Всё в канализации было хорошо, пока не появился Пул.

Донни лежала калачиком на коленях Майки, спрятав лицо под ладонями и за шторкой волос. Ну, наконец-то, и её стыд, и живую понятную реакцию на происходящее увидел Леонардо, отчего камень на душе полегчал. Но не сильно — в глаза вопрошающе заглядывал самый младший братец. Даже присутствие Кейси и Дедпула не так волновали лидера, как испытующий взгляд члена семьи. Лео на секунду опустил глаза в пол, собирая в уме решимость и правильные слова. Новые пятипалые конечности и пальцы на них сами собой сплелись в замок, задавая нужную степень концентрации. Рафаэль, в свою очередь, напряжённо буравил взглядом спину брата, который сейчас отдувался и за них обоих. Но в словах Лео был лучше него. — Мы... думаю, нужно начать историю с того, что ни Раф, ни я не сделали это осознанно или специально — мы были под воздействием «Озверина» и «Полюбина», соответственно. Но это не снимает с нас вины ни в коем случае, не освобождает от последствий, но, надеюсь, объясняет, почему факт инцеста и беременности... беременностей, о, Боже, в принципе, мог состояться. Это чудовищное стечение обстоятельств, что в тот миг рядом оказалась... самка. Оба раза с интервалом в месяц, Донни оказалась рядом. Тогда мы были не в себе, даже сейчас всё вспоминается с трудом, сквозь алую дымку. Это были первобытные инстинкты и, поверьте, если бы это можно было взять под контроль и остановить — я бы так и сделал. Но я не мог. Я правда не мог, — казалось, Леонардо по-настоящему заново всё переживал, впервые серьёзно размышлял и с изумлением приходил к выводу, что, действительно, невозможно было тогда остановиться, и это осознание жгло и резало, ворочалось внутри как раскаленный нож, его голос задрожал, но он продолжил. — Произошло то, что произошло. Этого не вернуть и не исправить. И я корю себя теперь не только за произошедшее тогда, с препаратами, но что не смог заметить состояние Донни, что ему... ей пришлось пройти через все это в одиночку. Можете судить, осуждать, корить и наказывать, мы более чем готовы, и после этого нам просто предстоит сесть и понять, как жить дальше. На этом Лео иссяк, охрипнув и повесив голову, подпирая ее, болтающуюся на хилой человеческой шейке, ладонями. Исповедь не принесла полного облегчения, его опаляло и жгло изнутри, но начало было положено. Окружающие слушали его внимательно. Отмечали его волнительную решимость. Его стыд. Даже страх, хоть и старался он это завуалировать. Дон сел, ему захотелось не только слушать, но и видеть. Нет, не унижение брата. Просто взглянуть на него. И на Рафаэля, что затаился у стены и тоже волновался. Сердце Донни заколотилось как сумасшедшее, словно это она стояла перед всеми и объяснялась. Задрожала. Да и мокрая толстовка раздражала, пришлось её таки снять и обратно закутаться в сухое одеяло, перевернув его другой стороной. Микеланджело, пожалуй, понял, что во многом накрутил себя по поводу Лео. Всё, что он подозревал, относилось к другому брату, потому его гневный взгляд скользнул дальше, мимо Леонардо и воткнулся в (как он думал) предателя семейства. Гнев накатывал, клокотал. Кейси же молчал. Пытался найти ложь, но не находил. Случай с Лео ничем не отличается от его случая с Эйприл. Один в один. А, так как себя Джонс очень любит, мысленно помиловал этого бедолагу. Ведь он думал, что там инцест намеренный. — Все понятно! — Микеланджело резко встал, сжимая кулаки, даже упавшее с него одеяло и последующая открывшаяся нагота не смутили. Пошёл целенаправленно, нет, не на Лео. Мимо. К Рафаэлю. Тот прочувствовал его настроение, потому тоже поднялся, но ранение его заставило чуточку пошатнуться и потерять инициативу. Майки ударил кулаком в лицо, заставив того упасть. — Лжец! Притворялся хорошим!!! — младшего прорвало. — Из-за тебя я сердился на Лео! Ненавижу тебя! Ненавижу!!! Чтоб ты сдох! Лео остался для Донни братом даже после этого, а ты что творишь?! Дурак! Извращенец!!! — кричал сквозь слезы, топал ногой, сильнее сжимал кулаки. — Это из-за тебя столько проблем! Не приближайся больше к Дону! Рафаэль же сел опираясь на одну руку, второй — потирал побитую челюсть и разбитую губу. С испугом смотрел на младшего. Нет, не кулаков его боялся, а слов. Открытых! Ярких! Откровенно гневных. Рафаэль не ответит ему кулаком в ответ. Не тот случай, пусть бьет сколько душе угодно, если ему от этого полегчает. Или даже убьёт. Не обидится. Значит, такова плата за содеянное. Лео ошарашенно, будто со стороны и в замедленной съемке смотрел на происходящее. Молча раскрывая и закрывая рот и хмурясь, не поняв сначала, что бьют и ругают не его. — Микки! — Лео запоздало отгородил Рафа от этого маленького тайфуна, умоляюще и с жалостью смотря на него. Лидер не хотел, чтобы все зло пало на голову Рафаэля. Но и оправдывать того полноценно не мог, сам помнил свою ярость, да и не его бой, не его слова были. Во многом Микки прав был: куда усугублять инцест, и то любовное признание было произносить? Правда Леонардо ощущал в них любовь духовную и заботу, а не страсть и похоть, которую боялся услышать от Рафа. Поэтому просто остановил Микки как мог — своим телом, как барьером. — А ты чего защищаешь этого преступника?! — возмутился Микки, толкнув старшего в грудь, чуть ли не на Рафаэля загоняя. — Ты первым его должен был разоблачить, справедливый ты наш борец с преступностью! Или ты его защищаешь?! Лео стерпел толчок, нахмурившись и плотно сжав зубы. И что на такое ответить? Рафаэль тоже ждал, когда буря чуть уляжется, чего толку перекрикивать ураган? Надо ждать, когда тот потеряет силу. Донателла не смогла спокойно смотреть на эти разборки. Сама не заметила, как выпрыгнула из одеяла и поймала разбушевавшегося Микеланджело со спины, крепко прижав к себе. — Тише-тише! Давайте без братоубийства! — попросила она. Майки сначала задумал вырваться, но женские руки и мягкости победили и утопили в уюте. Сдался, но слезы потекли ручьями, младший вопрошающе и возмущённо глядел на Леонардо. — Эй, я тоже хочу такого успокоительного! — встрял Уэйд, но более не вмешивался. Микки медленно успокаивался, буйства не было, но оставался этот тревожащий душу взгляд. «Сто тысяч раз да, Майки, как ты прав и праведен, ты имеешь право быть таким и яриться. А я вот — уже нет», — додумал Леонардо, вновь делая шаг вперёд и беря огонь на себя. — Да, должен был разоблачить и прибить, покарать, а ещё лучше — в принципе не допустить подобного. Но сложилось так, что не доглядел и не знал в начале... а потом и сам согрешил, натворил то же самое. Микки, было много ссор, конфликтов, столкновений между нами двумя и даже тремя, и большинство обошли тебя стороной. Знаю, вижу, понимаю, что так было нечестно по отношению к тебе — держать в полном неведении, вот ты и построил свои версии и злился, не понимая, но чувствуя, что что-то происходит. Но, подумай, что нам было делать тогда? Мы не знали и половины того, что знаем сейчас. Варились в стыде за совершенное, не в силах исправить его, не думая, что будут последствия, беспокоясь за душевное состояние друг друга. А иногда сходя с ума, — вспоминал свою суицидальную вылазку к футовцам, — и ввергаясь ещё в большее дерьмо! — выругался-таки, вспоминая «особые проверки Донни на прочность и пошлость».   На этом сдулся и затих, вновь хороня лицо в широких человеческих ладонях — Лео терзал остаточный стыд воспоминаний. Микки слушал. Каждое слово. Считывал каждую эмоцию, что предательски проникала в него. Огнём входила. Как пламенный бич, как шпага, что вонзалась в его сердце. Чувства братьев: Лео и Рафа. Они — настоящие, болезненные, мучительные. Подобны тем, что когда-то исходили от самого Дона. Руки-ноги немели, как будто в них вонзились зубы ядовитых змей. Не пошевелиться. Но Микки еле-еле протянул трясущуюся руку, словно хотел бы ухватиться за старшего брата, за грудки. Но ухватиться не за что, нет на нем одежды, голая грудь. Тогда упёрся в неё ладонью, к сильному сердцу, такому раненому, что тут же убрал руку как от огня и закрыл ею своё лицо. Затем добавил к ней вторую ладонь. Заплакал навзрыд, как маленький. Как самый маленький, которому жёстко-прежёстко потрепали его детскую психику, надругались над ней. Ноги больше не держали, Донни тоже. Рыженький мальчишка выскользнул из рук, сев у ног старших. Таких странных старших братьев, что делали такие нелепые противоестественные вещи друг над другом. Ему было непонятно и понятно одновременно. Донателло осталась стоять нагой перед Леонардо и Рафаэлем, разведя в недоумение руками, так и говоря безмолвно: «Я не знаю, что делать с этим маленьким психом!» Зато Рафаэля потянуло к Майки, у которого сердце встало от его полуневменяемого состояния. — П-прости меня, Майки, я хотел сказать, н-но боялся, правда, боялся тебя! — Раф подсел к Микеланджело и сначала неуверенно потянулся к нему, потом-таки осмелел и сгрёб того к себе. Младший, всё ещё плача, побил кулаком этого негодяя, но уже так, скорее с досады, после обмяк тряпочкой у того на груди. — Правильно, бей, сколько хочешь, я не дам сдачи, и сопли можешь размазать по мне — переживу... Рафаэль, сидя на полу, укачивал его, как мать грудничка. — Прости меня... нас... иначе я тоже заплачу. Вместе с тобой. Как раньше. В детстве, помнишь? Рафаэль таки шмыгнул носом. — Ты же знаешь, что я не равнодушен к чужим слезам. Как и ты... Микеланджело сердился, но рыдал уже чуть тише, слушал его и успокаивался. Кейси, тем временем, слеп от вида Донни в женском обличье. В воде он её особо не разглядел, а теперь даже ахнул от такой живой естественной красоты. А раз увидел, уже не мог отвести глаз. Часто сглатывал и боялся дышать. Конечно, заигрывать с ней сейчас— наихудшая идея. И обстоятельства душещипательные, и братья зашибут ненароком. Но раз стоит она тут такая высокая и стройная, словно лесная эльфийка из легенд Средиземья, то как тут не заглядеться? В душе даже раздосадован был: «Эх! Знал бы, что под черепашьей шкуркой такая красота прячется, давно бы расколдовал и себе забрал!» Но сейчас у него Эйприл, потому не имеет морального права бросать одну подругу ради другой и встревать в очередной любовный треугольник, который грозится мутировать в многоугольник. А Донни... чья она? Лео? Рафа? Или это всего лишь страшнейшее недоразумение и она ничья, своя собственная. Хотя, Кейси знал, что Рафаэль теперь от неё не отстанет. Сразу прямо или плавно шаг за шагом, неважно, но чувствовал, что это неизбежно. По поводу Леонардо ничего сказать не мог. Ни о его мыслях и чувствах к Донни. Рафаэль больше похож на влюблённого, нежели Лео. Черепаший лидер скорее всего теперь будет разгребать то, что получилось. Брать на себя массу обязательств, находить нужные слова, чтобы все сгладить и объяснить учителю. Не позавидуешь! Но все же, где-то глубоко в душе хотелось Дона отобрать. Даже в качестве свой сестры. Просто, чтобы была рядом. Невольно вспоминал, как часто они проводили много времени вместе, вдвоём. И это было весело, не пошло. И, несмотря на соперничество, Донни спасала его от разных неприятностей, была ласковой и терпеливой, даже если это было совершенно ей невыгодно. Друг. Настоящий друг! Сердце вновь разболелось от того, что плохо поработал, не уберёг, хоть и знал больше, чем братья-черепашки. Но, пожалуй, забрать её не получится. Не так его поймут: Эйприл заревнует, да и парни — тоже. Никто. Не поверит. Ему, взбалмошному и безответственному Кейси Джонсу, что он берет Донни просто сестрой. Да ни в жизни! Никто и никогда. Интересно, а поверила бы сама Донни? Джонс невольно улыбнулся. Чисто гипотетически можно поинтересоваться. Потом. Когда всё уладится. Донателла невольно оглянулась на Кейси с полуоборота. Прямая, спокойная, несмотря на окружающий локальный конец света. Хрупкая и сильная одновременно. Даже на фоне растерявшихся братьев выглядела очень достойно. — Богиня, — вылетело из уст Кейси. Дэдпул в своей жизни много повидал голых дев, потому лишь задумчиво оценивал представленные параметры. — Хм-м... Как там было? А русалки на ветвях сидят... — у него тоже были сказочные ассоциации. — И русалы, видимо, тоже. Лео от таких слов вновь закипел яростью и желанием защитить родных от гадких нападок, пронзил Пула с Кейси гневным устыжающим взглядом, после чего быстро приблизился к Донни, обернул вокруг нее плотное одеяло. После обратил внимание на собственную наготу и других братьев. — С-спасибо... — немного растеряно поблагодарила брата Донни. Раф и Майки окопались под одним одеялком. Лео хмурясь, оттеснял и загораживал Донни в тень, спасая от пылких взглядов. Скрестил руки на груди, буравя пошляков красноречивым взглядом. — Хватит на этом! Мы стыда от наготы не чувствуем, но вы, ребята, имейте совесть! — В основном обращался к Кейси, так как о наличие таковой у Дедпула очень сомневался, — если не можете помочь или не пялиться хотя бы, то идите вперед, а мы за вами! Кейси постучал себя по щекам, приводя себя в чувства. — Простите, ребят, но слишком высокая концентрация голых тел на один Панциробус... — забормотал тот. — Я поищу вам одежду! Где-то в логове она должна быть, — вспомнил про сменки свои и Эйприл, ведь они так часто ночуют или даже живут у черепашек. Джонс воодушевился и прорвался к двери из Панциробуса, открыл ее, а за ней — Сплинтер! Стоит. Видимо, давно стоит. Джонс закричал, как девочка и, отпрянув, грохнулся на пол. Ни жив ни мертв. — Мастер Сплинтер! — У Леонардо сердце в пятки ушло от столь быстрой смены обстановки и страха перед возмездием. Слышал ли отец то, что тут было произнесено? Ведь Леонардо так подробно распинался перед Микеланджело. Вдруг эта исповедь достигла и отцовских ушей! Услыхав имя мастера все замерли, как мыши перед удавом. Даже у Майки разом высохли слезы. Невольно переглянулся с Рафаэлем: «Это — конец!» Синхронно пали ниц перед отцом. — Бро, когда тебя казнят, твои дети — мои дети, — зашептал добрый малый, за что был прижат плотнее лицом к полу, чтобы не болтал лишнего. Надо же, не комиксов в наследство потребовал, а черепашат. Но Рафаэль не долго сердился, тут же отпустил брата. Страшился. Но знал, что Лео, как любимчику Сплинтера, было гораздо хуже. Они — духовно ближе. Да, Рафаэль им завидовал, хотелось, чтобы и его отец любил также сильно. Но сейчас даже лучше не гадать, кто будет бит больше из них. В учтивую стойку-поклон мигом пала и Донни, плотнее кутаясь в одеяло, словно прячась в панцирь. В голове Дона промелькнула похожая с остальными ужасающая мысль: «С каких пор он тут стоит?!!» А ещё гений знал, как хорошо слышат крысы. И это вовсе не утешало. Поседеть на месте можно! Даже не дышал. Но, если что, готов встать и просить милости своим старшим братьям. Даже на коленях. Ей они сейчас нужны как никогда. Не только для воспитания будущего потомства, а для семейной целостности. Если кого вдруг не станет, Дон никогда себя не простит. Отца тоже. Да, он, вернее, она — такая. Ей вообще не нравилось, что кто-то ещё будет судьей их отношений. Почему нельзя собраться только троим непосредственным виновникам этого безобразия: Донни, Рафу и Лео? Да обсудить сложившееся, что-то решить. Почему самим не выбрать путь? Донни никогда не ревновал Лео к отцу, как Рафаэль, у которого это переросло в соперничество ради первенства и некоторый комплекс неполноценности с извечным: «Меня не любят!». Донателло, напротив, несмотря на всё своё уважение и любовь к учителю рад вырваться из оков власти. Выпорхнуть, как бабочка. Но, в принципе, пока не произошло той самой точки мнимой ему злоупотребления властью отцов над детьми. Но, если Сплинтер рассудит очень строго, то душа этого юного революционера не выдержит — взбунтуется! Кейси продолжал притворяться мертвым, уж больно душещипательными вышли обстоятельства, что просто жуть с тростью. — О-о-у-у! — Дэдпул постучал себя ладонью по губам. — Молчу-молчу... Леонардо, заглянув в глаза учителю, не заметил признаков какого-либо гнева, который должен был отразиться после таких откровений. Обычно строгий, как и всегда, разве что даже не поприветствовал никого. Странно... Лео прошиб холодный пот от осознания, что Сплинтер всего лишь ждал их с миссии, ожидал увидеть их человеческий облик, но и подумать не мог про женскую сущность Донни и... и... Лео онемел, в ужасе глядя снизу вверх на мастера, как олень на приближающиеся фары машины в ночи. — Донни не болен. Он — девочка! — выпалил он и тут же сдался, сообщив основную по его мнению информацию, что должен знать их отец. Кивнул головой себе за спину, показывая «виновницу», — Мы не знали! После тоже упал к ногам отца, как и братья, преклонив голову. Что же теперь? Услышал или нет, теперь неважно! Рассказать придётся — это неизбежно. Лидер прерывисто дышал, а в голове прокручивались варианты: побьет за боль, причиненную новоиспечённой дочери — и это было бы правильно; прогонит их с Рафом из логова на какое-то время или навеки — тоже понятно; но третий вариант... «Будет презирать и игнорировать до конца дней так, что мы всё равно уйдем. Сами. В стыде», — вот, это самое страшное, что могло последовать. Потерять уважение Учителя и быть изгнанным из семьи именно так — ночной кошмар и самый большой страх Леонардо. Сплинтер внимательно посмотрел на своего самого любимого сына. В отцовских глазах вдруг отразилась... боль? Печаль? После перевёл взгляд на Донателло, выискивая схожесть с той самой черепашкой, которую он растил с малых лет. Растил как мальчика. Но перед ним, не смея поднять головы, была девчушка. После удостоил вниманием остальных ребят, перепуганных вусмерть. — Это... — начал учитель и в его голос прозвучал печально.— Это должна быть моя вина. Лео оказался оглушен и сломлен этой видимой спокойностью и мягкостью, а также... горечью. Тоскливые нотки в словах Учителя. И ни капли ярости или возмущения. От этого только хуже. Лидер вытер пот с лица, наконец, вновь осмеливаясь поднять глаза от пола. Чего-чего, а видеть виновато-огорченное лицо отца — наихудшее и невыносимейшее из событий. Леонардо готов был сейчас же залиться слезами и вновь откровенной исповедью, но... Из-за спины Сплинтера выглянула... Эйприл! Чем и перебила весь настрой к очередному покаянию. А вот и смерть Дона пришла! Зато Кейси сразу воскрес. Заулыбался, рад её видеть. Рафаэль же напрягся и нахмурился, подняв голову, но не нарушая глубоко положения-поклона. Хотя с таким лицом он стал больше похож на дикую кошку, готовую в одном прыжке запрыгнуть на добычу. Микки просто выпрямился и сидел, изумленно хлопал глазками.   А вот Донни — ему хотелось провалиться сквозь землю! И сгореть в той от собственного стыда. Пот градом полился на пол, что невольно вытираешься краем одеяла. Даже возникла отчаянная мысль: встать и убежать далеко-далеко, проглотить пилюлю, которая сотрёт всю твою память, потеряться в забвении. — Оденьтесь и приходите в додзё, — пригласил их учитель и вышел, оставив Эйприл с ними. Леонардо повернул голову и увидел перекошенное лицо Донни. Проследил за взглядом — Эйприл. Подавив в себе желание застонать от отчаяния, Лео вновь уткнулся лбом в пол, нежно вбиваясь него, медленно сходя с ума. «Это не моя борьба, я не должен вмешиваться, только следить», — ему жалко было Донни, но он ни морально, ни физически не мог защитить его от самого страшного. Поэтому тихо уперся ладонями в пол, искоса наблюдая за ними. Дал простор и волю для слов, все же соскребывая в себе решимость если что вмешаться и выгородить Донни. Дать ей время или возможность избежать, оттянуть разговор. Эйприл зажала рот от накатывающих слез. Но после как-то собрала волю в кулак и смело двинулась к Дону. Донателло не выдержал, вскочил на ноги, затараторил: — Прости! Я все объясню! Я не знал, правда, не знал! Я не собирался обманывать, так получилось. Эйприл, боже, как же всё сложно на самом деле, просто не передать словами! — Дон обречённо покачал головой, не понимая с чего вообще начать. — Возможно, я был рождён девочкой, а может я как-то превратился, когда изучал мутаген и чего-то нахимичил. Это теперь невозможно выяснить! Но, если хочешь, я найду эликсир по смене пола! Объяснял-объяснял, да сгенерировал очередную безумную идею. Но О’Нил резко прервала его речь, приложив к его говорящим губам пальцы. — Тихо-тихо! Лучше... — тут телепатка осмотрелась. Слишком много свидетелей. Схватила дрожащую, почти умирающую от волнения Донни за руку и повела за собой. — Пойдем в твою комнату и поговорим наедине, — добавила Эйприл, откровенно ревностно покосившись на ребят, в частности задержала взгляд на Лео и Рафаэле так, словно ей всё уже известно. Рафу не понравилось это, сильнее нахмурился в ответ, выпрямляясь. Расценил, как вызов, и всколыхнулся сопернический дух. Но ему хватило благоразумия не вмешаться. Хотя и с трудом. «Отстань! Хватит пить ее кровь!» — ругалась в нём ревность, которая чуть Лео не довела до инфаркта. Правда, он уже приготовился бросить что-нибудь очень тяжелое в него, но опасность миновала. Донателло, заткнувшись, шёл за подругой, на миг оглянувшись на братьев со взглядом: «Я ещё жив, да? Но что меня ждёт?!» Когда девушки ушли, Леонардо вновь осмотрелся, перехватывая взгляд Рафаэля. Теперь уже собранный-напряженный, вполне смирившийся с обстановкой. Правильно делал, что в основном молчал все это время и дал говорить лидеру за них обоих. Но сейчас... Лео с печалью последний раз взглянул на Рафа и отвернулся. Закрыл глаза на секунду, медленно выдыхая и успокаивая нещадно бьющееся сердце. — Вы слышали Учителя? Ищем одежду, ждем Донни, идем в додзе к Учителю. Получасовая готовность, — привычным тоном скомандовал, избегая смотреть еще на кого бы то ни было, — Остальные... я вам не командир. Делайте, что хотите, но в пределах разумного. И, Кейси... лучше дай им обеим немного времени прийти в себя, — тихо попросил отдельно. После чего встал на слабых человеческих ногах, пошел было в сторону своей комнаты, но метнулся обратно к Панциробусу: вспомнил про забытое яйцо, но не осмелился даже трогать его без разрешения Донни. — О! Я знаю, что делать! Попрошу шмоток для вас у автора этого мира! — оживился Дэдпул и побежал куда-то, обгоняя Леонардо и исчезая чуть ли не в воздухе. — Да уж, Эйприл на меня даже не посмотрела, —  расстроился и Джонс, выискивая свою сменку, чтобы переодеться в сухую одежду. — Лео! — Позвал брата Рафаэль и, не дожидаясь ответа, просто обогнул того. Далее продолжил тихо, почти шепотом. — Держись только, ты мне нужен любым, несмотря ни на что. Осмелился коснуться плеча. — Прости, если был плохим братом, — говорил так, словно с жизнью прощался, только не понятно, своей или его. Сглотнул и добавил ещё тише: — Я люблю тебя, просто знай это, — сегодня он второй раз говорил о любви, видимо, это его своеобразный инстинкт перед надвигающимся ужасом. Затем таки засмущался и побежал прочь, почему-то в сторону кухни, а не комнаты, бросив: — Очень-очень! Микеланджело продолжал сидеть, тяжко вздыхая. Эмоционально выпотрошен. Он бы сейчас вообще покушал бы и спать вырубился. О, да, ничто не испортит ему аппетит! Живот грустно заурчал. — Я поем только... — проскрипел младшенький так, словно бы разрешения спрашивал. Но, как зомбированный, продолжил свой путь на кухню, оставив их. Пока не закинет чего-нибудь в рот — не придет в себя. Вдруг вернулся Дэдпул с чемоданищем. — Тут всякие разные одежды! — После посмотрел на Леонардо, — даже хакама с кимоно есть для особо японско-традиционных личностей, хе-хе! — Спасибо, Пул, — лидер был так измотан, что уже всё равно было, как этот парень каждый раз проделывал такие фокусы, — за всё спасибо, — медленно кивнул, принимая чемодан. На секунду замер и завис, то ныряя в омут горечи, то вновь выныривая на поверхность «блюсти культуру и этикет». — И прости, что стал свидетелем всего этого, — Лео неопределенно пошевелил ладонью, морщась. — До твоего прихода такого... Стоп. До твоего прихода в наш мир подобного и представить было нельзя, и близко не было! — святое озарение. А вкупе со всесилием регенерации и демонстрируемыми чудесами... Лео отступил на шаг, в изумлении и напряжении оглядывая Дедпула. Может ли быть, что перед ним некое древнее японское божество-трикстер по типу Кицунэ, что любит играть с чужими судьбами и жизнями, а все остальное — лишь маска и притворство?! Уэйд сначала удивился его вежливости, даже затылок почесал в некоторой неловкости, но после заметил мистический страх в глазах Леонардо. — А? Ты о чём? — не понял его мужчина. — Ну, да, не все умеют ломать четвертую стену и общаться с теми, кто за ней. Но, я напрямую обращаюсь к автору и прошу чего-нибудь нужного. Или... или ты о чем? Уточни, мой грустный лидер черепашек-ниндзя. — Нет, ничего, показалось, наверное, — Лео в усталости помотал головой и рукой будто снимая паутинку с глаз. «Даже хитрейший Кицунэ не может врать так убедительно и опуститься до игры в такого грязнулю-раздолбая», — определил про себя лидер, вспоминая злосчастный диван в гостиной и наблюдая за реакцией Дэдпула. — И часто ты, четвертые стены ломая, попадаешь в настолько ужасные истории? — спросил, уже предчувствуя, что может пожалеть, услышав подробный ответ. Но не мог пересилить любопытство и не оценить, как высоко в шкале Уэйда может стоять творящийся сейчас черепаший Апокалипсис. — Хм... — глубокомысленно задумался тот, почесал указательным пальцем темечко. И продолжил. — Однажды, когда я узнал, что существует  четвёртая стена и заглянул туда... В общем, так спятил, что уничтожил одну из своих Вселенных Марвел. Для справки: параллельных вселенных Марвел — много. — Ясно, понятно, уничтожитель Вселенных и наш дружелюбный сосед Человек-я-похищу-и-травмирую-вашего-брата-наряжу-в-наряд-принцессы-а-потом-буду-паразитировать-в-вашей-гостиной-сан, — да, Лео таки пошутил, хмыкнув, — Спасибо. В сравнении с уничтожением Вселенной у нас тут и правда детские игры, на твой взгляд. Но раздражаться сил уже не было, да и шут его знает, похоже, Пул и сам верил в свои слова. Лео напоследок благодарно похлопал Дэдпула по плечу (за поднятие настроения — пусть и путем генерации невиданного бреда), подхватил из чемодана строгое темно-серое кимоно с черным поясом и уже целенаправленно поковылял в сторону своей комнаты. — Сейчас я не вру, — вдруг серьёзно бросил ему вслед Уэйд, даже с некоторой детской обидой в интонации. Хотя, скорее, он это себе адресовал, нежели Лео. — Собственно, а кто мне когда верил? Тоже пошёл успокаивать свою нервную систему: считать доллары. Да, ему нравились денежки, это не секрет. И, что самое интересное, он — транжира, а не жлоб. Но деньги все равно пересчитает. Может, хватит на новую подушку? Заполненную зелененькими купюрами!   ***   Донателло, не чувствуя под собой ног и с тяжелой головой, следовал за Эйприл. Даже в свой комнате был словно гость: скромно присел на край кровати, словно та была чужая. Поджал губы и боялся смотреть на подругу. Сильнее кутался в одеяло. Эйприл внутренне ярилась, но не на Донни, конечно, а на его братьев. — Ты и мастер все слышали, да? — догадался гений, бросив быстрый взгляд на подругу, но после вновь опустив его вниз, на колени. Руки дрожали. Эйприл вдруг чуть опомнилась и огорчилась. Обошла кровать, залезла на неё и обняла Дона со спины. Крепко. Еле дыша от накатывающих слез. Донни сама затаила дыхание. Боялась сказать что-то дурное, нелепое. Сглотнула, и таки задышала, но чаще. О’Нил тоже не торопилась говорить. Чуть отстранилась назад и стала гладить Дона по голове, по волосам, освобождая их из-под одеяла. Длинные, ниже поясницы. Перебирала пальчиками, словно хотела косу сплести, и снова ласкала. — Не плачь, тебе лучше не волноваться, — таки ответил Дон, чуть прикрыв глаза от прикосновений. Эйприл опустила руки на плечи теперь уже подруги. Узкие, даже хрупкие. Сжала их. Донателла испугалась её молчания. — Прости! Прости меня! Нужно было всё рассказать! — громко каялась черепашка, ставшая человеком, и зажмурилась от стыда и страха. Дыхание сбилось. — Нет-нет! Что ты?! — опешила Рыжая, унимая разбушевавшуюся собеседницу. — Я ни в чем тебя не виню! Донателло готов был волком выть, продолжить биться с психу и боли, но, привыкший сдерживаться при Эйприл, это как выработанный рефлекс — взял себя в руки. Замер, замолчал, собирался с мыслями, унимая бурю, заключая её в себе. Сжал край кровати. Голова кругом. — Получается так, словно я обманул тебя. Прости, что так получилось, — теперь продолжил спокойно, голос надтреснул. — Но я не жалею... — осмелился посмотреть на Эйприл через плечо, — ...что любил тебя. Сказал и вдруг кротко улыбнулся, когда поймал внимающий взгляд уже бывшей возлюбленной. — Мечтал. Боролся. Даже победил. Но, — тут Дон горько усмехнулся и вновь уронил взгляд  вниз, на руки. — Но замысел изначально был ошибочным. Провальным. Правда, я так привык жить этой мечтой, что теперь так странно перестраивать себя, свои мысли на другой лад. Как встретил тебя, так и держался этого вектора, но теперь его нет. Нужен новый, но пока я в перепутье. Ничего не хочется. Я так заврался в последнее время, что даже забыл, как легко бывает от правды. Донни успокоилась. Да, как хорошо от банальной истины. По крайней мере, уже не страшно. А раньше казалось, что сгоришь, как бумага на месте, если откроешься Эйприл. Но она оказалась такой понимающей, утешала, лаская руками, что Дон невольно почувствовал себя круглым дураком. Почему не доверился ранее? Ни ей, ни братьям. Ведь они — близкие! Почему так долго врал? Чего боялся? — Я трус. И никакой не гений, обычный идиот, — Донателло крайне разочаровался в себе. Опустил веки, чтобы сдержать слезы разочарования, но они сбежали прямо по ресничкам, спрыгивая живыми каплями с чёрных кончиков сразу на колени, минуя всё остальное. Эйприл сильнее поджала губы, поспешно вытерла собственные слёзы, после прижала Донни к себе, к груди. Для этого ей пришлось встать на колени, так как уж больно высока новоиспечённая девушка-черепашка. — Неправда! Это... — О’Нил вновь захватывал праведный гнев. — Не твоя вина. Это... Но она не договорила. Да-да! Братья-черепашки — теперь в глазах телепатки главные преступники этого дела. Даже если все, что произошло неосознанно, так сказать, несчастный случай. Но почему тогда у Донателло такие страхи, что ему ничего не остаётся, как нагло врать? Это должен быть бурный коктейль из насмешек, череды унижений, недопонимания, подавления воли. А потом с легкостью  сказать, что он врунишка и трусишка. Это не его слова. Это внушённое! Эйприл чуть не перекосило от ярости. Если с определённой периодичностью говорить, что он самый слабый и его усилия тщетны, то это серьёзно выбивает почву из-под ног, даже когда крепко стоишь на ногах. А иначе, почему Донни так долго тянул? Почему не пришёл, например, к самому близкому из братьев и не сказал? Конечно, не все так мрачно, как она себе это представила, но правила отношений и доверия должны на чем-то строиться. А если близкий человек не спешит делиться бедой и тонет, боясь протянуть руку и позвать... Почему никто не увидел? Все так поглощены собой, что и нет никакого дела до душевного состояния близкого? Эйприл негодовала. Правда, и себя стыдила, ведь имеет хорошую интуицию, а Дона проморгала по всех отношениях. Феерический партизан! Даже телепатку обдурил. О’Нил вздохнула, после отпустила и села рядом. Донни обнаружила, как в ее глазах заиграли чертики. — Давай их всех накажем! — вдруг заявила Рыжая. — Они и так уже наказаны, думаю, достаточно. — Нет-нет! Ты разве не видишь, что сейчас будет? — Учитель всем снесет головы? — Дон поглубже залез на кровать. — Это само собой. Но теперь, узнав, что ты — девочка, боюсь, наши самцы-виновники станут очень навязчивыми к тебе в соперничестве друг с другом, — пояснила телепатка. Донателла поморщилась, меньше всего ей сейчас хотелось распри между братьями. — И что ты предлагаешь? Спрятаться в коробочку, проделать в ней дырочку и отстреливаться чем-нибудь? — отшутилась-таки. — Нет же! — рассмеялась О’Нил, но после резко стала серьезной, заглянула прямо в глаза. — Всё гораздо проще: говорим, что мы не разрываем своих отношений, а когда все уляжется — разоблачаемся. Донни удивилась, но не более. — То есть продолжать врать? — уточнила та, конечно, ведь она уже решила быть честной с братьями, а тут очередная игра. — Тогда так: мы не врём, а действительно продолжаем по инерции, что ли, — решилась Эйприл и, подавшись вперёд, привычно поцеловала Донни в губы, как и ранее она это делала. Донателло растерялся, схватившись за плечи подруги. — А потом, когда все уляжется, — продолжила Эйприл, чуть отстранившись и глядя в широченные глаза бывшей черепашки. — Мы отпустим друг друга, — сказала и сама загрустила, внимательно рассматривая новое лицо. — Хотя отдавать тебя и не хочется. Как подумаю, что кто-то из твоих же братьев или даже Кейси приставать будет, так сразу руки поотрывать им хочется. Заранее. Дон смутился от столь открытой ревности. Эйприл всего лишь хочет защитить, пусть и таким способом. Невольно вновь чувствуешь невидимые сети: и ты полностью в ее власти. Поймала и держит. Когда отпустит — непонятно. С другой стороны, а что она сделает? Будет заботиться и утешать, разве это плохо? Если раньше Дон все думал, когда ее оставить, то теперь смена ролей. Что ж, ещё несколько дней столь странной игры в любовь, к которой они так привыкли. — Кейси будет в бешенстве, — вдруг подумал он о друге, — и Раф. — Нашёл, о ком беспокоиться! — прыснула О’Нил, когда упомянули Джонса, но тут вопросительно уставилась на Донни. — Раф? А он тут причём? Донателло стыдливо поднял глаза, убоялся, но решил быть честным. — Он любит меня... не как брата, — нервно сглотнул, дрожь прокатилась по телу. — Прости меня, я ввязался и в такие... отношения... мало того, что лжец, так ещё и неверным был. Эйприл ужаснулась, но не его «предательству», а инцесту. Захотелось закричать: «Как?! Почему? Что это вообще такое?!» Эйприл не верила, что Дон бы сам додумался до такой «измены», значит... Рафаэль, мерзавец! Соблазнял, при этом думая, что брата. Брата, мать его! Эйприл не осмелилась расспрашивать подробности их отношений, так сказать, это уже не её дело. Ведь она и сама не чиста: кто бегал на два фронта между Кейси и Донни все это время, строя глазки тому и другому, разжигая общую ревность? Но, так или иначе, было очень неприятно. — Не сердись на Рафа, скорее всего, он просто чувствовал женские феромоны, будь я мальчиком, все было бы иначе, конечно, — Донателло не хотел, чтобы и Эйприл ополчилась на брата. — Его влечение теперь вполне объяснимо. О’Нил лишь вздохнула, сказала бы много чего «доброго» в адрес брата-соблазнителя, да побоялась давить на и так подавленную Доночку. Пожалела. Тут вдруг дверь открылась, и в комнате образовался Уэйд вместе со своим чемоданом. — Я всё кричу-кричу разбирать шмотки, а вы как глухие! — возмутился тот. — А постучаться?! — рассердилась О’Нил, пряча за собой Донни. — Не, вы точно глухие, — отшутился Пул, сделав вид, что постучался. — Ну да, конечно, — не поверила ему телепатка. — Вот Дону человеческая одежда, — перешёл к делу тот. — Спасибо, — приняла подарок Эйприл. — И — исчезните, мистер Пул! Она выпихнула его телекинезом за дверь, после чего закралась изнутри, чтобы никто более их не потревожил. Затем Эйприл помогла Донни одеться: красная женская хакама и белое кимоно. — Интересно, а Пул знает, что это — церемониальный наряд? — позднее замечание от Донателло. Перед ним зеркало, в котором он с изумлением рассматривал себя нового. В опоясывающих лентах девушки немного запутались, но Дон заглянул в Интернет, нашёл инструкцию, после чего получилось всё завязать как следует японскому этикету. — Донни, ты красивая! — Эйприл приободрила комплиментами, чем заставила ту краснеть. — Осталось тебя расчесать, иди сюда. Рыжая нашла у себя в сумочке расческу. — Жаль никаких резиночек или заколок нет у меня, так бы я что-нибудь придумала. Теперь знаю, чем мы будем заниматься, пока ты человеческая девушка! Можно делать разные причёски, наряжаться! — развеселилась О’Нил, но тут же сникла. — Прости, должно быть, тебе это не интересно... Дон призадумался. Собственно, ему очень нравилось то, как возятся с его волосами, да и вообще заботятся. Так ласково. — Нет, мне... мне хорошо, — таки ответил, скромно улыбнувшись. — Меня так часто окружают одни ребята, что порой скучаю по обычному женскому обществу. У меня, конечно, была подруга Ирма, но она оказалась Кренгом. А с Карай я как-то не хочу тесного общения. Так что, с одной стороны жаль, что у нас ничего не вышло, но теперь у меня есть самая настоящая подруга, о которой я и не мечтала! — Эйприл не скрыла своей некоторой эгоистичной радости. Обняла Донии и потерлась об ее щеку. — Не печалься, милая! Ты — моя любимая черепашка. Честно, я тебя люблю больше Кейси, а с ним мне ещё придётся пободаться некоторое время. Правда, понятия не имею, что ты сделала, но он стал лучше, даже несколько сентиментальнее. Словно... — тут Эйприл призадумалась. — Словно он впитал от тебя доброту. У меня бы так не получилось. Донателло невольно вспомнил недавние беседы с Джонсом. Как тот нагло вмешивался в его личную жизнь со всех сторон, искренне сопереживая. — Я ничего не делал для этого, он сам, — Донни все же улыбнулась и вздохнула, — нам нужно идти. Хочу уже отстреляться побыстрее и упасть на подушку до завтра. — Тогда — пошли, — согласилась О’Нил.   ***   Леонардо занял душевую, ему срочно захотелось окунуться в холодную бодрящую воду и одиночество, в свои мысли, что также быстро текли, как и водяной поток. Хотелось бы отмыться и от собственной душевной черноты, греховности, но вода не в силах проникнуть в душу, чтобы очистить ту. Леонардо только-только начал осознавать, что Донни — девушка, породившая ему и Рафу потомство, как теперь все это нужно объяснить отцу. Как стремительны события! Не успеваешь опомниться от одного поворота судьбы, как тебя уже закручивает в другой такой же крутой. Как бешеные гонки по супер трассе в горной местности. Ещё пару месяцев назад он вообще ни к чему не был причастен, жил спокойно с братьями, а потом — раз! И отец собственных племянников! Жуть... Если бы кто ему подобное предсказывал ранее, он бы покрутил пальцем у виска и пошёл бы прочь от такого горе-пророка. Но все случилось самым непредсказуемым образом. Нарыв созрел, прорвался, теперь пора бы и очистить эту рану. Может, оно и лучше? Не нужно всю жизнь скрывать этот грех и терзаться муками. Покаяться перед отцом и принять наказание. Пожалуй, не самое худшее из событий. А то этот ад вранья уже осточертел.   ***   Рафаэль же всунулся головой под кран на кухне, так как его волосы промокли от... крови? Пальцами попал в рану на шее. Чуть не стошнило, еле подавил приступ. После вдруг выпрямился и посмотрел на Микки, что судорожно поглощал запасы еды прямо из холодильника. Рафаэль поморщился, несмотря на большое количество сбегающих капелек от его мокрых волос. — Оденься уже, секси-бой, а то это, правда, очень-очень секси, — появившиеся Дэдпул впихивал одежду замершему посреди кухни Рафаэлю. Парень недоуменно и даже несколько наивно уставился на мужчину в упрямой растерянности. Уэйд сначала набросил на него полотенце. — Если продолжишь ходить голышом, я начну рассказывать, например, как стремительно набухает мой член... Дэдпулу не дали продолжить, Рафаэль вышел из оцепенения, прыснул в оскорблении и запустил в этого извращенца чайник. Благо, кипятка там не было. — Хорошая реакция! — похвалил того Уэйд, который хоть и ожидал яростной вспышки, но все равно не поспел за ним. Раф сердито протер волосы полотенцем, после опоясался им. Выхватил из рук предоставленную ему одежду и, крякнув нечленораздельное ругательство, потопал к себе в комнату. — Кто тут у нас маленький остался? — Пул подошёл к Микеланджело, который уже засыпал, сидя у открытого холодильника. — Давай ломать систему: пока все в японское традиционное облачаются, для тебя у меня есть мимимишная футболка с котятами! Та-дам! Уэйд продемонстрировал желтую цыплячьего цвета футболочку с рисунком и даже двумя карманами внизу. — Ня!!! — Майки мигом очнулся и вскочил на ноги, протягивая руки вверх. Всё, одевай! Уэйд чуть опешил: пока всех этих детей соберёшь — устанешь. Натянул на него футболку, куда ж деваться? Микки запрыгал на радостях и уже было побежал прочь, но Дэдпул поймал того за подол и потянул. — Стой, голожопик! Я понимаю, футболка длинная, и ты у себя дома, но как же штаны? — Уэйд, если взялся за дело, то хотел довести его до конца. Майки остановился и склонился вперёд, подглядывая самому себе. — Пожалуй, стоит одеться, а то бубенчики замерзают, — глубокомысленно ответил Микки, чем рассмешил Дэдпула. — Блин, малец, я тебя обожаю! — умилился Пул, подхватывая этого сорванца на руки, а ногой закрывая дверцу забытого холодильника. Микеланджело тут же полез обниматься и тереться носом и щеками о мужчину. После таки был спущен на пол и одет в длинные чёрные шорты и полосатые носки-гольфы. — В одежде быть так классно! — радовался ребятёнок, обратно залезая на Дэдпула, как на пальму, после чего сел на шею. — Ну, вот, я снова няня, — пробурчал Уэйд, но пошёл в сторону додзё, схватив мальчугана за полосатые от носков ноги. — Я буду тебя любить! — словесно благодарил его Микки, наглаживая макушку. — Я ещё не пал до педофилии, — отозвался Дэдпул. — Педо... что? — не понял его тот. — Ладно, забудь, пока эта шутка не твоего уровня, — сдался Пул, переступая порог додзё.   ***   Сплинтер сидел под деревом и терпеливо ждал ребят, первыми пришли Микки и Дэдпул, правда, последний вышел, сказав, что у него есть одежда для Донни. Мастер не раздражался, напротив, поймал себя на мысли, что сам страшится этого собрания. Негодовал и расстраивался. Кейси тоже пришёл и сел рядом с Майки. Даже лёг, так устал, что готов умереть прямо тут на полу. Руки-ноги гудели. Микеланджело навис над ним, всматриваясь в лицо. — Клево выглядишь, — пробормотал хоккеист и пощупал его полосатую коленку. Микки тут же рассмеялся и подпрыгнул от щекотки. Отполз от усталого, но игривого Джонса. — Сюда иди, — звал его Кейси, похлопав протянутой рукой по полу. Но Микеланджело не всегда такой наивный дурачок, потому спрятал коленочки — лёг на живот и подполз к руке друга головой вперёд. — Какой же ты рыжий, чертёнок, — улыбнулся Джонс и погладил этого некогда черепашонка. Тогда Майки вовсе прикатился к тому вплотную. И вздохнул. Загрустил. Хотел бы обсудить случившееся, да постеснялся отца. Вдруг сказанёт чего лишнего. Пусть виновники всё и объясняют.   ***   Рафаэль спрятался в комнате. Одевался, но запутался в опоясывающих лентах. — Гр-р-р!!! — с яри связал их все в один большой узел, а вторым узлом вывел одну петлю. — Сойдёт, не на выставку. Причесал руками влажные волосы и открыл дверь, но за ней стоял Дэдпул с... оружием в руках? — Вж-ж-ж!!! — прямо в лицо Рафаэля дунул горячий воздух. — А! — Раф подпрыгнули чуть ли не к потолку от неожиданности. Уэйд гоготал, а в его руке был фен, который вдруг перестал шуметь. — Ну, ты и нервный, чел! — все ещё смеялся над ним обидчик. Рафаэль зарычал и хотел было дать сдачи, но ему вдруг всучили в руки фен и скрылись из виду. «Откуда он у этого лысого чёрта? — удивлялся хозяин комнаты, после посмотрел на вилку и, покрутив её в руке, выглянул за дверь. — Где Пул подключил его?» Рафаэль озадачился, так как в коридоре нет розеток. Решил, что это особая магия Дэдпула, и не стал более думать об этом. Высушил голову, хотя бы до полусухого состояния, на полную сушку терпения ему не хватило. Высоко держать руки над головой немного больно из-за раны. За дверью послышались ещё шаги. Это Лео! Из душа возвращался к себе в комнату. Рафаэль поджал губы. «Как ты?» — мысленно заговорил с ним. Но врываться к нему в комнату не решился, знал, как тот любит побыть наедине с самим собой. Лишь подложил под дверь фен, постучал и убежал прочь.   ***   Леонардо вздрогнул от стука. «Отвалите!» — про себя ругался он, одевая хакама. Но шаги за дверью поспешно удалились. Лео, озадачившись, таки открыл дверь и сразу взглядом натолкнулся на фен. Но, судя по некогда коротким шагам, это не Уэйд. Раф? Да, пожалуй, это в его стиле незаметно подбрасывать подарки и тихо сваливать. Невольно усмехнулся, тоже мне Санта-Клаус в красной повязке! Взял найденный предмет и скрылся в комнате. Волосы длинные, хорошо бы их просушить. Заодно насладиться последними минутами одиночества. Но перед смертью не надышишься. Пошёл к месту сбора. У дверей додзё, прислонившись к стене спиной, отставив согнутую ногу, стоял Рафаэль. Видимо, его ждал. Хмурый. Даже одежда — чёрная как смоль хакама с кимоно, словно на похороны собрался. На свои и Лео, если только. Леонардо, сосредоточенный и притворно-спокойный, направился к брату, а не к дверям. После ледяного душа мысли перестали разбегаться в голове тараканами, внутри образовалась стальная решимость выстоять и пройти всё до конца с достоинством и честью. Что бы ни случилось, какой бы финал их не ждал — они примут всё, а дальше будь что будет. Лео успел привыкнуть к своему человеческому телу, но не к одежде. Шелк приятно скользил по телу успокаивающей прохладой. Рафаэль готов был умереть от ожидания раньше, чем от приговора. Но своего недовольства не высказал, напротив, вдруг несказанно обрадовался появлению брата, хотя секундой ранее страшно сердился. И это разом отразилось на его достаточно эмоциональном лике. Когда лидер оказался напротив Рафаэля, смело развязал тому спутанные ленты на хакама, поправляя и затягивая-завязывая их как положено. Раф почему-то волнительно удивился, опустил ногу, но от стены не отклеился, позволяя себя немножечко так зажать братской заботой. Теперь Леонардо непривычно выше, и Рафаэлю приходилось задирать голову, чтобы в такой близи поймать родные глаза. Нервно облизал пересохшие губы. В животе запорхали бабочки от такого единения с ним. Сглотнул, но стоял смирно. — Момент истины, — тихо проговорил Леонардо, глядя в ярко-зеленые глаза брата, которые всегда служили главным украшением его лица. Даже если эти изумруды опасно сверкают от злости — они прекрасны. До сих пор непривычно тихий, но ободряюще теплый и родной Рафаэль, проказник с взрывным темпераментом, они были с ним в одной лодке провинившихся на этот раз. — Готов? — спросил старший, берясь за одну из створок дверей и указывая взглядом на другую. «Оставляю свои лжелидерские полномочия за дверью, будет справедливо, если меня навек разжалуют после всего, а в этой ситуации виноваты мы оба. Поэтому я должен держаться с Рафаэлем наравне перед отцом и ребятами», — выдохнул, прикрыв глаза и концентрируясь. Честно, Рафаэль завидовал его спокойствию и холоду. Даже одежда от него веяла прохладой, захотелось прильнуть к нему, пропустить через себя его северный поток, но сейчас не время расслабляться! Встряхнул наваждение и кивнул. — Чему быть, тому не миновать, — таки ответил ему и, отдаваясь воле судьбы, схватился за вторую створку. Пора раздвигать. На миг Рафаэль схватил Лео за ладонь второй рукой, но тут же отпустил. Застеснялся публики, что в додзё. Леонардо отметил этот порыв, но сделал вид, что ничего не произошло. Расценил как обычное рафаэлевское послание на случай возможной смерти: «Если что, я люблю тебя, бро!» Не обязательно отвечать.   ***   Увидев старших сыновей, Сплинтер таки напустил строгость, но она была привычно-бытовой, ничего особенного. Пока все размещались, он в который раз обернулся к фотографии своей любимой Танг Шен, так, словно перед ним святая икона. После вновь вернул внимание присутствующим. О хуманизаторе он наслышан ещё по телефону, потому, прежде, чем заговорить, обошёл и взглянул на каждого из своих детей. Леонардо. Самый старший, значит, Хамато не ошибся в возрастной градации.  Серьезный, напряженный, сидит с Рафаэлем вдвоём, отделившись от остальных. Словно две бронзовых статуи. Даже не пошевелись после поклона. Как братья-близнецы, делающие все синхронно, как два сапога. Далее: Микки и Донни. Микеланджело — яркий апельсин. Сразу заметен, но на удивление тих, хоть и расслабленнее всех остальных. Донателло — вот тут-то отец и задержался. — Встань! — приказал ей, и та мигом выпрямилась перед ним как струна. Голос его получился резким, но Сплинтер поднял её только для того, чтобы рассмотреть поближе. Высокая, стройная. Сильная. Но откровенно волнуется. Дочь, а не сын. — Донни, —  смягчился тоном. — Как давно ты осознала свой истинный пол? Он ведь истинный? — тут же добавил последнюю фразу, так как не был уверен в устойчивости таких внезапных перемен. — Ме-месяц назад, — ответила та, заблеяв, как овечка. — Даже чуть больше. — Дай подумаю, числа десятого прошлого месяца? — вдруг что-то странное заговорил отец, почесывая бородку. У Донателло лицо вытянулось и глаза вытаращились. — К-как?! — вдруг перестала бояться. Озадачилась, его ответ показался немыслимо точным! — Минуточку, — этот хитрый крыс, вдруг обошёл дерево и вышел с другой его стороны, теперь с ящиком в руках. С инкубатором! Донни схватилась за голову и упала сначала на колени, после обратно села по-японски —пятками к ягодицам. Отец поставил знакомую коробочку перед ней. — Откроешь? — попросил Сплинтер, но без тени злобы. По-доброму. Донни часто сглатывала, а пот сбегал по ее лицу ручейками. Микеланджело, Кейси и Пул тоже узнали ящичек. — Ой, — не выдержал Уэйд. Рафаэль вдруг ожил, резко повернув голову к «подарку». Невольно вспомнил слова Дона про первое яйцо. «Оно там!» — догадался и испугался Раф. В горле пересохло. Сердце лихорадочно застучало. Сначала зажмурился, когда Донателло коснулся крышки, но после приоткрыл один глаз. Девушка задышала чаще, но после собрала волю в кулак, нахмурилась и откинула крышку. Внутри, как и предполагалось — яйцо. Рафаэль даже шею вытянул, чтобы убедиться в своей догадке. — Твоё? Ведь дата его рождения не просто так стоит? Или скажешь, что тайно ждёшь, когда проклюнется динозаврик? — разоблачал её мастер. Дон невольно фыркнул на его шутку. — Нет-нет, это не динозавр, — ответила она, не поднимая головы. — Оно черепашье. Моё... Признала она, и слезы брызнули из глаз и покатились, закапали на скорлупу яйца, внутри которого ещё что-то заскреблось. Как-никак сроки приближались, малыш уже почти сформировался. Шевелился. Леонардо же распахнул глаза в изумлении, вновь покрываясь холодным потом. Одно дело услышать, другое — увидеть. — Хорошо. Тогда... — тут Сплинтер выпрямился и всех окинул взглядом. — И кто же папа? Но его взгляд задержался на нужных виновниках, что сидели отдельно ото всех. Тут немного игривый настрой будущего дедушки сменился на стальную угрозу. Лео сглотнул, переводя дух, в растерянности покачал головой. Он не знал. Ему нечего было сказать, были лишь смутные догадки... но, наверное, даже сама Донни не могла знать точно. «А ведь есть еще второе яйцо. Стало быть...» — только тут до Леонардо дошло, что яйца могут быть не от одного «папы». Мысленно схватился за голову, внешне продолжал молчать и ждать прямого вопроса. Рафаэль тоже занервничал, когда стали искать отца будущего малыша. Посмотрел на бледнеющего Лео. Рафаэль ждал хоть какого-то намёка на дальнейшие действия, но вдруг вспомнил клятву. Да-да, там, в море! Клятву Донни заботиться о ней и её малыше. Резко выдохнул и встал. Нет, он не был уверен в своём отцовстве, но... он слышал: черепашонок скребется. Скоро появится. И он в их семье! — Я — папа! — смело заявил тот, ударяя себя в грудь. Всё! Признался, чего тянуть кота за хвост? Сотряс воздух, удивил окружающих. И напрягся так, словно ему незамедлительно отсекут голову, но он уже смирился и глядел «смерти» в лицо. «Ого», — Лео не мог не восхититься Рафом в этот миг. Зауважал и устыдился собственной немоты. Пару мгновений спустя, пока никто ещё не отреагировал: — Или же я, — тихо, но твердо заявил и Леонардо, вставая с братом на равных, — этого также нельзя исключить. Новоиспеченные папочки вдруг переглянулись. Пространство вокруг вспыхнуло и заискрилось, как в старые добрые времена до-лидерского соперничества. «Неожиданно», — глухо отметил про себя Лео, внешне оставаясь решительным и спокойным. — И я?! — не выдержал Пул, протягивая руку, вызывая тихий ужас Дона. Осталось ещё Кейси отозваться для общей запутанности дела, но тот не смертник. — Отвали, Уэйд, — не поверил ему Хамато Йоши и направился к старшим сыновьям. Рафаэль таки насладился сладким духом соперничества, который изумлял и восхищал одновременно. По-лисьи прищурился, стреляя глазками в сторону Леонардо: «Вот так, да? Ну, мы ещё посмотрим кто кого!» Этот безмолвный вызов ещё сильнее взволновал Лео. Но тут их накрыла высока тень. Отец практически касался их своими одеждами, трость встала на пол, касаясь кончиков пальцев ноги Леонардо. Учитель смотрел на каждого по очереди, но таки задержал своё внимание на старшем сыне, недовольно прищурившись. Гневался, естественно. Лео словно электрическим током прошибло от такой близости Мастера Сплинтера. И силы его духа и гнева по отношению к нему, старшему, казалось бы, более осмысленному и разумному сыну. Но сын подвел отца. Не уследил за доверенными братьями, а затем и сам нагрешил, многократно подвергнув члена семьи насилию и опасности, не признавая и продолжая делать всё хуже, усугублять и так не простую ситуацию, и теперь предстоит расплата. В голове звенели колокола, все вокруг мутилось. С трудом пересилив страх, Леонардо пересекся взглядом с Учителем. — Я не отрицаю своей вины, отец, — заговорил он, — хотя это было сделано неосознанно, это не умаляет моего греха и того зла, что я причинил Донателло. И того, что мы продолжали скрывать и утаивать от тебя, Учитель, произошедшее даже после того, как всё вспомнили. Я не заметил, проглядел или не захотел увидеть косвенных знаков, и признаю вину целиком и полностью. У меня нет права продолжать считаться лидером, я снимаю с себя лидерские обязанности. Если ты считаешь нужным, — Лео сглотнул, его голос предательски задрожал и ухнул вниз, — ...то и сыном твоим я тоже считаться больше не буду. Прошу и молю тебя лишь об одном: дать мне возможность заботиться, хотя бы издали, хотя бы косвенно, о Донателло и о том будущем, что мы сотворили, тем самым попытаться искупить хоть часть своих грехов. Выговорив это, вновь замер, не в силах поднять взгляд на отца, вслушиваясь в тупую звенящую тишину в своей голове. Сплинтер слышал его речь и ранее, тогда, в Панциробусе, но всего лишь проверял его на честность. Смелость. Выдержку духа и смирение. Да, грехи велики, но сын искренне кается. На Рафаэля он не глянул, от него было достаточно того, что тот первым дерзновенно встал. Большего от него учитель и не требовал, знал его склонности-способности, а вот Леонардо для него сын особенный. И Раф это знал. Отчего вновь заревновал. Да-да! Даже сейчас, вроде как и нагрешили одинаково, а всё внимание, пусть и негативное, достаётся Леонардо. Уязвляло. Чувствовал себя нелюбимым, даже лишним. Но он ничего не мог с этим поделать. Насильно мил не будешь, конечно, но отцовское благоволение было очень важным. Майки и Донни в этом плане как-то не парятся. Ну, да, Лео самый-самый для учителя, но они и не стремились никогда быть той самой десницей учителя. Ревность не к месту, но Рафаэль не в силах совладать с этим чувством. — Да, это мне решать, кого оставить лидером, — подтвердил отец и все же посмотрел на Рафаэля, прочувствовал его недобрый настрой. Но после вернул взгляд Лео. — Леонардо, если не ты, то кого мне ставить на это место? Микеланджело, что ли? Лео выдержал взгляд наставника, всеми фибрами души ощущая напряжение в воздухе. Он никогда не мог считывать мысли и чувства Учителя, как делал это с братьями или врагами, все предположения вечно терпели крах и разбивались о железобетонную логику или легкий юмор оного. Вот и сейчас Леонардо замер: его испытывают, но как — непонятно. А раз так — гори всё синим пламенем, можно, наконец, побыть честным и откровенным, высказать все накопившееся. И негативное — тоже. — Учитель Сплинтер, а вы уверены, что лидер — нужен? Что нужна борьба на том уровне, на котором она была тогда, когда Ороку Саки был жив? Вы воспитали нас такими, дали навыки, необходимые ниндзя, вывели на путь постоянной опасности, борьбы и войны. Я долго думал об этом и пришел к выводу, что больше благодарен за такую судьбу: все это закалило меня и сделало тем, кто я есть. Не могу говорить за своих братьев... и сестру. Не знаю и не ведаю, кем бы могли быть, если не черепашками-ниндзя. Но за последнее время я многое испытал и понял. И осознал, что не только не всесилен, но и слаб духом. Я мог убить сегодня Тигриного Когтя, и меня чудом остановил Рафаэль. Я не могу перестать думать о том, что совершил бы подобное, но и в ужасе от возможных последствий — мести с его стороны нашему дому, теперь пополнившегося маленькими беззащитными... Я хочу сказать, Учитель, что всё придется обдумать ещё раз. Наше отношение к врагам. Наше отношение к будущему поколению. Я считаю, мы должны учитывать ошибки прошлого, дети должны иметь право выбора — становиться им ниндзя вообще или нет, имеет смысл существование «лидера» среди нас четверых до момента их выбора, или... нет. Лео сам обалдел, что наконец выговорился — как камень с плеч! Правда, нагрубил по ходу в какой-то степени и будто отца укорил, но иначе этот разговор и вовсе мог не состояться. Ребенок вырос, вот-вот сам станет отцом, и уже готовился с боем броситься на защиту будущего поколения, своих детей, не страшась даже самых сильных и любимых людей, готовый пойти наперекор им. Исстрадался он за всё время лидерства, странно, что сединой не покрылся в человеческой-то форме. По волоску за каждый случай, когда беспокоился за жизнь и здоровье братьев — волос не хватит! — Да? — но отец выразил лишь легкое недоумение. — А кто просился на поверхность? Кто встретился с Кренгами и рвался на битву с ними? Ладно, со Шреддером — моя история, которая стала и вашей. Я ведь не силком гнал вас на улицу, напротив, я только рад тому, что вы дома сидите и никуда ни в какие логова врагов вас не несёт. Но меня может не стать вдруг: состарюсь и умру. И кто-то должен стать во главе нашей, теперь уже растущей семьи, — Сплинтер отошёл и вновь подошёл к фотографии. — Но я понимаю, каким духом ты напитался. Внешний мир, где нет клановой системы, где каждая семья раздроблена. Да, я не в этом духе вас воспитывал, ведь и меня так вырастили. Вы — мои дети, я за вас отвечаю, и будет печально, если мы рассеемся и не найдёмся. Забудемся. Лидер должен скреплять, быть наставником и отцом, собирать заблудших. Чтобы быть вместе, не сгинуть в потоке времён. Мы положили начало нового дерева, дети мои. Новый вид, раса. Я выбрал тебя, Леонардо, чтобы в боях, в которые вы сами же и влипаете, была четкая координация. Где вы видели армию без капитана или генерала? Без лидера солдаты бросятся врассыпную. Можно и не обучать искусству ниндзя, но какова гарантия, что твоя дочь или сын, оказавшись на поверхности, не встретится с тем же Кренгом? Это твой выбор конечно, или ты будешь держать детей навеки в этих стенах? Тогда где же справедливость? Ведь я вас отпустил, потому что вы захотели. Я просил не вмешиваться в человеческий мир, прогуляться только, но вы не прошли мимо. Разве не так, Лео? — Ниндзюцу — это всего лишь навык, который вы можете применить. Или же нет. — «Хочешь мира — готовься к войне», верно? — Нахмурился Леонардо. Спорить с Учителем — себе дороже. Сердце бешено колотилось в груди, мозг молил отступить и вновь стать благоразумным и послушным сыном, но что-то гнало его вперед. Пути назад нет. — Наша сила и навыки это выработанные тренировкой способности, действительно необходимые для выживания нашему... необычному виду. Чужакам, мутантам, пришельцам для этой страны и человечества в принципе. Нет оправдания изначально обреченному узкому виду, имеющий единые генетические корни, связь которых, потомство которых — греховны по сути. Отец, не такого ты для нас хотел, но так получилось. И, не окажись среди братьев сестры, не произойди то, что произошло, линия бы просто прервалась и может так было бы и лучше, — голос Леонардо вновь виновато дрогнул, — но теперь у нас есть хуманизатор, пусть пока не стабильный, но с этим можно работать. Учитель, скажите, имеет ли смысл обреченному и обрекаемому на бесконечную цепочку инцеста и войны вида оставаться таковым, если можно прервать все здесь и сейчас?! — последнюю фразу он уже почти кричал, взволнованный своим неожиданным решением, но им же угнетенный. Открытое восстание против своего отца и создателя, Леонардо с тяжестью и болью в сердце заставил себя проговорить все это. — Я не хотел никого оскорблять, я лишь пытаюсь найти решение создавшейся проблемы, чтобы будущим детям не пришлось страдать и проходить через те же ошибки, через которые прошли мы! — Леонардо высказал свой самый страшный вариант развития событий. Да, он не зря был лидером столько лет, думал далеко вперед. — Простите, если чего-то не додал, — вдруг извинился отец и развернулся к этому юному революционеру.  В глазах вновь промелькнула боль. — Я понимаю, что мы изгои этого мира, и мы не можем его объять. Мы ограниченны в своих возможностях. Поверь, в человеческом мире все точно также. Каждая секунда отнимает ту или иную возможность, уничтожая, возможно, целые миры путей, по которым мы могли бы пройти. Их все обойти — невозможно. Путь инцеста, по которому вы теперь пошли — тоже путь. Его можно и прервать, но довольно жёстким способом — умертвить потомство. Но... — во взгляде отразилось больше печали. Даже приложил свою руку к груди. — Но, я думаю, это ещё более неправильно. Все хотят жить. Разве у вас не было счастливых минут? Или все так ужасно? Будущие дети — просто дайте им шанс, пусть идут по жизни. Задача родителей: передать то, что умеешь сам, а они, ещё чему-нибудь обучатся по их способностям. Рубить с плеча, обрывая пути — ломать чьи-то миры, — Сплинтер вдруг вздрогнул, помотал головой и навострил ушки. — Если бы я не стал таким, не было бы и вас. Пожалуй, вы — лучшее, что у меня есть. И я бы, если мне дали возможность отмотать время и все исправить, я бы огорчился. Я бы сильно скучал по тем, кого никогда и не было. Знаете, я бы не вернулся в то время. Я тот, кто я есть. Дайте и этим малышам... я ведь прав, яйцо не одно? Дайте им свой собственный путь. И, Лео, если пытаться все контролировать — можно с ума сойти. Я пробовал, все равно получается то, что получается, будь ты хоть десять раз ниндзя!  Вся наша жизнь полна ошибок. Но ведь жили и живут семьи особых кланов, которые, ради чистоты своей крови бракосочетались в инцесте. И рождались дети, и кто-то становился великим и бравым. Говорят, что и люди родились чуть ли не от одной пары, но теперь их как песка. Время покажет, Леонардо, а пользоваться хуманизатором или нет — решайте сами, вдруг он не так уж и безопасен. Я это так говорю, на тот случай, если вздумаете применять на младенцах. Леонардо вдруг устыдился, жалко стало старого Учителя, больно было видеть его тревогу и переживания. И после прямых слов Сплинтера как никогда осознал — отец не вечен, как бы не было страшно от этой мысли, он не всегда будет с ними. И то, что в такое время в Леонардо проснулся старый бунтарский подростковый дух ясность в ситуацию не принесло. Решил заткнуться и, если что, обсудить все идеи когда-нибудь позже, но не сейчас, не надо беспокоить Учителя еще больше. — Я понял вашу мысль, сенсей, — Леонардо коротко поклонился. Он не согласился с его мнением, но уважил точку зрения старшего и до поры до времени затих, ожидая продолжения разговора или нагоняя. Смутно подозревал и даже надеялся на отставку от лидерства после таких слов, но путь размышлений и решений учителя Сплинтера это отдельный вид непостижимого для Леонардо в этом мире. Никогда он не чувствовал себя таким взрослым и ответственным, готовым принимать решения, что удивило его. Даже заподозрил свою человеческую форму с гормонами или новые мозги на наличие чего-то лишнего, но быстро отогнал побочные мысли и вновь сконцентрировался на происходящем в додзё. Обстановка разрядилась, даже Рафаэль перестал яриться и бояться. Задумался о чём-то своём, не забывая слушать их. Их беседа была важной. Он понимал бунт Леонардо, только вот он с ним не согласен. Собственно, у Рафаэля было своё мнение на этот счёт. — Но наказание будет! — напомнил учитель, чтобы придать им тонуса. — А тебе, Лео, вдвойне. Первое: не отвертишься, будешь лидером клана. Или ты сбежать задумал, бросив нас с детьми? Второе... Тут взгляд учителя переместился на Рафаэля. Тот прищурился, как кот. «Ну, наконец-то Вы на меня посмотрели!» — читалось в глазах ревнивого ученика. — Мне нужно все обдумать, — ответил отец. — Идите, отдохните. Потом сообщу. — Что?! — опешил Раф, таки заговорив. — Бить не будете?! — А ты хочешь? — поинтересовался учитель. — Н-нет! — Тогда свободны. — Учитель, вы хорошо себя чувствуете? — Встревоженным голосом спросил Лео, делая шаг вперед. Себя корил и винил, что полез и потревожил сердце сенсея. — Мы можем чем-то... помочь? — Бессильно закончил он, переглядываясь с остальными. — Себе лучше помогите, вон Донни уже носом клюёт. Идите спать! — гнал их по кроваткам. Леонардо глубоко поклонился, ретируясь с места казни и экзекуции вместе со всеми. Суд перенесли на другое число. Что ж, конечно, лучше бы сразу, но, видимо, и отцу нужно время для того, чтобы трезво мыслить. Чтобы прошла эйфория впечатления, остыла голова, мысли прояснились. В дверях Эйприл протолкнулась между Рафом и Лео, словно бы нарочно и подбежала к Донни. — Пойдём, перенесём малышей в лабораторию, — сказала Рыжая и, поймав Дона за руки, поцеловала... в закрытые губы. Так, как она обычно это и делала. Донателла сразу ожила, глаза заблестели: — Пошли! — Я тогда заберу первый инкубатор, жду в лаборатории! — Эйприл обратно побежала в додзё за ящиком, вновь протискиваясь между Рафом и Лео. «Меня сейчас удар хватит, — у Лео задергался глаз, но смолчал, — Мы что-то упустили?» Косо посмотрел на такого же прифигевшего Рафаэля. Но удивление лидера как-то быстро сгладилось, словно он, в принципе, ожидал подобного исхода. — Вам помощь... не нужна? — безнадежно попытался вставить Лео, но девушки были шустрее и явно справлялись сами. Лидер даже некую растерянность почувствовал, но, покачав головой, решил, что разумнее будет держаться пока подальше, понаблюдать. — Эй, что за херня, Донни?! — Зато Кейси вознегодовал, Раф тоже вопросительно уставился на сестрицу. — Вас что-то не устраивает, мальчики? — но их перебила О’Нил, она несла инкубатор с помощью телекинеза, после обратилась к Леонардо. — Нет, спасибо, Лео, все хорошо! Неожиданно для самого себя Леонардо улыбнулся. «Женская солидарность, да? Хорошо, что у Донни такая подруга, вот только... — вспомнил про ненавязчивый поцелуй в губы мимоходом, — ...только ли «подруга»?» Их дом теперь был похож на царство безумия и хаоса, где разрешено то, что не запрещено. И Лео решил выжидать, без надобности не вмешиваясь. В додзё его хорошо прополоскали и мозги вкрутили на место, лидер вновь стал шелковым на какое-то время, вот только одно он не мог вытеснить. «Вновь соперничество с Рафаэлем, только теперь лидерство другого рода, да? — устало подумал он, потирая переносицу. — Тяжко будет. Еще бы определиться, за что именно и как воюем и... с кем. Огласите полный список соперников», — мысленно пошутил он. Рыжая угроза и любовь всей жизни — это не шутка. Лео помотал головой и, вспомнив толчки Эйприл, понял, что мешается, прошествовал на кухню, молча спасаясь в маленькой комнате как в домике от творящегося вокруг шума и безобразия. — Э-Эйприл! — заикаться стал даже Кейси. Не знал, с какой стороны вмешаться. — А как же я? — парень даже заскулил. — Что «ты»? — не поняла Рыжая. — Ну-у, это... Раз Дон оказался девушкой, как насчёт переехать ко мне? — напирал ухажёр. Рафаэль же следил за ними очень внимательно. Дэдпул с Майки — тоже. — Помнишь наш уговор?! — настаивал Джонс. — Помню: «Если Дон сам уйдёт от меня, то я прихожу к тебе». — И-и-и?! — строил глазки тот. — Так мы же не расстались, — отшила его Эйприл и поспешила в лабораторию. — Донни, милая! Я иду! Скрылась, чертовка. Челюсти у Рафа и Кейси отвисли. Парни переглянулись. — Донни, обманщица, — сердился Джонс. — Она обещала отдать Эйприл мне! А сама! — Что ж, привычки менять тяжело, — что-то странное сказал Микеланджело и ушёл. — Так вам и надо. — Ого! Автор, ты меня радуешь! Лесби-тема! Уху! — Ну, кто был рад, так это Пул, станцевал и упал на диван. — В принципе, о чём-то подобном я подумал, когда Эйприл увела за собой Дона ещё в Панциробусе, — Раф поделился своим «глюками», после пожал плечами и разочарованно выдохнул. — Но это было одно из худших опасений. Потом махнул рукой и пошёл на кухню водички попить. Недоумевал. Притопал и, не глядя на спрятавшегося между раковиной и столом Лео, налил воды, жадно выпил, роняя капли на себя. После со злостью разбил стакан об раковину, разбивая его в мелкую стеклянную крошку. Сердце как-то также разбито.