Всё в канализации было хорошо, пока не появился Пул.

Внимание! Творчество Дэдпула Прекрасного! Не путать с основным. Глава вторая.   ***   Девушки, которые тайно притворялись парой, решили признаться в своём нестандартном чувстве юмора, когда отношения с Кейси стали откровенно портиться. Парень был сердит и скверен, уже проявлял склонность к поиску опасных приключений на свою задницу, например, нарочно нарываясь на Лиловых Драконов. Собственно, сама Эйприл и призналась ему в этом, потому этот идиот прибежал в Логово счастливый и очень деятельный. — Донни! Мне все известно!!! — начал сходу орать, перепрыгивая турникеты. Но Дона в холле не было. Там был Лео за теликом и Раф с комиксом на полу. Услыхав речь Джонса, у Рафаэля душа в пятки ушла. Конечно, первое о чем он подумал: «Что опять?!!» Ага, чего там Донни опять творит и с какой стороны ожидать неизбежность? — Привет, Кейси, отчего радостный такой? — Лео тоже внутренне подобрался, внешне оставаясь невозмутимым. Приглушил звук в телике и полуобернулся, продолжая сидеть на диване. Внимательно изучал лицо громогласного гостя, собираясь с духом, чтобы принять новый поворот событий и правильно отреагировать. Хоккеист поравнялся с ними. — Они дурили нас! Пришла ко мне Эйприл и сказала, что на самом деле они с Доном разыграли нас, играя в пару! Короче, вернулась ко мне моя Рыжая! — расплылся в улыбке тот, а глаза загорелись искрами. — Что?!! — крайне изумился Рафаэль, вскакивая с места. Думал было бежать к Дону за более нормальными объяснениями, но не пришлось никуда бежать. Виновница-проказница сама выплыла из лаборатории на шум из холла и встала за диваном, сложив руки на его спинку. «Вот это поворот!» — лидер, конечно, тоже удивился, но не так сильно, как мог бы, потому что нет-нет, да проскальзывали у него сомнения, глядя на спокойствие в парочке Донни и Эйприл. Да и Учитель уж слишком нейтрально себя вел, и сама Донателла не проявляла сильных приступов беспокойств по поводу. Но у Лео все равно засосало под ложечкой от дурного предчувствия. Видимая стабильность ситуации распалась, вновь образуя любовный треугольник с яйцами-детенышами посередине. Внутренне похолодел, с трудом заставил себя не смотреть в глаза Рафаэля, сразу перевел недоуменно-вопрошающий взгляд на Донни. Вот её позиция и мнение в этом вопросе было определяющим. И хотя фразы: «Ну, а теперь отдавай мне Рафаэля, я остаюсь с ним и выбираю его, как мужа и отца моих детей!» едва ли он услышит, но общий намёк и тенденцию уловить сможет. «Что же ты решила, Донни?» — лидер решил подождать приговора, а уж потом думать. А ведь ещё было мнение Учителя. Караул! За Доном образовался Дэдпул, который подкрадывался сзади к девушке, чтобы ущипнуть ту за попку. Но быстрее всех отреагировал Джонс, как бы между прочим запульнув свою биту, которая пролетела над головой девушки и точно попала в цель. Казалось, что Кейси этим каждый день занимается, потому даже не обратил особого внимания на упавшего приставалу. Донни лишь посмотрела через плечо на Уэйда, после перепрыгнула через спинку дивана и приземлилась на него. Удобно устроилась. — Простите, ребята, но Эйприл настояла на небольшой мести всему мужскому роду, — начала рассказ эта лисица, пригладив свою «шерстку», что лезла в лицо, после улыбнулась. — Эйприл, если честно, была очень зла на всех «пап» и, чтобы дети не остались сиротами, пришлось придумать что-то не смертельное. Но! — тут Донни соскочила с места и развела руками. — Теперь я снова венчан на своей лаборатории, как и ранее! В ее голосе прозвучало столько самоиронии от неудачи. Все же — это разрыв. Тяжёлый, долгий и мучительный. Она прикусила губу. Как-никак, в очередной раз проиграла войну, отдав все сопернику — Кейси Джонсу. — Простите, — извинилась за данную ложь и села обратно на диван, подтянув ноги к груди. Больше ничего не говорила и не требовала. Рафаэль же устыдился. Должно быть, ранее он не верил в серьезность чувств в однополом союзе, потому пара Донни и Эйприл показалась ещё более нелепой после истинной половой принадлежности самого Дона. Но, с тех пор, как сам проникся подобными отношениями с Леонардо, осознал правду чувств новоиспеченной сестрицы. Так странно. Оказалось, он все это время не понимал гения. Не хотел, не принимал этого, возможно из-за ревности к рыжеволосой подруге. Честно, немного раздосадован. Нет, он рад, что обрёл Лео! Но он увидел некую потерянную возможность, ведь его отношение к Дону нельзя просто выключить, растопить враз. Это таки сложная паутина из радостных и печальных событий. Теперь всё так сложно. Если бы... если бы не новая связь, то Рафаэль непременно бы обрадовался и попытал бы счастье, совершенно не понимая, что был бы и иной вариант событий. И он не посмеет так лихо бросить Леонардо. Это было бы настоящим предательством!   Обстоятельства так рассердили и раздосадовали, что захотелось уединиться, сбежать прочь. Немедленно! Даже жилы заиграли на скулах. И пока Кейси присел к Дону, обсуждая происходящее, Рафаэль, не чувствуя земли под собой, ретировался задом. На диване живой статуей замер Лео, продолжал сидеть, даже не обернувшись. Но Донателло таки бросила на него взгляд. — О, пойду к Микки, сообщу, а то он обижается, что ему ничего не говорят, — выдавил из себя Раф. А сам удалился к себе, думал разнести мебель в прах, но бессильно припал к стене и сел на пол, роняя лицо в колени. Буря не утихала. Кейси, тем временем, прилип к тоже погрустневшему Донателло. Но в виду скрытности данной личности, трудно понять, что конкретно её беспокоило. Сидела, слушала Джонса, который не утратил свой тактильной привычки. Обнимал подругу за плечи одной рукой, прижимая к себе, и увлекал разговорами обо всем. По Джонсу было видно, что ему нравилось общество девушки, но, в принципе, вёл себя прилично и заботливо. Но будь этот прохвост свободен, наверняка бы приударил и за Доном-в-человеческом-облике. Леонардо как будто ледяной водой окатило от происходящего. Прежде всего, за обманутые надежды Донни и её неприкрытую грусть. Не страдала она бы сейчас так, если бы не дополнительный раунд «игры в любовь» с Эйприл по настоянию последней! Ничего не мог с собой поделать, злился на Рыжую, ибо отдача от ее плана мести задела его сестру. За нее было обидно едва ли не больше, чем за себя, за тех, кому «мстили» во имя ненависти ко всему мужскому роду. Но когда Рафаэль вскочил и сбежал под глупым предлогом, то волна страха и боли обрушилась уже на него самого, тисками сжимая сердце. Вспомнил его «песнь Ромео» с громогласными обещаниями на пляже. Не ошибся ли он? В смысле, Леонардо был уверен в своих чувствах, а в Донателло четко видел лишь сестру, о которой просто чуть больше нужно продолжать заботиться и оберегать. Но может это Рафаэль был настолько подавлен, что его любовь «увели», что он просто нашел себе новое пристанище для оттока чувств? И так в его жизни появился Лео. У лидера аж дыхание перехватывало от страха и горечи. Рафаэль темпераментный, а еще — инвалид в плане своих и чужих чувств. Эмоций на целый полк солдат хватит, но в плане отношений он был недалек и откровенно подслеповат. Не его зона. Лео должен был подумать об этом, прежде чем... «Что, соблазнять?! — не согласился с ним внутренний голос. — Или настолько открываться и душу распахивать?» Тогда это казалось правильным решением, а сейчас лидер уже и сам не понимал, что верно в их сумасшедшем мире. И, что самое страшное, Рафаэль не бросит Лео сам, будет тихо страдать, думая об упущенных возможностях?! Так не годится! Леонардо не сможет ужиться, наблюдая эти сомнения в глазах любимого, физически не сумеет терпеть такое. Но и терять или отдавать Рафаэля ему не хотелось. До боли в сердце не хотелось. Леонардо дышал. Телом всё еще находился в гостиной, фоном слушая трескотню Кейси и подстёбы Пула, а по сути мысленно медитировал и бредил наяву. Слишком много точек отсчета и вариантов, для полной картины и окончательного решения не хватает данных. Нужно их добыть. Посмотрел на грустную, ушедшую в себя Донни, вокруг которой вились эти придурки (причем Кейси еще возмутительно лапы распускал, непорядок, пусть к своей Рыжухе валит!), и, наконец, решился. — Да харэ мозги ей компостировать, дайте с сестрой нормально поговорить! — встал и вытянул Донателло из этого клоповника, отгораживая от Кейси и кидая Дедпулу в руки пульт. — Скоро вернемся, поиграйте в приставку пока или поделайте что-нибудь, сами разберетесь! Дон чуть вздрогнул, видимо, прочувствовал гнев Лео. Потому послушно, чтобы тот ненароком не прибил счастливого идиота-соперника, который до того словно бы невзначай играл пальцами на его плече — наглаживал, ласкал. Но делал это скорее в утешение, так как, в принципе, взаправду жалел его, несмотря на витающий в воздухе дух соперничества. Но Донателло искренне не понимал причину исчезновения-бегства Рафаэля. Странно все это! Не он ли ему признавался в любви? А тут вдруг делся куда-то. Обиделся за подобный его трюк с обманом? Ведь Дон видел в его глазах самую настоящую ярость. Лео взял Дона за руку и потянул на кухню, где не было чужих глаз и ушей, где всегда царила атмосфера семейного уюта. Маленькая комната для примирений. А порой, как сейчас, место экстренной психологической помощи. Первым делом Леонардо крепко-крепко обнял Донни, успокаивающе поглаживая по длинным волосам. — Ты как? — только и смог спросить тихо и мягко. Лидер загнал собственную бурю страхов и эмоций в глубину себя, оставаясь теперь лишь другом и заботливым старшим братом, сердце сестры которого было беспощадно разбито. Донни опустила взгляд на свои руки, что лежали на груди брата. Эйприл ей даже ногти накрасила и одевала как куклу. Как настоящую живую куклу. Украшая всякими деталями, чтобы та не выглядела такой уж неотесанной пацанкой. Даже нижнее белье подбирала посексапильней, в чем убедились некоторые, когда кто-то из местных хулиганов задрал юбку Дону. Да-да, это был проказник Пул, за что его потом чуть ли не четвертовали. Хотя иногда и Кейси ронял глазки под юбочку, если Донни, ввиду собственной неосторожности, где-то сверкал. Но Дон смиренно привыкал не просто к одежде, но и к разнообразию женского гардероба, которое не всегда практично. — Зря я это все затеял, — что-что, но от женского лица Донни говорила редко. Гений решил, что Лео вытащил его на ковёр. Он так привык, что старший всегда так делает, несмотря ни на что. Потому извинялся заранее, чтобы сократить возможный поток лекций на тему: «Донни, хватит врать, задолбал уже!» Он уже был так надрессирован, что в голову не пришло куда более очевидной вещи: его хотят утешить, а не нотации читать. — Затеял что? — не понял Лео, немного отстраняя Донни от себя, чтобы видеть лицо. Увидел взгляд в пол, как на разборе полетов. Откуда смущение и вина? — Я не собираюсь ругать или что-то такое, я просто волнуюсь за тебя, — попробовал еще раз достучаться. Как же сложно с родственниками порой. Только Майки ловил все на лету, а иногда даже наперед, пугая старших своим пророческим даром. А Донни... выглядела потерянной. Оно и ясно, но все равно как ножом по сердцу. Не клещами же информацию вытягивать? Донателло вдруг удивилась, но подняла немного недоверчивый взгляд, мол, что? А нотаций не будет? Но, уверившись, что это и вправду обычная безобидная Леонардотерапия, чуть расслабилась. — Идея глупая, — уточнила та. — Изображать пару, ею уже не являясь. Но Эйприл так заботилась обо мне... — взгляд вновь наполнился тоской, голос дрогнул. — ...Словно она моя старшая сестра. Было хорошо. Даже лучше, чем когда я был «мальчиком». Мы могли вместе переодеться, поболтать, и... — разоткровенничался Дон, расслабляясь и даже мимолетно улыбнулся. — ...И впервые я больше не нервничал перед ней, как раньше. Ты ведь знаешь, я не особо-то уверенный, иногда сказану чего-то такого, после чего неловко. Перед вами я более спокоен, так как вы снисходительней. Но перед Эйприл всегда напрягался, чтобы подобрать нужные слова, которые не покажутся обидными или какими-то не такими. А теперь, когда я стал девушкой, забил на этот контроль. И просто стал... стал собой, что ли. Донателло вздохнул. — Я лицемер, — вынес себе «диагноз». — Я чуть окончательно не разругался с Кейси, ведь я ранее... Ну, когда он только узнал, что я черепашка женского рода, в общем, я пообещал ему оставить Эйприл. А я все тянул, не отдавал, а он ждал и ждал. А когда я раскрылся, взял и объявил такое. Естественно он рассердился. Донни хмыкнул. — Такое чувство, словно Эйприл ему мстила, нежели вам. Вот оно что. Не совсем так, как Леонардо представлял... но свои люди все равно ближе к сердцу! «Кейси, засранец мелкий, — мысленно линчевал и гневался, — Достойная парочка Рыжухе, блин!» Прикрыл глаза, успокаиваясь, затем усадил Донни за стол и  тоже сел напротив. Подбирал слова, чтобы меньше нравоучать, а больше объяснить ситуацию, как видел её сам. И быть честным, не переходя на личности и не включая режим карателя. Сложно. — Донни, я вижу тут два момента, — наконец открыл глаза и медленно продолжая говорить, — Первое: мне тоже кажется, что со стороны Эйприл это была попытка мести в основном Кейси, и мне очень жаль, что действовала она в том числе через тебя. И без учета твоих чувств. Скорее всего, так получилось невольно, её вёл гнев и обида на несправедливый мир, но факт остается фактом — она временно дала тебе, влюбленному, то, о чем ты столько мечтал, а затем вновь отобрала это. И это безумно... некрасиво с ее стороны, — сдержал более громкие эпитеты, при этом тоже переходя на мужской пол в отношении Донни, чтобы было понятнее. — Естественно, тебе сейчас больно сердцу и тяжело на душе, ведь, даже зная об объективной фиктивности отношений, чувства полностью контролировать мы не способны. И второй момент: все было так тяжело и чувствовалось еще хуже оттого, что Кейси заранее, паршивец, выманил у тебя то обещание — обещание отдать ему Эйприл. Тем самым ты оказался под ударом, и тебя разрывало между долгом и чувством. Кейси — не дурак, он знает, какой ты добрый и совестливый, и чувствует, в какой момент нужно надавить, чтобы выклянчить такое обещание. В миг твоей слабости и неуверенности в себе. Это он козёл и обманщик — не ты! И всё это время эти двое невидимо перетягивали канат первенства... не специально, просто разбирались в своих собственных отношениях. А скрутило-закрутило тебя. Поэтому, пожалуйста, не говори, что это ты «лицемер», потому что это не так! Ты все пытался сделать справедливо и по чести, не видя всей картины целиком. Донни, ты все делал правильно, абсолютно правильно. Обдумай всё это и скажи — могу я тебе чем-то помочь? Протянул через стол руки, а лицом упал в стол. С одной стороны, чтобы не смущать Донателло, с другой стороны не хотел, чтобы тот видел, какая буря гнева поднялась в душе самого Леонардо. Его человека обидели! Да ещё так мастерски, у него под носом, а он опять прозевал! Внутренне готовил план страшной мести обоим плутам-манипуляторам, верша внутримозговое правосудие с помпезностью и эпичностью императора. Втайне надеялся, что Донни просто скажет: «Покарай их всех за меня», и Леонардо с радостью бы исполнил обещание! Дон подсел ближе и вздохнул. — Я это знал, я ведь не тупой, просто... просто так получилось, — Донателло забегал глазками, пытался вспомнить тонкости этого дела. — У нас там вообще была тройная манипуляция. Кейси, узнав, что я девушка, убеждал меня сначала рассказать все это Эйприл. Возможно, это была не такая уж и плохая идея изначально. Дело в том, что Джонс хотел сам заботиться о матери своего будущего ребёнка, которая почему-то встречается с черепашкой. На его месте мне тоже было бы обидно. Лео, ты немного не понимаешь, ведь я и Кейси — соперники, значит, дурить друг друга — это как бы наша прерогатива. Считай, спортивный интерес, потому... не знаю, в общем, нормальные у нас с ним отношения! Ведь и ты с Рафаэлем частенько что-то делите, и кто успел, тот и молодец. Ничего личного. Это как битва, только без кулаков, — Донни замолчала, тоже протянув руки, и поймала его кулак ладонью. Должно быть, так она хотела спустить его пар. Как иглой шину проколоть. — Кейси противны однополые отношения, он их не понимает. Потому он сразу попросил не мешать, отступить. В принципе, я уже знал, что Эйприл мне не удержать. Я тогда был в отчаянии. Я почему-то боялся ее гнева за то, что увлёк ее в такие отношения, осознавая свою суть. Мне, по правде, было просто.... страшно... — Глаза Донни заблестели. — Я не знал, куда мне сунуться, что делать и в каком я вообще статусе, и всё так сложно. А время тикает. Я не сказал Кейси о втором яйце внутри меня, должно быть, потому, что он бы мигом всё рассказал вам. И даже не с целью наконец-то забрать Эйприл. Просто это... хм... всему должен быть предел, правда? Этакая планка вранья. Я её не имел, а вот Джонс — имеет. Он, хоть и паршивец, но, так или иначе, заботился обо мне. Ты, должно быть, удивишься, но когда он узнал правду обо мне, то заплакал. Он не притворялся, я уверен, это не в его духе. Мы оба плакали, — Донни вдруг даже улыбнулась, должно быть это было даже хорошим воспоминанием. — Он правда желал мне добра, но делал это по-своему. Ему не нравилась вся эта каша, и ему поскорее хотелось меня разоблачить, но я взял с него обещание не делать этого. Я говорю, что лицемер — я. Кейси я сказал, что яйцо от Рафа, Микки — что от тебя. Странно, что эти двое не почувствовали подвоха. В общем, я не это хотел сказать. Кейси потом пошёл давить на Эйприл, не знаю, каким способом, но он с неё взял обещание, что та будет с ним, если я и вправду оставлю ее. После этого он стал напоминать мне о моем обещании, раскрыв свой договор с ней. Вот такой вот фигней мы все это время занимались... И, скажу, он даже молодец, двух девиц переманипулировал! Вот только когда об этом узнала Эйприл, то капец она была зла на него. Мне даже страшно стало. — Уж лучше кулаком в нос получить или дать, чем такие психологические этюды переживать, — сказать, что Леонардо был в шоке, значит, ничего не сказать. По духу он был более прямолинейным, совсем уж манипуляционные манипуляции с целями переманипулировать соперника были ему глубоко противны. Из разряда «могу, но не буду». И теперь понимал всё благо этой своей внутренней врожденной философии — это исключало такие вот ситуации и исходы. А уж Донни чего туда полез? А что ему делать было, если Кейси-соперник сам обозначил поле боя и методы, выбрав те, в которых имел скрытое преимущество? Вот только вовремя узнавшая обо всём Эйприл малину подпортила. Да, весело им там было. Лидер не стал переубеждать или добавлять что-то, подумав, что гений сам выводы сделает. — А я все еще считаю, что не виноват ты и никакой не лицемер, — твердолобо заявил лидер свое авторитетное мнение, — Ты просто действовал по обстоятельствам и, честно говоря, мне кажется, что на твоем месте я бы справился куда хуже. Лео улыбнулся, раскрывая кулак и беря в ковши руки Донни своими. Поймал, стало быть. — Что касается «игр», которые кто-то проиграл, то думаю, что вас всех знатно потрепало. Нас всех потрепало. И Эйприл — это не всё, — поднял глаза и поймал взгляд Донни, — Всегда остаёмся мы, и всегда остаётся Большая игра под названием «жизнь». Подумай, что бы ты хотел не от отдельных теоретических людей, а от жизни в целом. Как её видишь и с кем себя видишь в ней. Последние слова сказал совсем тихо. Лео максимально подвел разговор к нужной теме, но ни давить, ни намекать пока не хотел. Выжидал и выяснял, насколько чувства Донателло сознательны и куда они направлены. Донни решила, что Леонардо говорит в целом об их семье, мол, у тебя есть мы: Лео, Раф и Микки. Чего тебе ещё не хватает? Бегаешь за какой-то рыжей девкой. Не поняла его намёков. — Да, я много строил планов, но они все вращались вокруг одного человека. Эх... — Дону было немного странно теперь мыслить как раньше, до той встречи с Эйприл. Этакий откат назад. Призадумалась, поковыряв пальчиком в ладони брата. — Наверное, это моя психология — зациклиться на чем-то или на ком-то, — продолжила она. — Но вот-вот у нас будет прибавление, и, думаю, надо учиться новой науке: нянчить черепашат. А я такая мама, что даже завтрак нормальный не приготовлю. Придется осваивать новое поле боя, чтобы мне не было стыдно. Кухня... о, ужас... — Кухню оставь Микки, думаю, он нас не простит, если не сможет принимать участие в питании своих племянников... правда вот качество еды придётся все же контролировать, — хмыкнул, вспоминая чудо-юдо съестное младшенького и его гастрономические закидоны. — А если малыши окажутся хотя бы на половину такими же умными, как ты, то скорее придётся лабораторию перекраивать. Надо позаботиться о розетках, — тут уже и Лео отвлекая и завис, вспоминая тысячу и одну опасность, притаившуюся в логове, — Дедпула уже надо бы назад отправить, меня дрожь берет, как представлю, чему он может научить черепашат. Всё, и Лео отвлёкся, временно переводя разговор в другое русло. А выдворение пошлого чувака в маске, который «загостился» вообще могло стать приоритетным направлением деятельности. Вот только справиться с проблемой мог лишь Донни, а у него сейчас другие заботы. Дон улыбнулся. — У Дэдпула есть своё жильё в городе, просто он почему-то предпочитает наше, — но ей пока не хотелось решать проблему их Домового. Честно, не до него. — Для этого нужно проникать к Кренгами и искать тот компьютер, который хранит информацию о координатах мира Уэйда. Это иголка в стоге сена. Если постараться, можно и найти, но у меня пока нет желания влезать в новую войну. Донни вдруг поднялась и в благодарность за заботу провела рукой по волосам брата. На самом деле, ей просто было интересно изучать новые лица своих родных. «Ах, ты ж жук какой!» — размышлял уже Лео о квартире наёмника, когда вдруг ощутил интерес к своей персоне со стороны Донни. Хотелось спросить, что та делает, но на лице её увидел привычную картину — страсть открытия новых вещей и исследования всего, что посчитает интересным для своих удивительных мозгов. «Я вновь подопытный, да?» — отшутился в мыслях, а в реальности повернулся лицом к свету и подставился под руки, бери, изучай, что хочешь. Донни перебирала пряди волос, заплетая чуть ли не в косички, но тут же расплетая. Хороший жёсткий волос. — Так удивительно, мы словно из панцирей повылезали, — отшутилась она и чему-то обрадовалась. Вдруг обняла Леонардо сбоку за шею. — Эх, человеки! Куда я без вас? — просто благодарила. Лидер улыбнулся этой детской непосредственности. Странный-странный Донни, и что только творится в голове твоей? Положил руку тому на плечо, погладил. Не хотел прерывать его игру и расслабленность, поэтому как можно более доброжелательным голосом отстраненно промолвил: — Все человеки при тебе, даже когда вновь в черепаший облик перейдем, более того, у нас по ходу матриархат имени тебя будет, все хотят помогать и участвовать в нашем общем будущем. И я хотел спросить, Донни, жаждешь ли ты чего-то большего, чем помощь и забота? Мы все помним выступление «Ромео» на пляже, что ты думаешь о его предложении? Можешь не отвечать, просто после этого рассказа про тройные манипуляции, мне кажется, что между вами с Рафом произошло и было сказано куда больше, чем мы знаем. И ты не обязан отвечать, если не хочешь. Да, вот так, в лобовую, потому что намеками Донателло не поймёт. Замер от волнения, наблюдая за выражением лица Донни. Многое, если не всё, зависело сейчас от его ответа. Можно обманывать самого себя, что тебе никто не нужен, но Леонардо интуитивно чувствовал такие моменты. И не хотел заставлять будущую мать своих детей страдать и сожалеть о былом. «Я просто ещё раз должен поступить правильно, вот и всё» — на секунду прикрыл глаза, прося прощение у Рафа. Да, это была нехилая попытка проникнуть в его личную жизнь за его спиной. Но обманов и страдания своей семьи Лео не потерпит, уж лучше остаться отверженным самому. Дон замер. Таки понял, что это «Ж-ж-ж!» неспроста! Но не мог понять цели этой разведки. Но варианты возникли: Раф послал посланца в виде Лео, чтобы знать, куда копать; Леонардо что-то прощупывает, чтобы предпринять какие-либо действия, например, прибить Рафаэля; либо, что самое жуткое для Дона, началась охота на самку среди самцов. От последнего предположения Донни со страху покрепче прижала к себе Лео. — Пока я с ним ещё не говорила, — Дон, бедолага, аж в женском лице ответил. После отпустил брата и сел обратно за стол. Занервничал. — Должно быть, он надеется, а я... не знаю, мне нужно время. Ведь Рафаэль — не просто кто-то внешний, который, в случае чего, растворится, как не бывало. Если что-то пойдёт не так, вред будет непоправимым. Я ведь всё равно никуда не денусь, пусть подождёт. Ответила неоднозначно. — Который раз убеждаюсь, что принимать судьбоносные решения в «остром периоде» — плохая идея. Нужно очнуться, осмотреться... Донателло схватился за виски, потирая их. — Так странно, Лео. Вот мы прожили всю жизнь вместе, а теперь оказывается, что брат уже смотрит на тебя не как на родную сестру, а как на жену. Но я тоже поспособствовал этому... хм... — Дон вздохнул, теперь подперев подбородок рукой. — Только не ругайся: однажды мы ходили на свидание. На настоящее... свидание. Внутри Лео нарастала паника. Хотелось выйти за пределы вселенной и всласть проораться, чтобы никто не услышал. Но он продолжал пытку, инициированную своими собственными же руками. — Я не буду злиться или ругаться, — прохрипел лидер, опуская глаза и устало потирая переносицу и глаза. — Когда-то я думал, что хорошо различаю свет и тьму, правильное и не правильное, при этом оставаясь в принципе в стороне от жизни — вечным хранителем устоев и карателем, поэтому считал тогда, что имею право судить других. Затем я ошибся столько раз и продолжаю ошибаться поныне, ломая и обманывая свои прежние идеалы, что не мне кого-то судить или ругать. Вот честно. Поэтому не понимаю лишь, почему всего «однажды». Он тебя обидел? Обстоятельства поменялись — стало не до этого? Или вы боялись меня и моего осуждения? Теперь даже имени Рафа произнести не мог, чтобы голос не дрожал. Чувствовал, будто душа отделилась и вопит, наблюдая как тело спокойно и даже безмятежно продолжает задавать вопросы, выдерживать мхатовские паузы, моделировать голосом и чёрт его ещё знает, как скрываться. «Это не правильно, этот опрос надо прекратить и сейчас же уйти!» — молила душа, но Лео был глух к ней. Сидел как под анестезией. Дон же обрадовался его непредвзятому расположению духа. Видел, конечно, что Лео подавлен, но кто сейчас весел? — Нет, Рафаэль меня не обижал, скорее, это я его потом обидел. Я был чём-то огорчён, должно быть, я подозревал в себе опухоль, совершенно не понимая иную ее природу. Да и с тобой отношения были натянуты как никогда. Рафаэль же тогда превратился, благодаря амбистоме, в женскую форму. Вот он взял и выкрал меня на природу, чуть ли не ночью, разве что с кроватью меня не унёс! — Донателло рассмеялся, но тут же вернул самообладание. — Он кормил меня бутербродами, поил горячими напитками, мы вместе встречали рассвет. Он всего лишь хотел меня развеселить. Утешить. А я... а я напрасно обнадежил его. Поцеловал. Мы целовались. Даже пропустили, как солнце взошло, — каялась Донни, теперь уже закрыв глаза руками со стыда. — А потом. Потом дома меня разоблачили в «болезни», и пришла она — Эйприл. Словно чувствовала всё! Ты тогда уже видел тот её поцелуй, и я стал встречаться с ней, строить планы на будущее. Я поступил ужасно, обнадёжив и тут же оставив Рафаэля. Но, тогда я думал, что я — мальчик. И мой союз с ним был бы печален. Да, я боялся, что ты с ним поругаешься из-за меня. Донателло открыл лицо, но взгляд опустил. — Я сделал ему больно, но судьба мне вернула всё. — Верно, — улыбнулся Лео, вставая. — Судьба всё возвращает за сделанное по чести. Как я уже говорил — ты сделала все возможное и претерпела столько несправедливостей, что судьбе вовек не расплатиться, — подошёл, поцеловав её в макушку и потрепав по голове. — Извини, Донни, мне нужно уйти сейчас, не позволяй этим идиотам в гостиной уж сильно своевольничать. Выражение лица Донни в процессе последнего рассказа было неописуемо, в конце — с лёгкой оторопью и удивлением от внезапной поспешности лидера. Но он уже просто не выдерживал, не мог терпеть. Ему хотелось увидеть Рафа, прикоснуться к нему, почувствовать хоть какую-то точку опоры, хотя бы напоследок, чуть-чуть, почувствовать себя... Леонардо с перекошенным от чувств лицом вышел из кухни, тенью промелькнул мимо гостиной и нырнул в коридор, ведущий к их комнатам, оставаясь незаметным для громко спорящих о чем-то Кейси с Дедпулом. Сделал несколько шагов, когда из ванной комнаты донесся шум бегущей воды и характерное для Рафаэля дыхание с пофыркиванием. Одного этого хватило, чтобы сердце совершило кульбит и пробило грудную стенку. Лео сильно задрожал и грудь его начало распирать от приступа гипервентиляции. Страх, ужас, надвигающейся паническая атака. Лидер постарался снять оцепенение ещё на какое-то время, необходимое для спасения, рваный вдох и такой же выдох, понял, что просто не выдержит сейчас встречи и разговора с Рафаэлем. Что, если его тут же отвергнут? А что, если сам Лео поступил с Рафом не лучше, чем Кейси с Донни: манипулировал его тягой к старшему и уважаемому, эмоционально и психологически давил и прогнул-таки, а тот согласился, чтобы не обидеть?! И сам того не понял. Неосознанное манипулирование — оно такое. И сейчас Рафаэль жалеет, что не остался ждать Донни, зазря поторопился сменить пару. Попятился назад, в гостиную, подхватывая с пола чью-то бесформенную толстовку с капюшоном, перемахнул через турникет и, не обращая внимания на удивленные возгласы ребят (он умудрился нашуметь), успокаивающим жестом «всё в норме!» вскинул вверх руку со сжатым кулаком, после чего рванул и скрылся в тоннелях. В ближайшие часы он не то, что разговаривать с кем-то не мог, кажется, он снова разучился дышать.   ***   Через какое-то время на телефон Рафа пришло сообщение на ЧеФон от Леонардо: «Донни на кухне, не позволяй этим гамадрилам в гостиной обижать её. P.S. Мы с тобой можем встретиться ближе к полуночи в нашем обычном месте?» До этого, когда Рафаэль ещё был в комнате, боролся с лютой яростью. Но, чтобы не предать самого себя, не уничтожал мир вокруг себя. Даже не кричал, протолкал свою злость во внутрь души и не выпускал. Но, когда-таки стало нестерпимо, ударил кулаком в стену, направив в это действие всю свою мощь. Костяшки хрустнули, боль молнией выстрелила до локтя. «Вот идиот! Только руку разбил...» — поругал самого себя и ушёл в ванную. И сделал то, что обычно не делает: принимал холодный душ. Рука заныла, запульсировала. Вот ведь! Но эта боль отвлекала от душевной муки. В груди — огонь. «Ну и кто я теперь? Сначала соблазнял Донни, потом развратил Лео. А ведь он просил остановиться! — чувство вины потоком разливалось по сердцу. — Я должен сделать что-то... что-то хорошее, но я как слон в посудной лавке». Раф всхлипнул, собственная бестолковость вызывала отчаяние. Физическую боль он переносил лучше душевной. Вот и терзался. Хоть волком вой! Когда успокоился немного, вышел из ванной, перевязал руку. Рентген бы теперь сделать, дополнительная работенка для Донателло, но идти к ней сейчас смерти подобно. Сообщение-просьба от Лео позаботиться о Донни — пока невыполнима. Присмотреть за ней отправил Микки, у самого никаких душевных сил нет. Но желание Лео о встрече и его пропажа до полуночи привнесла дополнительную тревогу. Страшно. Явно что-то случилось! Но до ночи ещё было время всё обдумать, хотя его успокаивали довольно тяжелые мысли. Например, сгинуть где-нибудь на дне Гудзона и не беспокоить никого своим присутствием. Тёмный Раф вылез из коробочки страхов и мучил. Мысли становились навязчивыми до раздражения, так как на самом деле не собирался этого делать. Но на поверхность сходил, прогулялся, но недолго. Испугался за свой рассудок: ветки на деревьях казались идеальным местом для веревки-виселицы, мосты — прекрасным местом для прыжков на проезжую часть, ну и в Гудзон... стать его русалкой даже честь! В общем, бежал от этого уныния обратно в канализацию. И вышел вновь — к месту встречи с Лео. Хотелось бы прижаться к нему, согреться душой и телом. Леонардо стоял на краю крыши, обдуваемый легким ветерком со стороны океана. В человеческом облике не было необходимости скрываться, но выработанная годами сущность затворника и врожденная интроверсия всё равно гнали в уединенные места. Тихое место, освещаемое луной и множеством ярких билбордов вдалеке, ближе к центральным улицам Нью-Йорка. А здесь скорее потаенная периферия и спальный район. Это место — первая их точка сбора еще со времени их первого выхода на поверхность. Что знаменательно, именно с этой крыши Донни впервые увидел Эйприл. И понеслось-закрутилось. С высоты последних месяцев их жизни это казалось далеким-предалеким прошлым, хотя на деле и двух лет не прошло. У Леонардо всё ещё пухла голова от собственных мыслей и криков. Слёзы давно высохли и мало какой человек мог бы распознать, что этот серьезный с виду парень с несколько азиатской внешностью еще пару часов назад исходился в безумном смехе и истерике где-то в темных коридорах и тупиках нью-йоркской канализации. Ему пришлось смириться с отсутствием чёткого плана действий ввиду отсутствия «идеальной комбинации, при которой счастливыми окажутся все стороны». И всё будет по справедливости. Как же! Держи карман шире! Мир был куда проще и понятнее в двух цветах — черном и белом, когда не было место сомнениям. Но теперь, вместе с Рафаэлем, в его жизнь ворвались краски и эмоции. Недоступная раннее и упорно подавляемая совестью и разумом локация любви. Проклятый грех и райское наслаждение в одном флаконе. Лидеру нельзя было допускать её появления в своем сердце, но она взяла и случилась сама, это любовь, и обернуть время вспять было нельзя. И теперь всё это у него «отбирали». Не только Рафаэля, но связанные с ним и завязанные на нём эмоции. Лео ощущал себя полным идиотом, что повелся на всё это и настолько распахнул душу. Горький урок, который способен убить или свести с ума. Он чувствовал себя даже хуже, потому что «отдавал» Рафаэля сам. Или нет? Лео так и не смог решиться. Новорожденный эгоизм требовал жертвоприношений, а не жертв. И у подавленной предшествующими грехами совести просто не оставалось эмоциональных ресурсов, чтобы спорить с ним. Лидер мусолил тему так и эдак, проворачивал ситуацию, пытался сам себе посоветовать, но получалась откровенная ересь, глупая истерия или что-то по-настоящему темное и злое. Такие варианты никак не годились. Чего только не приходило в его головушку, вы только посмотрите! Первая мысль: «Раф сам перебежит к Донни — едва ли, боится меня и за меня, слишком верный». Интуиция подсказывала, что это неправда. Пока не пнешь — не полетит. Тогда последовала вторая мысль: «…Тогда я должен «бросить» Рафа, чтобы тот вернулся к своей первой любви — Донни? Черта-с-два, кто обещал никогда не отпускать? Кто не хочет продолжения инцеста в семье?» И в голове заиграл воображаемый диалог. — А гомосексуальный инцест чем лучше? — Заткнись, Дедпул, и не мешай мне работать! — говорил твой маленький мозг, Лео. Далее: «Я не смогу наблюдать, как они любятся-целуются в быту в логове, о нет, лучше сдохнуть». А что, убиться об стену самому. Как говорится: «Нет человека — нет проблемы». — До тройничка мы же не опустимся, нет? — вдруг блеснула ещё одна идея-тревога. — Фу-у-у… И как тебе такое в голову только пришло? Отвратительно. Давай лучше убьем кого-нибудь, — Лео уже не то что раздвоение личности ощущал, а целый взвод внутренних советчиков! — А как на счет тройного самоубийства? Ромео, Джульетта и ты — в роли яда и ножа, их отравляющего и союз разрезающего! — о, Темный Леонардо подключился к беседе. Не-не! Это уже совсем крайний случай, ведь ещё не все так плохо. Ведь правда?.. — Вернуть Эйприл Донни. Прибив Кейси. Заставить Дедпула прибить Кейси, а потом праведно мстить первому за последнего, изгнав тем самым из логова. Апупенно же! Нереалистично, но греет душу адским пламенем, хе-хе, — а это уже мысль-розовая-мечта тешила самолюбие. Эх! Наивная. В принципе, можно, но где гарантия, что Эйприл вернётся к Донни? Не факт. — Может приковать Рафаэля к батарее и просто не отпускать? Моя пре-е-елес-с-с-сть, типа того? Ну, возненавидит, погневается чуток, попсихует, но любит же — простит. Зато никакой угрозы со стороны соперников и соперниц. Гениально. Пока самая топовая идея... — вот это уже не розовая, а голубая мечта! Самая-самая голубая, голубее некуда просто. — Маньяк-садист ты хренов, Лео... — проснулась совесть, что фильтровала их решения. — Донни-Донни, а изобрети нам зелье стирания памяти, чтобы не помнить ни о чем и жить дальше! — слепая мечта очнулась. — Ага, а на бегающих по логову детей в ближайшем будущем на что спишем? На проказы Микки? — смеялось здравомыслие. — Донни-Донни, а выходи за меня, и пусть Раф тут будет третьим лишним, рогоносец-Ромео несчастный! — предложила гетеросексуальная эгоистичность. Не-не, жесткое кидалово! Сердце разорвётся от муки окончательно и бесповоротно. До соблазнения Рафа — пожалуйста! Но после такой близости... «поматросил и бросил» получается. Это разрыв. Окончательный и бесповоротный. Раф не простит. Это хуже, чем голубая мечта. — Раф, ты нужен Донни больше, — мысль-самопожертвование чего-то там промычала. Но не договорила. — ДА НИХРЕНА, МНЕ ОН НЕОБХОДИМ КАК ВОЗДУХ, А ДОННИ СИДИТ И ДУМАТЬ НЕ ДУМАЕТ! НАДО ДЕЙСТВОВАТЬ ПОКА ЕСТЬ ШАНС ЗАНЯТЬ И ЗАСТОЛБИТЬ ВАКАНТНОЕ МЕСТО! — о, это, Лео, твоё самое крупное психованное эго. Да, оно такое. И телеграммы присылает капсом. Хоть не слитно в кучу, а то совсем караул. — Устраиваем Рафу сцену ревности, расспрашиваем о свиданках с Донни и разводим его на эмоции, как последняя истеричка. У-и-и! Даешь слезы и ярость, даешь брутальный мордобой любви, который закончится ярким сексом примирения и прощения! — коварный беспощадный план под названием: «Это ты виноват! Только ты!» Ну, ничего такой, тешит самолюбие откровенно так. Да только как-то жалко «виновника». Тупой же как пробка, выкинет ещё чего такого неожиданного, а он — может.  И останется лишь одна мысль: «Итить-колотить! И что дальше?» Леонардо пришлось признать, что он полностью вымотан и запутан, но время и место встречи было назначено. Он не услышал, а скорее угадал появление Рафаэля у себя за спиной. Сердце Лео устало йокнуло и с силой потянулось к нему, но внутренний цепной пёс рыкнул и пнул под дых едким воспоминанием, обрубая радостно виляющий хвост. Лео с легкостью ниндзя балансировал на краю крыши, не пугал, а скорее баловался, перекатываясь с пятки на носок. Детские забавы — падением с такой высоты их не убить, рефлексы быстрее них работали. «Зато как символично», — мысленно грустно усмехнулся, наконец оборачиваясь и выступая на открытую площадку крыши — одновременно из тени навстречу к нему скользнул Рафаэль, который смелыми шагами сокращал дистанцию между ними. Сегодня был сильный ветер и штормовое предупреждение, одежду и волосы яростно трепало, периодически закладывало уши, хотя глаза прищурил не только из-за ветра. Рафаэль волновался, но обрадовался брату. Успел соскучиться за целый день, несмотря на аховое отчаяние и положение. Дышал часто, со слышимой хрипотцой. Тревожно смотрел на возлюбленного, гадая о его расположении духа. Честно, Леонардо выглядел крайне жалко. Невольно из памяти всплывала их встреча в национальном парке, где они чуть не поубивали друг друга. Вздрогнул от такой картины. Оттянул горловину чёрной кожаной куртки, непонятно откуда взявшейся в его же комнате. Кто-то подкинул однажды, возможно, Дэдпул. Раненую кисть из-за прохлады практически не чувствовал, она отзывалась ломотой и  тугоподвижна. — Лео! — таки позвал брата. — Что случилось? «На тебе лица нет!» — забеспокоился и таки схватил его за плечи, заглядывая прямо в глаза. «Случился ты», — устало и грустно-радостно подумал лидер, но лишь криво улыбнулся и отвел глаза. Смотреть на испытующий искренний взгляд Рафаэля было невыносимо. Напряг руки, намекая, что и удерживать его сейчас пытаться лучше не надо. Тоже почуял веяние прошлой такой «недоброй» встречи, когда чуть не поубивали друг дружку. Правда, тогда Раф навязался и пришел раньше, чем старший был готов, а сейчас Лео как бы сам призвал. Открыл было рот, чтобы ответить, но из горла не вырвалось ни звука. Удивился, попробовал еще раз, снова накладка. Психологически онемел. Вспомнил недавний приступ паники, испугался, что тело подводит его. Не было никогда такого. Безгласный лидер — это что-то жуткое. Чтобы чем-то занять явно встревоженного Рафа кивнул ему на парапет крыши, предлагая им обоим присесть. Минуту сидели в молчании, пока Лео массировал себе виски и уговаривал тело вновь заработать нормально. Тщетно: отшибло и заклинило намертво. Лидер стукнулся головой о парапет позади, горько усмехнувшись: «Вот и поговорили, блин. Хотя сказать-то особо нечего — вот тело и сдалось. Чего сотрясать воздух, когда жизнь кончена?» Нахмурился, гневаясь на самого себя за такие мысли. Нет. Хрен вам. Ни черта не кончено. Достал из кармана куртки блокнот «для мыслей» и ручку, мельком кинул взгляд на Рафа и яростно застрочил: «Не обращай внимание, это скоро пройдет. Скажи мне лучше, вы поговорили с Донни?» Рафаэль удивился его поведению. Вот это да! Обомлел, что ли? Сначала решил, что показалась, но симптомы нарастали до очевидности. — Блин, Лео... — не то, чтобы ругался, просто изумлялся. — Тебя Донни покусал? Вспомнил самого главного молчуна их семейства. Но набрался терпения, ожидая, когда брат перестанет волноваться и заговорит. Да, заговорил тот, письмами! Раф вздохнул и прочитал. Тема беседы подозрительно щекотливая. Раф покосился на выжидающего ответа брата. Честно, вдруг захотелось сделать кое-что, чего раньше никогда не делал: закурить или выпить. Глупое желание, но оно быстро растворилось. — Нет, — лаконично ответил тот и замолчал. Стал догадываться о причине тревоги брата. — О чем и зачем? — добавил, чтобы не так долго тянуть резину. После протянул руку и обнял Лео за плечи. Лидер вновь напрягся, но руку сбрасывать не стал. Лишь нахмурился и показал еще пару строк: «Раф, не сочти за ревность — это не она. Очевидно, мы любим Донни по-разному. Донни был в твоем сердце до меня (см. песнь Ромео) и, судя по сегодняшнему твоему виду и побегу, остается там и поныне — я прав?» — Говори уже вслух! — возмущался Раф, но так, беззлобно, просто ворчал, хотел слышать его голос. Но блокнот принял, правда, для этого пришлось отпустить брата, так как работала у него пока одна рука. Прочитал и задумался. Вдруг устремил взор на полумесяц, небосвод. Грусть сжимала с новой силой, но когда он смотрел в широкое и открытое пространство — легчало на душе. А что может быть шире звездного неба? — Нет повести печальнее на свете... — Рафаэль самоиронично цитировал знаменитого классика, — ...чем повесть о Ромео и Джульетте. После вздохнул, возвращая внимание брату. Сглотнул. — А я вас обоих люблю, — признался Раф, причём даже не шутил. — Но в каком-то разном ключе, что ли. И это даже не пресловутая мужская полигамность. Я вдруг подумал о любви, о её свойствах, что ли. Любовь не бывает бывшей, она, если есть, никогда не исчезает. Она вечная. А если она вдруг растворилась, значит, обманулся. Но трагедия в том, что, впуская кого-то ещё в сердце, круг замыкается и начинается ад любовного треугольника. Каждый человек — как комната с разными дверями, которые могут открываться другими людьми, но у всех них есть ключи только от определенных замков. Донни открывает во мне одни способности и свойства, ты — совершенно иные. Этакая многогранность получается. У меня нет этих ключей, они только у вас, но они от разных дверей. Я не могу сказать, что кого-то люблю больше или меньше, это не те измерения... Когда Ромео, ой, то есть Раф, заговорил монологом да еще на такую тему, Лео не смог удержаться, чтобы не повернуть голову и не посмотреть на его лицо в этот миг. Такой красивый и одухотворенный, сейчас Раф для него будто заговорил на латыни. Лео улавливал чувство, глубокое, прекрасное чувство, но смысла не понимал, ибо таким взглядом на любовь никогда не смотрел. Какие-то комнаты? Двери? Ключи?! В сердце сделалось колко и больно, когда услышал о другом — кто тоже владеет ключами к сердцу Рафаэля — пусть и неким иным видом. Не хотел его ни с кем делить, ничего не мог поделать с собой и со своими собственническими инстинктами. Зато сейчас он мог сделать то, что может только его "ключ". Наклонившись и прикрыв глаза, Лео мягко накрыл губы Рафа своими, даруя неожиданный и самый чистый поцелуй, который у него когда-либо был. Подавшись вперед, крепко обнял его, словно в последний раз, затем отстранился, глазами как бы говоря: «Прощай!» ...Леонардо оттолкнулся от парапета крыши, перемахивая через Рафаэля и исчезая где-то внизу, заскакал по крышам домов, направляясь в сторону океана. В руках у младшего он оставил блокнот «для мыслей». Неожиданный поцелуй-таки провернул замок в душе Рафаэля. Да, это его Леонардо. Но чувствовалась безысходность в этом действии. Лео плохо, возможно, даже хуже, чем ему. Рафаэль перепугался, когда брат, с таким обречённым видом оттолкнул его и побежал. Нет, всё хорошо, если Лео просто проветрится и вернётся. Но Раф, вспоминая самого себя воображаемого на дне реки, молнией устремился за ним. Мало ли, что тот в отчаянии с собой сделает! Ужас объял сердце крепкими кольцами. Подключил все свои инстинкты ниндзя, задавшись лишь одной целью: догнать и обезвредить! Но Лео тоже не лыком шит. Пока Рафаэль гнался, вдруг стал догадываться, что Леонардо, возможно, даёт ему шанс на воссоединение с Донни. Но как же тогда... — Стой, лжец, а кто тогда обещал меня никому не отдавать?! — напомнил ему его же слова. — Кто обещал бороться против всего мира за нас?!! Вернись, трус! Если Рафаэль сердился, то не стеснялся в выражениях, даже если они могли обидеть. Так сказать, правда глаза режет! Бешеная гонка по крышам хорошо проветрила Лео мозги, догонялки ниндзя — сродни полётам, хотя сегодня сильный ветер мешал и сносил в сторону, мешая удовольствию. Да и в какой-то миг уставший и почему-то сегодня явно тормозивший Рафаэль проорал резкие несправедливые слова, Леонардо взъярился. Тут же спружинил о какой-то проволочный забор, в один яростный прыжок настигая Рафа прямо в воздухе и сбивая его вниз, причём в голове почему-то мелькнули образы из «Angry birds»: вечно сердито нахмуренная маленькая красная птичка (Раф) и злобный зеленый свин (стало быть, сам Лео). Этот образ был настолько дурной, а вся ситуация обескураживающе идиотской и ни на что непохожей, что к лидеру вернулся потерянный голос: — Неправда! — при резком приземлении Лео скоординировал их совместное падение, взяв первый удар о землю и большую часть веса на себя. Благо, то был песок, да и от адреналина лидер почти не почувствовал боли в ногах. Их несколько раз перекувыркнуло, и Лео обнаружил себя сверху Рафа, вцепившегося руками в его кожаную куртку и кричащему ему в лицо: — И не собираюсь я тебя никому отдавать, слышишь?! Ты не вещь, чтобы тобою делиться или дарить, но ты сам мог захотеть уйти — и удерживать тебя я права не имею! — в глазах искрами вспыхнули злые слёзы. — Думаешь, я не помню о своих словах? Я?! Да я серьезно обдумывал вариант с заковыванием тебя в цепи на батарею, Раф, только бы ты всеми правдам и неправдами оставался со мной, ты же, дебилоид, у нас вроде верный и преданный, но ведь и ты давал подобный обет Донни задолго до нас и всего этого! Ну, и кто из нас тогда лжец?!! Ему приходилось орать, потому что они оказались на прибережье и вокруг столь же яростно, сколь и его слова, бушевал штормовой океан, донося и швыряя им в лицо брызги соленой воды. Подействовало! Внутренне Рафаэль ликовал: рассердил страшного черепашьего лидера, оживил! Да, может и отрицательно, но разве Раф боится чужой бури? Это было так кайфово, что падение лишь принесло остроту ощущениям. А оказаться под Леонардо, под его тяжестью — дух захватывало! Всё, искры сердечками посыпались из его глаз, и он уже практически оглох, но впитывал в себя столь прекрасный эмоциональный заряд, как цветочный нектар. Предовольную улыбку невозможно скрыть. Лежал, слушал и улыбался, ожидая, когда этот ураган уляжется, и Лео осознаёт своё маленькое поражение. Раф даже не обидится, если получит по своей наглой морде пару раз. — Совсем дебил, я тут на кого ору, стараюсь?! — Возмутился Леонардо, заезжая пару раз тому по лицу, но руки опускались, глядя на этого чем-то довольного эмоционального вампирёныша, — Рафаэль! — Взывал его к совести и ответственности за свои действия и слова. «Зараза, весь настрой праведности сбил... Покусаю, нафиг!» — Разозлился ещё пуще, с рыком и яростью вовлекая Рафа в череду рваных полуукусов-полупоцелуев, плохо соображая, что подобное того только раззадорить может и настроить на иной лад. Да, Раф получил своё по морде долгожданное, но от этого его улыбка не сошла с лица. С живым интересом наблюдал за скандалом-концертом, но тут его поцеловали. Фейерверк гормонов прервал все мысли, очистил буфер, так сказать, отдаваясь его губам, рукам. — Не шучу я! — поняв, что Раф дуреет и отвечает только на поцелуи слишком уж ласково и мягко, совсем не сопротивляясь и даже смея получать удовольствие, а так уже неинтересно, лидер в расстройстве отпустил его куртку, бросая «сломанную игрушку» на песке и поднимаясь в полный рост на фоне бушующего ветра. Скрестил руки на груди, ждал ответа и объяснений, нахохлившись, словно стервозная жёнушка перед разбором полётов. Скалки только не хватает. Лео требовал ответа на вопрос, который Рафаэль не мог вспомнить. А когда попытался, его вновь засыпали множеством вопросов, сбив его с толку окончательно. Но когда Раф попытался привстать, Лео наконец заметил его поврежденную руку. — Это при падении случилось? — вдруг заволновался, опускаясь на колени рядом и беря его руку в свою. — Сильно болит? Двигать ею можешь? Я все ещё зол, к твоему сведению, но ты в порядке? Привычное кудахтание. Леонардо помнил дилемму со своим коленом, а у Рафа основное оружие - саи, требующие тонкого и деликатного управления кистью. Подумал, что тот мог непоправимо пострадать из-за ошибки Лео и его безумства. — Прости, — Раф слегка замялся. — На что я должен ответить?  Напиши список вопросов в блокнотике... Прозвучало как издевательство, должно быть. Про руку он помнил, но вот тот первый главный вопрос — напрочь забылся, хотя был вроде важным... Лео лишь смог уронить голову ему на плечо. «Феерический тупица, напомните, за что я его полюбил?» — устал спорить, да и со стороны истериком выглядеть не хотелось. В процессе погони и разборок понял, как Раф к нему относится и думает обо всей этой ситуации лучше, чем если бы тот на словах попытался объяснить. Свою интерпретацию любви он уже выдал, как же. Да и, честно говоря, Лео в таком настроении, что к любому слову докопается и тысячу и одно «но» найдёт. А ему не хотелось. Не хотелось обвинять или оправдывать, хотелось сохранить это горящее огнем чувство любви и пронести его через всю жизнь. Лео отстранился и закатил глаза, показывая, что разговор окончен. Для проформы несильно дал по шеям, затем, правда, снимая свою бандану и подвязывая на неё поврежденную руку Рафа по типу косынки-поддержки через голову. Заниматься целительством при такой погодке было как-то не комильфо и не в тему совсем. Оглядел насквозь промокшую одежду. Знал, что и сам стоит такой же, волосы противно липли к спине, было холодно. Устало вздохнул. — Идём уже домой, Раф. Рафаэль насладился мимолетной близостью и теплом. Посерьезнел. Понял, что лучше промолчать, чтобы не испортить этот миг. Миг тепла и заботы. Любви и наказания. Да и устал он, набегался-напрыгался. В груди жгло от второго дыхания и чуть свистело от последствий пережитого воспаления лёгких. Да и не любил он холод и влагу, нехорошо становилось. Затрясло. Лишь кивнул в ответ и обрадовался: они вернутся вдвоём! Про руку ничего так и не сказал. Пусть думает, что сейчас поранил. Так проще.   ***   Парочка тихо проникла в Логово и устремилась в душ. Согреться и отмыться. Рафаэль, когда оттаял, стал поживее и заинтересовался своим ненаглядным лидером. Пока тот намывал себе голову, обнял сзади, покусывая тому спину. Одновременно понимая, что рискует получить по зубам, но больно захотелось внимания и ласки. Лео сначала напрягся, не поняв, что происходит. Повернул голову, вглядываясь в лицо мелкого засранца. Захотелось побить и расцеловать, причём одновременно. Пар и бегущая по телу вода, тепло и чистота настраивали на интим, с другой стороны, в душе они ещё этого не делали. И для какой-то части сознания лидера это уже звучало как вызов. Другая продолжала занудствовать, требуя отлучения негодника от плотских удовольствий на какое-то время. Но Лео слишком затянул с паузой при раздумывании. Рафаэль отсутствие его негативной реакции и побоев принял за позитивный сигнал и зелёный свет к продолжению разврата, поэтому прикусил ему уже кончик уха, продолжая оглаживать руками спину. Леонардо глухо простонал, ведясь на ласку. Но тут же вновь вспоминая произошедшее, возмутился в сердцах, разворачиваясь и толкая негодяя на стену. Приподнял тому подбородок, задумчиво рассматривая, хмуро переводя взгляд с шальных глаз на манящие губы. Так покарать или приласкать? Оба замерли в напряжении, как ковбои дикого запада перед выстрелом. Вокруг тихо шуршала вода и клубился пар. Лео даже задержал дыхание, вслушиваясь, всматриваясь, ожидая малейшего повода, чтобы сорваться. — Наказать не желаешь? — хитрец намекнул, что не против грубости. Глаза горели огнём страсти и азарта. Он не против побыть в роли насилуемого. Сегодня Лео можно всё! Лидер сощурил глаза, криво улыбнувшись. Схватил за здоровую руку и покрутил брата вокруг своей оси, как какую-нибудь принцессу, заканчивая пируэт захватом Рафа, согнутого в позе рака лицом к стене, благо, рост Лео позволял все провернуть быстро и без заминки. И все это в абсолютном молчании. Сделал шаг вперед и прижался к его заду, опираясь одной рукой о стену впереди, другую кладя на восстающий член Рафаэля, при этом кусая зубами за шею или губами за горящее красным ушко. За каждую попытку заговорить, жалобно промявкать его имя или слишком громкий стон недвусмысленно сжимал ему член и глубже яростно впивался зубами в шею, призывая хранить молчание. Когда правила были установлены и верно в полной мере поняты, Лео неспешно заиграл рукой, прокатываясь по всей длине члена Рафа, не забывая покрывать шею поцелуями, каждый из которых в любое мгновение мог превратиться в болезненный укус-захват. От тихих стонов удовольствия и влажных прошлых звуков у Лео тоже начал вставать, упираясь в зад подставившемуся крепкому парню, но не делая попыток проникнуть в него. Немного потерся о него с тихим стоном, ускоряясь рукой и крепче сжимая приятно твердеющий орган Рафа, тяжело дыша и еле сдерживаясь, чтобы самому не застонать в голосину. Рафаэль трясся в его руках, несмотря на столь унизительную позу. Был бы это кто-нибудь другой — прибил бы сразу. Но с Лео он готов на многое. Тем более, рука творила такие пируэты, но больше всего его заводили прикосновения к пятой точке. Особенно кое-чем твёрдым и распухающим. Но когда Раф был близок, чтобы в оргазме излиться ему в руку, Лео полностью прекратил всякое движение, грубо и крепко обхватывая самое основание его ствола и прикусывая за шею, не давая пленнику ни малейший возможности на жалобы — только тихий скулеж. — Ваше наказание, сэр, — наклонился и прошептал в ушко, напоследок громко шлепнув его по оттопыренному заду, после чего совсем отпустил Рафа, обмотался полотенцем и покинул душевую, оставляя того самого разбираться со своими проблемами. Чем ошарашил того! Честно, Рафаэль с нетерпением ждал, когда его возьмут, уж больно раскалился. Ему не столько физически, сколько психологически хотелось этого «единства», принадлежности ему, Лео. Потому пьянел от жажды объединения, но его... наказали! Бросили в одиночестве. Наказан телом, но больше уязвлён душой. У него и так был пунктик, вечно ныть, что его никто не любит и не понимает, хотя это не так. Конечно, он мог бы с яростью нагнать мерзавца и потребовать своего, но тогда он поднимет шум и весь дом. А его претензию, пожалуй, не поймут. Хотя, наверное, было бы довольно забавно разоблачиться таким вот способом, но тогда Лео его точно пришибёт. И отлучит от тела на неопределённый срок. Посидел немного, настроение всё равно пропало даже на одиночное «соло» самоудовлетворения под душем. Ему хотелось совместного утешения, а один сам с собою — только грустнее будет. Хочется быть в руках, в тепле... в утешительном покое. А так, оставшись один, внутренний огонь мигом погас, сразу и больную руку почувствовал и рану на шее, и даже лёгкие, что грозили пальчиком за такую ночную прогулочку. Вздохнул и побрел к... нет, не пошёл к Лео. К себе отправился. Наказанный со всех сторон. И Донни облом, и перед Лео не в милости. Он так и не понял, за что Лео был так рассержен. А думать над отношениями он и не любил, все равно, что Кейси заставлять в ночи задачки по тригонометрии решать. Проучен, да? Ну, хоть бы знать за что конкретно. А так только обидно и тоскливо сделалось. Кругом только ругают и пинают, раньше как-то отбивался энергично, а когда в душу мрак и неуверенность прокрались — добивай уж! Только душу не раньте, но первого без второго не бывает, как и наоборот. Ведь он думал, что помирился с Лео, что его простили (правда, за что — непонятно), и можно безбоязненно открываться, играть, так сказать, в обычном режиме, а тут — раз! А вот и не прощён, держи под дых, а просьбу об игривом наказании можно вывернуть в реальное коварное и прицепить за «базар», мол, сам ведь хотел! А не это он имел в виду. Не такого удара ждал, даже не под дых и не ниже пояса, а прямо в душу, во что-то тонкое, бестелесное. И что самое страшное: Лео это может делать словно бы без особого труда. Так, мимоходом. Иногда думаешь: а не послать ли их всех лесом?! Да вот, проблема в том, что сам потом в этот лес за ними и побежишь. Все думают о том, как тяжело им всем с Рафаэлем, с этим трудным парнем, но и ему не легче с ними. Порой сам себе диву давался, как унижается, чтобы его простили, любили... просто любили... Раф проспал немного, руку так сильно заломило, что захотелось оторвать ее по локоть и выбросить. И, простите, между ног болело от неудовлетворения. Хотелось встать хоть воды на кухне попить, но продолжал лежать и жаждать. Просто тихо выплакал всё что мог, но не хотел выбираться и натолкнуться на случайного домашнего. Посыплются лишние вопросы, или, ещё хуже, разбудят Донни, чтобы тот его осмотрел и лечил! Не-не, есть предел пыткам, оставьте его до естественного выздоровления или же смерти. С одной стороны, может и хорошо, что Лео его оставил, а то бы захлопотал: организовал бы лечение. Спать себе и ему бы не дал, а так Рафаэль лежит у себя, тихо стонет, так как и на это не было мочи. Даже больше не сердился. Лежал смиренно тряпочкой и ждал, когда все пройдёт. «Лео...» — но таки духом взывал к старшему.   ***   Лео не мог уснуть: стоило сомкнуть глаза, как в голове мелькали яркие образы ночных приключений. Душа ещё немного ныла, но хотя бы внутренний голос лидера перестал орать о возмездии и справедливости. Пусть ненамеренно, но Рафаэль своей тупостью, забывчивостью и не отвеченным вопросом оставил большую неразрешенную занозу в сердце Леонардо. Не сомнение, скорее просто осадочек и взвесь неразрешенных страхов. И лидер с тоской ждал нового дня: новый день — новые проблемы, такой уж у них распорядок. Еще сердился, не мог выбросить из головы сцену в душевой. Не на приставания гневался, но на дерзкие слова и хамский тон. Неужели этот идиот за все эти годы так и не понял, что Леонардо никогда не ответит наказанием и грубостью на просьбу и доброе отношение? Лео в принципе не нравилась концепция унижения и тирании в сексе (ну, может изредка в отдельных моментах, когда в тему немного прищучить было и под узду взять), он предпочитал дарить душевное внимание и сенсорные ласки, вслушиваться в ответ и растворяться в чувстве гармоничного единения. А не это вот все. Ведь, притворить Рафаэль пусечкой, то все было бы по-иному. Злорадное удовлетворение после содеянного длилось ровно три секунды, и Леонардо сожалел уже стоя на пороге выхода из ванной комнаты. Вернуться помешала гордость. Да и во что превратится их секс, если на каждое хамство Рафа Лео будет дарить ему тепло и ласку? В сплошные шуточки с разводом на «слабо» и эмоциональным выносом мозга. А с мозгом пусть выносят и Лео — ногами вперед. И все же лидер ворочался, снедаемый совестью. В конце даже не посмотрел на Рафаэля, а ведь тот был ранен. В том числе из-за ночной погони и их столкновения. Совесть Леонардо уже успела прочистить своему счастливому обладателю лекцию на тему, почему эмоциональные решения к добру не приводят, риск и опасность не окупаются, и что если Лео еще раз захочется побезумствовать с кем-то, то пусть арендует комнату с мягкими стенами в психушке — и доктора присмотрят, и бараны рога не пообломают. Так что лидер снова в режиме зануды и перестраховщика. Не в силах больше пытаться переспорить голоса и образы в голове, Леонардо выхватил из тумбочки мини-аптечку и пошел проведать Рафаэля. Все же та травма — его вина. И хотя глубоко внутри Лео понимал, что, будь травма действительно серьезной, то Раф не полез бы с приставаниями, а был спешно депортирован к Донни, но это было самое лучшее оправдание, которое мог придумать мозг Лео, чтобы отправить его к Рафу. Хороший предлог. Лидер прокрался по коридору, замирая и вслушиваясь в тишину дома. За комнатой Рафа — тяжелое дыхание и рваные болезненные стоны. Встрепенулся, встревоженный, и спешно вошел, даже забыв постучаться, как обычно делал. Рафаэль выглядел жалко: мечущиеся по кровати, блестящие глаза и болезненный румянец. Лео быстро пересек комнату и присел на край кровати, рукой дотрагиваясь до его раскаленного лба, не обращая внимания на тихое бормотание и бред младшего. «Ну, вот тебе и полетали близ океана — очень романтично, да?» — Вгрызалась в него я-была-права-совесть. Леонардо нахмурился, теребя Рафа, бегло осматривая рану на шее и руку. Выглядит не смертельно, но у него температура и ему явно больно. — Выпей это и это, — распорядился протягивая стакан воды и таблетки — жаропонижающее и сильное болеутоляющее. «Если лучше к утру не станет — к Донни за антибиотиками», — решил Лео, кивая сам себе и с волнением наблюдая за морщащимся Рафаэлем. Больно видеть его таким. — А теперь — подвинься-ка! — закутал брата поплотнее в теплое одеяло, сам устраиваясь на краю кровати, крепко обнимая больного и касаясь лбом его лба, дабы отслеживать действие жаропонижающего. Закрыл глаза и мысленно просил прощение. Рафаэль вздрогнул, когда ладонь старшего брата легла на него. Когда вошёл? Не заметил. Голова шла кругом, и действия брата казались обрывистыми: вот рука, потом стакан с долгожданной водой, таблетки. Хлоп-хлоп глазками и уже укутан. Леонардо здесь, рядом. Беспокойная душа утешалась. А после, подействовало и лекарство: боль поутихла, но сердце все равно, как у мышки неистово стучало. — Лео... не бросай... — Сквозь сон поскуливал Рафаэль и приластился. Тепло возлюбленного унимало дрожь, которое до того владычествовала над ним. — Да куда я от тебя такого денусь? — Лео улыбался, гладя такого покладистого Рафаэля по голове. Дурной сейчас, правда, но это из-за температуры, которая начала быстро спадать. Да и болеутоляющее подействовало: дыхание Рафаэля стало размеренным и глубоким, со временем он перестал метаться по постели и стал успокаиваться. Лидер даже подумал, что Рафаэль провалился в сон, истощённый жаром. Леонардо изучал дорогое сердцу лицо, аккуратно перебирал влажные пряди волос, затем положил ладонь ему на грудь и почувствовал частые-частые, как капли дождя по крыше, удары сердца. — Люблю тебя до невозможного, баран ты этакий, — прошептал признание в темноту, тихо и мягко улыбаясь. Сердце до боли переполняло тяжесть сожаления и свет любви. Все равно он спит  и плохо различает реальность — можно и покаяться. Но слова-признания подействовали отрезвляюще на Рафаэля! Словно чья-то рука убрала пелену и чувства обострились. Сердце на миг замерло, а когда снова пошло, но несколько в ином ритме: перестало семенить, удары углубились, сильнее ударяясь о грудную клетку. Тук! Ту-дук! Но лежал смирно, вдруг устрашился спугнуть или рассердить, после чего Лео возьмёт и вновь покинет его. Этого не хотелось. Осторожно поймал его руку, что на груди, в свою руку. Сжал. — Люблю... — Не стал добавлять «я тоже...», притворился глухим. — И прости... Он помнил, что накануне его рассердил, правда, не понятно, в каком конкретном месте нагрешил, но, так или иначе, решил сгладить неровности отношений. Виноват или нет — не важно теперь. Его волновало только сейчас. Становилось значительно легче, душевный груз скатился слезами с уголков глаз. Собственно, Рафаэль, как и Микки, не особо-то стеснялся слез как таковых, просто чаще печаль трансформировалась в ярость бесслёзную, сухую. Разносишь дом, ближних, или ломаешь себе руку о стену. Но, если же изменений не происходит, то расстраиваешься по-обычному. Он в новых отношениях, которые его радуют и пугают одновременно. Что их ждёт? Не будет ли хуже? Быть младшим с его темпераментом непросто, но всё же... Приютился к нему, как котёнок, тычась носом. Сердце Леонардо разбилось и ухнуло куда-то вниз живота. Ему послышались, или Рафаэль попросил прощение, что любит и его, но все же уходит к Донни? «Прости» и следом слёзы скатились. Да ещё прижался к нему, как в последний раз. А вкупе с образом дверей и ключей в голове лидера ясно встала картина: где-то в сердце Рафаэля вдруг открывается широкая светлая дверь, и сам Раф встаёт с колен от двери Леонардо и устремляется туда. Это и логично, с темпераментом-то Рафаэля терпеть подчинения? — Так ты... уходишь? — спросил Лео, себя не слыша. «От меня?» — уже добавить не смог из-за кома в горле и затопившего его ужаса и горя. Рафаэль озадачился, запрокинул голову и внимательно-вопросительно заглянул в тревожное лицо брата. — Куда ухожу? — захлопал ресницами в недоумении. — Мне тут хорошо, с тобой. Сказал и прильнул губами к его груди, поцеловал. Нет, не соблазнял, всего лишь приласкал. В ответ Лео лишь сильнее прижал Рафаэля к сердцу, весь съёживаясь и лицом зарываясь ему в волосы, чтобы не видеть его лица и не позволить увидеть такого жалкого себя. — Сейчас-то да. Я спрашиваю про завтра и дни после этого. Я обещал не пускать и, как видишь, не отпускаю. Но у тебя, как ты сказал, много дверей и есть варианты, и ты волен уйти сам. Я лишь прошу... покончить со всем быстро. Со временем, наверное, смирюсь? — Леонардо и сам не верил, во что говорил. Хриплый приглушённый голос дрожал, но тон его был настойчивым и вполне конкретным. Все внутри отказывалось напрочь даже думать о разрыве сейчас, когда он впервые любит. Для Лео не было никаких комнат и дверей, а было лишь сияние и биение сердца любимого, одного, и вариантов тут быть не могло. Лидер ждал четкого ответа да или нет, понимая, что жуткое чувство неопределенности и зыбкости бытия никуда не уйдёт и не отступит, пока он не услышит конкретные слова и намерения Рафаэля не только в свой адрес, но и его позицию в отношении к Донни. — Лучи тревоги, да? — до Рафа дошла суть его страхов. Конечно, каждый хочет оставить возлюбленного только себе, быть уверенным, что его не бросят. — Донни не любит меня. Тебя она и то больше любит. А я... может это прозвучит эгоистично, но я хочу быть любимым. Это важно, — Рафаэль болезненно вздохнул. — И к тебе у меня особенное отношение, которого к другим у меня больше нет. «А, так он и впрямь со мной только из-за того, что с Донни не сложилось, и он уверен, что она его отвергла и снова отвергнет», — подтвердил для себя лидер под волчьи завывания чувств. Стало грустно и немного противно. А самое страшное, что правильным решением сейчас было бы плюнуть на все и уйти самому, следуя базовой планке гордости и самоуважения. Но внутри опять всё орало и умоляло остаться, продолжать удерживать Рафаэля в своих объятиях. Леонардо сходил с ума, уверенный, что жар и пламя болезни на голову передалось воздушно-капельным или контактным путем и ему. «В иных обстоятельствах, я бы начал убеждать, что Донни не так относится, и советовать на тему, как вернуть, но я не настолько мазохист, —  вновь оцепенев, думал Лео. — Не хочу соперников плодить. И их вместе видеть не хочу. Не вынесу их счастья и себя за бортом. Раньше бы — смог. Ведь в моей комнате не было света, а теперь, познав это чувство: «Любить, и быть любимым», — так просто его не забуду». — И что мне со всем этим делать? — в растерянности бормотал он. Лидер припомнил и слова Донни о том, что та ещё не знает, как относится к Рафу, и что «подождет». Воображение подставило картину, где в какой-то N-нный день Донни решает, что Раф ей все же нужен, и тот бросает «сломанного» Лео в темной комнате, поддавшись на свет чужого сердца. Интересно, а у шестнадцатилетних бывает инфаркт сердца ввиду потери истинной любви? Едва ли. «И страдать тебе от этого вечно самому, Лео, — ласково подначивала сука-совесть. — А всё почему? Потому что каким-то лидерам гомосексуальный инцест с собой в главной роли показался предпочтительнее инцеста его брата и сестры с рождением потомства, вот и отбил одного у другой». Лео поднял голову вверх и громко истерично захохотал, сломленный абсурдностью ситуации. Где-то на периферии сознания мелькнула мысль, что никогда в жизни он не переживал столько эмоций и таких громких реакций, и что шла бы эта любовь куда-нибудь на хрен, если из-за неё тебе чертовски больно и ты ведешь себя как чертов истеричный психопат. С разумом и совестью ему жилось куда спокойнее и лучше, вот серьёзно. Смех Леонардо откровенно был нездоровым, даже истеричным. Рафаэль не спросил что да как. Предположил, что Лео переваривает гомосексуальные отношения в целом. Ведь и сам Раф сильно сходил по этому поводу, когда любил Дона-парня. Но потом признал в себе этот грех и уже... хм... не удивлялся ему, что ли. Но другое дело Леонардо, для него это взаправду противоестественно. Одно дело, когда это произошло под чарами зелья, и совсем другое —испытывать тягу к подобным отношениям. Мысленно Рафаэль дал ему то, что обычно он не даёт — время на размышления, не сбивал с толку. — Давай доживем до приговора, а так посмотрим по ситуации. В любом случае, я уже так настрадался из-за Дона, что нет сил продолжать в том же духе. Страдания тоже перегорают и притупляются. Да, все непросто, но я не жалею, что ты со мной. Раф замолчал, ожидая, когда брат немного успокоится. — Лео... — хотел бы ещё что-то сказать, да боялся наговорить лишнего. Сознание вновь растворялось от общей усталости, душевной и телесной боли, но всё это словно бы осталось позади. Нет, не исчезло, лишь отступило. А все потому, что спрятался в домике из рук Лео. Настоящее пристанище от внешнего мира. И, несмотря на его пылкую натуру, был спокоен. Из дикого сделался ручным. Домашним. А в голове Леонардо тем временем происходила атомная война. Попранная гордость и совесть напирали, сыпали воспоминаниями «о славных былых деньках», когда не было любимого человека, когда всё всегда было чистым и ясным для незамутненного чувствами взора. Забота о братьях было самым громким и стойким чувством, а единственный негатив в жизни появлялся, когда один из них был в очередной раз похищен или ранен. И как хорошо было активными понятными действиями бороться со злом и каждый раз возвращать всех «в норку», к порядку и семейному уюту. «С тех пор, как ты принял человеческий облик, ты очень расстраиваешь меня, Леонардо, — нашептывала совесть, — завязал противоестественные отношения с собственным братом, не стыдно?» — Корила. — Стыдно, но сделанного не воротишь, — Лео тихо бормотал в полузабытье дрёмы, измученное тревогами и неопределенностью тело и душа просто перешли в «режим гибернации», и теперь лидер как будто отделился от тела и парил в чертогах разума, одновременно продолжая прижимать к себе Рафаэля. «А ведь раньше тебе и в голову подобное не пришло бы. Это явно проделки гормонов этого тела, извращенная подростковая человечья натура — как у Дедпула и Кейси. Вернёшься в облик черепашки и — «пуф!» чувств и влечений как не бывало. Станешь таким же фригидным, как был, уйдешь в медитации, и останется Рафаэль один как перст». — Я любил Рафа ещё до метаморфозы, тело не при чем, я просто не понимал себя и не принимал чужих чувств по отношению к себе, — сонно, но разборчиво возразил Лео. Конфронтации с совестью не были для него в новинку, она была его постоянной спутницей и владычицей. «Потому что ты был лидером, Лео, им же остаешься и поныне! У лидера не должно быть любимчиков, он должен быть справедлив и разумен, чтобы и впредь принимать правильные решения». — Я всех люблю, его просто по-другому. Это не просто забота, это — свет. Теперь я не могу жить без него, — признался Лео, тяжело дыша от волнения. Это было почти так же сложно, как возражать отцу на том разборе полетов, только теперь он совершал внутреннюю  «революцию» перед своими привычными нормами и устоями. «Ты не можешь жить без него, но у тебя его может отнять отец своим наказом или сама Донни — обычной просьбой», — безжалостно продолжал внутренний голос, от которого не убежишь и который не заткнешь. — Знаю, он может уйти, — глухо и с болью вторил Леонардо, — но чувствую, что не сделает этого. Ответ, резонанс, свет, ключ, тепло. Такое не подделаешь. Страшно довериться, но он искренен, и я люблю его, — упрямо продолжил. «А Учитель? Он примет такого тебя?» — Плюнула ему в душу совесть оскорблённым тоном. — Если любит — примет, — промолвил Лео в ответ. — А нет, так я буду бороться за свои чувства и за нас. Не впервой. «Ты пойдёшь против своей природы, предашь саму суть лидерских обязанностей, расстроишь своим решением Учителя, Донни, Микки, станешь посмешищем в глазах остальных — и все ради одного него, и все в одно мгновение, ты готов к таким последствиям, Леонардо?!» — Рокотала и бушевала внутренняя госпожа, выжигая уверенность и стойкость в сердце Лео. — Я. Его. Не отпущу. Ни за что. Процедил сквозь зубы, чувствуя, как от напряжения и страха на висках появляется испарина, а по щекам текут упрямые слёзы. Горько. Больно. Потеря уважения остальных — это будет невосполнимой утратой, именно это беспокоило его больше всего. Но во время мысленного спора с самим собой почувствовал и понял вдруг, что это даже не выбор — просто по-иному поступить он не может, не выживет, невозможно растоптать в своём сердце горящую истинным светом чувство. То самое, что воспевается в балладах, что не может быть потеряно или забыто, то самое, с чьей силой рушатся и объединяются судьбы, то, что не угасает никогда, даже если человек предает или уходит — настоящая любовь не исчезает, она либо была изначально, либо никогда её и не было. Вот, о чем говорил тогда Рафаэль, пусть и другими словами и метафорами. Лео улыбнулся сквозь слёзы, губами прижимаясь ко лбу Рафа. — Всегда буду любить, пусть будет больно — это того стоит, — прошептал, приоткрывая влажные от недавних слез глаза. Раф слышал бормотание брата сквозь пелену дремоты. Собственно, он и не удивлялся, знал, что тот иногда разговаривает сам с собой. Потому и не вмешивался в его, так сказать, внутреннюю беседу. Рафаэлю даже снилось, что рядом с ними кто-то есть в комнате и ходит, а Леонардо отчаянно спорит с этим грозным гостем. Раф же безмолвно прятался в руках возлюбленного, покорно ожидая разрешения этого спора. Понимал, что решается их общая судьба, но он не имеет права голоса в этом суде. Иногда речь Лео казалась то неким заклинанием, то мольбой. А теперь и клятвенным признанием в любви! Рафаэль чуть не задохнулся на радостях, завилял бы хвостом, как пёс, если бы был таковым. Жался плотнее и ластился, не выбираясь из «домика» рук. Счастлив до невозможного! Но, так как уже особых сил не было, замер, обмякая. — Да, твой, всегда я был твоим, — таки ответил ему, принимая его любовь. — Веди и я пойду за тобой, что бы ни случилось. Верное или неверное решение, мне все равно, я буду с тобой. Не бойся, Лео, я рядом. Рафаэль тоже клялся в любви и льнул губами к его коже, наслаждался его запахом. Недавняя печаль, которая казалась невыносимой, забылась. Радовался единению, собственно, как и хотел. Тереться лицом, сжимать руками, гладить и всячески ластиться. Просто смотреть на Лео — недостаточно. Видеть, слышать, обонять и осязать его! Даже пробовать на вкус. Полное трехмерное восприятие — очень важное составляющее для полного покоя Рафаэля. Захватить целиком и полностью, даже если со стороны кажется, что это его поймали и обняли. Так и заснули в общем любовном бреду на двоих.   ***   Утром Микеланджело бесцеремонно ворвался в комнату Рафа. — А, вот вы где! — нашёл их младший и прыгнул на кровать у ног парней. Собственно, спящие друг с другом Раф и Лео его ничуть не удивляли. Даже если они в обнимку. — Учитель всех зовёт в додзё! Видимо, он таки придумал, что с вами делать, — продолжил Майки и улыбнулся. — Раф, если тебя казнят, можно я заберу все твои вещи, в частности, комиксы? Конечно, Микки просто дразнился. А Рафаэль повелся, вырвался из кольца рук Лео и хотел сцапать мелкого, но тот запрыгал как чертёнок и убежал из комнаты, пока не поймали. Мироздание же лидера пошатнулось вместе с убежавшим драчуном Рафаэлем. Сонно протер глаза, изумляясь наступившему утру и неожиданному спокойствием на душе. Как штиль в море после бури. И такая же спокойная уверенность. Конечно, от слов о столь скором решении Учителя у него сердце нет-нет, да ёкнуло, но волнение было вполне объяснимо. «Что бы ни случилось — моё решение непоколебимо», — подумал, перехватывая взгляд Рафаэля и тепло улыбаясь ему. Пожал плечами, мол, да, время истины пришло, но сомнения и страха в глазах лидера не было и в помине. Раф сидел уже спокойно после нашествия раздражителя. Посмотрел на лидера с некоторой тревогой в глазах. Брат же был преспокоен. Что, несомненно, радовало. Такой немного сонный, но красивый. Любимый. С ним хорошо и спокойно. Раньше бы Рафаэль побежал за Микки сломя голову и отдубасил. А сейчас не хочется покидать гнездышка, когда рядом возлюбленный. Заныла рука. Рафаэль посмотрел на синие припухшие костяшки пальцев. Тут очевидный перелом. Да ещё и правая боевая рука. Вот, сам себе злобный Буратино. — Собираемся тогда, потом сделаем рентген. Часом позже — часом раньше. Да и Дон наверняка уже в додзё... — Уверен? — Лео спрашивал не про руку и рентген, хотя и здесь тоже поставил мысленную галочку. Интересовался об общем состоянии духа, скорее. Но хитрый взгляд зелёных глаз и улыбка на дорогом сердцу лице были ему лучшим ответом. На секунду прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Затем кивнул сам себе. — Вперёд!   ***   Дэдпул занял лабораторию. Ему нужен был срочно принтер. — Эй! На что тебе столько бумаги?! — ругался вдруг вошедший Донателло. Ему всегда было страшно, когда Уэйд чего-то там делала в его главном убежище. Даже больше, чем Майки на скейте, хотя тот перестал залетать на колёсах по причине реальной осторожности из-за яиц. — Вторую главу своего фанфика печатаю! — Объяснился тот, воюя с вдруг застрявшей бумагой. — Отдай, крокодил! Чем тебе страница с НЦешечкой не угодила? Чего зажевал?! — Печатай на туалетной бумаге! — тут же отозвался гений. Теперь понятно, куда вся пачка разбежалась. Сначала грешил на Микеланджело с его рисованием. — А можно? Принтер-то и обычную жуёт, а с туалетной так вообще в шредер трансформируется! — Пул пытался самостоятельно разобраться с машиной, но Донни, беспокоясь об устройстве, пихнула Уэйда в бок: — Отойди, дай я! — вмешалась она в его войну с техникой. — Хорошо-хорошо! Технолог, действуй! Не ругайся, — Пул отступил, поднимая руки как грабитель, сдающийся в руки правосудия. Дон склонился над принтером, осторожно открывая крышку с обратной его стороны и выуживая  неспешно бумагу. Пул же ещё сделал шаг назад и уставился на юбку помощницы. Глубокомысленно задумался, медитировать на попку. Рука потянулась к ней. Дэдпул искренне хотел остановить преступление, даже перехватил за запястье: — Правик, нет, она же маленькая... — зашептал он «хулигану», что сжимал и разжимал пальцы. — Давай ты лучше мне яйца почешешь? — Предлагал альтернативу. — Я и так тебе каждый день их чешу! — рука развернулась к лицу Уэйда и возмущалась. — Надоел, как горькая редька! Хочу упругую жопку потрогать! — Так у меня тоже упругая жопка! Трогай, сколько хочешь! — парировал Уэйд. Правик повис в задумчивости. — Но есть жопки, которые я не всегда могу трогать, — отвечала рука, указывая на Пула пальцем. — Твоя всегда при мне! — Пул, тебя опять шизой накрыло, — перебил их строгий голос Дона. Гений уже давно вынул лист и обернулся, выслушивая данное представление. — Ну вот, Уэйд, опять из-за твоей болтовни момент упущен, — огорчился Правик и обмяк, стал обычной рукой. — Всё, он обиделся и ушёл! Я спас тебя от этого извращенца! — воодушевленно заговорил герой в красном трико, выпячивая грудь. — Честно, Пул, иногда я просто теряю дар речи от твоих выкидонов, — Дон признался чистосердечно, уже не пряча от неловкости глаза. Привык, однако. — Ты и Майки — это просто что-то с чём-то. — Скажи, что любишь меня, — расцвёл Дэдпул. — Не скажу-у-у, — передразнил его Донни. — Ну, скажи-и-и! — Не скажу-у-у! — Удиви старика — скажи-и-и! — уговаривал её Уэйд. — Хорошо, удивлю, — вдруг решился Дон. — Правда?! — обрадовался Дэдпул, но не успел чего-либо предпринять, как в зад, прямо между упругих булочек, прямо, простите, в «очко», что-то уверенно уперлось-уткнулось. — Ай! — Уэйд невольно подпрыгнул от неожиданности, сильнее сжимая «вторженца» ягодицами и руками. Донателла по-хулигански расхохоталась и убежала вон, все же покраснев от собственной выходки. Пул посмотрел на то, чем его пихнули в зад. В руках сложённая в трубочку стопка бумаг. — Хм-м! Кому-то достанется версия из жопы! — рассмеялся весельчак, но тут же пробурчал. — Блин, Донни, я теперь как минимум неделю буду ходить больным и мечтать об анальном самотыке. Вот возьму твой бо и изнасилую его! И верну на место как ни в чем не бывало. Эрогенная зона, она ведь такая, а ты прямо в яблочко, извращенка. Удивила — так удивила! Вот пойду к Лео жаловаться, пусть проведёт разъяснительную беседу о том, что нельзя Дэдпула тыкать в эрогенные зоны, иначе концентрация пошлых шуток и действий возрастёт в несколько раз... — Уэйд!!! — О, а вот и голос нашего лидера в пидорской повязке. Кажется, он нашёл первую часть фанфика и ему не терпится поделиться своим первым впечатлением с автором. Ладно, ребят, остальное будет в следующей главе, — Пул вышел в коридор. — Понравилось?!! У меня есть вторая часть! Свеженапечатанная! Прямо из жопы... Оцени пока тёплая! Уэйд побежал к своему первому зовущему читателю. — Уру-ру-ру! Простите за обилие жопописаний. Просто обычно я являюсь где-нибудь в середине, а последующее повествование стирает сенсорную атаку, а тут прямо жмяк-жмяк и пока!