***
Изабель все равно ухитрилась украсить зал. Букеты из белых лилий благоухали, все помещение было заткано гобеленами с родовыми гербами Лайтвудов и Эрондейлов, а нефилимы одеты в праздничные наряды. Джейс изумленно фыркнул, когда вошел, тут же наткнувшись на парочку разодетых по случаю ритуала охотников и столь же разряженных под стать им спутниц. На самом Эрондейле был не стиранный с прошлого рейда костюм, состоящий из темных кожаных брюк, туники и куртки. Круги под глазами красноречиво свидетельствовали про недосып, Джейс был подавлен и разозлен, и аромат церемониальных лилий вдруг показался похожим на сладкий ладан, а вся церемония совсем не праздничной, но похоронной. Люди шептались о чем-то вокруг, неодобрительно косясь в сторону нефилима, который выглядел неуместно и будто портил своим присутствием всем настроение и антураж, словно невеста, которая заявилась на свадьбу без платья и без фаты, с похоронным венком в руках вместо свадебного букета. Особенно хорошо это работало на контрасте с гладко выбритым, идеально причесанным Алеком, одетом в шикарный новый костюм. Джейс с какой-то веселой злостью подумал, что тот выглядит слишком уж хорошо и испортить ему его идеальность своей персоной – пожалуй лучшая из идей за весь последний совместный месяц. По крайней мере на этот раз ситуацию «контролирует» точно он, а не этот холеный красавец с полным отсутствием сердца под белоснежной увитой рунами кожей. Как будто прочитав его мысли, Центурион усмехнулся едва заметно, тепло и устало, как будто принял безмолвные правила новой игры. Изабель же напротив смотрела на Джейса с плохо скрываемой злостью, и, если бы не что-то шепчущий ей на ухо старший брат, уже наверняка разразилась бы буйным ором на весь Институт. Впрочем, Джейсу было плевать. Свое глупое, авантюрное, но такое верное в детском желании отомстить решение стать Алеку парабатаем казалось теперь особенно глупым, авантюрным и детским. Потому что вот этот красивый жестокий мужчина сделал ему так сильно и глубоко больно, как не удавалось почти никому, разве что бросившей его много лет назад матери, которая нашла в легкой смерти спасение и покой. Джейс так устал от предательства и потерь, от того, что кто-то решал за него его же судьбу, что на этот раз хотелось все сделать по-своему, вопреки чужой воле чужих желаний. Какая-то веселая злость охватила его целиком, а растерянность в миндалевидных глазах напротив подожгла без того сладко тлевшее пламя в груди. – Подойдите ко мне, протяните руки. – Голос Безмолвного Брата ворвался в их головы одновременно, отрезвляя рассудок и тут же туманя его пониманием, что возможности отступить уже просто нет. Джейс шагнул к алтарю с похожим в своей решительности чувством обреченной беспомощности, с которым шагал в воды озера в гроте Эйрина. И здесь, и там он шагал к Алеку навстречу. Но Ангел, как же по-разному все ощущалось тогда и теперь, и только вот эта полная обреченность, когда понимаешь, что делаешь что-то не то, но делаешь потому что не можешь иначе, роднило гроты Эйрина и залы Нью-Йоркского Института. Будто высшая сила влекла Джейса к Центуриону тогда и сейчас, и сопротивляться ей было бессмысленно и безнадежно. Злой рок ли то был или же воля Ангелов в Небесах. Они стояли напротив друг друга в кругу синего пламени, отделенные от почтенно склонивших головы нефилимов, и, молча, слушали слова древней клятвы двух побратимов, чем-то похожей на свадебные обеты. Скрещенные руки вот-вот должны были обвиться узором священной воинской магии, а под сердцем, на левом боку обозначится парные руны двух нареченных парабатаев, и Джейс уже чувствовал, как от его души к душе Алека протянулась тонкая прочная нить, будто бы парный клинок нашел свою идеальную половину, как вдруг магия рун разметалась белым огнем, закрутившись вокруг них воронкой из золотых нитей. Голоса в голове что-то неодобрительно загудели, а Роберт Лайтвуд встревоженно вскинул густые брови. – Что это? – Что такое? – Ты видел? – Обряд не прошел? Что-то же не так? – Да они просто друг другу не подошли! – Очевидно, все дело в их возрасте, я говорила тебе вчера! – Да это-то тут при чем? Поправка же ясно дает возможность проводить церемонии в военное время, тут просто банальная несовместимость! – Но пламя белое с золотым, как на свадьбах, когда руны брака рисуют на сердце молодоженов! – Серьезно? – Да говорю тебе! Ты не видишь?! – Да тихо вы! Не мешайте! – голос Брата Захарии зычно перекрыл нарастающий шум в толпе встревоженных нефилимов. – Роберт, поди сюда, – откровенно веселый тон стража Града Костей хорошо контрастировал с откровенно злобным шипением других братьев, опять поминающих чужую силу. – Мммм, Роберт, такое дело…они уже связаны между собой, – ехидно-довольные ноты в голосе Брата Захарии ввели Роберта Лайтвуда в ступор, а это мало кому удавалось в жизни. – Что ты имеешь в виду, я не понимаю…. – Нууу……скажем так, это разновидность древней любовной магии эльфов. Давно я такого не видел. Еще был явно стихийный вброс, они вероятно и сами не в курсе, что их души связаны, как … мммм…тела, – в конце фразы бледные щеки Роберта Лайтвуда тронул яркий румянец. Он очень строго взглянул на сына, так же стремительно заливающегося румянцем под шепот братьев в своей голове. – Но…то есть руны…, они не смогут…? – Ох Роберт, Ангел, какие руны? Считай они связаны много крепче. Больше чем ты, вообще, можешь себе представить. Это же магия самой …любви, – Захария с плохо скрываемым удовольствием озвучил последние три предложения в головах, замерших у алтаря Алека с Джейсом, вокруг которых выплясывал белый огонь. Роберт неловко и скомкано пробормотал толпе собравшихся нефилимов, что церемония парабатайства не может считаться успешной по причине того, что воины не подходят друг другу в традиционном плане для ритуалов данного рода, и значит пора расходится – дела не дремлют. А Джейс так и не смог отнять у Алека своих рук. Он все смотрел в глаза Лайтвуда как в ту ночь, когда впервые его увидел только вернувшимся в родной дом, и пламя внутри Джейса больше не жгло его жестокой болью, а снова стало ровным и тихим. Будто найдя в чужом холоде свое место, оно согрело его собой.***
Та ночь была очень-очень светлой. Самая короткая за целый год, в часы особого положения Солнца на небе, она полнилась светом Луны и ароматом рододендрона. В такие ночи не хочется спать, ведь слишком ласковый прохладный ветер колышит ветви и лепестки, вода в реке блестит серебром, а воздух пьянит ощущением торжества жизни. В такие ночи не хочется спать, ведь слишком часто колотится в груди сердце, в постели душно и очень жарко, а там, за стеной, целый мир, полный волшебства, стоит лишь просто открыть окно. В такие ночи не хочется спать совсем. И чувство смутной тревоги, и сладкое предвкушение от него болезненно разливается в грудной клетке, сжимаясь спазмами глубоко в горле. Свечи давно выгорели дотла, и в комнате вновь стало неуютно. Мидриэль зябко подернул плечом, в Эйрине было гораздо теплей, а здешний климат совсем не пришелся ему по вкусу. Луна стояла на небосводе, будто фонарь освещая церковь, где эльф находился последние пару недель. На столе рядом с ложем лежала книга, бокал с недопитой водой и пара тонких колец завершали предметы скудного быта практически пустой кельи, в которой покорно ждал своей участи принц Эйрина. Ожидание этой ночи так сильно вымотали его, что идеально белая кожа обветрилась и истончилась, а под глазами легли темные густые тени. – Паршиво выглядишь, эйринский принц. Для шлюхи Халдира ты слишком бледен, а для возлюбленного – несчастлив, – приятный журчащий голос Королевы Благих источал патокой яд и желчь, и Мидриэль бы узнал его из тысяч других голосов. Она возникла из ниоткуда, как будто бы лунный свет соткал контуры ее фигуры из миллиона тончайших нитей. Совсем не высокого роста, точеная как статуэтка, она стояла вполоборота, и очертания ее длинных волнистых волос создавали причудливые узоры тени. Элена Рейбурн была прекрасна. Как будто редкий цветок, расцветающий раз в столетье. Темные локоны цвета меди спускались на белые как мрамор обнаженные руки и плечи эльфийки, увитые вязью магических татуировок, напоминающих тонкие стебли диковинного цветка. Шелк ее легкого светлого платья водопадом струился по нежному телу, запястья и щиколотки которого обвивали браслеты из яшмы и бирюзы. В волосах феи сверкала корона из горного хрусталя, а нити речного жемчуга оплели тонкую шею эльфийки. Элена стояла в полоске лунного света, улыбаясь полоской ровных чуть острых зубов, и с любопытством разглядывала мужчину, неловко замершего в нелепой позе. Мидриэль быстро взял себя в руки, мысленно похвалив себя за почти подлинно разыгранный здесь спектакль. Надо отдать Королеве должное – любая подготовка к ее появлению легко разбивалась о непредсказуемость этой встречи. К тому же Элен появилась несколько раньше, чем он ожидал ее здесь увидеть, что добавляло всей ситуации остроту. – Ох, Мидриэль….. Я скучала. Ты избегал нашей встречи так долго. Думал, что сможешь навеки укрыться в землях кейтаров, не принимал моих щедрых даров? – она оказалась с ним рядом в считанный миг. И эльф не заметил, как ее удлиненные магией ногти вдруг резко коснулись его лица. Секунда – и тонкая струйка крови уже стекла по его виску, а острая боль резанула белую кожу около скулы. Элен рассмеялась, откинув копну густых медных волос, и с наслаждением облизнула кровь у себя на пальцах. – Как сладок вкус долгожданной мести, – красивые губы эльфийки скривились в злобной гримасе, а раны на лице Мидриэля продолжили кровоточить. Он чувствовал, как горит и немеет вся левая сторона от виска вниз по скуле до подбородка, и как медленно начинает плыть комната перед глазами. – У нас еще есть с тобой пару минут. Расскажи перед смертью, как Халдир бросил тебя в плену полуангелов, Мидриэль. Ты надоел ему, полагаю? Не смог ублажать его так, как он любит? Или ты трахал мозги ему чаще, чем он твой зад? О Халдир никогда не любил, когда его шлюхи пытались учить его править и воевать. Так что избавиться от тебя таким образом – не самое глупое из принятых им решений. Или ты просто ему изменил? С этим, ну как его…Александр? Такой смазливенький нефилимчик, Халдир бы точно не стал делить свою шлюху с подобным сбродом. – Ты снова сделала не те выводы, Элена Рейбурн. Как и всегда. Лучше расскажи, как ты объяснишь мою скоропостижную смерть нефилимам, которые собрались допросить меня на рассвете, – Мидриэль чувствовал, как плохо ворочается язык от постепенно расползавшейся в теле отравы, и тем не менее попытался свернуть разговор в нужное ему русло. – Все очень просто – я покараю тебя сама, а Конклав снова «поверит мне». Глупые ангелочки еще раз сыграют в мою игру. Как и тогда, когда я свалила вину за восстание на ваших людей. Они все поддержали меня в ту ночь, думаешь в этот раз будет как-то иначе? Эйрин будет мой, а Халдир приползет еще на коленях! На этот раз я вас всех себе подчиню, и Конклав снова не будет против! Я окручу вокруг моих пальцев всех нефилимов, клятвопреступники снова выберут мою правду, уж я сумею все как положено преподнести…. Она говорила и говорила, а Мидриэль чувствовал, как туманится его взгляд и вокруг будто падают стены и окна, а тело становится легким и ватным. Темнота наступала со всех сторон, и где-то вдали будто слышались голоса – Алека Лайтвуда и…...Халдира…...