Этой девчонке давно пора показать, где ее место.
А теперь он один остался. Совершенно. Абсолютно. Только марионетки подле с неживым взглядом бегают, друг с другом бессмысленно воюя. Зачем? Стойте, остановитесь. На кой чёрт вы ожили? Бестолковые создания. Но у них хоть сердце бьется.***
- Ты пересказываешь им Гарри Поттера? - усмехнулся Джейкоб, подошедший со спины. Его реплика вынудила меня замолчать. - Имеешь что-то против? - вскинула я бровь. - Могу переключиться на Орудия Смерти или Голодные Игры. - Помилуй детей, - и он уселся рядом со мной, по-турецки складывая ноги. - Ну, я слушаю, продолжай. - Профессор Квиррелл принялся медленно разматывать тюрбан, а когда закончил, на затылке его Гарри увидел чужое лицо. Бледное, будто бы болезное, почти безносое, страшное... Как я дошла до жизни такой? Сидеть на колючем ковре в окружении Странных самого разного возраста и пересказывать им это культовое, но мне уже приевшееся произведение. Началось все с мучительной бессонной ночи, большую половину которой я проворочалась, запутываясь в одеяле, охваченная смутными сомнениями. Все ли я делаю правильно? Не зря ли я все это наговорила Еноху? Но под боком суетилась Саломея, и последнюю мысль я тут же отсеяла. От чего-то я желала все начать заново вплоть от моего побега из дома. Быть может, тогда моя жизнь стала совсем другой. Да ещё и проблема с Монти не давала покоя. Дело в том, что с сестрой он переписывался с того момента, как их по случайности разлучили и встретиться им никак не удавалось. Из писем Талия знала практически все о том, что приключалось с ее братом и даже то, как жилось ему в цыганском таборе, где его приютили. Но вот в последнее время послания приходить перестали. Ни одной весточки девушка не получила за последние полтора месяца, что не могло ее не тревожить, если учесть, что списывались они как минимум каждые три дня. Правильнее было сказать, что Паучиха - как ее прозвали в доме Мисс Пи - не находила себе места, изо дня в день исписывая листы в бесконечных вопросах, которые позже отправляла брату. Исчезновение мальчика безумно волновало и меня, ведь мы были неразлучны. Втроём: Я, Монти и Сальма, но в тот самый день я, после его долгих уговоров, взяла с собой маленького гения, чтобы тот понаблюдал за процессом моей работы. Девочка с дырой в животе идти отказалась, а точнее имбрина не пустила ее - у девочки была слишком явная странность и Мисс Клест переживала, что об этом как-то узнают. Слишком мнительная женщина, но к этому со временем можно привыкнуть. Вернуться в петлю мы так и не смогли. В итоге большинство времени мы с Талией теперь убиваем на размышления о том, где может находиться сейчас Монтгомери, даже не допуская мыслей о том, что с мальчиком может что-нибудь случиться. Но даже если бы вычислили его примерное хотя бы местоположение, найти гения в настоящем времени не представлялось возможным: хоть я и могла выходить из петли на неопределенный срок, Талия категорически отказывалась оставаться в Доме. Окольными путями мне выбраться за мальчиком никак - Паучиха появлялась в самых неожиданных местах, словно бы проверяя, не ушла ли я куда, раньше неё догадавшись, где Монти можно найти. А ближе к полудню Герман, что-то делая на улице, получил здоровенную занозу, которую, увидев иголку в руках Птицы, совсем не захотел вытаскивать. Тут из толпы окруживших побелевшего от страха и боли мальчика, вышла я. Взяла его за руку и начался увлекательнейший рассказ. Не придумав ничего умнее, я решила пересказать ему Гарри Поттера, чтобы хоть как-то отвлечь. В далеке единожды показалась кучерявая голова Еноха, который с недовольным бурчанием "Чего вы тут столпились?" заглянул Ульриху за плечо и, ещё что-то сказав себе под нос, так же как и пришёл удалился. Когда крылатого мальчика перебинтовали, больше половины столпившихся воспитанников Мисс Перегрин затребовалиЧто же тебе так не терпится умереть, Ривер?
***
- Боишься? - осведомляется голос слева. - Не то слово, - без предупреждения меня легонько толкают в спину, заставляя сделать шаг и ничего не остаётся, кроме как повиноваться. Предатель. - Тебя не съедят, не бойся. Не сразу, - смешно ему, гляньте-ка. Мне вот ни разу. И во рту неприятный привкус и пальцы холодные от волнения. А он смеётся. Над головой хищной птицей кружит Герман весь уже бледный, почти зелёный, а близнецы бегают по участку с нереально длинной рукой,очевидно, Ульриха. Где ее хозяин, кстати? - Больно, хватит! - раздается крик резинового мальчика и дети останавливаются. Один из них разматывает портновский сантиметр и идёт, видимо, к началу. Туда Миллард и ведёт меня. Увидев эту толпу, я подумала, что зря изначально не хотела индивидуальных занятий, ибо сейчас все будут глазеть, как на клоуна в цирке. - Хорошо, мистер Сансенс, очень хорошо. Двадцать два метра семьдесят шесть сантиметров, - хвалила мальчика Алма, что-то помечая в своей тетради. - Это ведь как на шпагат садиться - нужно делать все постепенно и не сразу все получится... Здравствуй, Ривер. Ульрих, отдохни пока. Я неловко потопталась на месте, а Милл, хлопнув меня по плечу, ушел куда-то. Раздеваться, вероятно. Ко мне же приблизилась Птица с просьбой подробно рассказать о моей странности. - Ну... Я метаморф, то есть могу изменять свой внешний вид. Крылья, дополнительные руки, жабры, длинные волосы или ногти. Еще я выдерживаю старение вне петли, - начала я, медленно следуя за директрисой. Мы просто бесцельно блуждали по участку, обходя грядки с овощами и некое подобие детской площадки. Весьма скудное, хочу сказать. - Впервые сталкиваюсь с подобным. Как это происходит? - женщина то и дело выпускала изо рта сизые облачка дыма, которые стремительно уносились прочь порывами ветра. - Ну, поддерживание определенного внешнего вида стало для меня чем-то условным, как биение сердца или дыхание. По умолчанию. А когда должно начаться внезапное старение, я примерно с час лежу почти без движения. Это ужасно: всю трясет и голова болит невозможно. Раньше сознание теряла или кровь из носа шла, а сейчас ну... получше что-ли? Когда все проходит, я уже все оставшееся время могу жить без мигрени. Ну, пока снова не решу выйти из петли на недельку-другую. Это тяжело объяснить на самом деле. - Об этом еще кто-то знает? - она сказала это, будто бы я пыталась сейчас военную тайну выдать. - Ну, может пара человек снаружи, но не более. - Зря ты это сделала, девочка моя. Зря-зря-зря. Впредь держи язык за зубами. - Но что в этом страшного? - бесит не понимать ничего, но это мой извечный удел. - Да то, что твари всю свою жизнь искали именно это - возможность жить как в петле, так и вне ее и если кто-то из них узнает о том, что ты можешь... Остается лишь догадываться о том, что они тогда с тобой сделают. - Оу. Не обязательно было пугать, - я поежилась будто бы от холода, в то время как в голове одна за другой пробегали ужасающие картинки того, что со мной могут сотворить эти белоглазые ублюдки. - Да, может я действительно сболтнула лишнего. Ладно, - совершенно уже другим тоном сказала имбрина и хлопнула в ладоши. - Что ты можешь я уже примерно видела, так что давай вернёмся на полигон и там приступим. Ты можешь, скажем, обернуться в птицу? - Ворона. Я обожаю это обличье, - засияла я. Возможно, во мне было что-то от Германа, ведь тот тоже до безумия любил птиц. А я же завидую птицам. У них есть крылья, благодаря которым они могут свободно летать туда, куда захотят. Не то что мы, люди, а странный тем более - привязаны к одному участку. - Первое, которое я приняла. - Милая, а ты не замечала за собой разных странных вещей, типа мелкого управления временем? - задумчиво протянула Мисс Перегрин, выпуская очередной клуб дыма. Я поморщилась, борясь с желанием закашляться. - Думаете, что я имбрина? Сильно в этом сомневаюсь. Я не могу уж никак временем управлять, мне даже на часах его определять сложно, чего уж там. Да и не стоит забывать, что помимо ворона я ещё и в остальных птиц могу обратиться, прочих животных и приличное количество людей. Метаморф - совсем другое. - Ладно, покажи, как ты это делаешь, - произнесла она, когда мы достигли того небольшого поля, на котором занимались остальные Странные. Я вдохнула, выдохнула - главное не облажаться. Ноги оторвались от земли и тело заволокло тонким, но плотным слоем тумана. В следующий же миг, этот туман развевая над головой директрисы парила чёрная, как тень, ворона. - Герман, достаточно, спускайся, - крик, пусть и не такой уж громкий, резанул по ушам нещадно и я пару раз недовольно гаркнула. Такое бывает, когда не успеваешь перестроиться с одних ощущений на другие. Я подумала, что раз выпендриваться - то по полной и быстро обернулась тем самым мальчиком с крыльями. Пару раз взмахнув ими для пробы, я опустилась на мягкую траву, уперев руки в боки. Непривычно. Такая лёгкость в полых хрупких костях и одновременно с этим тяжесть за спиной тянет назад, что вот-вот завалюсь. Говорить я начала уже в своём привычном виде. - Как это называется? Метаморфоза?.. - Можно и так, но я предпочитаю туманизация, - чуть сбито дыша ответила я и поправила волосы, лезущие в глаза. - Туманизация, чудно, - женщина будто бы смаковала это слово, так недоверчиво, как маленькие дети пробуют есть что-то новое. - Только вот происходит она достаточно долго, я думаю. Нам предстоит над этим поработать. - Да, да, я знаю. Пыталась как-то изменить шестьдесят образов за минуту, но сделала чуть больше сорока. Такого рода тренировка очень сложная на самом деле, - закивала я, ожидая с неким благоговением дальнейших слов имбрины. - Знаете, мисс Голгарт, у меня такой вот вопрос: можете ли вы обернуться в Милларда? - мне совершенно не нравилось, когда она обращалась ко мне на "вы". Ну какая я "вы"? Глупости какие. - Невозможно стать тем, что не видно, когда опираешься только на зрение. Милл - одно из живых существ, которыми я не могу стать, - я чувствовала себя неловко и это раздражало. Серьёзно. А как себя еще вести, когда с десяток пар глаз пристально уставлены в одну лишь точку. На тебя. И разглядывают так пытливо, внимательно, ища изъяны, наблюдая, как за чем-то, чему привычно это. Диковинное животное в цирке, экспонат на выставке. Но я - не оно. И хочется просто так все бросить и скрыться за дверью в свою комнату. Завернуться в это необходимое одиночество, как в кокон. И только одного человека к себе пустить, потому что он - такая же часть, потому что он - такой же. Потому что он - Миллард Наллингс. Да Милл - этот говорливый, иногда балагур Милл - не просто друг, что-то большее. Брат. Частичка. Чего-то большего частичка. Он ведь такой же. Идентичный. Метаморф и невидимка. Уже должны быть вместе, уже должны как минимум дружить потому что это явно. И пусть я не готова на то, что скрывается за словами "как максимум" и, скорее всего, не буду готова, но это не решает ничего. Не меняет. Мне рядом с ним спокойно в любой ситуации, будь то очередная перепалка с Енохом или прошитый палец. Для меня этот парень - нечто тёплое, мягкое, родное, успокаивающее, слишком подходящее. Как след что-ли, хоть это и странно. Сознание резко прорезает одна только мысль "А что же тогда такое Енох". Он - шип, иголка, что кожу прокалывает, после себя оставляя рдяную бисеринку. Он - желчь, яд, что на языке горький. Он - плакат, транспарант, вечно указывающий на мои недостатки, недочеты. Он - шило, ранящее мои руки без конца. Он - тьма и холод, зимняя ночь, что морозом своим щиплет щеки, неприветливостью отторгает. Ни рядом, ни поодаль с ним не хочу. Только чтобы забыть, только чтобы не было. Никогда и нигде. - Какие формы тебе ещё неподвластны? - это так резко, так неожиданно, что я почти дергаюсь. Меня вырывают, потому что слишком глубоко в себя ушла. Утонешь. - Насекомые и большие животные, рыбы. Все крайности, в общем, - женщина ещё что-то сказать хочет, даже сипло воздуха в грудь набирает и открывает рот, но ее перебивает восторженный и до урчания довольный голос из-за моей спины. В этот же раз я подпрыгиваю. - Мисс Перегрин, смотрите, - хватают мою руку за пальцы и вытягивают чуть вперёд. Я слышу, почти ощущаю дыхание Милларда, когда вижу, что сперва то место, где он меня держал исчезает, а потом эта пустота всепоглощающая движется дальше. Замирает чуть дальше костяшек, а я и дышать боюсь, не шевелюсь, только глаза выпучив изумленно. - Очень хорошо. Прогресс. Пробуй дальше. Я же говорила, что получится, - меня приводит в движение этот голос. Убаюкивающий и одновременно с этим ободряющий, с толикой безумия, уже почти родной. Режущий хлеще ножа при наказании, выговоре, но тягучий и слаще патоки, при успокоении, похвале. Голос матери, у которой никогда не будет детей. - Миллард... а верни мне мои пальцы, - мямлю я, не соображая совсем. Это как вообще? Это что вообще? Взгляд только крепко прикован к исчезнувшей наполовину ладони, а юноша меня отпускает. Берет просто так и отпускает с задорным смешком, и рука безвольно падает. А пальцами и шевелить вроде как могу, я их чувствую, только лёгким холодком эта невидимая метаморфоза сходит. И снова эти самые ногти с белыми пятнами от периодического прищемления их где-то, обрамленные обкусанными заусенцами. Я их разглядываю, словно в первый раз увидев, и понимаю, что леди мне не быть. Ну совсем. И "вы" мне не быть. Только Ривер, не более. - На сегодня можешь быть свободна, Ривер. Я подумаю над тем, что можно с тобой сделать. Скажу тебе, когда будет следующее занятие, - задумчиво тянет Птица и, кивнув, разворачиваюсь на пятках, делаю пару шагов в сторону и впечатываюсь во что-то. Это что-то невидимое совсем и пахнет дождем, чернилами, старыми книгами. Миллардом. - И-извини, - слегка заикаюсь, потому что ну он как бы обнаженный ходит, а я тут в него врезаюсь. Не самая удобная ситуация. Не дождавшись ответа, я спешно покидаю общество невидимки, лишь бы он не увидеть, как щеки заливает румянец. Дурацкая привычка, мне не присущая, но тем не менее. По пути в дом меня посетила одна идейка, которую я не могла не попытаться претворить в жизнь, почему поплелась не в свою комнату, а на поиски Сальмы, Клэр и остальных младших. Герман сидел на кухне и, сипло дыша, кашлял взахлеб. Вымотался. Рядом его гладила по руке, пытаясь утешить и успокоить, Клэр. Я села перед ним на корточки и заглянула в глаза. Бледный-то какой. Я, конечно, не имбрина и не моё это дело, но так нещадно мучить ребёнка не стоит. - Эй, крылатый, ну, але, я здесь. Смотри мне в глаза. Повторяй за мной: вдох носом, выдох ртом. Вдох носом, выдох ртом. Ну, давай. От этого ещё никто не умирал, - я заботливо поправила его влажные волосы, и он рвано улыбнулся. - Лучше? - Ага, - кивнул Герман устало. Вот и славненько. - Смотрите, дохлики, есть идейка. Вот мы сидим вечерами, ничего не делаем, а можно, например, театр теней сделать? - Как? Я за, - тут же оживилась Клэр. Я от чего-то совсем не удивлена. - Хорошо, Клэри, ты тогда дерни близнецов и Сальму, а я с крылатым посижу, - девочка мгновенно умчалась куда-то. - Ну ты как? - Нормально все, - отмахнулся мальчишка. Ну да, конечно. - Ладно, пойдём тогда. Надо "Истории Странных" достать и до комнаты доковылять. Пока мы шли, крылья его волочились по земле с громким шорохом, но Лессон не шатался и это, несомненно, плюс. Дохлятина. Уже с моей комнате мы расположились на мягком ковре и принялись выбирать ту сказку, которую будем рассказывать. Выбирать сказку с Германом все равно, что делать это с Енохом - никакой милоты, желательно без хорошего конца, там что остановились мы на "Величественных людоедах". Многообещающее название, правда? Вскоре в комнату вихрем необузданным ворвались остальные дети. Среди них я увидела и Люси, девочку-ночник. Да, она определённо пригодится. Ребятам была вслух зачитана сказка, после чего с боем они начали разбирать роли. Думала, переубивают друг-друга. Задействованы оказались все и даже Люсия, которая должна была быть исключительно "подсветкой" получила свою маленькую роль. Я, честно, отбивалась, но Странные определили меня, как автора - его слова мне и предстояло читать. Рама и Ха согласились, что читать ничью роль они не смогут чисто физически, зато им будут вручены куклы, которые нам только предстояло сделать. По итогу всего этого безобразия "актёры" учили роли, а я на картоне, который когда-то был моим блокнотом, вычерчивала силуэты, как они должны были быть. Нам нужно было собрать подвижных персонажей, лошадей, повозки и даже тыквы, и я сомневалась, что на это хватит бумаги. Пока дети вырезали детальки, я скрепляла из маленькими кусочками проволоки, а близнецы очищали от коры палочки, которые будут крепиться к конечностям подвижных кукол. - И часто вас Птица так гоняет? - спросила я, ведь надо было как-то узнавать, что ждёт меня саму на тренировках. И зачем только они? И так хорошо живём. - Частенько, - выдохнул крылатый. - Раза четыре за неделю. Такое ощущение, что она нас не учит странности развивать, а убер-бойцов делает. - А ты представь: целая армия странных. В любой войне одержит верх, - встряла Люси и ее балаклава пропустила немного света на ногу, которую она вырезала. - Ужасно, что ты допускаешь такие мысли, - бросила девочка с дырой в животе. Я же отложила в сторону персонажа Германа - фермера Пуллана. В моём представлении это был тучный мужчина с соломенной шляпой на голове и тростинкой во рту. - Миллард нам как-то рассказывал, что в одной из войн действительно был батальон, целиком состоящий из Странных. Но его распустили и больше к этой идее не приходили, - ангел вертел в руках своего героя, пытаясь разобраться как им управлять. Я пыталась объяснить тихонько, чтобы беседу не нарушить. - Почему? - Наверное, плохая идея была, - пожал плечами мальчик. - Сами подумайте. Во-первых, это сильно нас выдаёт, а во-вторых, это слишком уже жестоко. Победа действительно обеспечена, но какими потерями? - встряла я. Честно говоря, я уже порядком устала и несколько раз уже пожалела, что решила устроить это представление. Пальцы болели от проволоки, которая никак не хотела аккуратно гнуться, спину затекла от одной позы на протяжении почти часа, а перед глазами все плыло. Ещё парила идея о том, как к этому отнесутся остальные воспитанники Мисс Пи и она сама. Это ещё предстояло обсудить с имбриной. Потом споры, репетиции, неудачи, беседа с Мисс Перегрин, которая не только одобрила эту идею, но и поощрила. Мол, так держать и продолжайте в том же духе. Обещала передать остальным ее воспитанникам, что сегодня после ужина мы представим ей одну из "Историй Странных" в исполнении театра теней. Подобная реакция не могла не обрадовать. Когда кто-то пытался хоть нос сунуть в мою комнату дети его с визгами прогоняли, толкаясь и чуть ли не угрожая физической расправой. Мою идею подключить к организации представления Винни, они приняли в штыки. Не мудрено - они раз десять мечтательно вздыхали о том, как же обрадуется Бронвин их успехам, но я должна была попытаться, потому что мне Странные уже мозг выели чайной ложкой. Как старшие, так и младшие, причем. Саломея что-то пыталась помогать, но, поняв, что бесполезна в этом деле, убрела куда-то. За нее я не волновалась - большая девочка, а кроме некроманта ей никто не представляет опасности. Пошла, наверное, Эмме жаловаться. Вообще, я временами подумывала, что, судя по поведению куклы, ее хозяйка не я, а Клэри или та самая Эмма. Кстати о последней. Птица так активно пыталась разделить ее с Джейкобом, будто это уберегло их от тех же самых поцелуев. Хотя она сама понимала, что двух влюбленных подростков не остановит и пропасть метровая, и пламя, и пустоты. Они же тянутся друг к другу, как два магнита. Странно глядеть на них и понимать, что и в этой паре не все так идеально, как кажется. Но на первый - и на второй тоже - взгляд все кажется так, как быть не может по определению. Словно нереально, словно со страниц книги сошло. И знаешь, что у тебя так не будет. Но за них все равно радость, потому что светятся они рядом друг с другом ярче Люсии, ярче Солнца в зените, ярче все в сумме звезд. И немного, конечно же, завидно, потому что они есть друг у друга, а я одна. И только фарфоровая кукла рядом. Холодная и неживая. А хочется кого-то, кто так же, как Джейк, поддержит, успокоит, поможет, не даст упасть. Будет вечно рядом. - Боишься? - спрашиваю я у Сальмы, что топчется на месте и нетерпеливо теребит рукав платья. - Немного совсем, - отвечает та дергано. - Эй, - толкаю я ее в плечо легонько. - Все хорошо будет. Представь, что это просто репетиция, да и ты что, перед незнакомыми людьми выступаешь? Даже если что-то не так сделаешь - они вида не подадут и все равно похвалят. Ладно, пошли. Слышен голос Люси, которая должна нас объявлять и я выхожу первой. За мной остальные. Нас не видно - сразу за ширмой скрываемся. Там уже девочка сидит и одной рукой держит светильник слабенький, а вторую вперед вывела. Из нее свет льется точным лучом на ткань ширмы. Я открываю книгу и начинаю читать, наблюдая за тем, как с каждым моим словом движутся фигуры перед ширмой. "Величественные людоеды" Странные из деревни Болотная Водица вели скромную жизнь. Они были фермерами, и пусть у них не было разных модных вещиц, и жили они в хлипких домиках, построенных из тростника, они были здоровы, веселы и не требовали от жизни многого. Еда росла в изобилии в их садах, чистая вода бежала в ручьях, и даже их скромные жилища казались роскошными, так как погода в Болотной Водице стояла такая прекрасная, а жители так преданно посвящали себя работе, что многие, после долгого дня копания в грязи просто ложились и засыпали в своих болотах. Сбор урожая был их любимым временем года. Работая сутки напролет, они собирали самую лучшую болотную траву, что вырастала на их болоте в течение сезона, вязали ее в охапки, грузили на запряженные ослами тележки и отправлялись со своей добычей в торговый город Чиппинг Уиппет, что был от них в пяти днях пути, чтобы продать там все, что удастся. Это была тяжелая работа. Болотная трава была жесткой и резала руки, а у ослов был дурной нрав, и они очень любили кусаться. Дорога на рынок была вся изрыта ямами и кишела ворами. Случались и несчастья, например, когда фермер Пуллман в порыве чрезмерного усердия во время сбора урожая нечаянно отрезал косой ногу своему соседу. Его сосед, фермер Хэйворт, понятное дело, расстроился, но жители деревни были настолько покладистыми людьми, что в скором времени все простилось. Денег, вырученных на рынке, было немного, но их хватило на покупку всего необходимого, плюс небольшой кусок туши козленка, и с этим редким лакомством, в качестве главного блюда, они устроили шумное празднество, которое продолжалось несколько дней. В тот самый год, едва только закончился праздник, и жители уже собирались возвращаться к своей тяжелой работе на болотах, появились трое приезжих. В Болотную Водицу редко заглядывали вообще какие-либо приезжие, так как это было не то место, куда людям хотелось приезжать, и сюда уж точно никогда не заезжали такие гости, как эти: двое мужчин и женщина, разодетые с ног до головы в дорогие шелка и парчу, и сидящие на спинах трех прекрасных арабских скакунов. Но хотя путники явно были богачами, выглядели они сильно исхудавшими и еле держались в украшенных драгоценными камнями седлах. Жители деревни с любопытством обступили их, изумленно разглядывая их красивые одежды и коней. Близнецы едва дотягиваются до определенного уровня и я жестом руки показываю им, что можно и ниже опустить. Начинают читать другие. - Не подходите слишком близко! - предупредила фермер Салли. - Они выглядят так, словно они больны. - Мы едем к Блаженному побережью, - объяснил один из путников, мужчина, который, по-видимому, был единственным, у кого еще оставались силы, чтобы говорить. - Несколько недель назад за нами увязались разбойники, и хотя нам удалось ускакать от них, мы безнадежно заблудились. С тех пор мы ездим кругами в поисках старой Римской дороги. - Вы никак не рядом с Римской дорогой, - ответила фермер Салли. - Или Блаженным побережьем, - добавил фермер Пуллман. - Как далеко оно отсюда? - спросил путник. - Шесть дней верхом, - ответила фермер Салли. - Нам ни за что не добраться туда, - произнес мужчина мрачно. Так странно звучали попеременно мои голоса и детей. Фермера Салли озвучивала Клэри, а умирающим мужчиной - Сальма. Впрочем, в ее исполнении, он начинал превращаться в умирающую женщину и я периодически подчеркивала пол ее персонажа. Управлялись в фигурами ребята просто прекрасно и я им была не нужна. Серьезно, когда на репетиции я предложила взять одну из фигур на себя, они так рьяно протестовали, кричали, что сами справятся без меня. Это действительно их шанс показать свою самостоятельность. При этих словах разодетая в шелка женщина соскользнула с седла и упала на землю. Жители деревни почувствовали сострадание, и, несмотря на их опасения по поводу вероятной болезни, они отнесли упавшую даму и двоих мужчин в ближайший дом. Им дали воды и удобно устроили на кроватях из охапок соломы, и десятки жителей столпились вокруг них, предлагая свою помощь. - Оставьте их одних! - велел фермер Пулман, - Они устали, и им нужен отдых! - Нет, им нужен доктор! - не согласилась фермер Салли. - Мы не больны, - возразил мужчина. - Мы - голодны. Наши припасы кончились почти неделю назад, и с тех пор у нас во рту не было ни кусочка. Фермер Салли удивилась, почему такие богатые люди просто не купили себе какой-нибудь еды у других проезжих путников, но она была слишком вежливой, чтобы спросить это вслух. Взамен, она велела нескольким деревенским мальчишкам сбегать и принести супа из болотной травы и просяного хлеба, и того немногого, что осталось после пира от куска козлятины. Но когда все это положили перед путниками, они отказались от еды. - Не хочу показаться грубым, - произнес мужчина, - но мы не можем это есть. - Я знаю, это скромное угощение, - ответила фермер Салли, - а вы, вероятно, привыкли пировать как короли, но это все, что у нас есть. - Нет, дело не в этом, - ответил мужчина. - Зерно, овощи, мясо животных - наши тела просто не могут переварить такое. А если мы заставим себя есть, мы сделаемся только слабее. Жители деревни были озадачены. - Если вы не можете есть зерно, овощи или животных, - спросил фермер Пуллман, - тогда что же вы можете есть? - Людей, - ответил мужчина. Все, кто находился в маленькой хижине, сделали шаг назад от путников. - Вы хотите нам сказать, что вы... людоеды? - спросил фермер Хэйворт. Последнюю реплику произнесла Люсия и при ее словах свет немного зарябил. - От природы, а не по собственной воле, - ответил мужчина. - Но, да. Он принялся уверять потрясенных жителей, что они цивилизованные людоеды, и никогда не убивали невинных людей. Они, и другие, подобные им, заключили договор с королем, по которому они согласились никогда не похищать и не есть людей против их воли, а взамен им позволено приобретать, за огромные деньги, оторванные в результате несчастных случаев конечности и тела повешенных преступников. Это и составляет весь их рацион. Они держат путь к Блаженному побережью, потому что эта местность в Британии может похвастаться самым большим числом несчастных случаев, а также казней через повешение, и соответственно еды там относительно много, даже можно сказать, в изобилии. Людоеды в те дни хоть и были богатыми, но все равно почти всегда ходили голодными. Строго соблюдая закон, они были обречены проживать свои жизни в вечном недоедании, постоянно мучаемые своим аппетитом, который они редко когда могли удовлетворить. И казалось, людоеды, которые прибыли в деревню Болотная Водица и уже умирали от голода, находясь в нескольких днях пути от Блаженного побережья, теперь были обречены на гибель. Узнав все это люди из любой другой деревни, странная она или нет, вероятно, просто пожали бы плечами и оставили людоедов и дальше умирать с голоду. Но жители Болотной Водицы были сердобольными сверх меры, и поэтому никто не удивился, когда фермер Хэйворт, хромая на своих костылях, вышел вперед и произнес: - Так уж случилось, что я потерял ногу в результате несчастного случая несколько дней назад. Я забросил ее в болото, но уверен, что смогу ее найти, если угри еще ее не съели. - Конец, - заключила я и была тут же оглушена аплодисментами. Каждый из нас после вышел и поклонился, а Винни, как я и думала, принялась хвалить малышей, укоряя их лишь в том, что ее не взяли. Мне же предстояло разбирать "сцену". - Очень хорошо получилось, - начала из-за спины Мисс Перегрин. - Думаю, стоит делать нечто подобное почаще. - Да, только дайте мне в следующий раз кого-то в помощники, - выдохнула я, опуская стулья, составленные друг на друга, на которых висела плотная ткань, служившая нам ширмой. Женщина ушла куда-то, но я не смотрела, занятая наведением порядка. Да кто же такие стулья-то тяжелые делает?! - Давай сюда, бедолага, - тихое и на выдохе, а из моих рук ускользает увесистая мебель. Бронвин. Не удивлена. - Здоровское выступление. Это из "Историй Странных"? - Ага. Мы с Германом выбирали, поэтому про людоедов, - поведала я, сворачивая грубый лоскут ткани. - Я думала, он выбрал бы про птиц. - Мы до них не дошли. Срок - меньше дня, некогда было привередничать и выбирать долго. Я честно хотела тебя для помощи привлечь, но мелкие взбунтовались. Им важна была твоя реакция, - хотела сказать, что она была бы хорошей матерью, но вовремя прикусываю язык. Это только омрачит все. Он ведь хочет этого - видно. Но не станет, ведь выйдя из петли, осыплется прахом. Ей суждено лишь быть вечной нянькой для Клэр, близнецов и Сальмы. Возможно, Винни питает ко мне неприязнь из-за того, что я смогу завести детей в отличие от неё. Но это не радует. Нет, не смогу. Не смогу подставить своих детей под удар, родив их в мире, где деток едят пустоты, не смогу обречь их на вечное детство в одной из петель. Не смогу сделать их такими же пленниками одного пятачка места и времени. Не смогу. - Интересная, кстати, книга. Она Милларда? - Да, он буквально повернут на всем Странном, - кивает девушка, уже помогая мне относить стулья на место. Хорошая она, ладная, не такая, как я, слишком правильная. - Ну, ему положено, - тяну. Это уже какая-то мания, ажиотаж, зарождающийся в подкорке. Так не правильно, так не надо. Фанатизм, уже почти что нездоровый. Но пока Милл - мой друг, я буду поддерживать его во всех начинаниях. Всегда, значит. - Все грезит о Карте Дней. Нормальным парням нравятся девочки, а ему - творчество Перпеклуса Аномалуса. - Кого? - выпучила я глаза. Она меня обозвала что-ли? - Позорище. Один из самых знаменитых Странных. Учёный. Именно он создал первую Карту Дней, - пристыдила меня девушка, на что я лишь опустила взгляд. Извините, я мало жила с имбринами, чтобы хоть что-то знать. Эйб же слишком мало рассказывал мне о подобном, посещая лишь в боевые аспекты странной жизни. Как бы выжить вне петли, как обнаружить пустоту и как от неё избавиться. Но это все было или поздно, или бесполезно, или забыто. Ничего не осталось от его наставлений. - Ну, в этом я не разбираюсь. Мне бы что-то менее странное. Это лучше оставить Миллу. - Да уж, - фыркнула Бронвин, оборачиваясь на протяжное "Ужин", Мисс Перегрин. Она помогла мне растащить по местам стулья, а когда я возвращала Горацию взятую у него ткань, ушла столовую. Оттуда издалека пахло яблоками и корицей. Призывно свело живот и я тоже поспешила на запах. Там, как я и ожидала, на тарелках лежали запеченные яблоки с корицей, медом и грецкими орехами. За приемом пищи Алма попыталась поинтересоваться у Еноха почему тот не пришёл, и все опять свелось ко мне. - Это же Ривер организовала, значит смыслом не блещет, а я не хочу тратить своё время на глупый бред. - Ты даже не видел. А сам-то лучше бы справился? - я просто не могла смолчать. Ну как тут держать себя в руках, когда твой труд оскорбляют и, без пяти минут, тебя? - Я бы не затевал этого. Просто признайся, что ты хочешь всем и каждому здесь понравиться. Почему-то один я это замечаю. - Это называется дружелюбие, О'Коннор, - сквозь зубы. Как можно одним только своим видом бесить до клокочущего чувства в груди? До алых пятен на щеках. - А ты признайся, что завидуешь. Да, завидуешь, что я смогла с ребятами найти общий язык за две недели, а ты этого не смог сделать за столько лет. - Вот нужно мне это, - фыркает он точно кот, водой облитый. - Мне и одному неплохо. - Если бы было хорошо в одиночестве - не штамповал бы кукол десятками. Я, может быть, и дура, но не слепая. - Заметь, не я тебя дурой назвал, - почти смеётся. Так, в полуулыбке, с исками недобрыми в глазах. Что у тебя на уме? - Зато много как по другому называл, - резонно подмечаю я. Обычно, когда у Еноха заканчиваются аргументы, он переходит на оскорбления. И тут он не скупится, но излюбленное его, конечно, перевертыш. Как шипящее клеймо. Я же срывалась на колкости редко, на крик - часто. - Прекратите немедленно! - в очередной раз не выдержала Мисс Перегрин, гневно ударяя рукой по столу. Только она нас и стопорит. - Вечно вы аппетит портите. Сколько можно?! Не можете уж и поесть спокойно? Енох сделал странный жест бровями и вернулся к еде. Я же под нос себе пробурчала "Вот и молчи" и отхлебнула какао. Стоило вспомнить тот почти-поцелуй и запах, исходящий от кожи юноши, как аппетит мгновенно пропал. Зараза, да как же так можно?! Хочется ударить кулаком по столу, прямо по середине тарелки, чтобы та раскололась на множество частичек, а скатерть алым окропилась. От бессилия выть. От ярости, что красной проволокой застилает взор, крыть трёхэтажным. Но я молчу и лишь по крошечным кусочкам от фрукта печеного отщипываю вилкой и в рот. - Эй, ты чего? - попыталась приободрить меня Эмма, толкнув в плечо по-дружески. - Да задолбал он. Сколько можно? - устало и как-то обреченно выдыхаю я. Гораций на фоне с кем-то опять спорит. Кажется, сегодня вновь будет сон свой показывать. - Ну, это Енох, от этого не деться никуда. Слышала, Мисс Перегрин новою пластинку где-то раздобыла? Обещала сегодня включить. - Что за песня? - Не знаю - военная тайна. У тебя есть купальник? - я насторожилась. - Ну... есть, - сделаем вид, что он имеется. Шмоток у меня обилие и все своё ношу с собой. В это же время их и нет, как таковых. - А что? Я не думаю, что не на нем можно повесить этого выскочку. - Не в этом дело, - рассмеялась Эмма. - Тут недалеко побережье Северного моря, мы с ребятами завтра хотели сходить искупаться, я подумала, что может ты с нами хочешь. - С удовольствием. Во сколько встречаемся? - После обеда рядом с беседкой. - У Эммы в каждой петле есть лодка. Кажется мне, что не той стихией она управляет, - усмехается над ухом Миллард. Слишком близко. Стараясь избавиться от неловкости, я поправляю волосы, заправляя прядь за ухо. На самом деле я думала, что после того поиска Мисс Перегрин, который оглушительной новостью облетел весь Странный мир за неделю, ребят будет воротить от одного только вида водной глади больше размером два на два метра, но нет. Страхи перебарываются, а отвращение исчезает со временем, а дети вновь учатся вести себя, как ни в чем не бывало. Я быстро заканчиваю я едой и почти не жду окончания трапезы - и так затянула. Только с минуту примерно жду и в комнату спешу. Там слишком уж долго ищу то, что осталось от блокнота и угольный карандаш. Саломею под мышку и вниз. Там уже, как я и думала, диваны все заняты, как и места, которые я привыкла считать своими, так что я просто хватаю старую и протертую в нескольких местах, размохрившуюся по швам подушку, на которую и сажусь, боком прислонившись к дальней стене. Гораций же поправляет ту странную штучку, зажимая ее глазом, как монокль, а это значит, что сегодня мы увидим очередной его сон. Тухнет свет резко, но тут же комнату освещает проекция на стене. И там нет одежды, ее пошива или чего-то подобного. Только то, что взгляд приковывает неумолимо, заставляет подбираться всю, замирать. Это город. Тут дома старые, покосившиеся, тёмные. Тут улочки состоят целиком из грязи и гнили, а одна, вот, вовсе горит. На домах в ней толстым слоем оседает светлыми хлопьями пепел. Спустя сотню поворотов и тупиков, видно башню. Высокую и темную. Зловещую, огражденную рвом, в котором вода бурлит, кипит, словно и не она, а кислота. Перед входом люди лежат кучей неряшливой. В оборванной, грязной одежде, с глазами, в которых ни толики разума нет. Многие из них уродливы, словно решили умыться той водой, что протекает по рву. У них лица по-настоящему оплыли, точно свечки. Кадры сменяются слишком быстро, чтобы различить. Это склеп. Тёмный, старый, холодный. Мне удаётся разглядеть Мисс Перегрин, Джейкоба, его девушки и нескольких ещё мужчин, неизвестных мне. Юноша же шарит по пустым нишам в стенах склепа, а Эмма позади стоит дрожит.Странно, я думала, она не умеет бояться вовсе. Меня тоже бьёт крупная дрожь, а сердце в груди замирает. От волнения холодно. Енох же наблюдает за картиной на стене через полуприкрытые веки, точно сквозь дремоту, а я же - внимательно, во все глаза, не сводя взора. Цепляясь за все детали. Оглушительно, по сравнению с тишиной, в которую была погружена комната, раздается выстрел. Кто-то даже вскрикивает от неожиданности и практически все вздрагивают. Во сне Джейкоб падает, как подкошенный, а руку настоящего крепче сжимает Эмма, недоумевая. Он и сам не понимает ничего, как и все остальные. Почему мы продолжаем это смотреть? Почему Птица не остановит? Все тот же склеп и я практически чувствую те холод и сырость, которыми тянет оттуда. Все слишком реально. Битву ведут двое исполинских монстров. Уродливые, огромные, ужасающие. Меня начинает мутить от переизбытка эмоций, а малышка Клэр прячет глаза в объятьях Бронвин. Не смотри, девочка. Это, словно бы другая комната. Со странным водоёмом, но все перекрывает оглушительный рев титанов. Дети с каким-то отсутствующим видом смотрят на ту темную башню. Все измазанные в крови, испачканные грязью и пеплом, покрытые синяками и царапинами. Но я их почти не вижу, ведь нахожу знакомый силуэт. Точнее два. Вот мои ноги, - те же самые ноги, босые, худые, одни только коленки и лодыжки - вот волосы, спутанные. А вот Енох, что на руках меня держит, рыдающую, прижимающуюся ближе, обвивающую его руками за шею и одновременно с этим пытающуюся спуститься на землю. Никогда я не видела человека более испуганного. И чувствую на себе прожигающий взгляд почти всех присутствующих. Пускай смотрят - сама не понимаю, что происходит. А я во сне что-то бормочу на ухо юноше и тот по волосам меня гладит, успокаивая, что-то шепчет в ответ. И ласково так, не присуще ему, словно и не по настоящему. Действительно не по настоящему. Но я не плачу, не перед парнями. Это не я. Определённо. Я не обнимала бы этого выскочку, я не искала бы у него поддержки и утешения.Это не я.
Когда начинает разобраться спор, переходя с шепота на полный голос, имбрина решает, что достаточно и включает свет. Множество глаз устремлены на меня и там лишь один вопрос: "Что это было?", словно я знаю. Решительно на ноги, борясь с закипающим внутри волнением, с выходящим наружу смущением-возмущением. - Что ты ставишь, Джейкоб? - они вновь спорят, только в этот раз я решительно на стороне этого мальчишки. Что этот предсказатель о себе мнит? - Я поддерживаю. Сто баксов на то, что этого никогда не будет. Я в него, - пальцем на мерзко ухмыляющегося Еноха. - под страхом смерти не влюблюсь. Так и знайте. - Ты зря так опрометчиво. Я ведь не ошибаюсь в предсказаниях, все твердит Гораций. И этот наглый. - А в этот раз ошибся. Это был обычный сон, - все, упрямая, как баран. Меня всемером не развернешь. - Как знаешь, - вслед за его словами в адрес имбрины посыпались сотни вопросом о увиденном и женщине легче было поддержать мою теорию "просто-сна", чем пытаться, не осмыслив ничего, что-то объяснять детям. - Давайте лучше музыку послушаем. Уверена, мистеру Сомнассону просто приснился кошмар, вот и все, - он, было, пытался возразить, но под грозным взглядом директрисы мгновенно сник. С натянутой улыбкой, явно обремененная увиденным, Мисс Перегрин, настроила граммофон, уложив в него пластинку, и завела аппарат. Комната вместо взволнованных вздохов наполнилась звуками джаза и волнительные мысли исчезли как-то сами собой. За несколько минут разум буквально очистился и дети вернулись к своим делам: щебетать на не несущие смысла темы, лишь изредка затрагивая сон Горация, смеяться, кривляться. Я же, успокоенная приятным тембром певцов, взялась за карандаш. Эту группу я отдаленно знала и, кажется, она носила название "The Charioteers". Древненькая джаз-группа. Сами по себе на бумаге начали появляться наброски девушек и парней в нарядах типа "Стиляг" - пышные юбки взлетали вверх, пышные прически были слегка растрепаны быстрым степом, задирались и без того короткие штанины ярких костюмов. Сердце все ещё билось в ускоренном ритме и я прекрасно понимала, что вряд ли сегодня просто так усну. Слишком дорогая роскошь, которой меня лишили Енох и Гораций. В сговоре они что-ли? Чувствую за спиной горячее дыхание и оборачиваюсь. Почти подскакиваю на месте, встретившись с глазами, его глазами. Слишком знакомыми, слишком ненавистными глазами, слишком тёмными. - Чего тебе надо? - выдыхаю испуганно. А смысл прятать эмоции, если он их видит, как под микроскопом? Все, каждую. Препарирует меня, разбирая на них. - Говорят, что в будущем ты жила при пабе, - полностью проигнорировав любую мою реплику, начинает юноша. Ну чего тебе надо? - Сколько за ночь брала? На мгновенье я перестаю дышать. Потом возмущенно и сипло вдыхаю воздух, искренне надеясь, что мне послышалось. Он же не смертник. - Что, прости? Вышло пискляво. - Я спросил: сколько ты и остальные давалки того паба брали за ночь. Первая мысль - ударить. Вторая - подождать, ведь первую в действие привести всегда успею. Хмурю брови, прочищаю горло. Все, конец, прячьте воздух, это край. Все границы дозволенного перешёл, хотя они и так размытыми до невозможности были. - Гениально, - киваю. - Но немного не в твоём стиле. Называть любую девчонку - которая нравится или которая бесит - проститутками. Тебе доставляет удовольствие людей от себя отталкивать? - Да, - этим он лишь больше выбесил меня и голос децибелы набрал. - Тебя и так никто здесь не терпит. Ты - не крутой, а наоборот. Это тебе взгляд со стороны. А меня ты знать не знаешь и посему права не имеешь что-либо подобное говорить. Быть может, я и не целовалась даже... - Целоваться может и не целовалась, но вот в тебе парней побывало... - звук звонкой пощечины оглушает, а руку простреливает до кости боль. У Еноха голова даже в сторону мотается по инерции. Этот удар так удачно подходит под неприятный звук закончившейся грампластинки. - Так, вы оба, - пальцами, сдержанно. - Немедленно ко мне в кабинет. Мисс Пи ещё что-то по пути бубнит про вопиющее безобразие, но я не слушаю, только победно гляжу на парня, оглядываю потом всех присутствующих, что замерли восковыми фигурами, и следую за имбриной. От некроманта исходит почти осязаемая ненависть. Это спину жжет. И рука болит, немеет и колит ее. Но то, что О'Коннору больнее, греет. Как оказалось, выслушивать от Птицы нотации на протяжении вот уже почти получаса - не самое приятное занятие. Кажется, мы были ею трижды прокляты до последнего колена. - ... но это, думаю, подействует плохо, как и любые другие методы, так что я вас накажу. Вы, слушайте меня оба, будете две недели к ряду вместе бок о бок ходить везде с завтрака и до девяти вечера, то бишь отбоя. - Вы понимаете, что пытаясь избавиться от наших перепалок, вы только увеличиваете их возможность? - даже директрисе дерзит. Странный сидит ко мне той щекой, по которой получил и я могу с удовольствием разглядывать наливающийся алым четкий след моей ладони. - Я знаю, что делаю, - отрезает женщина категорично. - Я знаю, что в подобной ситуации вы можете пойти на перемирие и сговориться, так что я сама буду за вами следить и других ребят опрашивать. Они-то лгать мне не будут - знают, чем чревато. Ух, да она здесь всех крепко схватила за... - А теперь можете идти. По комнатам и спать, - промямлив что-то типа "Хорошо, спасибо, до свидания" и ещё пару дежурных фраз, я на пару с Енохом удаляюсь из кабинета. - Доигралась, - выдаёт он мне в кабинете. - Я доигралась? Я?! Не ты ли вечно первый лез, - опешивши, пытаюсь оправдаться я. Стоп. Оправдаться? Пусть лесом идёт. - Замолчи уже. Что делать будем? Я лично не горю желанием две недели глядеть, как ты куколок лепишь, а и ты за мной наблюдать не хочешь скорее всего, - киваю. Может же быть относительно нормальным, когда захочет. - Так что предлагаю такой вариант: день по моим правилам, день по твоим. Это значит ходишь куда я пойду и не лезешь. И наоборот. - Ну допустим, - соглашаюсь я. - И чей день первый? - Твой, - резко, категорично и безапелляционно. - Желание увидеть мою комнату? - щурюсь. - Нежелание пускать в свою.