мог выразить этого иначе… Если бы он попытался работать над собой, обратился бы к специалистам ранее, мы бы избежали колоссального количества проблем.       Том почти не слышал ничего сказанного врачом. Его желудок сжимался от услышанного, а слова, которые он хотел услышать, буквально сжигали мозг изнутри.       «Его разум чист, как стекло». «Вы понравились ему лично, как мужчина». «Он совершенно точно мог испытывать к вам обыкновенную, человеческую привязанность…»       Том опасался, что услышит именно это, потому что и сам начал подозревать, что Уайт не врет ему. Он всегда говорил об этом, только почему-то на самом деле Тому захотелось убедиться в том, что слова, которые он услышал в камере, могут быть искренними. Сомнения болезненно покидали его капля за каплей. — Как и Симпсон, Билл — глубоко раненый человек. В нем сидела давно подавляемая, невыплеснутая агрессия. Он являлся носителем смешанных характеристик, с одной стороны, хотел контроля над жертвой, подчинения ее себе. С другой, являлся миссионером, кажется, так это называется в вашей терминологии? Он убивал ради какой-то определенной цели, хотел изменить к лучшему общество. Если он идет на сотрудничество, значит, он считает, что его цель закрыта, он готов двигаться дальше. Возможно, столкнись вы с ним на улице сейчас, вы бы не узнали его и даже не услышал ничего о деле «Кровавого Трубочиста». — И это не «маска нормальности», не ситуативное поведение. У него просто… закрылся гештальт? — Том не нашел другой терминологии и вопросительно посмотрел на врача. — Как я уже и сказал, до первого триггера. Это может случиться, а может и никогда не повториться. Все зависит от ситуации, но если вы спросите моего мнения, сейчас, как никогда, Билл является самим собой. Он выполнил свой долг, и вы можете верить его словам. Но вынужден вас предупредить, Том. Осторожнее… Он очень опасен.       Детектив Дарнелл подавил в себе желание закатить глаза. Он знал это. — Я осознаю, с кем имею дело. Но я хотел услышать экспертное мнение. Можно ли доверять Уайту? — Возможно. Но осторожно! Он очень умело играет с разумом, — Хелберг сложил очки и указал ими прямо на Тома. — Вам не стоит вестись на его чары и испытывать к нему личную симпатию. Он лишил жизней многих невинных, и каким бы он ни был, нормальным он уже не станет никогда. — Я отдаю себе в этом отчет, — тихо ответил Том. — Но ни о каком личном отношении тут нет и речи, у меня к нему чисто профессиональный интерес. — Рад это слышать, — врач пожевал губу, прежде, чем захлопнуть папку. — Разрешите дать вам совет, Том?       Детектив уже так привык к советам от других людей, что не стал возражать. Информация, которую он получил, сейчас бежала по проводам его раздраженного сознания, и он не мог ее не переваривать. — Вы слышали фразу, что если очень долго всматриваться в бездну, она может тоже начать всматриваться в вас в ответ? — Я много раз слышал эту фразу. — Тогда прислушайтесь, отдохните от этого расследования и передайте его кому-нибудь другому. Билл Уайт и все, что с ним связано, травматично сказывается на вас. Вы выдаете очень пугающие симптомы. — Вы считаете, я сошел с ума?       Хелберг покачал головой. — Нет. Я считаю, вы вкладываете в это дело слишком много эмоций и слишком много самого себя. Вы можете начать испытывать сочувствие, и, возможно, даже оправдывать поведение опасного преступника. — При всем уважении доктор, — Том сел прямо. — Я помню о своем долге. И о своей профессии.       Хелберг неоднозначно что-то пробормотал и вырвал из своего блокнота листок. — Считайте это моей благодарностью за то, что вы остановили убийцу, потому что моя жена начала бояться выходить из дому. Я пропишу вам успокоительный комплекс, он должен помочь снять ваш тик. Также, вам следует пропить Занекс и как следует отдохнуть. И в особенности от общения с Уайтом. — Я отдыхал почти полгода… — Вы не отдыхали, вы нервничали. Такие люди, как вы, не знают, что такое отсутствие работы, — Хелберг протянул детективу выдернутый из блокнота листок. — Держите. Простите, что лезу не в свое дело, просто… — Я знаю, как я выгляжу. На мне можно проводить патологоанатомические исследования, и никто не отличит меня от трупа, — мрачно пошутил Том. — Я осознаю. Чисто случайно, иногда я прохожу мимо зеркала. — Я бы выразил это вежливее… Но да, Том. Послушайте моего совета. Иначе может стать слишком поздно.       Детектив Дарнелл взял предложенную бумажку. В случае с уравновешенным и спокойным Хелбергом он ничуть не хотел огрызаться или грубить в ответ. Он принял предложенный рецепт. Только не думал, что ему это поможет, потому что причина его нервов устранялась вовсе не медикаментозными средствами. — Я могу вас попросить, доктор? Данный разговор должен остаться между нами, — Том аккуратно убрал бумажку в блокнот. — У нас проблемы в полицейском управлении, они не должны знать, что я приходил к вам, и тем более, что я хожу к Биллу. Это важно. В ответ я обещаю принять все меры по заботе о своей психике. — Все, что вы рассказали мне — врачебная тайна, — спокойно согласился психиатр. — Надеюсь, я вам помог. ***       Том вышел из клиники в смешанных чувствах. Как только он оказался за воротами и включил телефон, трубка буквально заорала на него голосом Люка Ричардсона, который, наконец, дорвался до своего приятеля. — И это твоя благодарность? Где тебя черти носят, Дарнелл? Я тут с ума схожу… Хотел уже обзванивать морги! В какой ад ты провалился? Мы что, не договаривались ехать в Канзас-сити? — Прости, я… Наводил некоторые справки. — Он наводил справки… — не унимался приятель. — А предупреждать друзей не надо? Я застрял тут из-за тебя! — Я компенсирую тебе свою вину. Хочешь, заеду за тобой сам? — Том поневоле улыбнулся, слушая его ворчание. — Нет уж спасибо… Я заеду! И только попробуй куда-нибудь уйди!       С этими словами злой Ричардсон бросил трубку, а Том посмеялся себе под нос и направился к своей машине. Он не видел, как, направившись за ним, от тротуара отъехал тонированный автомобиль. Детектив Дарнелл был слишком занят своими мыслями. Конечно, он не думал, что Люк серьезен.       Он доедет до него сам. В конце концов, сегодня у них еще масса дел.