Веня

«буду всегда с тобой стану собакой твоей чтоб о тебе с тоской скулить у закрытых дверей»

* Леша поднимает голову на – ой, извините, можно, оё-ё-ёй, Божечки, мамочки – Аня пробирается к нему через стружку, доски, листы фанеры, опилки, ломаные и починенные стулья, столы и кресла, сгибается пополам, высматривая что-то на колготках, потом распрямляется, улыбается: – А, вот ты где! Подходит, разводит крошечные руки в разные стороны, каждый ноготь у нее выкрашен розовым, часы висят на тонкой кисти, лязгают при каждом движении. – Ты куда пропал? Я до тебя совершенно не могу дозвониться! Леша усмехается, мотает головой, откладывает рубанок в сторону, чешет затылок. – Зарядку потерял. – Ну так купи новую. – Как только – так сразу. И тут она резко отвлекается, набрасываясь, как на щенка, на маленький домик, стоящий в углу. – Какой клёвишный! Обалдеть! Подходит к нему, заглядывает в дверцу, склоняя голову, забирается внутрь, ей тесно, но она помещается. – А-а-а! Здесь и окошко есть! И открывается! Какая милота! В детстве я бы убила за такой. Да и сейчас – убила бы. Ты его сделал? – Ну. Как раз для семьи, там четверо детей. Они заказали два, один побольше. – Офигеть… А ты зачем в институте-то учился? Леша пожимает плечами, понимая, что не своими плечами он пожимает. – Какие штуки ты делаешь… я тоже хочу у тебя заказать что-нибудь. Нам нужна прихожая, возьмешься? – Посмотрим. – Круто. Но сегодня мы идем с тобой на «Филиппины», ты, я верю, помнил бы об этом, если б прочел мои сообщения. Леша выдыхает, а у нее такое лицо, что – нет – не зачтется ответом. – Знаешь, я что-то не в настроении. – А ты никогда не бываешь в настроении. – Ну почему, бываю. Сейчас у меня до хрена настроения построгать эту доску. – Строгай, кто тебе не велит? Но вечер у тебя занят. – А Гарик-то тебе не компания? – Компания. Но ты идешь со мной. – Зачем? – Леша, я все это уже слышала очень много раз. Может, пообедаем вместе? – У меня с собой. – Ну и что, можешь ты пообедать с подругой? – Или обед, или вечер. – Конечно, вечер. И не будь такой букой. Я от тебя не отстану, так что даже не пытайся… Она тычет в него своим пальчиком и смеется. Настроения у нее, конечно, хватит человек на пятнадцать. – Встретимся на месте. – В восемь. – Хорошо. – Ловлю на слове! Она просто сияет. Красивая. Как счастье окрыляет людей. Даже чужое. * Леша подходит к бару на Пушкинской в восемь пятнадцать, закуривает, выдыхая в подмороженный воздух белые полосы, размазывая по лбу ладонью свое нежелание заходить внутрь. Внутри Аня так ему улыбается, словно она не была на сто процентов уверена, что загнала его в угол своим бриллиантовым танком. – Фу, накурился-то. И она подцепляет его под локоть после того, как он отдает свою куртку девчонке с пирсингом по всему лицу. – А где Гарик? – Ты же знаешь, он терпеть не может «ярмарок тщеславия». – А я, что ли, люблю? Она чмокает воздух. Он улыбается. Они ждут. Когда начнется. Чуваки уже поднимаются на сцену, копаются в проводах, солист крутит микрофон. – Тебе купить чего-нибудь? – У-у-у… (она со звуком задумывается, так и не научилась знать, чего ей все-таки хочется)… может, попозже? – Лады. Я за пивом, не хочешь? – Не, пива не хочу. Он отходит к бару, покупает темное. За стойкой цирюльник потягивает что-то вроде виски с колой. Когда замечает Лешу, узнает сразу и весь – подтягивается, заправляя прядь за ухо. Отворачивается, потом снова бросает взгляды. Бармен напенивает в стакан. Леша расплачивается и отходит. Его место тут же занимает дружок. Кладет руку на плечо своей шаловливой девы, что-то говорит ему на ухо. Кто-то всегда готов. Отступить. Погнаться. За чем-то еще. Не упустить. Кого-то получше. И всё проебать. Что-то верность совсем обесценилась. Ничего-то она не стоит. Кто ее и вообще выдумал? Собаки? – Ой, дай попробовать. Аня берет у него из рук высокий стакан, отпивает. – М-м-м… – Возьми. – Я немножко? – Хоть всё. Начинается музыка. Но чужая музыка не касается сердца.