***
«За несколько часов до этого»
Я честно не верила, когда Мисс Перегрин объявила, что от моего с Енохом наказания остался один день. Так быстро пролетело время, что это казалось просто нереальным. Искусственным каким-то, словно обман. Да, ложь. Я хотела прятаться в своей комнате, чтобы день не кончился, хотела снова в пух и прах разругаться с юношей, чтобы это продлилось ещё хоть на немного, но каждая из идей, зарождавшейся в моей голове, казалась ещё хуже предыдущей. Я снова была обречена на редкие перемолвки с Енохом за столом, да и только. А ведь две недели назад я была готова продать душу дьяволу за то, чтобы не оставаться с ним в одной комнате дольше, чем на десять минут. Теперь же я сама себя в этом нахожу странной и не могу определить поведение в какой период времени мне кажется более диким. Я зашла к Еноху утром после завтрака и, так как ни один из нас не мог вспомнить чей это должен был быть день, мы сошлись на том, что до обеда будет время Еноха, а после — моё. На парах новогодней щедрости некроманта, я решила изменить внешний вид защитника моей Саломеи. С самим человечком данный факт был согласован, а марионеточник подтвердил, что эта операция осуществима. Короче говоря, я сидела за одним столом с Енохом О’Коннором и рисовала наброски к будущей кукле. Правда, рядом с юношей как-то неестественно прямилась спина, словно в неё вставили металлический штырь, да и темно было порядком, но я не жаловалась. В конце концов сидеть с этим юношей за одним столом дорогого стоит. Не обходилось, правда, без едких комментариев к моим рисункам, ведь Енох, как весьма своеобразный товарищ, настаивал на более мрачном внешнем виде куклы. — Давай ещё ему цветочки по всему телу нарисуй, — хмыкнул он уже в который раз. — Что тебя теперь не устраивает? Это, в конце концов, моя кукла. — Я категорически отказываюсь принимать участие в оживлении этого, — он скривился. Я недовольно повела плечом и поправила голубой шарф, который пришлось включить в свой гардероб из-за того, что я начала сильно мерзнуть. Кажется, комната Еноха оказывала на меня своё, пусть и заторможенное, влияние. — Ладно, хорошо, будет у него серая кожа. Но волосы я оставлю рыжими! — воскликнула я, улыбаясь. Как дитё малое. — Это ужасно. — Ужасно твоё поведение, привереда, — передразнила я Еноха, скорчив гримасу. — Года идут, а дурь всё та же, — вздохнул юноша, устало потирая глаза. — Мне всего тридцать два. Или тридцать три… — Оно и видно. — Видно ему… — протянула я, делая ещё несколько штрихов затупленным карандашом. — А мне вот видно, что ему будет лучше с рыжими волосами. — Проверь зрение, — не желая дальше развивать это в ссору, я замолчала. Некромант также вооружился карандашом, тыкая которым в глиняных человечков, заставлял их идти туда, куда нужно было ему. Я искоса поглядывала на сие действие, но больше не лезла. Задумчиво, я укусила кончик карандаша и, нахмурив брови, принялась искать изъяны в рисунке на тёмном листе. — Ты не планируешь сделать им подобие лица? — поинтересовалась я между делом, пока стирала руку и рисовала её вновь. — А зачем? — Ну, может гомункулы тебя по этому не слушаются. Хотя… у тебя вон, лицо есть, а ты не особо-то прислушиваешься к чьему-то мнению. — Вот именно. — Заметь, ты сам согласился, — рассмеялась я, а Енох открыл рот и тут же закрыл. На его губах я тоже подметила подобие улыбки. Тут же спрятав взгляд в листке бумаги, я постаралась вернуться к работе. В глаза бросался набор с хирургическими инструментами, который, аккуратно завёрнутый в тот самый кожаный футляр, лежал на видном месте. После обеда я отыскала стопку листов с фотографиями и поспешила к марионеточнику. Совсем забыла про задание, которое мне дала Птица, а занятие может быть когда угодно. — Енох, — я, неловко улыбаясь, держала фото за спиной. — Можешь мне помочь? — Смотря в чем, — не отвлекая от дрессировки своих солдатиков, произнёс он. Ну, не отказался, уже хорошо. — Птица дала мне задание, связанное с моей странностью. Я его одна выполнить не могу, да и нужно, чтобы кто-то страховал. Вот. — Что там? — немного раздражено вздыхая, произнёс юноша, наконец повернувшись ко мне. Я вкратце изложила суть тренировки и дала Еноху время на рассмотрение каждой фотографии и их перемешку. Спустя, примерно, минуты две, он был готов, а я безумно волновалась, сжимая-разжимая похолодевшие пальцы. Выйдя на середину комнаты, мы начали. Удавалось у меня сперва просто отвратительно, словно впервые взялась за это дело, а потом пошло весьма удачно. Правда, все сопровождалось комментариями О’Коннора, что совсем не способствовало успеху, но я думала, что почти справляюсь. В вовремя второй попытки в груди зародилось странное неприятное чувство, а сердце начало биться медленнее, не сильнее, словно где-то в горле. Я сильно зажмурилась, после этого открыла глаза и продолжила, стараясь не обращать внимание на недомогание. Тошнило. Окончание третьей попытки ознаменовалось для меня словом «Уложилась» из уст некроманта, и совершенно покачнувшейся вселенной. Перед глазами начали мельтешить противные белые мушки, появившиеся из ниоткуда, онемели губы, а потом и все лицо. Я успела выдавить из себя имя парня, прежде чем все вокруг заволокло темнотой, точно туманом, бархатным покрывалом.***
Первый вопрос — что случилось? Да, вот так банально и избито, как в фильмах, зато реально. Я ещё помню голос Еноха, который говорил мне что-то — слов не вспомнить — и тёплые отпечатки на теле. Откуда? Глаза размыкаю резко, приподнимаюсь на локтях и недоуменно гляжу на женщину. — Мисс Перегрин? — хочу сесть, устроиться поудобнее, но имбрина останавливает меня, укладывая обратно на подушку. За свои действия я расплачиваюсь почти мгновенно — затылок и висок простреливает тугой болью, к горлу подкатывает тошнота, а пейзаж снова приобретает движение против часовой стрелки. — Ты выполняла моё задание и потеряла сознание, всё хорошо, — рука с длинными пальцами гладит меня по волосам, пока я расфокусированным взглядом пытаюсь разглядеть её лицо среди множества белый точек и ярких пятен. — А почему я тут? — как же тошнит. — Я проходила мимо и услышала грохот, принесла тебя сюда. — А Енох? — с надеждой. — Я не буду его ругать, всё понятно же. — Да, — тяну я. Ну я чего ожидала? Что он, как принц понесёт на руках и разбудит поцелуем? Так только в сказках, так только не у меня. Каждое движение отзывается в ушибленных местах (плечо, бедро, колено, голова) болью, а в горле — тошнотой. Кажется, сейчас стошнит. Птица вовремя даёт мне стакан холодной воды и становится немного легче. Трясёт. — Отведите меня в комнату, пожалуйста, уже легче, правда. — Полежи ещё немного, пока не перестанешь быть зеленого цвета. Сегодня больше никуда не ходи, ложись спать. Я пока заварю тебе сладкий чай, чтобы поднять давление, а ты лежи. Я серьёзно, Ривер, ни шагу с дивана. А я всё теряюсь в пространстве, тело бьет мелкая частая дрожь, морозит и уши жжёт. По приходу, женщина застаёт меня все в такой же позе, будто и не шевелилась вовсе, ведь это так и было. Чай и в правду горячий, обжигает нёбо и язык, теплом разливается по телу и немного унимает головокружение. Пальцы немеют меньше. Имбрина, выглянув за дверь, подзывает к себе кого-то, кем оказывается Джейкоб. Я оставляю всё ещё теплую чашку прямо на диване, и юноша помогает мне подняться. Опираясь на его руку, потому что стоит сделать пару шагов — темнеет перед глазами, я выхожу из кабинета Алмы, попутно ее несколько раз благодаря. В коридоре я замечаю Еноха, который проходит мимо, но, увидев меня, замирает. — В следующий раз, когда соберёшься умирать — предупреждай заранее. Не хочется ещё раз получить от Мисс Перегрин, — непривычно холодно бросает он, и это тяжёлым камнем оседает где-то внутри меня. Было бы чуть побольше сил — дернулась бы, как от удара, но я только говорю: — Прости за неудобства, — и прибавляю шагу, насколько это возможно. Не смотрю больше на некроманта, но знаю, что у того вытянулось лицо. — Куда делась та строптивая Ривер, которая готова в любой момент Еноха заткнуть за пазуху? — спрашивает меня Джейк, расстилая постель, потому что я могу только сидеть на полу, подобрав под себя ноги, и апатично следить за ним. Ещё раз больно, ещё раз плохо. Я, может быть, действительно виновата, что так загнала себя и упала? Еноху ведь, по сути, влетело не за что. А Мисс Пи еще говорила, что не будет его ругать. — Осталась в прошлом году, — отзываюсь глухо. Как-то пусто внутри, словно птицу, которая там в клети сидела, выпустили наружу. Она где-то летает, размахивая своими широкими крыльями, наслаждается свободой, а у меня ветер бьется о прутья. Да и тот — слабый сквозняк. — Ладно, ложись и не вставай. Если что — кричи. Кто-нибудь, да прибежит. Только не вставай, а то тут места мало, ещё рассечёшь себе что-нибудь, будешь потом ходить красавицей с опухшей губой разбитой. Я слабо улыбаюсь и при помощи юноши забираюсь в постель. Сон накатывает вместе с ужасно-громким гулом в ушах. Жестокое утро встречает меня солнечными лучами в лицо и сухостью во рту. А еще голова ноет. Я, верно, похожа на мертвеца, которого оживил Енох, но тот ко мне теперь вообще вряд ли подойдет. Я, когда поняла, что успеваю на завтрак, начала активно собираться, из-за чего сбила плечо о дверной косяк. В столовой на меня внимательно, словно ища следы вчерашнего обморока (а я уверена, что кто-то точно растрепал это всему дому), воззрилось множество глаз, а я, пожелав всем доброго утра и приятного аппетита, села за свое привычное место. Только спустя некоторое время я обнаружила, что некроманта за столом нет и как-то непривычно стало без жгучего взгляда на себе. — А где Енох? — спросила за меня Эмма, пока я сама тянулась за куском ягодного пирога. Очередное творение Милларда, я полагаю. И божественно вкусное. — Он сказал, что ему нездоровится. Ривер, ты позже занесёшь ему пирог? — поинтересовалась Птица, хотя это уже не было вопросом. Я хотела было воскликнуть, что это несправедливо, раскричаться возмущенно, вскочив со стула, но только кивнула, вовремя сообразив, что это только подогреет зреющие мысли в головах остальных ребят, для которых я и О`Коннор — аналог реалити-шоу. — Конечно, Мисс Перегрин. — Рив, а правда, что ты вчера потеряла сознание? — подал голос Ульрих. Я заметила, что руки его покрыты тонкой сетью порезов и подумала, что стоило для начала немного затупить те инструменты, что я ему подарила на Новый Год. — Да, правда, — кивнула я, отрезая небольшой кусочек выпечки. — И как это? Расскажи, — вслед за ним это начали просить ещё несколько ребят, и я сдалась. — Это неприятно и больно. Потом. А сначала кружится голова и немеет лицо, потом руки, перед глазами пятна разные и темнота. Когда приходишь в себя не понимаешь, что происходит и сильно болят ушибленные места. К сожалению, в свойства петли не входит излечение от травм, полученных в течение дня. — А это правда, что тебя нёс Енох на руках? — подала в тишине голос Клэр, отчего я подавилась едой, а по комнате пронесся смех. — Нет, Клэри, это уже бред, — низким от удивления голосом ответила я, прочистив после этого горло. — Вот видишь, — тихо шепнула она, толкнув Сальму в бок локтем. — Но я сама видела! — так же тихо воскликнула она. — Юная леди, в таком случае что вы делали во время тихого часа в коридоре? — громогласно сказала Мисс Перегрин, и девочка затихла, спрятав голову в плечи. Миллард и Эмма обронили ещё несколько шуток на этот счёт, которые я поддержала, и тема забылась сама собой, но только не для меня. Когда ставила на стол Еноху тарелку с кусочком пирога и стакан с компотом, я проговорила: — Представляешь, сегодня Клэр меня спросила, правда ли ты меня на руках нёс, — его лицо вытянулось, я и хохотнула. — Вот именно! Серьезно, такая глупость. Ты, и меня на руках. Если такое случится, я тебя… поцелую. Он кашлянул. — Так что если я вдруг сломаю ногу или что-то типа того, оставь меня на полу, — улыбнулась я и села рядом. Вообще, наблюдать за тем, как человек ест неприлично, но он ведь смотрит на меня, каждую трапезу смотрит, так почему я не могу? Вообще в то, что хоть под угрозой смертной казни меня некромант возьмет на руки, верилось слабо. — Дети, — протянула я, спустя некоторое время. — Девчонкам романтики не хватает. — За этим точно не ко мне, — ответил юноша и откусил еще кусок. Поди опять со своими солдатиками возился (и когда ему надоест эта глупая затея, изначально обреченная на провал?) всю ночь, а утром спал. Ага, выучила некроманта, как себя. Таким не гордятся вроде. И ест второпях, словно учёный, который спешит продолжить опыты, словно автор, которого, когда приходит вдохновение, заставляют впервые за полтора дня есть. Он залпом осушает стакан и, бросив торопливое «Спасибо», почти подрывается за коробкой с человечками, но я его ловлю за запястье, удивляясь собственной наглости и, еще пару секунд поизучав его лицо, тянусь к нему. Этот момент, наверное, кажется интимным, словно хочу поцеловать его, но я лишь пальцем стираю джем с его щеки и отпускаю. Лицо Еноха — удивленное, даже ошарашенное, с округленными глазами и, как я, скорее всего только хочу видеть, немного разочарованное. Пожимаю плечами и отправляю испачканный палец в рот. Некромант ещё шире распахивает глаза, но в момент возвращает себе все утерянное самообладание и уходит за коробкой. — Я сегодня поеду к Чоп-Чопу, — оповещаю парня зачем-то, унося тарелки. Он что-то говорит в ответ или просто «угукает» — не слышу. Ухожу быстрее, потому что осознание того, как выглядело, верно, в глазах Еноха моя невинная попытка вытереть его щеку, приходит запоздало. Хочется отчего-то биться головой о любые твердые поверхности и драть кожу, но я только выдыхаю сквозь зубы пока мою посуду. Граммофон кажется тяжелым, когда тащу его с остановки вот уже десять минут, потому что ни один кэб передо мной не остановился, словно в упор не замечая сигналившей им девушки. С довольной улыбкой и привычным чувством предвкушения в груди, я открываю дверь со стеклянной вставкой, слушая звон колокольчиков на ней, как музыку. — С Новым Годом, дылда! — восклицаю я, торжественно вручая мужчине чемодан, которому лентой привязаны коробочки с пластинками. И да, он действительно очень высокий — на целую голову меня превосходит и это только в рассказах почти-писателей эта разница в росте кажется нормальной между парнем и девушкой. На деле же это очень и очень много и столько же неудобно: чтобы заглянуть в глаза приходится высоко задирать голову, что порой шляпа падает с головы, а о том, как эти бедные целуются, я даже думать не хочу. — Хипстер, — с таким словом он заключает меня в крепкие объятья. Нравится Чоп-Чопу хипстером меня называть из-за поведения и странного стиля в одежде. Я же этого, как факт, в упор не признаю, всячески отвергая все его доводу, пусть, порой, и здравые. — Будешь новый костюм себе покупать. Коралловый, а то этот уже… уже все. — Смеёшься? Я в коралловом костюме. Представь. — Боюсь даже. Будешь самой гламурной шпалой в котелке, — мы рассмеялись. Почему с ним так уютно? Как с отцом. Нет, с дядей. Мы просидели за беседами примерно час, когда я засобиралась домой, бросив беглый взгляд на время — мне было велено успеть к обеду. Подарком Чонси на праздник я сама определила добычу всего того, что мне нужно было для ребят из петли на тридцать первое декабря. Может быть, он готовил что-то другое, но, услышав моё предложение, сходу согласился и не возражал. Да, с фантазией у парня были явные проблемы. Я не прошла далеко. За ближайшим поворотом мне на затылок обрушилось нечто весьма твердое и, проваливаясь в пустоту обморока, я подумала, что причина этого точно не в возрасте.