Поймай меня, если сможешь

«Многие склонны считать заболеванием любое отклонение от «нормы», а норма есть нечто, что зависит от условий конкретного общества, его законов, его картины реальности — т.е. явление сугубо относительное, к тому же подверженное изменениям». © — Какие новости? — на следующий день, как только Том сел в знакомую камеру для свиданий, Билл, горящий нетерпением и лихорадочным любопытством, оказался прямо напротив него.       Его встрепанный вид вызвал у детектива улыбку. Подлинные эмоции так и просились наружу, плохо скрываемые за напускной серьезностью, за которую никто уже не прятался. Даже Уайт едва не ерзал, ожидая продолжения. — Расскажи мне! — не выдерживая, попросил он.       Улыбнувшись, Том не стал тянуть резину: — На данный момент мы очень продвинулись. Если мы ничего не запутаем, все должно разрешиться. Постучи по дереву. — Я не суеверный, к большому счастью, иначе давно сдох бы, — Уайт нервно оглянулся на охранника, ковыряющего зубочисткой в зубах и не смотрящего за действиями в комнате свиданий. Только камера записывала разговор из дальнего угла, моргая одиноким красным глазом. — Я не мог дождаться, когда увижу тебя снова, — честно признался Билл, поворачиваясь обратно.       Том внутренне поежился от этих слов. Ощущение не было неприятным, а угрызения собственной совести становились все менее значительными в подобных ситуациях. Он скользнул взглядом по лицу, нетерпеливо раскрытым губам, нервно сжатым кулакам собеседника. В глубине души ему нравилась эта сладкая пытка, нравилось смотреть на то, как Уайт ерзает на своем стуле.       Стать его окном во внешний мир. Ничего проще. — Значит, теперь, моя очередь тянуть твое терпение? — откинувшись на спинку, подколол Том. — Я брошусь на тебя, если ты станешь это делать. Ты знаешь, я заключенный, я опасен. — Не бросишься, — уверенно ответил детектив.       Оценив его новый тон, Уайт подозрительно прищурился, осматривая собеседника с головы до ног. — Откуда ты знаешь? — Навел справки. На то существуют определенные специалисты.       Секунды на то, чтобы вдуматься в смысл ответа. Взгляд Билла прояснился, когда до него дошло. — Хелберг. Конечно, как я забыл о нем. Только не говори, что ты ходил к нему?       Том хмыкнул. В некоторых случаях Уайт мог бы дать фору самому Проныре Ричардсону. — Ты умен, — улыбнувшись, сделал он комплимент. — Соображаешь очень быстро. — Я даже не знаю, что интереснее — что наговорил тебе старый пес или зачем ты вообще пошел туда? — проигнорировав очередной подкол, нахмурился Уайт.       Неопределенная улыбка была ему ответом на этот вопрос. — Скажем так, проверял свою теорию, ничего более. — И? — Хелберг считает, что ты абсолютно вменяем и с тобой вполне можно общаться, поэтому, тебе не в чем его винить, — как можно более спокойно заметил Том. Он ждал реакции, лишь примерно представляя, что может случиться дальше. — Не могу поверить, что тебе все еще нужен врач, чтобы это понять, — карие глаза Уайта расширились. — Я думал, ты веришь мне и без его мнения. — Еще один профессиональный совет никогда не бывает лишним, — уклончиво ответил детектив.       Поначалу озадаченный, Уайт прищурился. — И как? Тебя убедили? Объяснили тебе, что общение со мной просто перестало казаться тебе чем-то из ряду вон выходящим, а твой заключенный — всего лишь человек, который скучает по общению, точно так же, как и ты сам? — Что-то вроде того, — тихо сказал Том. — Ты само противоречие, детектив Дарнелл, — Билл явно едва удержался, чтобы не закатить глаза. — Удивительно, что ты рассказываешь это мне, как будто хочешь оправдания своим действиям. Ты не хочешь верить мне, но ведь в последнее время я не сделал тебе ничего плохого, наоборот, всячески стараюсь помочь!       В этой фразе прозвучала скрытая горечь. — Дело не в этом, — Том устало протер рукой лицо. Он уже понял, что разговор будет нелегким. — Я хочу тебе верить. Но ты не можешь меня обвинить в некоторой доле паранойи после всего, что произошло!       Замолчав, Уайт неопределенно дернул плечом. Том продолжал: — У меня столько проблем, что тюрьма сейчас кажется мне самым спокойным местом, я уже говорил тебе. Когда ты прекратил доставлять мне неприятности там, снаружи, я нашел гораздо больше дел, о которых болит моя голова. — И все же, твоя привязанность к этому месту терзает тебя. Мне начать тебе сочувствовать? Или помогать? Или ты хочешь чего-нибудь еще?       На последней фразе детектив Дарнелл призадумался. Если бы он сам знал, чего он хотел… — Не знаю. Дай мне хотя бы привыкнуть к тому, что я хожу сюда почти каждый день. — Мне кажется, ты уже привык. Я все еще кажусь тебе врагом номер один? — Нет, — глаза в глаза. — Ты кажешься мне сбившимся, насмерть запутавшимся в себе человеком, который не может найти выход к свету. — Как мы уже выясняли, — ответ, не вопрос. — Позволь мне вернуть эти слова тебе на сто процентов.       Том грустно пожал плечами: — Если тебя утешит, Хелберг и мне поставил диагноз. И даже счел нужным прописать сильнейший антидепрессант, потому что ему показалось, что я выгляжу, как ходячий покойник. Боюсь, тут мы с тобой в одной лодке…       На этом моменте взгляд Уайта стал по-волчьи острым. — Не ешь эту дрянь. Она подавляет твои эмоции, ты будешь чувствовать себя вялым и не будешь способен сконцентрироваться на деле. Твоя продуктивность спадет в разы! — Личный опыт? — Конечно. Думаешь, они не пичкали меня всеми видами транквилизаторов, думая, что я брошусь на них и откушу им язык, потому что у меня на табличке написано, что я особо опасен? — А на деле? — На деле я выплевывал всю эту радость в утку, как только она растворялась во рту. — Они ничего не замечали? — Конечно нет, — заметил Билл довольно едко. — Они даже не увидели разницы, потому что я и без колес нахожусь в абсолютной способности контролировать себя. Тебе в это верится с трудом? — Почему? — не реагируя на провокацию, спросил Том. — В смысле, ты ведь не притворяешься, ведешь себя открыто и естественно в моем присутствии? — Мне нет резона тебя обманывать. Поэтому не сомневайся, насколько это позволяет ситуация, да, при тебе — я это я, Том, такой, как я есть. Для этого тебе не надо даже присматриваться. Но вот верить мне или нет — твой выбор. И никакой врач не подскажет тебе, как сделать это лучше, — ресницы заключенного грустно опустились и снова поднялись, как крылья бабочки.       Том обвел глазами помещение. Он осознавал, как глупо это выглядело, прийти к Уайту и оправдываться перед ним за свои действия. Горечь его тона действительно отозвалась болезненным уколом где-то в районе желудка. — Не злись, — тихо сказал детектив. — Я верю тебе больше, чем сам от себя ожидал. — Звучит, как отчаяние от отсутствия выбора! Тебя пугает, что ты не робот, и у тебя могут быть настоящие чувства? — тут же выпалил Билл, прищуривая глаза. — И то, что ты можешь подружиться с психопатом? То, что ты начинаешь понимать и сочувствовать мне? — Да, — не мигая, ответил офицер полиции. — Как ты мог бы догадаться, мне сейчас тяжело. Это не то, чему меня учили всю жизнь!       Уайт откинулся назад, почувствовав ответную атаку. Том слишком резко выплюнул эти слова, было нельзя не заметить, что и его эмоции едва не выходят из-под контроля. — Каждую ночь я едва могу заснуть, потому что думаю только об одном: мне не по себе от тебя, от того, что я прихожу к тебе, от всей ситуации, но я не могу ничего с этим сделать, потому что знаю — на следующий день я все равно приду сюда… И снова увижу тебя. — Ты биполярный, — довольно резко заметил Билл. — Сам не можешь понять, чего хочешь! — Ты не дослушал, — голос полицейского прозвучал тихо, как шелест ветерка. — Так было сначала, но кое-что успело поменяться.       Услышав это, Уайт напрягся, весь подался вперед. — И каким же образом? — он тоже начал говорить тихо. Расслышать мог только Том, как единственный сидящий очень близко. — Сейчас я признаю, мне на самом деле комфортно рядом с тобой. Я прихожу сюда потому, что и сам этого хочу… Пожалуйста, не думай, что я играю в игры!       Каждая фраза давалась с трудом. Том не знал, почему говорил все это, и позволял вытаскивать из себя клещами то, чего Биллу просто не стоило знать. Он оправдывался перед Уайтом, но еще больше перед самим собой, и это оказало совершенно определенный эффект: — Надеюсь, тебя это не гнетет. — Нет, Билл. Меня не гнетет. Точнее, гнетет, но не это.       Уайт положил руки на стол. Как заправский доктор, он сделался внимательным и очень сосредоточенным. — Знаешь, Том? Я не знаю, как реагировать. Я тоже не хочу оттолкнуть тебя, хотя понятия не имею, что должен для этого сделать. Ты — единственный человек, в общении с которым я совершенно потерян. Веришь ты в это или нет, я бы тоже обратился к психологу, и с удовольствием послушал бы, что он мне скажет по поводу тебя. Уверен, история была бы занимательна.       Стало видно, что слова даются Уайту нелегко — он начал глубоко дышать и разговаривать слишком отрывисто. — Я знаю, — Том старался звучать примирительно. — Я никогда так ни в чем не сомневался, это тоже ново для меня. Тебе знакомо это чувство, верно ведь?       Уайт задумчиво скользнул глазами по поверхности железного тюремного стола. — Поверь мне, оно мне знакомо. Сомнение — мое второе я. Однако, в отличие от тебя, я не стесняюсь признаться себе в очевидном. Из тебя же надо все клещами тянуть, как будто разматывать клубок колючей проволоки.       Том чувствовал свою вину перед Биллом за то, что задел его и снова вызвал в нем целую бурю чувств. Уайт отвернулся, больше не смотря в его сторону, словно терзаемый своими самыми древними демонами. Острое желание схватить его, развернуть к себе, вернуть разговор в непринужденное русло, нарастало, как приближение грома перед грозой. — Я не хотел начинать беседу так, — тихо сказал Том, сжав и разжав кулаки. — Я знаю. Со мной тяжело. Прости. Я… задел тебя? — Да, — глухой ответ. — Я хочу стать лучше для тебя. Но как будто в твоем присутствии я… Не знаю, как это объяснить. Вынужден оправдываться за сам факт своего существования. В чем смысл для меня, если даже ты сомневаешься во мне? Я просто не понимаю, что еще должен тебе доказывать.       На этом моменте Билл снова взглянул на него. Их разговор перешел на новый уровень. Он больше не был о деле, прямо сейчас, совершенно открыто, Билл разворачивал свою душу, а Том не мог оторвать взгляд от его лица. Уайт не пытался манипулировать им, это было видно как никогда. Том ощущал его боль и его сомнения, его страх. Он понимал его. И больше всего на свете не хотел его травмировать. Не потому, что Билл ничего не скажет ему, если его разозлить… — Прости меня, — нервно, слишком быстро детектив прочесал пятерней волосы. — Просто на самом деле я тоже понятия не имею, как вести себя в твоем присутствии. Наш разговор сегодня какой-то странный… — Не пытайся быть никем, кроме себя, — словно объясняя ученику старшей школы самые базовые правила, буркнул Билл. — Куда уж проще!       Том покачал головой. Нет. Проще не было. С кем угодно, только не с Биллом. — Твои чувства изменились с тех пор, как… Ты достиг того, чего хотел? — с трудом выдавил офицер полиции.       Нехотя, но Уайт все же кивнул. — Да. Я все же глубоко нарушенный человек, и в связи с диагнозом могу себе позволить целый шторм эмоций, как и сказал тебе твой гениальный врач. Поначалу мной владели очень темные чувства. Ты стал тем, кто помог мне осуществить мою мечту. Кто сделал меня… другим, пусть и таким сложным путем. Хотел ты этого или нет, для меня ты был абсолютно всем, что я хотел получить, и всем, что я думал, никогда не смогу иметь. — Получается, во мне окончательная причина? Я — твой триггер? — Нет, Том, это сложно пояснить, то, что я чувствую к тебе, не поддается описанию… — Попробуй. Это… может быть важно…       Уайт облизал сухие губы. Ему снова потребовалось время, чтобы собраться на то, чтобы подобрать слова. — Я не знаю. Как будто во мне больше нет… — Тьмы? — Да.       Зацепившись за это слово, Билл уверенно кивнул. — Тогда какие чувства ты испытываешь сейчас? — Думаю, ты знаешь ответ, по крайней мере, ты видишь, что я могу говорить о прошлом без боли. Теперь у меня осталась лишь одна проблема… И поверь, от нее мои мозги буквально кипят. — Я - проблема? — несмотря на то, что от такого тона допроса у Тома встали на руках все волоски, он продолжал гнуть опасную линию. — Да. Когда ты здесь, я чувствую себя очень хорошо и одновременно очень плохо. — Почему? — Я объяснил. Ты сомневаешься во мне! И это самое страшное для меня, потому что только рядом с тобой я уязвим. В один момент я чувствую себя целым, заполненным. Состоявшимся. Я не чувствую себя нарушенным. Это самое малое, что у меня есть, и я прошу тебя не лишать меня хотя бы этих зачатков нормальных чувств. — Я не пытаюсь, Билл. — Тогда почему я оправдываюсь перед тобой? Хожу вокруг да около, стараясь не быть слишком прямолинейным, чтобы ты не напрягался или снова не сбежал от меня, испугавшись правды. — Ты не сможешь меня напугать. — Почему вдруг сегодня ты лезешь туда, куда раньше не подходил даже под угрозой взрыва? — ладони Уайта опустились на стол. Том отзеркалил его движение. — Я делаю это не из праздного любопытства.       Коротко и просто. Том уже хотел возразить, но Билл продолжал без его поддержки. — Если бы ты не боялся это принять, я бы признался тебе раньше. Мои самые позитивные мысли — о тебе, они почти всегда о тебе, — этот шепот прокрался в уши, заставил полицейского поднять глаза и внимательно посмотреть на узника сидящего прямо напротив него. — Я говорю тебе об этом напрямую, могу повторить тебе это еще несколько десятков раз, ничего не изменится, Том. Ты отказываешься говорить со мной на эту тему с первого дня нашей встречи. Я понимаю, что это для тебя сложно, и я не требую от тебя ответ. Тебе не обязательно уговаривать себя принять это. Может, я и потерял свой шанс на нормальную жизнь, но если это — все, что мне осталось, а ты не готов принять большее, не вороши этот улей!       Он казался таким близким и таким недостижимым. Все ясное и неясное в одном флаконе, загадочный Билл Уайт, сбивающий с толку одним звуком своего голоса. Том столько раз обещал себе не пытаться влезть в его голову, но не мог остановиться, потому что загадка и тьма тянули его все сильнее. — Я знаю, Билл. Я не идиот, — болезненно отозвался полицейский. — Тогда что с тобой сегодня? Откуда все эти вопросы? Ты так тщательно скрывался от них. У тебя есть проблема, о которой ты хочешь сообщить мне? — Есть.       Уайт не ожидал такого. Его лицо приняло озадаченное выражение. — Что произошло? — он смотрел на детектива с плохо скрываемым нетерпением, глаза его казались острыми и блестящими. — Ты решил взглянуть в лицо правде? — Да. Даже если это не изменит ничего, — снова слишком быстро сорвалось с языка.       Не «нет», не «давай сменим тему». Радужка Билла стала ярче, когда он услышал это. Он выпрямился, удивленно смотря на детектива, который отвечал на его взгляд. Том понял, что собирался сказать, и это не пугало его. Билл так открыто вел себя с ним, не скрывал ни капли своих эмоций. Он заслуживал того, чтобы знать. — Не могу в это поверить… Если тебе нужно от меня что-то, Том, и ты решил добыть информацию таким образом, лучше не начинай… — Нет. Никаких скрытых действий. Я отвечаю за свои слова. Я прихожу сюда не потому, что меня кто-то заставляет, Билл. Я…       Воздух куда-то вышел. Том опасливо посмотрел на дверь. — Я очень много думал, Билл - пытался понять, почему не могу без общения с тобой. Я не говорил тебе, но и я думаю о тебе постоянно, — его голос затерялся в собственном громогласном сердцебиении. — И даже двадцать четыре часа в сутки слишком мало, чтобы уместить тебя в моей голове. Как только я ухожу, то начинаю хотеть вернуться. Знакомая история? Мне неловко в твоей компании, так было с первых секунд нашего знакомства, я боюсь сказать или сделать что-то лишнее. Меньше всего я хочу ранить или травмировать тебя. При этом я не могу подвести твое доверие. С одной стороны, я — всего лишь коп, делаю свою работу, как и все остальные, — договорив, Том опустил взгляд. Смотреть на Билла стало невыносимо тяжко. — Но кроме этого я еще и человек и осознаю, какая колоссальная ответственность в моих руках. И поверь мне. Я понимаю, что ты чувствуешь.       Уайт приоткрыл, закрыл рот. Выглядел он так, будто его резко выбросили на берег, при этом не объяснив, как нужно дышать. Том не смотрел на него. Ему было сложно поднять глаза даже на секунду. Тишина, воцарившаяся в помещении, врезалась в мозг.       Когда Билл нарушил ее, голос его сел. — Я мог бы много чего сказать, но в основном все это сведется к тому, что я не ожидал от тебя, — дав мыслям переварится, Уайт сложил руки на груди. Он все еще выглядел бледным и абсолютно ошарашенным. — Я тоже. — Никогда не знал никого настолько мечущегося, — тихо сказал Уайт. — Но по крайней мере, у тебя есть смелость и силы быть открытым со мной. — Это было непросто, — Том в отчаянии посмотрел на него. — Но я ощущаю то же, что и ты. Вот что пугает меня больше всего.       Билл так и сидел, подперев голову рукой, губы его изогнулись в дьявольской усмешке. — Значит, я не ошибусь, если скажу, что ты думаешь обо мне, когда ты один, — совершенно бессовестно заметил он. Его глаза потемнели, потому что Том сам дал ему в руки разящее оружие.       Том смутился бы этому вопросу еще пару визитов назад, но слишком устал, чтобы увиливать. — Слишком часто. — И когда ты в душе? Или в спальне? — Билл… — Отвечай, — не просьба, приказ. — Ты ведь обещал не играть в игры? Говори, как есть. — Да. Зачем тебе это знать…       И без того темные глаза бывшего агента по недвижимости заволок туман. Он завел разговор слишком далеко, и сделал это намеренно, и он, и его собеседник знали это. Том так и сидел, сложив руки на груди и опустив глаза. Краска не заливала его щеки только потому, что он напомнил себе — он говорил честно. — Ты поражаешь меня. Раньше из тебя такое и клещами было не вытянуть, ты шарахался от меня, как от заразной болезни, — тон Уайта заметно смягчился.        Теперь он улыбался. Том слышал его улыбку, хотя и не смотрел на него. — Считай, что и твоя работа не проходит даром. — Что заставило тебя сменить мнение? — Я устал, Билл. Ты не представляешь, какая это пытка — быть заточенным, но не в тюрьме штата, как ты. Внутри самого себя, — на сей раз Том преодолел смущение и все же поднял глаза. — Что-то изменилось в тебе, — Уайт прикрыл глаза. — Врач сказал тебе что-то еще про меня. Так? — Что я могу помочь тебе выздороветь. — Можешь, Том. Ты можешь очень многое... Как хорошо что хоть кто-то наконец раскрыл тебе на это глаза.       Больше нет покровов. И нет тайн, в которым они не признались друг другу. — Что бы ты делал, если бы тебе предоставился шанс выбраться на волю? — Не знаю, наверное, не думал, потому что мне это не грозит. — Но если бы был такой шанс? — Если бы был такой шанс, я бы попробовал начать другую жизнь, заново. Я не стал бы трогать прошлое. Уехал бы куда-нибудь, — его глаза скользнули по офицеру полиции. — Но опять же, это всего лишь гипотеза. Пока мне дали пожизненное, слава богу, всего одно, но кто знает — не изменится ли это по щелчку пальцев. В любой момент мне могут назначить смертную казнь. Ты прав, Том. Чувства, какими бы они ни были, не имеют значения, в такой ситуации, как наша. — Тебе не добавят срок, — детектив отрицательно покачал головой. — Твой приговор уже вынесен. — Он временный, до иного решения суда. Хочу тебе напомнить — я серийный убийца. Таких не любят долго задерживать на этом свете. — Надеюсь, ты не прав. — Значит ты всерьез скучал бы по мне, если бы не смог больше приходить сюда, и я не веселил бы тебя своими неуместными комментариями. — Да. — День открытий, — Уайт продолжал улыбаться. — Кто бы подумал, Том. Ты решил признаться мне. — Я сам себя удивляю. — Надеюсь, что это не я выбил из тебя истину силой. — Нет. Тебе просто надо было раскрутить меня, как колючую проволоку.       Тяжкий вздох. Билл потянулся на секунду. Не изучи Том его привычки, он бы мог поверить в то, что Уайт сейчас встанет. Его блестящие глаза окажутся совсем рядом… — Знаешь, что бы я сделал с тобой, если бы этот стол не разделял нас прямо сейчас? — произнес Билл, наклоняясь еще ближе. — Тебе на это не хватит даже воображения, Том. Если бы не камера, не наручники и не охрана, ты бы не ушел от меня живым.       Офицер Дарнелл боялся даже предположить, что он имеет в виду. Он прикрыл глаза, чтобы Уайт хотя бы на секунду покинул его голову. Этого не происходило. Этого не происходило уже так долго… — Не обостряй, — вот и все, что он сказал.        Детектив Дарнелл знал, что сейчас этот разговор записывается на камеру, а охранник за дверью стоит и в любой момент может зайти сюда, но все же протянул руку. Билл не потерялся. На короткий момент он дернулся и стиснул его пальцы, как будто ждал этого жеста. Они оба были виноваты одинаково, и это началось вовсе не в тот момент, когда Том впервые пришел в тюрьму или поддался уговорам, решив вести беседу. Это началось тогда, когда он впервые посмотрел в его глаза или ответил на поцелуй, когда он позвал его в бар и до конца отказывался верить в его виновность. Он всегда видел в Билле ту светлую сторону, хотя до этого даже знал, что мог так быстро и крепко привязаться к своему подозреваемому. И тем более не знал, что даже долг не сможет оказаться выше этой пагубной привязанности. Сейчас не это волновало его. Его волновало то, что рука Билла — сухая и теплая — стиснула его руку так быстро, словно Уайт хватался за саму жизнь. Билл провел пальцами по его ладони, по его запястью. Его прикосновение было теплым и таким мягким. Карие глаза расширились как от наркотиков. Мгновение длилось недолго, Том не успел насладиться им, потому что дверь немедленно распахнулась. — Убрать руки! — гигантский стражник подлетел к Уайту и одним рывком поднял его на ноги. Полицейская дубина взметнулась в воздух. — Стойте! — Том вскочил на ноги. — Не…       Договорить он не успел. Удар достиг своей цели, заставив темноволосого узника согнуться пополам и охнуть от боли. — Свидание окончено. Молись, чтобы ты дошел до следующего своими ногами! — рявкнул страж и двинул заключенному еще раз уже с другой стороны.       Том вцепился в стол. Кадры мелькали слишком быстро. Он не мог сделать ничего, попытайся он вмешаться, стало бы еще хуже. С той стороны двери тут же подлетели еще двое надсмотрщиков. — В камеру его. Не поить, не кормить сутки. — Он не виноват! — Том рванулся, чтобы все объяснить.       Полные боли карие глаза ускользали от него по коридору. Билла уводили куда-то. И на сей раз надолго. — Куда вы его повели? У нас еще полчаса!       Злобная, перекошенная рожа охранника тут же повернулась к полицейскому. — У вас были полчаса, пока ты не схватил его за руку, — он ткнул офицера полиции в грудь. — Любые контакты с заключенными запрещены, чтобы ты не мог ничего ему передать! — Советую обращаться к старшему по званию с должным уважением! — рявкнул Том, надвигаясь на него, как огромная гора.       Неприятная рожа надзирателя блестела, как масляный блин. Он смерил офицера полиции таким тяжелым и неприязненным взглядом, что при всех раскладах тому следовало немедленно провалиться в подпол. — Уважение. Старший по званию, — стражник смачно харкнул на пол. — Скажи мне, зачем ты приходишь на самом деле? Только из-за тебя одного у нас через день столько бумажной работы, что все бюро пропусков жалуется и требует сделать визиты реже! — В интересах следствия! — В интересах следствия, — охранник хрипло расхохотался. — А я ненароком думал, что ты положил на него глаз. Ты думаешь обо мне, Том? Я схожу с ума от тебя, Том. Ты думаешь, я не слышу, что вы говорите друг другу? Поверь мне, я не советую тебе пререкаться со мной. Таких, как ты, — его налитые кровью глаза возникли прямо напротив лица офицера Дарнелла. — Сажают в камеру за продажу самой профессии полицейского. За то, что ты позволяешь таким, как он, марать свою полицейскую честь!       Том крепко зажмурился. Он не соображал, что делает. Его кулак сжался сам собой и изо всей силы впечатался в мясистую рожу стража тюрьмы. Урод не успел договорить, слова застряли у него в горле, словно он подавился ими, булькнув, как кастрюля с кипятком. Кровавая пена вырвалась из его рта, как маленький вулкан. Сделав пару шагов назад, он съехал по стенке. — Если вы хоть пальцем его тронете! — Том кинулся на него, едва сражаясь с кровавой пеленой, застилающей глаза.       Стало слишком поздно. Охрана тюрьмы ворвалась в тесное помещение. Двое скрутили офицера полиции по рукам, еще двое набросились на того, который едва мог встать с пола. Его болезненные лишенные фокуса глаза искали цель и не находили ее. — Мартин, что происходит?! — закричал один из охранников. — Продажный коп… Продажный, — хрипел надзиратель. — Он действует не по уставу, — Том рванул вперед. — Уайт — носитель важной информации. А я — полицейский!       Примерно с пять минут надзиратели пытались разобраться во взаимных оскорблениях, которые дерущиеся бросали друг другу. К счастью, они все же приняли верное решение и просто вывели Тома из комнаты для свиданий. — Мы должны разобраться в ситуации, — хмуро сообщили надзиратели, которых офицер Дарнелл видел первый раз. — Мы проверим камеры наблюдения. Доложим об этом Уордену. Пусть он решает! — Нет, — в глазах Тома сгустилась тьма. По мере того, как к мозгу подступал кислород, он осознал, что натворил, и до кого может дойти эта информация. — Не надо. — На некоторое время вам стоит прекратить визиты. Мы свяжемся с полицейским управлением. — Нет. — Простите, это нельзя оставить так.       Коридор, еще коридор. Они казались нескончаемыми, как река, если плыть по ней против течения. — Я готов признать свою вину. Я первым ударил охранника! — Мы разберемся. Будет составлен протокол. — Что будет с заключенным? — Он вернется в свою камеру.       Том не верил. Он не верил ни во что из происходящего. Он не мог поверить в то, что схватил Билла, однако к большому сожалению реальность сбывалась слишком быстро, чтобы ошибиться. На горизонте показалась железная дверь — дверь на выход. — Мы проводим вас…       С этими словами детектив Дарнелл оказался за воротами Ливенворта. *** — Тебя хоть на минуту можно оставить одного, твою мать?! — выходя из себя и едва не выворачиваясь наизнанку от злости, орал Люк Ричардсон, прикладывая пакет со льдом к скуле своего товарища. — Поздравляю, ты знаменитость! Снова! Весь участок стоит на ушах, тебя ищут с огнем всем составом и с овчарками! — Люк… — Моррисон едва не взорвался от бешенства! Я подумать боюсь, что там происходило, потому что пока Харрисон разговаривал со мной по телефону, у него на заднем плане либо извергался вулкан, либо трескалась земная кора, либо проводили массовый расстрел, такой стоял грохот! — Они убьют его.       Перестав орать, Ричардсон удивленно глянул на бледного приятеля. Прошло уже полчаса с того момента, как Том позвонил ему, и, что-то дыша в трубку, сообщил, что визит в тюрьму на этот раз прошел не как по маслу. Когда Люк явился к нему домой, Том держался за заплывшую скулу. Он говорил что-то про охранников Ливенворта, про то, как его выкинули за ворота за шкирку. Про то, как он снова пошел туда, где ему словно медом помазали, несмотря на запреты и просьбы бросить пагубную привычку. Он рассказывал страшные истории про то, как нарушил правила поведения в комнате для свиданий и подрался с охранником.       Иногда, Ричардсон готов был поклясться, он не понимал, куда дели его позитивного, вечно разумного приятеля. Таким он помнил Тома с прежней службы, сейчас же перед ним сидел разбитый, потерявшийся коп, не знающий, что делать с самим собой. — Какого черта тебя понесло к нему снова, мы ведь на верном пути! Ты проглотил железяку, а он тебя за нее магнитом притягивает? — Мне было нужно. — Нужно? Нужно, черт бы тебя побрал?! Мы только договорились с Блю! Она всеми силами старается нам помочь, тут ты выкидываешь такое. Я сбиваюсь с ног, чтобы прикрыть твою задницу. О чем вообще ты думаешь? — Я хотел его увидеть.       Ричардсон остановился. Его гневные мысли, надобность высказать другу все, что он думал о нем и о его поведении, наталкивались в этом разговоре на непробиваемую стену. Том смахивал на злоупотребляющего наркотиками, которому не давали дозы. — Ты серьезно? — Люк посмотрел на него новыми глазами. — Нет, все это время я шутки шутил, — детектив Дарнелл закрыл лицо руками, прижимая пальцы к глазам. — Черт побери, как я мог. Они размажут его в кашу! — Об этом надо было думать раньше! — Я во всем виноват. — Ты мне можешь рассказать, что ты сделал внятно, наконец? — Я взял его за руку. Я знаю правила, Люк, это ни в коем случае нельзя делать! — Что? — еще немного, и Том поклялся бы, Проныра упадет к его ногам от разрыва сердца. — За руку. Заключенного. В режиме строгого содержания. Господи. Да там же даже перед любым визитом тебя обшаривают до внутренних органов! — Я знаю. — Тогда зачем? Объясни мне хоть одну причину!       В этот момент самый здравомыслящий, самый собранный человек, которого Ричардсон знал, поднял на него свои абсолютно изменившиеся бездонные глаза. — Это так не очевидно? Я уже много раз дал понять это! Прямым текстом и не очень прямым, поступками и словами, ты должен был догадаться! Хотя, я не вижу, что до тебя доходит. Я даже не думаю, что это доходит до меня самого, хотя, кажется, начинает.       Его злость немного отрезвила. Ричардсон замолчал, прекращая носиться по комнате, как степной ураган. — Тогда твое дело очень плохо, приятель. И то, если откинуть в сторону твое идущее полным ходом расследование. — Я знаю. У Моррисона взорвется задница от того, как я подорвал его доверие. Харрисон купит святой крест и повесит его над дверью, подальше от меня. Мы ничего не добьемся в расследовании, потому что Блю разнесет меня к чертям и не станет помогать такому, как я. Биллу в тюрьме отобьют почки, потому что охранник и так имел на него зуб. А ты… — Том косо посмотрел на друга с дивана. — Всю оставшуюся жизнь будешь смотреть на меня точно так, как смотришь сейчас, хотя из всех, кого я знаю, ты вообще не склонен никого осуждать!       Ричардсон сжал кулаки. Атмосфера в этой маленькой комнате накалилась до предела. Им стоило остыть. Он посмотрел на весенний мир за окном, на кота, который нервно водил ухом от криков. На фотографию Билла на стене.       Как большое дерево, схема разрослась до размеров баобаба и пустила красные корни по всему городу, нарисованному на стене берлоги офицера полиции Томаса Дарнелла всеми возможными цветами. Наверное точно такие же корни пустило и его сумасшествие, которому он позволил завладеть собой без попыток спастись. Отчаяние, вот что плескалось в его взгляде. Но Ричардсон все же сделал над собой усилие. — Я не осуждаю тебя. Я не хочу, чтобы ты пустил под хвост всю жизнь и свое расследование, как ты не видишь разницы? — он обессилено упал в кресло. — Как ты не видишь, что это чувство делает с тобой? Что бы ты ни думал, Том. Ты не можешь влюбляться в заключенного! Тем более такого, как он!       Это слово хлестнуло офицера полиции больнее удара. Он никогда не произносил его вслух, даже про себя. Потому что боялся, что это окажется правдой. — Что даст тебе это мучение? Он за решеткой. И даже если ты доведешь дело до конца… Ты думаешь, тебе полегчает? — Я ничего не думаю. Я просто хочу доделать это. Это мой долг. — Твой долг привести себя в порядок. Как можно скорее. И придумать, что ты скажешь Моррисону! — А что я ему скажу? Он вообще не должен знать! — Ну так вот, поздравляю тебя, сейчас он узнает, несмотря на твое подставное имя, — Люк ядовито прищурился. — Черт побери, никогда не думал, что до такого дойдет. И я еще называю свою работу сумасшедшим домом. По сравнению с тобой даже служба в SWAT — милый детский сад! — Я боюсь за него. Охранники Ливенворта не скупятся на крайние меры. Было уже два случая, когда они избивали заключенных до смерти, — снова повторил Том. — Ты забываешь, о ком мы говорим. Насколько я знаю, твой Билл не из тех, кто не может за себя постоять. — Не тогда, когда они держат тебя вчетвером… — Ну хватит. Ему ты уже не поможешь, я уверен, что у него хватит сил сдержаться. В конце концов, он прошел через Джефферсон. — Я не хочу, чтобы он пострадал из-за меня. Он вынес уже достаточно! — Но ты не сможешь помочь ему, пес тебя дери! Только себя будешь изводить. У тебя есть, что выпить?       Вяло, как марионетка, Том указал на холодильник. Люк прошелся, открыл его, достал оттуда бутыль начатого виски. Не найдя, во что его налить, он открутил пробку и глотнул прямо так, из горла. Вытеревшись рукавом, он продолжал: — На твоем месте я бы выработал план, что делать теперь. И в кои-то веки поставил на первые позиции важные дела. Первое — пояснить капитану на кой тебя понесло в Ливенворт. Усыпить его бдительность. Если что, я подтвержу, что ты ходил туда по делу, а не просто подержаться за ручку с серийным убийцей.       Том метнул на него очень злой взгляд. — Второе, — Люк проигнорировал его реакцию. — Не дать Блю сорваться с крючка. У нас все еще есть важная миссия. И третье, — он окинул взглядом своего размазанного по дивану товарища. — Мы ставим тебя на ноги. И ты забываешь про визиты в Ливенворт. И про Билла. — Нет. — Да! Ему ты так сделаешь только хуже, пойми ты! Ты для него как красная тряпка для быка. Ровно как и наоборот. Посмотри, во что ты себя превратил! — А ты что, никогда не совершал ошибок?       Люк сделал глоток, потом еще. Сев рядом с другом на диван, он опустил голову. — Совершал. Но не усугублял. Сознательно… — И так легко простил себя за каждую из них? — Нет. Я держу дома сто грамм героина на черный день. Мы изъяли их у наркоторговцев. Ребята отстреливались, как могли. Двое наших в больнице с тяжелыми. Груз перевернулся. Его, конечно, никто не считал. Я взял себе один. Иногда жена и дети загоняют меня на стену, и я хочу сказать, к черту все. Я решил, сохраню на черный день. Когда он настанет, вдую все до последней крупицы, пусть найдут меня со зрачками, закатившимися в череп. За это я никогда себя не прощу. — Надеюсь, не я стану причиной твоего падения.       Ричардсон фыркнул. — Ты внесешь существенный вклад. — У тебя до сих пор есть тот дом на несуществующей земле, за который ты не платишь налоги? — В целости и сохранности. Где, ты думаешь, я собираюсь вдувать мои положенные сто грамм? Стоит на берегу озера. Земля там по документам до сих пор ничья. Никто даже не хватился за много лет! — Жена в курсе? — Упаси бог. Я иногда уезжаю туда, когда совсем достанет. — Какая дерзость, — Том отнял у него бутылку. — Это нелегально! И этот человек отчитывает меня по поводу того, что можно и нельзя! — Я делаю много ерунды, Том, как и все мы. Но по крайней мере, я пресекаю ошибки, которые могут стать фатальными. — А я не могу. И не хочу! Я не могу выкинуть его из головы, понимаешь? Он не такой, как все. Он сломанный, больной на всю голову, абсолютно чокнутый. Но он чист и откровенен со мной, даже не пытается казаться тем, кем не является. Он прямой, смелый, понимаешь? Одного его взгляда достаточно, чтобы у меня переворачивался желудок… Я не могу поверить, что говорю это вслух, — Том в отчаянии замолк, поняв, что он начал болтать лишнего. — Он сломал всю твою систему. — Потому что я позволил ему. И если честно, у меня в жизни не так много приятных воспоминаний, но рядом с ним я чувствую себя совершенно другим! Он озлобленный, как загнанный зверь. Но в то же время совершенно беззащитный. Я вижу его насквозь, понимаешь? Также как он меня… И от этого становится жутко. — Ты абсолютно спятил, старик, — Ричардсон прижал два пальца к вискам. — Поверь мне, я говорю это тебе. И если я это делаю, значит, так оно и есть. Наверное так ломаются те, кто слишком долго был сильнее остальных. — Наверное. Я не знаю, что мне делать с собой. Он под моей кожей, Люк! — Пей. Сегодня будешь под моим присмотром. — А завтра? — Попробуем сделать что угодно, чтобы Блю поживее стряпала ордер. Я боюсь, чтобы сдержать твой разрушительный потенциал, мне придется позвать еще пару-тройку очень крепких ребят.       Том в отчаянии откинулся на спинку дивана. Это все, что ему осталось, потому что сосущая пустота занимала теперь все его существо. Она и Билл — вот все, о чем мог думать старший сержант, заслуженный сотрудник полиции Томас Дарнелл.       И на этой мысли он отнял у Люка бутылку.