Веня

«видишь? вокруг ни души сердце сгорает в тиши жарко и сладко ему почему так? так – почему?» «прикоснуться к бесконечности твоей»

* Леша сидит на кухне на стуле, подбородком упираясь в подогнутую коленку, листает что-то в открытом Венином ноутбуке. Тот входит, натягивая на ходу футболку. – С добрым утром. – С добрым. Леша поднимает лицо к нему, улыбается. – Что поделаем? Веня спрашивает и чуть выгибается посмотреть, горит ли огонь под чайником. Леша не отвечает. Один по-ворачивается, другой от-ворачивается обратно к экрану. Веня заглядывает к нему – на сайт Эрмитажа. – Хочу пойти туда. Веня прокашливается. – Знаешь, при всей гипотетической ожидаемости, это как-то чересчур неожиданно. – То есть ты не пойдешь? – Да уж пойду, куда деваться? – Вот только не надо приносить себя в жертву. – Невелика и жертва. Веня зевает, а потом говорит: – Мы как-то в школе еще ездили туда на экскурсию, пиздец, я чуть не помер. Мечтал катапультироваться через крышу, потому что через три часа блужданий среди каких-то коней и страдальческих лиц, я заблудился и не знал, где выход. Поклялся себе, что ноги моей там не будет. Леша смеется. – А я не был. Никогда не был. Хочу посмотреть. – Единственное, что я расслышал и запомнил из рассказа женщины, которая нас сусанила и мариновала, так это, что экспонаты у них восемь лет надо непрерывно смотреть, чтобы все увидеть. Какая-то блядская метафора. – Чего? – Что есть вещи, которые просто нельзя иметь, и дела, которые невозможно сделать. – Рок существует? – И он живет в Эрмитаже. Они хохочут. Потом Леша просит: – Я хочу только на египтян и на греков. Там не так много залов. – Да ладно, я же согласился. А почему вдруг? – Не знаю. Просто интересно. – До чего же у тебя «тонкая душевная организация». – Щас порвется. Иди в жопу. Леша выключает ноут, Веня, который стоит сзади, рассматривает его лицо в погасшем экране. Трогает за мочку уха, Леша склоняется к его руке. * Они идут внутри нечеловеческой пышности Дворцовой площади, под недостижимым небом и взглядом ангела. Стоят в очереди за билетами. Со всех сторон какие-то люди роятся, жужжат. Они почему-то молчат. Леша протягивает руку, сжимает подушечки пальцев на складке синей Вениной толстовки, совсем легко тянет, тот чувствует, поворачивается, улыбается. – Ты не передумал? – У-у. – Боже, как жаль. Смеется Веня. Леша: – Ты еще можешь спастись. – Это вряд ли. * Они бродят по залам, рассматривая статуэтки и статуи. – Скучные они какие-то. Говорит Веня про египтян. – Не шевелятся. Сидят все, вроде живые, а как мертвые. Леша сглатывает. – Чувствуешь сакральный трепет? – Знаешь, в детстве я очень любил их. Они мне нравились. Спокойные. И все какие-то одинаковые. Что мужчины, что женщины. Никакой разницы. – А сейчас? – А сейчас, кажется, греки мне как-то больше. – Ну вот, «прошла любовь, завяли» скарабеи. – Дурак. Они смеются, пихая друг друга, тревожа покой мертвецов и смотрителей. * Бредут среди подворотен, не обращая внимания на названия улиц. Дома стоят ровными рядами, причудливые и одинаковые. Веня достает пачку: – Будешь? – Давай, – они прикуривают от его зажигалки, которую Веня закрывает ладонью. Сворачивают на узкую улочку, впереди два идентичных парня идут, повиснув друг на друге, тот, что чуть-чуть повыше, засовывает руку в штаны тому, что чуть-чуть пониже. Леша с Веней переглядываются. – Хорошее у кого-то утро было. – Да не то слово. Парад геев раскалывается надвое: одни сворачивают в кофейню, другие идут дальше. – А ты так не хочешь? – Пф, как? – Ну вот – так. – Руки тебе в штаны посреди пустынных улиц засовывать? – Не знаю. – А ты хочешь, чтобы я так делал? – Не хочу, конечно. Совсем уж, что ли? – Почему это? – Просто. Не хочу, чтобы кто-то видел, как ты касаешься меня. Или как я касаюсь тебя. И какое у тебя лицо при этом. Или у меня. Веня чешет бровь и ничего больше не спрашивает.