Маленький Дракон с пустынной луны

* * *

Сила течёт во мне и я един с Силой. Откуда у трандошанина в руках взялась вибродубинка, Чиррут заметить не успел. Да это и не было так важно, как то, что вовсе не приходилось сомневаться ни в его умениях, ни в количестве тех, кто после знакомства с ней расстался с жизнью. Специфический звук энергетического шеста марвари давал понять, что оружие неисправно – закорачивание почти всех наёмничьих бластеров дестабилизировало аккумуляторную систему – и сейчас оружие просто отказывало. Но не успел Чиррут прикинуть перемену в расстановке сил, как буквально через миг после серии коротких щелчков марвари была вновь в полной готовности к бою. Как шест Матукай мог иметь потайное или навинчивающееся лезвие, так и боевой посох марвари, как оказалось, держал в себе смертоносный секрет. Дезактивировав электричество, монахиня единым резким движением сорвала с одного его конца какие-то детали, обнажив из-под них короткое отточенное лезвие, вмиг ослепительно сверкнувшее на скупом позднезимнем джеддийском солнце. Энергетический шест стал длинной алебардой. В этот момент Чиррут впервые пожалел, что его уон-шен – ученический – такой функцией не обладал. Марвари вскинула оружие – и он услышал её приглушённое дыхание, выдававшее лишь одно – готовность убивать за жизнь свою и сестёр по вере. Кажется – думал Чиррут – ему опасаться её не приходилось – и они всё же дадут бой вместе. Обе стороны вступать в саму схватку не торопились. Наёмники решали, как же подступиться к своей жертве, обойдя так некстати стоявшие препятствия – державшие оружие и непонятно, насколько серьёзные. Оборонявшиеся ждали, не желая тратить силы и инициативу боя. Чиррут нападал первым только на тренировках, и со вторым в бою ударом был куда более опытен, чем с первым. – Вперёд! – прорычал трандошанин, – девчонка нужна мне живой и целой! – Но… – несмело ответил викуэй, – этот калека – джедай! – У него только палка, – процедил сквозь зубы вожак. – Заткнись и кончай его. Главарь старался не показать, что внезапно появившийся увечный тоже оказался для него неожиданностью и мог стать неожиданностью довольно неприятной и опасной. Только вмешавшись в почти разрешившуюся разборку, он уже кардинально сменил расстановку сил и сейчас вынуждал охотников снова принимать ожесточённый бой – а других марвари – даже по одной – не давали. Наёмники всё же попытались обойти оборонявшихся, но те ясно дали понять, что, чтобы подступиться к раненым, бандитам нужно будет сначала справиться с ними. Дурос выступил вперёд первым, но, едва не получив по рёбрам остриём алебарды, быстро отшагнул назад. «Ну!» – сдавленно взревел трандошанин, и хантеры, даже не переглянувшись, пошли фронтом. Сила течёт во мне и я един с Силой. Боевой стимулятор уже вовсю действовал, и все наёмники крепко стояли на ногах, подстёгиваемые ненавистью, жаждой победы и командой главаря. Дурос на пару с ни́кто выбрали Чиррута – того, кто казался им слабее. Для них – был он там джедаем или кем ещё – это был ещё вопрос, и не верилось, что удача, разок улыбнувшись увечному и худому, как прихрамовые побирушки, выручит его ещё раз. Пусть Чиррут и заставил викуэя напрячься, для этих двоих он вовсе не выглядел впечатляюще: невысокий, сухощавый, в потрёпанной одежде, с одним только шестом и… калека. Как он вообще догадался выйти со своей палкой против вооружённого отряда головорезов? Даже если он что-то и умел, ни́кто и трандошанин наверняка просто отвлеклись и получили от него по какому-то нелепому стечению обстоятельств. А вот марвари была готова убивать – эти горе-монашки и так чуть не положили половину хантерского отряда. Поэтому и ни́кто, и дурос очень удивились, когда первую же атаку обоих сразу Чиррут отразил так, что его уон-шен чуть не выбил оружие из их рук. Шорох одежды и сполох тчи выдал ни́кто, когда тот замахнулся дюрастиловым прутом – и Чиррут, опередив его движение на долю секунды, вывел посохом стремительный вензель, буквально запутав его оружие своим. Кусок арматуры в руках ни́кто выглядел куда крепче шеста увечного – деревянного посоха, лишь местами армированного металлом, но – стоило Чирруту продолжить защиту нападением – как дюрастиловый прут едва не угодил хозяину в висок. А возвратное движение уон-шена с первого же удара едва не погнуло клинок дуроса до непригодности. Метровый тесак был опаснее прута, но только в том случае, если подпустить его близко. Этого Чиррут пока позволять не собирался. Азарт боя вскипал в крови, и нехорошая ухмылка на его губах, больше похожая на оскал, как и влёт отбитая атака обоих сразу, уже не предвещали наёмникам ничего хорошего. Переглянувшись, они – сначала настороженно, а потом всё более смело – снова пошли в атаку. Удар – блок – удар – переворот – удар – удар – удар! – священный посох Матукай высекал искры из клинка и прута и металлизированными частями, и, казалось, даже деревянными. За долгие годы паломничества это уже успело стать непривычным, но Чиррут ни на минуту не забывал, кто он и откуда. Он снова дрался не на тренировке, а на улице, и снова не за тонкие и острые грани мастерства, а за чью-то – даже не за свою – честь, здоровье и жизнь. Джеда была Джедой, он был, кем был. Чиррут был счастлив наконец дать волю праведному гневу, ни мгновения не жалея нечестивцев, и тело пело, радостно встречая жар в мышцах, огонь в крови и доблестную преданность Свету, сквозившую в каждом движении. Бой набрал скорость довольно быстро. Сражаться одновременно против оружия принципиально разного типа было сложно, и Чиррут сразу понял, что в этой схватке придётся задействовать весь свой опыт и умения. Ни́кто орудовал прутом то как шестом, то как саблей, нанося удары всех возможных типов. Чиррут кружился, словно в танце, уходя от них и одновременно пытаясь не встретиться с тесаком дуроса, который тоже владел своим клинком весьма умело и мог даже в одиночку сделать бой рискованным и тяжёлым. Свист воздуха в полёте клинка сменился звоном удара по металлу уон-шен, но священный посох Матукай не зря считался даже для неодарённых точкой концентрации Силы. Поймав движение, Чиррут ловко ушёл с линии атаки, отразив тесак и едва не достав дуроса концом шеста, но дюрастиловый прут пронёсся вплотную к его боку, задев полотно рубашки. Следующий – колющий – удар прута всё же достиг цели, ткнув Чиррута концом в низ груди, но из-за мгновенной контратаки оказался недостаточно сильным для нанесения травмы. На долю секунды ни́кто смог заблокировать уон-шен своим прутом, и дурос уже был готов окончить бой прицельным взмахом тесака, но точный удар сапога едва не заставил его резануть по собственной второй руке, а перемена позиции высвободила посох. Разворот – и уже ни́кто вынужден был защищаться от шеста, творившего в руках слепого какую-то несусветную магию. Сила течёт во мне и я един с Силой. Наёмники действительно были опытны и опасны. Встречаться в бою с настоящими отморозками Чирруту доводилось нечасто, и ему действительно потребовался весь опыт – особенно тот, который самостоятельные тренировки дать не могли – только уличные стычки без сострадания и без правил. Но тело словно действовало само, повинуясь будто бы напрямую Самой Силе, и он не раздумывал, в то время как уон-шен выписывал смертоносные вензеля и блокировал удары ещё до того, как они могли достичь тела. Однако ни́кто и дурос, хоть и были опытны и сильны, всё же большой сообразительностью и тактикой похвастаться не могли – они далеко не сразу догадались, что к воину, вооружённому длинным шестом, нужно подступаться с двух сторон одновременно. Они попытались окружить его, но и это оказалось непросто. Наёмники явно недооценивали и самого диковинного воина, и его технику. Не успел ни́кто как следует замахнуться своим куском арматуры, как уон-шен угодил ему в рёбра, чудом не проломив их. Он болезненно глотнул воздух и едва не согнулся пополам, а посох, свистнув в воздухе, ударил в плечо и с разворота в колено так, что он чуть не выронил свой прут и на миг усомнился, цела ли нога. Дурос захотел воспользоваться моментом, но сразу получил концом шеста по вооружённой руке, а потом в грудь, в шею и в голову. Он отшатнулся, он вновь пошёл на Чиррута, и на этот раз тот подпустил его ближе – но лишь затем, чтобы в близком контакте ловко обойти метившее в живот лезвие, свободной рукой ухватить за запястье, вывернуть его и заставить выронить тесак – а другой рукой и задней подножкой опрокинуть так, чтобы земля выбила из спины дыхание, а шея едва осталась цела. Сапог в бок – и дурос только взвыл, а Чиррут и верный уон-шен уже встречали поднимавшегося на ноги ни́кто. Когда семикилограммовый прут вращается, подобно пропеллеру гирокоптеров, противопоставить такой обороне-наступлению практически нечего. Но Чиррут, более всего умелый именно в бою с шестом, контртехнику знал превосходно. Ложный жест отвлечения – касание шестом с обманного края, а затем прямой удар в открывшуюся брешь на другим краю – и уон-шен обратил вращающийся «щит» ни́кто в ничто. На какое-то мгновение шест и прут сцепились в руках противников, и Чирруту потребовалось вся сноровка, чтобы ударом сапога назад отразить замах тесака, как в этот же миг скулу словно обдало электричеством: ни́кто тоже при необходимости дрался ногами. От следующего удара Чиррут ушёл в прыжке кувырком через голову и – едва обойдя коварное лезвие клинка, саданул дуроса сапогом под дых, а затем приземлился, вновь встречая атаку ни́кто. Круговой удар ногой едва не выбил прут из рук ни́кто, а второй прочертил по его головному гребню, но наёмник ответил тем же, и тяжелый кожаный сапог ударил Чиррута в челюсть. Вкус крови дал понять, что губа разбита, но зубы были целы – выросший в уличных драках, Чиррут всегда оценивал ситуацию сразу. Вид первой крови, казалось, раззадорил бандитов, и ни́кто с дуросом словно удвоили напор. Но Чиррут, сплюнув кровь на землю, перехватил уон-шен принялся размахивать им, меняя скорость, направление, уровни, да так, что уже к нему невозможно было подойти на расстояние удара, а как разгадывать в зародыше обманные приёмы, указывало внутреннее зрение тчи. И теперь уже дурос и ни́кто, пытаясь встрять, получали чувствительные удары по вооружённым рукам, по ногам, в корпус и в голову. Чиррут слышал напряжённое дыхание марвари, звук ударов, свист отточенного клинка алебарды и сдавленное рычание, когда воительнице приходилось особенно тяжело. Он чувствовал, что ей удавалось держать викуэя на расстоянии, но вот трандошанин, казалось, наступал без больших затруднений. Она несколько раз едва не оставила по крупной зарубке на его корпусе, но рептилоида защищала животная сноровка, а лёгкая кожаная броня и крепкая шкура делали удары по касательной не опаснее удара жердью. Марвари уворачивалась от крепких ударов вибродубинкой, а некоторые даже отклоняла, но напряжение длительного боя давало о себе знать, и Чиррут чувствовал, что сражалась монахиня на вершине своего мастерства, мощно, ловко и отчаянно, но буквально из последних сил. Гран стоял, вжавшись в стену: ноги стали ватными от страха, а попытаться убежать означало привлечь к себе внимание и было, согласно его интуиции, и вовсе равносильно смерти. Он наблюдал за боем ни жив ни мёртв и уже не знал, кого ему стоило опасаться больше: воинственных марвари, хаттских наёмников или слепого паломника, который дрался, как сам чёрт. Такой тихий, мирный, слабый и немощный на первый взгляд, он в мгновение ока обернулся воином, буквально сошедшим со строк эпосов и легенд – опасный, как тысяча пустынных демонов, свирепый, как икатский ворнскр, сокрушительный, как песчаный вихрь, сносивший целые улицы старых джеддийских городов. Уследить за всеми движениями лёгкой поджарой фигуры в чёрном гран не мог, но со смесью ужаса и очарования наблюдал за боевой грацией паломника, взмахами его посоха, словно заколдованного Самой Силой, обострившимися чертами невыразительного лица с проступившей кровью и взглядом, и так жутковатым, но сейчас ставшим по-настоящему страшным. Больше опасаться стоило, конечно же, наёмников – подсказывал здравый смысл, но от них и марвари простой мирный джеддиец хотя бы знал, чего ожидать, а вот его новый знакомец из простого паломника буквально на глазах превратился в воплощённую смерть. Гран не смыслил в технике боя ровным счётом ничего, но почему-то не сомневался, что – если Чиррут и марвари останутся на ногах – пощады хантерам не будет. Конечно, «болел» он за тех, на кого указывала справедливость. Но менее страшно от этого не становилось. Сила течёт во мне и я един с Силой. Чиррут всё держал наёмников на расстоянии половины уон-шена, и все атаки, что могли пробиться через его оборону, многократно теряли в точности и силе: избегать ранений и травм ему удавалось, но чувствительных ударов попроще он получил не менее десятка. Впрочем, ни́кто и дуросу всё равно приходилось тяжелее: оба уже хромали, дышали через раз и рычали от боли и злобы. Однако, если не одолеть бандитов, то хотя бы сократить количество в схватке всё никак не получалось. Хантеры по-прежнему наступали фронтом, хоть им и не удавалось сохранять постоянное положение. Марвари с трудом держала оборону против мощного натиска трандошанина с его вибродубинкой и викуэя с его коварными кривыми клинком. Чиррут чувствовал её напряжение, её гнев и страсть боя, практически каждое её движение. Напряжение нарастало, её ненависть, огнедышащая ярость в адрес осквернителей, страх за сестёр и себя, отчаяние боя, в котором выкладываешься далеко за пределами умений и сил, а развязка всё не наступала… Как вдруг… она повернулась к нему спиной. Встала за него, закрывая спину и себе, и ему, и теперь наёмники окружили их. Чиррут ухмыльнулся: теперь ни у него, ни у неё не осталось открытых брешей в обороне. Он улыбался с изрядной долей злорадства: ему ещё никогда не доводилось сражаться с кем-то спиной к спине, но выигрышность этого положения он оценил сразу. Как и глубину доверия – особенно от незнакомого человека, особенно от марвари, особенно зная их отношение к мужчинам. А вот головорезы – несмотря на иллюзию сильного положения – теперь рисковали значительно больше. Теперь хантерам, чтобы достать их оружием, приходилось подходить совсем близко, и они начинали мешать друг другу – когда не давать хорошего замаха, а когда и сталкиваться, рискуя ранить не врагов, а друг друга. А кроме того, никто не мог догадаться, что в ближнем бою слепорождённый воин, ведомый чутьём и интуицией тела, был ещё опаснее. Несмотря на непривычность боевого тандема, приспособился Чиррут быстро. Подобно танцу, это действительно требовало скоординированности, и по мере движения оба старались не отступать друг от друга больше, чем на расстояние свободного касания, а также беречь друг друга от чересчур широких замахов своего же оружия. Чиррут даже не подумал, что, быть может, эта монахиня впервые добровольно позволяла мужчине хотя бы в том или ином виде касаться себя. И тем более допускала такую близость – единение тандемного боя. Сила течёт во мне и я един с Силой. Ни́кто был сильнее, а дурос – опаснее: дюрастиловый прут, в отличие от тесака, был вещью серьёзной, но полноценным оружием всё же не являлся. Поэтому с амфибоидом и его клинком стоило быть особенно осторожным. Он как раз нанёс удар – как Чиррут перехватил его запястье свободной рукой и саданул ногой ему в локоть так, что дурос взвыл и всё же выронил оружие. Уворачиваясь от прута, Чиррут пропустил чувствительный удар в живот, а затем – кулаком, но уже более неудачный и слабый – в скулу. Но ему всё же удалось заблокировать прут и отвести его в сторону – захват за плечи, ногой в живот и кувырок назад через спину – лишь чуть развернуться, чтобы не помешать марвари – и ни́кто, получив напоследок сильный тычок сапогом в живот, рухнул на землю в двух метрах позади Чиррута. Вскочив, Чиррут улыбнулся с некоторой долей злорадства: в бою этот приём он использовал впервые, и даже боль на этом фоне звучала не так отчётливо. А дурос тем временем примеривал тесак в левой руке, болезненно придерживая правую у самого тела. Викуэй использовал риик – традиционный боевой серп народа вуки, грозное и очень ценное оружие, больше всего похожее на крупное мачете с угловой рукоятью. Воспользовавшись заминкой, когда шест Чиррута чуть не выбил прут из рук ни́кто и на обратной дуге другим концом с силой ударил трандошанина в висок, марвари смогла заблокировать риик викуэя древком алебарды. Дорогой коллекционный риик, по всей видимости, был для него больше символом престижа, купленным или выменянным на чёрном рынке, чем заслуженным оружием умелого боя, право носить которое нужно ещё заслужить благородством и честью, а умение – оттачивать не один месяц, а то и год тренировок. Потому что буквально через миг марвари оттолкнула его от себя с рииком, наполовину торчавшим из рёбер. Хантеров осталось трое. Трандошанин даже не проводил викуэя взглядом, а лишь кивнул дуросу: сюда. Против Чиррута остался один ни́кто. Чиррут чувствовал его нараставший страх – а вместе с ним и отчаянное спирепство боя. Оставшись со странными непредсказуемым противником один на один, ни́кто решил взять его напором: с короткого разбега замах дюрастилового прута мог решить исход всего боя. Но не столько движение воздуха, сколько сполох тчи подсказали Чирруту о грозящей атаке, вырисовав перед ним силуэт нападавшего, словно голограммой. Уйдя под вооружённую руку и пропустив арматурину над головой, Чиррут оказался сбоку и стремительной связкой взмахов приложил ни́кто по спине, шее, а вторым концом – в грудь, плечо и челюсть. Чуть отступив назад, ни́кто снова ринулся в бой: прут ударил в уон-шен с оглушительным треском, заставив Чиррута крутануться и уйти с угла атаки с сторону и вниз. Но он привык пользоваться любым раскладом: уперевшись в землю свободной рукой, он с размаха пнул ни́кто одновременно двумя ногами в колени и в живот так, что тот отшатнулся и чуть не упал, но всё же устоял на ногах. Тяжело сплюнув сквозь зубы, он снова пошёл на Чиррута, но только затем, чтобы вновь пропустить серию ударов. Марвари дышала всё тяжелее, временами переходя на сдавленный рык: сказывалась усталость боя, который длился уже явно дольше, чем она могла выдерживать, и который отнял уже все силы до дна – ведь всё это время она сражалась в меньшинстве или вовсе в одиночку. Трандошанина с дуросом Чиррут чувствовал не хуже ни́кто. Поэтому, когда последний оказался на земле после крепкого удара ногой в грудь и посохом по шее, Чиррут, прислушавшись лишь на миг и со спины, не оборачиваясь, со всей силы ударил шестом назад. От удивления марвари чуть не пропустила удар: конец уон-шена стремительно пронёсся в паре сантиметров от её шеи. Зато дурос, вмиг замерев и ухватившись за сердце, скривил гримасу отупения и страха и, выронив тесак, осел на землю: удара от Чиррута он не ждал. Трандошанин пару раз пнул его сапогом, но тот не двигался. Что в бою, что в жизни Чиррут всегда стремился задействовать все ресурсы. Особенно часто выручала память. В его положении важно было уметь различать расы по всем возможным признакам, помимо внешности, и знать максимальное количество особенностей. Только те, кто детально изучали этот и подобные вопросы, знали, что у народа дуросов была одна доставшаяся в наследство от амфибий слабость: прицельный удар в определённый участок нижней части груди грозил когда временной, когда необратимой остановкой сердца. Секунда отвлечения всё же стоила Чирруту пропущенного удара: прут ни́кто с размаха саданул по плечу, отдавшись глубокой разлитой болью, но в сравнении с выведением из строя ещё одного врага это было мелочью. Наёмников осталось двое. Сила течёт во мне и я един с Силой. Марвари и Чиррут снова встали спиной к спине – теперь ещё плотнее. Шипя и ругаясь сквозь зубы, трандошанин шёл на них, как разъярённый иридонианский рик. Его вибродубинка, массивная и тяжёлая, свистела в воздухе, подобно стремительному хлысту, и угрожающе гудела смертоносным полем, способным увеличить повреждение от удара в несколько раз. Чиррут оценил, что марвари уже хромала и припадала на один бок – не иначе как от этой самой дубинки. Удивительно было, как она ещё держалась. Мощный выпад трандошанина – и монахиня еле успела уклониться от удара. Ещё один замах – и она нырнула под его руку, чтобы легко полоснуть алебардой по кожаной защите в районе шеи. Ещё один мощный удар – и она увернулась, оставив зарубку на его груди, из которой всё-таки стекла одинокая капля крови. Но следующего удара трандошанина не выдержало уже оружие – вибродубинка грозила отнять жизнь, но верная алебарда, наверняка закалённая сотнями и тысячами молитв Силе, спасла жизнь хозяйке, встретив прямую атаку и с треском разлетевшись на куски. В рывке, задев одежду марвари концом дубинки, трандошанин сорвал с её головы платок. Гран никогда не видел лиц марвари – они всегда закрывали их, не желая, чтобы их красота, предназначенная одной лишь Силе или единственному избраннику – что редко, но всё же случалось – становилась объектом грязных комментариев и обсуждений, как какой-то рыночный товар или того хуже – трофей. И поэтому гран буквально раскрыл рот. Марвари была прекрасна. Воинственно-прекрасна, как богиня Победы с полуосыпавшихся фресок древних джеддийских храмов. Её крупные раскосые глаза блестели, словно драгоценная себуанская чайная яшма самой глубокой степени очистки. Широкое скуластое лицо чем-то напоминало чжунго, но лишь отдалённо, а кожа отливала оттенками между нечищеной бронзой и золотистым садрианским какао. Притом что женщина не была молода – она могла бы приходиться матерью и Чирруту, и самому грану. Но её воинственное очарование делало её настолько прекрасной, целомудренно-прекрасной, глубокой, исполненной достоинства, мощи, отваги, верности и веры, что гран не мог отвести взгляда. А в глазах, в этих факелах праведного гнева, было столько силы, столько жгуче-бездонной глубины, столько огня ярости и веры, что и впрямь впору было писать с неё исторически-религиозные картины для самых почитаемых храмов Джеда-сити. Мгновение словно застыло. Выбившиеся в бою смоляные волосы длинными тонкими прядями колыхались на слабом ветру, длинная чёрная коса блестящей змеёй терялась в одежде, цветистый платок ниспадал с плеч, глаза горели. На клинке алебарды – армированного конца, который она ещё сжимала в руке – блестела кровь и звенел ветер. И вдруг марвари лёгким точечным касанием дала Чирруту короткий знак, который он распознал на одной интуиции, и, отразив очередной выпал ни́кто, чуть присогнулся, наклонившись вперёд. А в следующий же миг она вскрикнула так, что Чиррут вздрогнул от неожиданности – и, откинувшись назад, легла спиной на его спину – так, чтобы, оттолкнувшись, невероятным движением взмыть высоко в воздух и в сложнейшем и неуловимом глазу кульбите достать из складок одежды на спине пару коротких толстых жердей. Ловко приземлившись на ноги в то же положение, откуда взвилась огненной стрелой, воительница в боевой готовности вскинула нунчаки. Если бы Чиррут мог видеть её потрясающий боевой танец, он бы наверняка захотел научиться такому, ведь это оружие и, соответственно, техника не были ему знакомы. Марвари обрушивала на трандошанина такой поток ненависти, что он, бесстрашный вожак и лютый воин, мог только защищаться. Жердины нунчаки, казалось, жили своей жизнью, выписывая немыслимые финты вокруг стройной фигуры монахини и время от времени нанося удары трандошанину – когда в дубинку, когда и в корпус, когда касательные, когда и весьма чувствительные. Проломив бешеным напором его защиту, марвари подошла практически вплотную, и жердина несколько раз с характерным звуком со всей силы приложила трандошанина по голове. Он взревел и было вскинул дубинку, но лишь затем, чтобы вновь – когда успевал – отражать удар за ударом. Поймав волну монахини, Чиррут также ринулся в бой с новой силой. Ни́кто уже не мог достать его прутом, несмотря ни на физическое преимущество, ни на выносливость, ни на ловкость. Уон-шен стал одним сплошным фронтом атаки: в шею, в рёбра, в голову, снова в корпус – Чиррут сражался на вершине той же волны праведной ярости, что и далёкие сёстры по вере в путь Силы. Он был единым целым со своим боевым шестом, и тот не мешал ему даже в рукопашном бою. Зажав его поудобнее, Чиррут подступил к слабевшему ни́кто вплотную, и крепкий удар локтём с разворота в челюсть чуть не сбил его с ног. Круговой удар сапога в голову с оборотом, ещё один и ещё – ни́кто выронил прут. Удар обеими ногами в прыжке с переворотом – и ни́кто, отлетев назад на добрых пару метров, встать уже не смог. По надрывному дыханию трандошанина Чиррут понял, что тот тоже держался уже из последних сил – но читалось и то, что он соберёт их и вычерпает самые последние резервы, чтобы одолеть врагов, положивших всю его команду. Чувствовалось: ему было тяжело отражать дубинкой удары сразу с двух фронтов, и половину – если не больше – он уже пропускал, но, слабея всё сильнее, всё ещё стоял на ногах. Почувствовав, что со своим оружием трандшанин уже далеко не так ловок, как вначале, Чиррут подступил к нему ближе, на расстояние рукопашного боя. Он не мог похвастаться ни внушительным весом, ни богатырской силой – как и марвари – а нужно сейчас было именно это. Пробный прямой удар сапогом в жутковатую зубастую челюсть – рептилоид лишь отшатнулся. Ещё один и ещё – с тем же результатом. Широкой замах уон-шен человеку или околочеловеку мог проломить голову, если не свернуть шею, но трандошанина лишь заставил отвернуть морду и сдавленно зарычать. Чиррут не видел его стремительно мутневшего взгляда и рассеянно раскрытых челюстей, но прекрасно чувствовал: развязка близка, надо лишь не дать ему самому нанести последний удар, который, как предсмертный выпад раненого зверя, может быть крайне опасен. Нужно было приближать развязку любыми силами. К великой досаде, о слабых местах трандошан Чирруту известно не было, да и не похоже было, чтобы эта бронированная машина смерти имела слабые места. Оставалось брать ловкостью и точно приложенной силой. Круговой удар обеими ногами в прыжке – своенравная «ласточка», которую Чиррут так долго осваивал и до этого никогда не использовал в реальном бою – трандошанин едва устоял на ногах, но, переступив, попытался вскинуть дубинку. Круговой пинок носком сапога в висок – он выронил дубинку, но всё ещё держался. Удар обеими ногами в прыжке с опорой на шест – и пыльная земля наконец ударила в челюсть – он развалился на боку, ворочаясь и пытаясь подняться. Радоваться было рано, и Чиррут, навострив чувства, подскочил ближе, а марвари уже стояла над рептилоидом, готовая всадить лезвие алебарды ему меж шейных позвонков, как вдруг трандошанин, едва приподнявшись, замер и упал, на этот раз уже растянувшись на земле во весь рост. Из его шеи и затылка торчали две метательные звезды. Увидев их, марвари вскинула взгляд – на защитных баррикадах, поверх завала коробок, еле живая, лежала с вытянутой вперёд рукой послушница-марвари, и в глазах её пылал огонь ярости и наконец разрешившегося гнева. «Никогда марвари не будут рабами! Ганда талачхат!..» – скривилась она, произнеся в адрес трандошанина и всех наёмников, видимо, самое оскорбительное и грязное ругательство из всех известных ей языков. Не выпуская из рук алебарды и сбивая дыхание, старшая монахиня бросилась к послушнице: «Как ты?..» И уже через миг суровые руки, только что грозившие смертью всем нечестивцем на свете, гладили выбившиеся из-под платка чернёные космы с материнской нежностью и любовью. «Лучше, чем могла бы быть, – слабым голосом ответила девушка. – Я вызвала подкрепление – скоро сёстры будут здесь. Вам с сестрой Равали, – кивнула она на марвари, лежавшую на земле в полубессознательном состоянии, – тоже не помешает помощь». Уложив среднюю сестру поудобнее и сев на коробки наконец передохнуть, старшая монахиня невольно оглядела себя: длинная рубашка была вся в пыли и местами рваная, кое-где виднелись разрезы от отточенного клинка – и тесака, и риика – и кое-где они были обагрены кровью. Впрочем, крови хантеров на её одежде всё равно было больше, чем собственной. Вынырнув из на миг поглотивших её сознание мыслей, она подняла глаза на Чиррута. Невысокий, в такой же пыльной длиннополой рубашке и портах, с такой же чёрной верёвкой-косой почти до самой земли, с разбитой в кровь губой и багровой ссадиной на скуле, с лёгким оскалом, с рукой, сжимающей явно непростое оружие, худощавый, поджарый, яростный, грозный и ...опасный. Ещё державший боевой посох в полной готовности. Ещё дышавший тяжело после напряжённого боя. Только что положивший половину отряда наёмников. В его облике смирение послушника мешалось всё с той же страстью праведного боя – боя с теми, кто попирал нравственные устои общества и, возможно, заслуживал суда, но не вседозволенности и попустительства. Не слишком впечатляющий физически, он пылал огнём в спектрах всех возможных энергий, а лицо, этот жутковатый взгляд выражал высшую степень собранности и сдержанной ярости, которая не сжигает душу, а метит во врага. Впрочем, огонь уже уступал место чему-то более спокойному и гармоничному. Чиррут выдохнул и наконец взял уон-шен, как простой посох. Марвари на миг стало не по себе: вмешайся такой воин не за них, а против… Монахиня не сразу заметила его глаза: бесцветные, неподвижные, будто мутная луна на туманном ночном небосводе, не глядящие никуда. Она встала и подошла ближе и, наклонив голову, внимательно посмотрела Чирруту в лицо. – Кто ты такой? И почему вмешался? – Голос звучал отрывисто и твёрдо, но не без ноток некоторой настороженности и готовности, если придётся, драться и с ним. – Я просто увечный из Нилачалы, моё имя – Чиррут Имве, – ответил он голосом, уже более подходившим монаху, нежели только что пролившему кровь воину. – Я мало что знаю, но знаю точно: если пытаются нарушить чью-то честь, надо вмешаться. – Ты что – слепой? – недоверчиво спросила марвари. При близком рассмотрении сомнений в этом уже не осталось. – Но как же ты тогда… Ты..? – На всё воля Великой Силы, – невозмутимо ответил Чиррут. Для адептов Силы и Светлой Стороны это объяснение будет куда понятнее и шире его биографических воспоминаний. – Силы?.. – Марвари не поверила своим ушам. – Ты следуешь пути Силы?.. «Ты джедай?» – хотела спросить она, а Чиррут ничего не успел ответить, поскольку в это же мгновение под резко нараставший гул сирен в подворотню въехали несколько крытых лендспидеров городской стражи: видимо, гран всё же смог собрать остатки присутствия духа, укрыться за углом и позвать на помощь. Стражники – рослые фелиноиды с бархатистой песочного цвета кожей и крупными бирюзовыми глазами с вертикальными зрачками на округлых кошачьих лицах, в полуоткрытых шлемах и лёгком форменном доспехе цвета джеддийской пыли и с грозными электропиками – быстро рассредоточились по улице. Часть занялась наёмниками – проверять, кто жив, и надевать на живых силовые наручники. «Ацур верно говорил – он джедай! – ослабевшим голосом ругался ни́кто, едва придя в себя. – Я на такое не подписывался! Я больше на Джеду ни ногой!» – но его, кажется, никто из банды уже не слышал. Часть стражников решительно направились к марвари и Чирруту. «Ни с места!» – услышал Чиррут совсем близко, и руки заломили за спину. Он знал, что сопротивляться не стоит – в любом случае это только ухудшит положение. Слух дал понять, что с марвари делали то же самое. Старшая монахиня недоумённо и гневно пыталась вырваться, но, видя безмолвное бездействие Чиррута, с недоверием притихла. Двух других марвари ещё не успели задержать, когда на улицу въехал ещё один лендспидер в сопровождении тяжёлого гравизака – из них выбежала группа усиления, а последним вышел шериф – начальник городской стражи – такой же фелиноид, только ещё более статный и крупный и с бирюзовыми знаками отличия на чуть потрёпанной светлой форме. Бегло окинув взглядом поле недавней битвы – оружие, галактов, следы на земле и многие мелочи, говорившие что-то только его сыщечьей натуре – он подозвал к себе незаметно появившегося из своего укрытия грана. Гран говорил сбивчиво и быстро: о кровожадных нечестивцах, оскверняющих святую землю мерзким преступлением, о воинственных девах, на этот раз оказавшихся невинными жертвами, о своём новом знакомом, ко всеобщему удивлению вступившемся за праведность и честь… Шериф, поглядывая вокруг и листая датапад, слушал в пол-уха: казалось, чутьё, опыт и сводки и так нарисовали ему картину более чем прозрачную. – Этих – освободить, – скомандовал он, указав на монахинь. – Этих – наёмников – грузите в фургон и подключайте меддроида, половина живы. А конкретно этим, – он указал на раненых марвари, – вызовите «скорую», неважно выглядят. – Освободить? – переспросил один из стражей. – Сэр, но протокол?.. – Что «протокол»? – тоном «без галстуков» ответил шериф, тыкая когтистым пальцем в датапад. – Эта банда в розыске в восемнадцати системах. В тринадцати им заочно вынесли смертный приговор. Марвари их задержали, а от части вообще избавили нас навсегда. А задерживать их самих… Ну всё же и так понятно, что тут ещё расследовать? Что?.. Кроме того… – шериф помялся и понизил голос, – ты будешь связываться с целым кланом и настраивать его против городской стражи? Тем более зная их кодекс – что они ничего не натворят, кроме, пожалуй, превышения самообороны? Хотя, – шериф кивнул на сломанную алебарду, вибродубинку, запрещённую на территории Джеда-сити, на дротик охотничьего седатива и капсулы от боевого стимулятора, тоже запрещённого, и ряде миров – из-за опасности вовсе не для принимающего, – хотя… было ли тут превышение… Не будем связываться с ними, нам это ни к чему. Да и тут, – уголками губ хмыкнул он, – не связываться, тут премию выписывать надо! – А с этим что делать? – указал стражник на Чиррута. – Он с нами! – не дала никому опомниться и вставить и слова старшая марвари. – С вами? Ой ли? – усмехнулся шериф. – Мужчина? И с вами? Уж не твой ли… – хотел договорить он, но осёкся под взглядом, подобным только что настигшему цель сюрикену. – Друг, – твёрдо прочеканила монахиня. – Ну, друг так друг, – беззлобно улыбнулся шериф. – Отпускайте! Когда офицеры оформили краткий протокол, а спидеры со стражей и загруженными в них наёмниками уехали, оставив Чиррута и остальных в покое, напряжение вдруг схлынуло, открыв внутреннему взору боль. Разбитая скула и губа. Уже запёкшаяся кровь на лице. Несколько серьёзных ушибов. Глубокий ушиб ключицы и ребра – если не трещины. Плечо всё же было рассечено в нескольких местах коварным тесаком дуроса. По многолетнему опыту Нилачалы Чиррут знал: теперь ему требовался покой и размеренные тренировки, а полное восстановление могло занять несколько недель. Но в сердце разливалась сдержанная радость: Сила позволила защитить честь и достоинство. И это чувство было прекраснее лучшего на свете комфорта и покоя. Словно проследив мысли Чиррута, старшая марвари принялась рыться в бесчисленных складках рубашки, а затем достала оттуда маленькую коробочку: – Ты ранен. Это очистит и заживит порезы, а глубокие травмы пройдут быстрее. – Чиррут чуть рассеянно принял коробочку, а марвари коротко пояснила: – Нам нередко приходится драться. Хотя тебе, наверное тоже… – добавила она и остановилась, всё внимание сконцентрировав на странном послушнике-воине. – Ты не джедай. – Она подошла вплотную, чуть наклонилась к его лицу и внимательно, безо всякого стеснения принялась смотреть ему в глаза – в самую их неподвижную лунно-опаловую глубину. – Нет, не джедай. Я вижу твою связь с Силой, но ты не джедай. Связь сильна, и инициировал её твой духовный учитель. – Я тот, кто почитает джедаев, – ответил Чиррут, незаметно вздрогнув от её последних слов. – Святая земля не должна оскверняться таким и такими. А все, кто поклоняется Силе – мои братья и сёстры. – Ты благородный человек и превосходный воин, – чуть отстранившись и приосанившись, сказала монахиня. – Мы в долгу перед тобой. Будь ты женщиной, ты мог бы занять достойное место в семье Марвари. Чиррут коротко поклонился и улыбнулся мирно и светло. Он знал, что из уст Марвари не может быть слов доверительней и выше. Сёстры Марвари не заставили долго себя ждать. Не успела монахиня спросить ещё, как проулок вновь заполнился спидерами, и всего через пару минут небольшая группа марвари – все как одна в длиннополых рубашках и платках, закрывавших голову и лицо, все как одна ловкие, воинственные и прекрасные – церемониально поклонились Чирруту и скрылись на спидерах в облаке пыли, увозя с собой храбрых сестёр, чуть не простившихся с жизнью и, вероятно, выживших благодаря одному из тех, от кого они всю жизнь привыкли защищаться. Напоследок старшая монахиня одарила Чиррута взглядом, который он почувствовал сердцем, и в груди словно небольшая сфера налилась энергиями благородства, любви и света. Связь сильна, и инициировал её твой духовный учитель. Рука сама собой легла на грудь – на маленький хрустальный камень в полотняном мешочке. Чиррут и гран остались вдвоём. И по его напряжённому молчанию Чиррут не сразу понял, что гран был напуган до полусмерти. Что только что на его глазах девять человек устроили жестокую вооружённую драку с побоями, кровью и жертвами. Что только что на его глазах тот, кого он считал смиренным и безобидным служителем Света, положил хорошо если не больше человек, чем каждая из марвари, славившихся крайне отважными, умелыми и хладнокровными воинами. Что он сейчас остался с этим воином-убийцей наедине. – Мне жаль, что ты видел это, – смиренно и дружелюбно проговорил Чиррут. – Твой народ не приспособлен для таких зрелищ. …А я – так уж выходит – не приспособлен проходить мимо надругательства над моралью… Чиррут знал, что не убивал. Чувствовал. Дурос и ни́кто дышали, и их тчи пока не собиралась покидать тело. Он знал, что этим не преступил бы волю Силы (хотя, возможно, было бы непросто примириться с первым убийством – хоть и за правое дело), но и целью не ставил – путь их души судит кади Джеда-сити и всесовершенный Абсолют. А вот монахиням хантеры заплатили за покушение куда более высокую цену… А ещё Чиррут чувствовал всё напряжение грана. Что он хотел верить честности и высоким помыслам знакомца, но был шокирован и слишком напуган, чтобы говорить с ним как ни в чём не бывало. Что он по-прежнему хотел привести его домой и позаботиться о нём, как заботилась его семья обо всех почитателях Кайбера, и одновременно с этим хотел убежать отсюда куда глаза глядят и больше никогда с ним не встречаться. Что он был рад тому, что побоище разрешилось нейтрализацией наёмников, этих преступников-головорезов, но предпочёл бы действительно всего этого не видеть. – Кто… кто научил тебя так драться? – наконец выдавил из себя гран, вероятно, надеясь хоть как-то объяснить для себя увиденное. – Джедаи, – без лишних подробностей ответил Чиррут. Для всех, кто мог это слышать, это прозвучало бы в высшей степени удивительно, но само по себе давало произошедшему исчерпывающее объяснение. После бесконечно долгой для самого себя паузы гран выдохнул, поднял на Чиррута беспокойные глаза, прикрыл их и сказал: – Мы не раскрываем имён незнакомцам – только близким. – Слова давались с трудом, но в них была определённая сила. – Моё имя – Дáуджи, Дáуджи-почитатель-Кайбера. Пойдём домой, для нас уже накрыли. Да и тебе самому нужен уход… И… расскажи мне о джедаях.

৹৹৹৹৹৹৹৹৹٩٩٩٩٩٩٩٩٩٩٩詠春詠春詠春詠春詠春۶۶۶۶۶۶۶۶۶۶৹৹৹৹৹৹৹৹৹