Тот, кто идёт по моим следам (Haunting my Footsteps)

Когда Венди поднимается с постели следующим утром, она надеется, что никто не заметит, как вяло и медлительно она движется, насколько она разбита – кажется, усталость засела в самых костях. Венди бредёт на кухню, гадая про себя, уж не сон ли ей приснился прошлой ночью – сон о демоне с лицом мальчика. Однако, когда она идёт приготовить себе чай, то замечает, что в комнате нет ни братьев, ни мамы, ни папы, и это непривычно. Венди бросает взгляд в окно, и её брови изумлённо приподнимаются, – она видит их снаружи, по-прежнему одетых для сна. Что-то в ней вздрагивает (они знают? Они знают, что она натворила? Знают?), и она сбегает вниз по лестнице, стараясь не замечать гусиную кожу, мгновенно покрывающую голые руки. Венди выскакивает из дверей мебельного магазина, шлёпает босыми ступнями по асфальту, не думая о зябком утреннем ветерке, и спрашивает, что случилось. Джон выглядит так, будто ему дурно, Майкла явно разбудили раньше времени, мама качает головой, а папа тыкает куда-то пальцем. Венди смотрит туда, куда он указывает, и ощущает, как мир накреняется, и уходит из-под ног земля. И вон оно – сообщение, написанное чем-то красным – прямо под её окном, рядом с витриной. Один взгляд на него, и кожу начинает покалывать – кажется, что-то ползает по её костям, и это рождает внутри неё зловещее, леденящее чувство. Венди жалеет, что вообще может чувствовать. Она задаётся вопросом: кровь ли это? (Наверняка). Венди бледнеет. Мозг снова и снова регистрирует и воспроизводит сообщение. Кто-то уже тянет её прочь, говорит, что всё в порядке, что всё хорошо, а она не знает, как поступить: должна ли она рассказать, что сделала? Что прошлой ночью он бросал в её окно камешки? Что слова на стене предназначены ей? Однако Венди только давится желчью, вдруг горьким комом поднявшейся к горлу, а сообщение раз за разом, как заведённое, повторяется в её голове. В следующий раз выйди и поиграй со мной. Люди реагируют на надпись так, будто та адресована всем им, и Венди не торопится их переубеждать, уж точно не сейчас. Ей неловко, когда Реджина требует тишины, чтобы Эмма и Грэм по головам пересчитали присутствующих. Нужно убедиться, что все живы, хотя из-за того, что тела не были найдены (Венди припоминает, как в детстве Генри, тогда ещё восьмилетний, рассказывал, что он любит оставлять их на виду), все убеждены, что Пэн просто пытается их раззадорить. Венди оставляет всё как есть. Люди, переговариваясь, расходятся по своим делам, будто ничего особенного не случилось – что бы ни выкинул демон, жизнь продолжается. Она изо всех сил пытается вести себя, как обычно, ведь произошедшее не ново для него, для этого чудовища с лицом мальчишки (по городу гуляет слух, что он украл его, другие же верят, что эта личина – лишь маска, пришитая непрочными, пропитанными алым нитями к алчной, тёмной бездне, что бурлит под его кожей), однако кое-чего раньше не было: Пэн никогда не нацеливался на кого-то одного – кого-то не важного, не стойкого, того, кто не чета Тинк. Тинк. Она понимает, что что-то не так, и единственная из всех замечает неуверенные движения Венди и то, как та пугается любого пустяка. Тинк ничего не говорит, пока Венди не зажимает рот руками, сдерживая крик, когда Гретель подходит к ней сзади, чтобы спросить, не поможет ли она ей и Гензелю выполнить школьный проект. Тинк прищуривается. Венди, заикаясь, бормочет: «Когда… Когда он должен быть готов? Я, да, я могу помочь… Завтра тогда, в театре? Я… Я сделаю…» Когда Гретель, довольная, но чуть раздражённая странным поведением Дарлинг, уходит, Тинк тащит Венди за руку в угол, а потом уводит её в переулок. – Что ты сделала? Её голос тихий и в нём нет обвинения. Он полон сожаления – и ужаса, который Венди безуспешно пыталась загнать в самые далёкие и тёмные уголки своей души. Она только качает головой. Однако Тинк и не нужен ответ. – Ты видела его, так ведь? – это не вопрос. Венди не может заставить себя поднять голову и посмотреть в глаза подруги. – Обещай, что больше так не сделаешь, – Тинк вдруг начинает трясти её за плечи, упорно пытается встретиться с ней взглядом. Венди кажется, что что-то в ней ломается, – она понимает, что ничего не сможет поделать, если он снова придёт и заговорит с ней. – Венди, обещай, что спрячешься, сделаешь что угодно, чтобы он больше не видел тебя. Дрожа, Венди кивает, и Тинк уходит, не сказав ни слова утешения. Однако это больше, чем она заслуживает. (За то, что она такая глупая, глупая девочка). Всё повторяется следующей ночью: мальчик – Пэн – швыряет камешки в её окно, пока Венди, сжавшись в комок, пытается не заплакать в подушку. – Выходи, выходи, – зовёт он, и его голос далеко разносится по пустым улицам. Она уверена, что все в Сторибруке слышат его зов, и не решается пошевелиться – иначе все вокруг узнают, что происходящее – её рук дело. Венди не должна была выглядывать в окно. (А он должен был оставить её в покое. Но он изменил своим привычкам). Как она нарушила неписаные правила. И теперь расхлёбывает последствия своего поступка. Глупая, глупая девочка. – Выходи, Птичка. Не улетай. Выходи, выходи… Дай мне сломать твои крылышки. Вот так и появилось её прозвище. Венди думает, что, должно быть, злит его тем, что прячется, и молится, молится, молится, чтобы её братья в своей комнате слушали рок 70-х, а родители крепко спали, как и весь город, однако она сомневается, что Тинк спит, ведь демон однажды изувечил её, но она сумела выжить и рассказать об этом. Когда Венди не подходит к окну и не заглядывает в щель между шторами, он рычит, вопит, что хочет видеть её – и если не увидит, то никогда не даст ей жить спокойно. Но ещё Венди знает, что он наверняка убьёт её – скорее всего, разворотит её грудь голыми руками, сломает рёбра и вырвет сердце – если она даст ему малейший шанс (но родители ведь её хорошо воспитали, так?) Венди чувствует, что она вот-вот не сдержит слёзы, и те польются потоком. Паника душит её, лёгкие будто бы выворачивает, и ей кажется, что она захлёбывается кровью. Но Венди не двигается. Она ждёт, пока на востоке не начнёт разгораться рассвет, пока он не перестанет звать её. (Пока она не забудется сном от изнеможения). Следующая ночь встречает её тишиной. Сторибрук молчит, лишь биение сердца грохотом отзывается в ушах, но Венди уверена, что по-прежнему в опасности. Не может быть иначе, пока гнетущее ощущение не исчезнет из воздуха, и жители города не вздохнут полной грудью. Она закрывает глаза, когда снова слышит его. Насколько Венди знает, никто не обсуждает происходящее, и задумывается, прислушивается ли кто-нибудь к тому, что кричит Пэн (вероятно, нет, ведь он явился в Сторибрук более века тому назад), – одна Тинк точно слушает его. Утром того же дня она утянула Венди в другой переулок, позволила ей заплакать, уткнувшись в своё плечо, и ушла, оставив ту опустошённой и испуганной. Венди едва помнит, как доковыляла до дома. Папа как раз смывал красную надпись со стены. Ей пришлось убежать, чтобы её не вырвало. – Птичка, почему ты не выходишь поиграть со мной? Венди мотает головой, пусть он и не может видеть её. Ей вдруг думается, что удача улыбнулась ей в одном: Пэн никогда не видел её лица и точно не знает её имени – лишь место, где она живёт, и то, что её очень-очень легко испугать. – Хочешь, чтобы я вошёл в дом и заставил тебя? Она улавливает момент, когда что-то меняется в его голосе – в нём появляется что-то хищное, что-то, что ей совсем не по нраву. Венди крепче прижимает подушку к груди потными холодными руками и, дрожа, ещё больше съёживается под одеялом. – Давай же, Птичка. Обещаю, что не трону тебя, если ты спустишься ко мне. Она снова качает головой и жуёт искусанную губу, сдерживая всхлипы. – Врёшь, – шепчет Венди. Он убьёт её – или полоснёт кинжалом по животу, как уже сделал с Тинк, и если она выживет, то Тинк прикончит её сама за неосмотрительный поступок. Он молчит. Венди задумывается, неужели он услышал её? Она не узнаёт ответа этой ночью – этим ранним утром. Внезапно наступает тишина. Тишина длится неделю. Пэн, однако, не покидает город – кто-то видит, как он неторопливо прохаживается то погружаясь в тени домов, то выныривая на яркий лунный свет, когда серебряный диск не скрыт облаками. Венди считает, что она ему наскучила. Она очень, очень ошибается. На восьмую ночь после семи, наполненных тревожными снами, она ложится в постель, выключает свет – и снова слышит, как он зовёт её. Уже знакомая паника поднимается в груди – так неожиданно, что Венди, задыхаясь ею, хватает ртом воздух. – Подойди к окну, – произносит Пэн. Она больше не слышит усмешку в его словах. Его голос звучит требовательно, точно приказ. Ей хочется забить ему в глотку каминные щипцы – хоть он демон, хоть обычный человек (однако Венди этого не сделает; это желание под стать Тинк, не ей). Венди медленно садится. Её руки начинают дрожать, и даже одеяло, которое она сжимает вмиг вспотевшими ладонями, не может скрыть эту дрожь. Страх, который она питает к нему, змеёй скользит в её костях, вместе с кровью бежит по венам. Это яд без шанса найти противоядие. Он сковывает её холодом. Венди мутит, но рвотные позывы заканчиваются ничем. – Хочешь, чтобы я поднялся в твою комнату, Птичка? Сейчас Венди уже знает, что она и Тинк единственные слушают его. – Хочешь, чтобы я поднялся? Потому что я так и сделаю, я так сделаю с превеликой радостью и сам выволоку тебя наружу. Ты этого не хочешь, Птичка. Поверь мне. Ледяной озноб скользит от шеи и вниз по её спине. Венди поднимается из постели. Она не желает рисковать своей семьёй и особенно братьями, но не может собраться с силами и заставить себя раздвинуть занавески. Потому, отчаянно пытаясь подчинить своё тело, которое движется будто само по себе – инстинктивно, – она заглядывает в щель. Он стоит, уперев руки в бока, и, когда замечает, что она смотрит на него, расплывается в широкой ухмылке. Голова Венди начинает кружиться. Как может что-то столь тёмное, столь злобное – сеющее смерть, когда пожелает и где пожелает – так выглядеть? Он совсем не кажется невинным, но если бы она не выросла здесь, в Сторибруке, то посчитала бы его достаточно похожим на человека, чтобы быть им. – Вот так, – вкрадчиво говорит он, издеваясь, будто Венди и впрямь слабая птичка. – А теперь отодвинь шторы. Её руки ходят ходуном, когда она раздвигает ткань, и её омывает лунный свет. Венди прижимается коленями к стене под подоконником. Они трясутся так сильно, что она едва стоит на ногах. – Милая, – произносит Пэн, улыбаясь (об его улыбку можно порезаться, его язык – точно колючая проволока, его речи сочатся неодолимым ядом), – предлагаю спуститься вниз, если не хочешь, чтобы я поднялся и сам вытащил тебя. Венди не может найти в себе решимости, чтобы сделать так, как он говорит. Она ощущает, как всхлип рвётся из груди, ищет выход из клетки рёбер, и мотает головой, кусая и кусая губы, пока не ощущает привкус меди во рту. Он склоняет голову набок, и что-то в его лице меняется. Пэн пожимает плечами и бросает: – Очень хорошо. Моргнув, Венди обнаруживает, что он исчез. Два дня проходят без происшествий. Тинк признаётся, что слышала его – и нотку ликования и веселья в его последних словах. Венди говорит, что наверняка не выкрутится и не останется в живых. Тинк протягивает руку, чтобы ободряюще потрепать её по плечу, но Венди уворачивается и уходит, оставляя ту в пустом переулке. Сторибрук слеп к её проблемам, а Венди не хочет никого отягощать ими, и потому молчит, даже когда Эмма странно смотрит на неё, даже когда прекрасный шериф Свон (благослови господь её душу и сердце, благослови эту женщину) уводит её в сторону и сжимает её руку в своих ладонях и спрашивает, не случилось ли чего-то, что ей нужно знать. Венди сглатывает комок в горле, качает головой, изображая улыбку, отвечает что-то малозначительное и уходит. Эмма пристально глядит ей вслед. (Она не верит ни единому слову). Всё случается следующей ночью. Все двери заперты. Дом Дарлингов погружён в сон. Одна Венди бодрствует, пытаясь решить, пойти или не пойти проверить, всё ли в порядке с Белль. Та задержалась в ломбарде и обнаружила, что не успевает вернуться домой, потому что солнце уже клонится к горизонту. Трусливая, вечно поджимающая губы Венди Дарлинг – неплохой человек. Несмотря на всю свою робость, она хочет знать, что с Белль всё хорошо, но из окна в кухне не может ничего разглядеть. Потому Венди крадётся вниз по лестнице, очутившись в пустом мебельном магазине, закрывает тяжёлую дверь в дом Дарлингов и подходит к витрине. Она обнимает себя руками и сжимает в пальцах платье, когда замечает Белль в окне ломбарда. Та тоже видит её и машет рукой. Жалюзи ломбарда опускаются, и Венди остаётся наедине с лунным светом. Она вздыхает. Мистер Голд не дал бы ей жить спокойно, если бы что-то скверное приключилось с его обожаемой супругой. Он как никто умеет вычислять, кто не предотвратил нечто плохое, особенно если это нечто уже произошло. Венди уже собирается повернуться и уйти, когда он внезапно возникает перед витриной. Она вскрикивает, отшатывается и, беспомощно вскинув руки, падает на пол. Он смеётся. Венди настороженно поднимается на ноги. В такие моменты она хочет быть такой же смелой, как Эмма, или Реджина, или Сноу, но она совсем не такая. Венди прячет дрожащие руки, цепляясь за подол платья. Её охватывает холод, когда он прижимается ладонями к стеклу. Его глаза разглядывают её. Пэн молчит очень-очень долго. – Птичка, – наконец произносит он, когда Венди уже начинает казаться, что она вот-вот сойдёт с ума и сделает что-нибудь безрассудное – выйдет наружу и огреет его сковородой или что-нибудь в этом роде. Или позвонит шерифу и попросит пристрелить демона, стоящего с другой стороны стекла. – Ты вышла поиграть. Венди пытается покачать головой, заговорить, но с губ срывается только писк. Он смеётся над ней – снова, – и она изо всех сил старается не съёжиться от этого звука. Он – демон с лицом мальчика, пришитым к бездне, что сидит в самих его костях. Именно так кто-то говорил Венди в детстве. Он тревожит Сторибрук, бродит по его улицам – этот бес, это чудовище. – Пойдём со мной, – произносит он, постукивая по стеклу, чтобы привлечь её внимание. – У нас не так много времени. – Я… – каким-то чудом Венди удаётся заговорить. Её голос срывается, показывая, до чего ей страшно, в каком ужасе она жила задолго до того, как он начал швырять камешки в её окно. – Я не могу. Пэн хохочет. Откидывает голову назад и разражается смехом. Его хохот звенит в её ушах (и это не сказать чтобы неприятно). – Конечно, можешь, – отвечает он, сильнее прижимая руки к стеклу. – Ты можешь пойти со мной, Венди. – Откуда?.. – Неужели ты думаешь я бы не узнал твоё имя к этому моменту, Венди Дарлинг? – она чувствует, как дрожит нижняя губа, но не плачет – она не может заплакать перед ним. Выражение его лица меняется, и на его губах вспыхивает усмешка. – Кстати… Я – Питер, Питер Пэн. Венди захлёбывается воздухом. Его рот вновь наполняется шипами и ядом. – Впусти меня, – говорит он, – или выходи сама. – Зачем? Венди не просто спрашивает, почему он хочет, чтобы она вышла, – она хочет знать, почему он мучает её, ведь она лишь взглянула на него в щель между шторами. – Потому что ты смотрела, – весело отвечает он. – Ты нарушила правила. Вам было сказано прятаться от меня, запираться в домах, притворяться, что меня не существует. Но ты ослушалась. Венди не понимает. Не хочет понимать. (В другой жизни она бы разбила стекло и выцарапала его глаза собственными ногтями). – Разве ты не видишь? – спрашивает он. – Не понимаешь? Она отшатывается, хватаясь за горло. Венди не может дышать под взглядом этих прищуренных глаз – почему он не оставит её в покое? – и, не задумываясь над тем, что делает, идёт к запертой двери магазина. Она мотает головой, и Пэн, шагнувший было за ней, остаётся стоять, где стоял. Венди торопится, надеясь, что он не вломится внутрь (тогда все узнают), но вместо того, чтобы выйти на улицу, как он, скорее всего, ожидает, она заходит в кладовку, закрывает дверь и запирает её, тяжело дыша. Перед глазами всё плывёт. Венди знает, что виной тому нервное истощение и это чудовище, этот дьявольский мальчишка. Не проходит и минуты, а она уже слышит, как он зовёт её с той стороны двери. Венди приваливается к ней спиной, соскальзывает вниз и садится на пол. Она зажимает уши ладонями, зажмуривается и молится, молится, надеется, желает, чтобы он ушёл, оставил её одну. Наконец, крики стихают, а дверь прекращает трястись. Венди медленно отнимает руки от ушей, с облегчением переводит дух… – Я доберусь до тебя, Венди, – раздаётся шипение с той стороны двери. Её сердце запинается, захлёбывается, останавливается в груди от его слов. – Так или иначе. Ты меня понимаешь? Мы ещё не закончили. Медленно текут секунды, и воздуха как будто становится больше. Она ждёт, пытаясь не расплакаться в темноте кладовки, когда дышать становится всё легче и легче. (Он ушёл. По крайней мере сейчас. Она знает, что лучше остаться здесь и не выходить, чтобы проверить свою догадку). Через некоторое время её находит Тинк. Именно она предлагает Венди вместе уехать из Сторибрука. Потому что демон идёт по её следам, потому что едва ли у неё есть шанс уцелеть. Он хочет её из-за того, что Венди сумела ускользнуть, не пострадав (из-за того, что солнце показалось на востоке). Живой или мёртвой. Её сердце должно быть в его руках – в переносном смысле или в прямом, они не знают. Тинк лучше всех понимает, что Пэн не оставляет выживших лишь с памятью о произошедшем – он дарит им шрамы. Она не знает, что будет с Венди, если она останется в Сторибруке, но не хочет однажды утром увидеть бедную девочку мёртвой посреди улицы, если настроение демона вдруг станет столь же чёрным, как его сердце. Они уезжают. И это к лучшему. Однако он следует за ней, куда бы Венди ни направилась. Находит её, когда может. Он всегда идёт за ней шаг в шаг. Он решил, что это закончится, когда она прекратит убегать от него. Но Венди никогда не сделает этого – Тинк не позволит ей даже помыслить об этом. Потому и он не останавливается. (В другой жизни он заберёт её в земли, где она никогда не повзрослеет. Но в каждой, каждой жизни он хочет её).