Мы знаем, кто мы такие, но не знаем, чем можем стать. (У. Шекспир)
Руки предательски дрожат, а это сейчас пиздец как не нужно. Чимин оглядывается, словно вор или преступник. Глупо же, учитывая, что он в своей комнате. Чимину уже тринадцать с половиной, ему кажется, что он уже достаточно взрослый, чтобы смотреть «взрослые» фильмы. Родители уже как минут двадцать назад свалили на какой-то корпоративчик, оставив сыночку пожрать и поразвлечься (нет, порнуху это дитя нашло само — продвинутый малыш). Мальчик уже давно нервно вздрагивал вечерами, сгорая от желания узнать побольше о запретной теме. Ему так интересно, а ещё очень волнительно и чуть-чуть страшно. Ноут падает на пол вместе с наушниками, и если компьютер ещё выживает в этой схватке, с потерями, то наушники проигрывают так и начавшийся бой. — Блин, — стонет Чимин, уже готовый добить ноут, что лежит сейчас на полу, но сдерживается — любопытство сильнее его. А вообще, он мстит. Ему сказали, что у Юнги, видите ли, выходной, а Чимину, что теперь одному страдать? Нет, конечно, он ему ничем не обязан, но… — Порнуха лучше, — решительно подытоживает Чим, устраиваясь на полу в обнимку с побитым компьютером. Первые кадры начинают пугать Чимина своей откровенностью, стоит ли сказать, что сам сайт уже привёл подростка в замешательство и жуткое смущение. Но отступать было не в его правилах. На экране он видит девушку, что очень развратно, до покраснения ушей Пака, раздвигает ноги, а потом начинает стонать, и эти стоны смешиваются с пошлыми шлепками, рыком какого-то мужика, который так радостно втрахивает её в стол. Чимин смотрит на это всё, чувствует, как внутри него мешается стыд, возбуждение и отвращение к самому себе одновременно. — С другой стороны, меня же никто не видит, — сам себя успокаивает Чимин и чуть расслабляется. Ему уже не так стрёмно смотреть на это зрелище, он даже чуть прибавляет звук (да, вовремя наушники сломались). Парень так увлекается просмотром, что перестает замечать, что происходит вокруг. Поэтому он не сразу слышит шаги по квартире, а затем чуть приглушённый смех, который так и рвется разразить своей громкостью стены дома. О, это ужасное чувство! Когда ты понимаешь, что попался на жутко постыдном занятии, а, если при этом кто-то смеётся (и тут без вариантов — над тобой), невольно хочется провалиться под землю. Ладошки мальчишки потеют, сердце бьётся слишком быстро, а уши жутко горят. Он захлопывает ноут, а он, будь не ладен, ещё секунд десять издает эти мерзкие звуки. — Ты что тут вообще делаешь? — Чимин подрывается на ноги и со всей силой и злостью, что скопилась у него в груди, бьёт старшего. Юнги ещё смеётся, но уже пытается схватить подростка, который так неистово колотит его. — Боже, Чимин, успокойся. — Не хочу! Хён, что тут смешного? Прекрати! — Паку кажется, что сейчас от этой досады и дикой обиды он зарыдает, поэтому держится из последних сил из раза в раз задерживает дыхание и сжимает кулачки. — Ну, как бы меня родители попросили с тобой посидеть. Боятся. Волнуются. Паку тринадцать лет, да, круто, волнуются они. — Я уже взрослый мальчик, — хён, хохлится парень, но все его доводы резко обламывают. — Да-да. Только взрослые так смущаются, когда их застают за просмотром взрослых фильмов. Неожиданно оба парня начинают смеяться, и так громко и искреннее. Они кажутся ближе друг другу, чем может показаться. Ни родители, ни брат не поймут Пака, а Юнги никогда не поймёт его лучший друг. Вот такой забавный парадокс. Конфликт быстро разрешается. Чимин уже через пять минут выкладывает всё как есть Юнги, рассказывает о своей жизни, последних событиях, но когда дело доходит до друзей, Пак грустнеет. — Поссорились, — хмуро выдает подросток, а Юнги лишь прижимает его голову к своей груди, перебирая взъерошенные чёрные волосы. Он такой маленький и хрупкий, а ещё нежный и ласковый. Мин хотел бы всю жизнь о нём заботится, вот только жаль, что он ему не отец и даже не брат. А кто? Психолог? Знакомый? Юнги на несколько минут зависает, может, он ему друг? — Юнги-хён, — едва слышно произносит Чимин и сжимает ткань его рубашки, — скажи, а я ведь помирюсь с ним? — Конечно, — отвечает Мин, снова начиная гладить его по голове. — Это хорошо, — он слегка улыбается, уткнувшись носом в живот Юнги, который так сладко пахнет, — а то он мой единственный близкий друг. Слова больно бьют обухом по голове, кажется, отрезвляя старшего. Всё правильно. Не мог он быть ему другом, тем более лучшим другом как бы не хотел этого…***
Чимину уже четырнадцать. Он уже совсем большой, по крайней мере, так думают его друзья и он сам, но вот родители и всё остальное окружение — наоборот, Пак же ещё ребёнок, совсем глупый. Сегодня для Чимина был очень важный и ответственный день. Парень решил попробовать себя в танцах, он уже давно мечтал об этом, и вот наконец настал день прослушивания. Одна из лучших школ для подростков набирала себе новых, талантливых мальчишек и девчонок. Ему очень хотелось пройти отбор и заняться любимым делом. Он не говорил об этом даже Юнги, но вот откуда… — Да однозначно он пройдёт! — С чего ты решил? Может, Чим и был большого самомнения о себе, но тут особо и не надо было вдумываться и догадываться, о ком они, — одноклассники слишком часто обсуждают его персону. — Да у него родители всё купят! Ты разве не знаешь, какое у них влияние? — Пф…как всегда. — Да нее. Он у нас талантливый! — последние слова прозвучали особенно едко. Пак хотел сейчас слиться с партой или стеной, просто исчезнуть, но, увы, кучка одноклассников уже надвигалась на него. — Может, подпишешь нам, — один из них подсунул тетрадный лист и так ядовито усмехнулся ему. Почти все еле сдерживали смех, ожидая реакции Пака. Кто сказал, что если ты богатенький и влиятельный, то все будут преклонятся перед тобой и лебезить на задних лапках? Вот Пак на собственном примере убедился, что порой это может вылиться в откровенную неприязнь, усиленную подростковыми гормонами и личным эгоизмом. — Когда стану популярным — посмотрим, — он старается держаться, пытается совладать с дрожью в голосе. «Юнги, но почему тебя здесь нет?» Они взрываются смехом и уходят от Чимина к себе за парты. Хотя бы оставили его в покое. Чимин облегчённо вздыхает, склоняет голову над тетрадью, от чего чёлка падает на глаза, скрывая предательски набежавшие слёзы. Он еле дожидается конца учебного дня, ибо атмосфера в классе его сжигает и уничтожает изнутри. Чимин так надеется, что на этом его несчастья на сегодня закончатся, но, видимо, он не был рождён с золотой ложкой во рту. Неудачи продолжают преследовать паренька и на прослушивании. Прямо перед выходом один из очень «умных и заботливых» конкурсантов «случайно» выливает на его штаны стакан вишнёвого сока. Он красным пятном расползается по белой штанине, кажется, что это просто финиш. — Извини, видимо это не твой день. Пак скорее согласится, что это не его жизнь. — Нет, ты не виноват. Всё хорошо. Он сдерживается, не плачет, стоило бы врезать этому кретину, но Пак и драться толком-то не умеет, поэтому просто покидает кулисы, с гордым видом, широко улыбаясь. А лишь Чимин оказывается за пределами здания, ускоряет шаг, почти переходящий в бег. Внутри всё клокочет и рвётся. Пак не понимает, почему ему всегда так не везёт. Может, ему правда стоит стать тем, кем его считают? Чимину же не сложно превратиться в эгоистичного, высокомерного мальчика богатых родителей, которому достается всё за так. Он размазывает по щекам слёзы, подводку и всю косметику, что уже потекла от солёной влаги и проливного дождя начавшегося так вовремя. В приёмной психолога Мин Юнги тепло и спокойно. Секретарша даже не успевает сообщить врачу о приходе мальчика, он фурией влетает в кабинет старшего, из последних сил сдерживая истерику. В его кабинете находятся посторонние, точнее, посторонний, наверное, посетитель. Пак только смотрит на него, поджав губы и тихо всхлипывая, и ждёт когда его и от сюда прогонят. У него уже какая-то паранойя, что все хотят от него избавиться. — Извините, вы же понимаете? — он тихо обращается к посетителю, что находится у него на приёме, и снова останавливает свой взгляд на парне возле двери, шаркающего по полу ногами. — Да, мне бы очень хотелось поговорить со своим сыном. Благодарю. И неизвестный дяденька покидает кабинет. Конечно, Чимин мог бы возразить или просто удивиться, почему Юнги называет его сыном, но сейчас его мысли были совсем в другом мире. Юнги уже в следующую секунду подрывается с кресла и прижимает к себе мальчика, а тот так и стоит, промокший, холодный и жутко дрожащий, он не шевелится, даже не обнимает хёна. — Малыш, что с тобой? Почему ты плачешь? В ответ он слышит только всхлип, но ни одного вразумительного слова. — Тише, тише. — Юнги усаживает Чимина на свой диванчик, достаёт большой тёплый свитер и плед. — Переоденься. Но ответной реакции не следует. Пак всё так же смотрит в одну точку, кусая губы. Мин только вздыхает. Как же тяжело с подростками… Он осторожно снимает капюшон с головы мальчика, замечая его красные глаза, подпортившийся макияж и что-то отдалённое напоминающее укладку. Ладно, про его боевой раскрас он спросит чуть позже. А пока очень аккуратно стягивает вымокшую толстовку, цепляется пальцами за край его футболки и тянет её вверх. Мальчик начинает сильно дрожать, худое тело покрывается мурашками, и он сжимается в комочек на диване. — Господи, малыш, сколько ты мок под дождём? Мальчик только поднимает взгляд на Юнги и старается улыбнуться, но это выходит неестественно, криво и немного пугающе. Мину приходится принести ещё и полотенце, начиная нежно вытирать кожу Пака. Тот жмурится, судорожно выдыхает, а потом внезапно виснет на шее Юнги. Тело подростка всё сильнее льнёт к тёплой груди старшего, он дрожит, сжимает его плечи и начинает тихо всхлипывать. — Прости, я испортил тебе весь день. Хён, мне правда больше не с кем поговорить. Мин замирает, осторожно отвечая на объятия, поглаживая Чимина по холодной обнажённой спине, а для мальчика эти касания сравни раскалённой стали. Юнги кажется Чимину тёплым и очень родным. Так они сидят несколько минут, старшему кажется, что весь мир остановился, он пытается, но не может понять, почему у него сейчас сердце готово разорваться на части от неистового биения, почему руки холодеют и почему хочется обнять Чимина ещё крепче. Кожа Пака пахнет чем-то домашним: какими-то сладостями с корицей или домашней выпечкой, такой горячей и мягкой, как сам мальчик. Уже дрожащими руками Мин переодевает Пака, ибо тот всё ещё не в силах делать что-то самостоятельно, он отводит взгляд, кусает сам губы и старается не касаться пальцами его оголенной кожи. Потому что… «Именно тогда я понял, что со мной что-то не так…» — проносится сумасшедшей мыслью в голове психолога. Пак Чимин ласковый и нежный. Он сам прижимается к парню, уже не ерепенится, не ершится — этот этап между ними давно пройден. Они вроде как друзья. Вроде как… Юнги сам этому усмехается, когда расспрашивает мальчика, а он, запинаясь, рассказывает о том, как пошёл на прослушивание, как его задели в школе и как потом всё пошло в жопу. — Малыш, это глупо, — нежно шепчет Мин у него над ухом, а Чимин только недовольно фыркает. Вечно он у него малыш. Ему, блин, через полгода стукнет пятнадцать, а он малыш. Обидно… — Ты тоже меня не понимаешь… — Тише, — он заставляет замолчать мальчика. — Чего? — Малыш, ты уже большой. Должен уже сам за себя отвечать. Чимин, до этого нежившийся в объятиях хёна, напрягается и уже готов подорваться с места, убежав, но руки Мина только сильнее прижимают его к себе. -Так и будешь бегать ко мне по любому поводу? Чимини, ты должен научиться защищаться. Ты не можешь всю жизнь прятаться и просить в случае чего моей помощи. Юнги говорит, а голос чуть дрожит от собственных слов. Он до истошного крика боится, что Чим решит всё же послушаться его совета, повзрослеть. Старший боится, что его малыш перестанет ходить к нему, не будет обнимать, улыбаться и так мило злиться, когда его он называет малышом. — Хён, если ты не хочешь… — но Пак замолкает, прикусывая свой длинный язык, — Я всё понял, правда, — он старается говорить уверенно и отрешённо, а Юнги от этого тона только передёргивает. Мальчик не смотрит на старшего, он перебирает край пледа в своих маленьких пальчиках и думает о чём-то своём. О том, например, что теперь не сможет ходить каждый день к Юнги в гости, кутаться в его плед и слушать что-нибудь интересное и поучительное; о том, что хён действительно прав, что Пак должен показать свою силу, волю к победе; о том, что теперь ему придётся долго и упорно тренироваться, чтобы стать тем, кем Юнги бы смог гордиться. — Юнги-хён, — начинает Пак очень серьёзно. Мин замирает, всем существом обращаясь в слух, с Паком в последнее время творится что-то невообразимое. Юнги не знает, что теперь ждать от него. — Да, малыш? — Знаешь, ты мой лучший друг, — кажется, сердце старшего пропускает удар, а руки начинают потеть. Это так нежно, трепетно и долгожданно. Мину не верится, что его малыш Чимини наконец сказал это. Юнги для него теперь ему друг, и самый близкий. — Я люблю тебя, хён. Кажется, Мин готов кричать от счастья и в то же время от боли и ужаса. У него внутри творится что-то невообразимое: замирает, умирает и снова воскресает. Кипит, словно раскаленная лава, плавится и рушится. Пак Чимин — личное спасение и личная пропасть. Он для него воплощения рая и ада. А что с этим делать, он пока сам не знает. Кажется, ему повышать квалификацию и читать новую литературу по психологии. Иначе он сам сойдёт с ума. А Чимин смотрит на него снизу вверх и улыбается, тепло и ласково. Ещё красные от слёз глаза сверкают безграничной преданностью, любовью и доверием. — А ты меня, хён, любишь?