«Цените время: дни уходят безвозвратно!» (И. Гёте «Фауст»)
— Чимин, может не стоит? — осторожно интересуется приятель Пака. — Чонгуки, не будь занудой. Меня же не на панель отправляют, — улыбается в ответ ему парень, а младший только закатывает глаза. — Ты точно придурок. Это одно и то же! Но разве можно переспорить Чимина, когда он так уверен в себе и в своей правоте? Парень только запускает подушку в друга и выходит из комнаты, направляясь на кухню. Пару дней назад Чимину предложили заменить одного танцора в клубе, где он работал официантом. Конечно, Пак сказал, что подумает, но мысленно он уже почти согласился. На деньги официанта долго не протянешь, учитывая то, что предки перестали выдавать ему совсем денег на карманные расходы. Тем более Пак предполагал, что благодаря этой работе он не только сможет отточить свои танцевальные навыки, но и прославиться, начать, так сказать, карьеру. «Наивный…» — именно так и сказал ему Чонгук, с которым он жил уже неделю, потому что родители запретили заниматься танцами, которые отнимали слишком много времени. Чимин, сидя на кухне и рассуждая о собственной жизни, почти всё решил. Парень был готов хоть сейчас выйти на сцену ночного клуба и зажечь своими движениями и невероятной пластикой весь зал. Он боялся только одного. Боялся, что в тот клуб снова придёт Юнги и узнает его, а потом либо посмотрит с отвращением и уйдёт, либо накричит и отдаст родителям. Ни один из вариантов не устраивал Пака. «Надеюсь, — думал подросток, — он там оказался случайно и больше не придёт туда.» — Ладно, Чимин, — Чон проходит следом на кухню и виснет на приятеле, — прости, я не хотел тебя обидеть. — Ой, больно надо на тебя мелкого обижаться, — улыбается ему в ответ Пак. — Я всё же соглашусь, Чонгук. Я ведь могу ещё пожить у тебя? Чон лишь опускает стыдливо глаза и не знает, что ответить. Чимин это замечает, кончено же, и всё понимает без слов. — Родители вернутся через два дня, прости. — Ничего, я что-нибудь придумаю, буду прятаться, пока предки не изловят меня, — смеётся Чимин, заражая своим весельем и Чонгука.***
А на календаре снова пятница. И Юнги снова, по привычке, отправляется со своим единственным другом-собутыльником в знакомый клуб. Мин уже начинает забывать своего маленького друга, своего солнечного Чимина, ему кажется, что это был волшебный сон, а сейчас он снова оказался в жестокой реальности. Проходя мимо сцены, он замечает, как какой-то парень вырисовывает пируэты под дьявольски грохочущую музыку. Он приковывает взгляды десятки пьяных людей как женского, так и мужского пола. Парень одет слишком вызывающе, одни его кожаные обтягивающие штаны с какими-то ремешками чего стоят. Даже Юнги остановился с бутылками в руках, которые нёс своему другу. Он сам не знает, почему так внимательно смотрит на то, как этот паренёк выгибается под грохот музыки, как совершает слишком неправильные и, Юнги бы назвал, развратные движения бёдрами. Мин, как под гипнозом, приближается к сцене, начинает рассматривать стройное, подкаченное тело молодого человека, поднимет взгляд на его лицо и готов сделать, что угодно, лишь бы это оказался сон. Глаза с хитрым прищуром внимательно изучают толпу, горят дьявольским огнём, в них Мин видит много страсти и похоти, а ещё пухлые губы, которые парень постоянно облизывает явно специально, — всё это принадлежит Чимину, точнее, другому Чимину, не тому солнечному пугливому мальчику, которого старший знал три года назад. Юнги стоит в первых рядах, поражённый увиденным, в нём борются два чувства, два совершенно разных человека, и один из них сейчас умоляет Юнги забрать этого ребёнка со сцены, одеть во что-нибудь приличное и увести отсюда подальше, а второй желает забрать его со сцены и утянуть куда-нибудь вглубь клуба, поставить на колени и заставить просить прощения. Но что ещё более пугает Юнги, так это то, что Чимин абсолютно не замечает его, хотя и бросает постоянно пошлые взгляды в толпу. Когда музыка стихает, и Пак спускается со сцены, направляясь, видимо, к барной стойке, его за руку хватает злой Юнги. Кто-то позади материт Мина на чём свет стоит и хочет отогнать его от Пака, но тому на данный момент абсолютно плевать. Он до боли сжимает руку парня и тащит его к выходу. Тот спотыкается, что-то неразборчиво мычит, но идёт следом, не сопротивляясь. Юнги прижимает его к стене клуба, тяжело дышит и смотрит в глаза напротив. Он не может понять, что могло такого произойти с тем мальчиком, чтобы он оказался в таком месте да ещё и в роли танцора, который больше смахивал на стриптизёра. Юнги видит во всём этом свою вину. Он наравне с родителями не досмотрел за ним, не сумел воспитать правильно и не заметил в определённый момент, что Пак начинает отбиваться от рук. Но что ещё больше выводит из себя Юнги, так это запах крепкого алкоголя, которым несёт за версту от подростка. Старший бьёт его спиной об стену и заставляет, морщась от боли, вскрикнуть. Мину плевать на боль младшего, если честно, ему сейчас хочется ещё сильнее приложить обо что-нибудь Чимина, чтобы выбить эту дурь из глупой головы. Чимин наконец рассматривает лицо парня рядом и в испуге отшатывается. Он тщетно пытается вырвать руки из хватки Юнги, напрасно пытается что-то кричать пьяным охрипшим голосом и в конце концов замолкает, сползая по стене. Мин ловит ослабевшего парня и теперь всем телом прижимает того к стене, по щекам младшего начинают течь слёзы, хоть он и пьяный, но понимает всё прекрасно. Ему сейчас очень стыдно за то, что он плачет, за то, что Юнги увидел его таким, за то, что он сломал их дружбу. Именно этого и боялся Пак, когда соглашался на эту работу. На свежем воздухе думается лучше, а дыхание Юнги над ухом заставляет мозг быстрее трезветь. — Какого чёрта ты тут забыл? Чимин смотрит в землю и молчит. Руки Юнги сжимают ещё сильнее Пака, заставляя младшего только вскрикнуть, но не ответить на вопрос. Он впервые видит Юнги таким злым. — Чего ты молчишь?! Отвечай! — нервы Мина сдают окончательно, и он бьёт Пака по лицу. От этого удара голова начинает кружиться, а когда брюнет перестаёт его держать за плечи, парень и вовсе падает на землю. Он сейчас хочет провалиться сквозь землю или просто умереть, чтобы не видеть, как от него отворачивается ещё один важный и дорогой ему человек. Как ни странно, Юнги не уходит, а присаживается рядом с Паком, смотрит на вздрагивающее от истерики тело и молчит. Если бы он сейчас мог видеть Юнги, то заметил бы, как дрожат руки того, а глаза смотрят на младшего с испугом. Мин сам не знает, как так вышло, что он ударил Чимина. Он не хотел, но эмоции взяли над ним верх — и вот результат. — Ты ненавидишь? — единственное, что произносит Пак, так и не поднимая головы. — Да пошёл ты, — выплёвывает слова старший и поднимает обессиленного Пака с земли. — Надеюсь, когда ты протрезвеешь, то сможешь мне толком объяснить произошедшее. Чимин всё ещё всхлипывает, дрожит, но цепляется за плечо Юнги и плетётся с ним рядом. Лишь они оказываются дома, Мин сразу же запихивает Чимина в ванную, проходя следом. Пака всё ещё неслабо шатает и язык заплетается. Старший думает, сколько же вылакало это ебанутое шестнадцатилетнее существо. Но сейчас надо абстрагироваться от всех мыслей и привести младшего в порядок. Сделать это очень сложно, учитывая то, как Пак упирается в плечи Юнги, как цепляется за него пальцами и что-то неразборчиво бурчит. — Да прекрати уже! — не выдерживает вновь Юнги, и этот громкий властный голос заставляет Чимина притихнуть. Он не хочет больше злить хёна, пусть делает, что хочет. Если бы Юнги делал, что хотел, его бы точно посадили, потому что, глядя на полуголого Чимина в своих руках, хочется не смотреть на него, а целовать, обнимать и заставлять громко стонать имя старшего. — Юнги! — начинает вопить Пак, когда на него сверху льётся поток холодной воды. Мин же не обращает, точнее, пытается на это не обращать внимания, помогает смыть с лица подростка остатки макияжа, а с тела запах сигарет, дыма, крепкого алкоголя и дешёвого парфюма. В конце Юнги не выдерживает, он тоже не железный и смотреть на голое тело парня, о котором уже три года мечтает, самая жестокая пытка. — Сам оденешься. Не маленький уже, — кидает в нагого Чимина полотенцем Мин и вылетает из комнаты. Как же он был сейчас рад тому, что Чимин всё ещё пьяный и не способен заметить топорщиеся штаны старшего, а то подумал ещё бог знает что. Хотя так и есть. Он ведь возбудился, чёртов педофил Мин Юнги. Возбудился, пока касался горячей кожи шестнадцатилетнего мальчика, твою мать! Парень сползает по двери вниз и закрывает глаза, потирая ладонью лоб, но вот образ беспомощного, красного от смущения и слёз Чимина никак не хочет вылезать из головы. По тут сторону начинают скрестись и старший слышит жалостливый голосок Пака: — Хён, пожалуйста, выпусти. «Ого, — думает Юнги, — сколько слов за один раз!» Мин после нескольких минут раздумий открывает ему дверь, радуясь, что тот уже надел на себя халат. Юнги пытается убедить себя, что сейчас не должен представлять угрозу для него. Не должен, но представляет. Пак сейчас совсем нежный, уставший и такой домашний ребёночек. Мокрые волосы падают на лоб, закрывают ещё красные от слёз глаза, а капельки воды, которые спускаются по шее младшего, прячась под кромку халата где-то на груди парня, выглядят куда более соблазнительно, чем все танцы Пак Чимина в клубе. Хотя Юнги не согласится с собой, если скажет, что там в клубе младший не вызывал шквал эмоций в его душе. А ещё этот запах геля для душа Юнги, который теперь исходит от Чимина. Старшему кажется это так интимно и лично. Сейчас Чимин пахнет самим Юнги, и это почему-то делает парня счастливее. — Ты как, Чимин? — голос не такой уверенный, как обычно, а ещё проблемка в штанах даёт о себе знать. — Мне плохо, — только и выдаёт Пак, стараясь дать понять старшему, что сейчас он ничего ему не расскажет, ибо устал. Юнги, конечно понимает это, поэтому не пристаёт. Он даже плюёт на собственное возбуждение, укладывает Пака на кровать, а сам садится рядом и ещё долго разглядывает мирное спящее лицо подростка, его пухлые губы и чёрные ресницы. Старший смотрит, как он возмужал, как изменился, даже ссадина на щеке, оставленная Юнги, придаёт ему особого шарма, теперь это не мальчик, а уже подрастающий парень, на которого, Юнги уверен, вешается толпа влюблённых девушек. «Интересно, — думает Юнги, — как поживает та девушка, о которой говорил Чимин? Они с ним встречаются?» А подросток сквозь сон тянет свои ручки к сидящему возле кровати Мину и, когда тот обнимает младшего, парнишка успокаивается, а вместе с ним успокаивается и Юнги. Казалось, что проблемы только закончились в жизни психолога, но, похоже, с Чимином все проблемы в жизни Юнги только начались. И теперь это не только глупая влюблённость, но и чувства куда более серьёзные, плюс странная работа Чимина и, похоже, проблемы с родителями. Юнги уверен, что знай они хоть долю того, что творится с их сыном, всыпали бы и заперли дома. Но с этим он разберётся потом. Юнги почему-то думает, что ему ещё нескоро представится возможность вот так пообниматься с Паком на собственной кровати, поэтому он решается на один рискованный поступок, самый глупый поступок в его жизни. Юнги осторожно приближается спящему Чимину, совсем медленно, боясь разбудить. Он замирает в паре сантиметрах от губ, чувствует его дыхание на своём лице и сходит с ума от этого. Парень весь дрожит, словно это его первый поцелуй в жизни. Он закрывает глаза и прижимается губами к губам Чимина. Совсем ненадолго, совсем нежно и осторожно, но так трепетно и дурманящее, что сердце заходится в агонии чувств. Юнги понимает, что, скорее всего, это был его единственный поцелуй с Чимином, пусть и безответный, но поцелуй. Он думает, что ему самому впору лечиться, Юнги чувствует себя сумасшедшим сталкером, помешенным на подростке Чимине. Одно присутствие Пака сводит с ума, и Юнги не понимает, как сможет заснуть сейчас. Он осторожно забирается на кровать рядом с младшим, прижимается к его спине носом и закидывает руку на талию. Не проходит и пяти минут, как Чимин сам разворачивается к хёну, скорее инстинктивно, чем осознано, и жмётся всем телом. Носик младшего упирается в грудь Юнги, он щекочет его своим дыханием, а прикосновениями горячих пальчиков заставляет кожу гореть. Этот момент Юнги хочет запомнить как можно лучше, он борется со сном, но сегодняшний день так вымотал обоих, что парень не замечает, как закрывает глаза и засыпает под тихое сопение Чимина.