Все из-за тебя.
Из-за нее, этой Паучихи все крахом пошло. И с Ривер что-то стряслось из-за нее тоже. Ни дай Птица та не вернется в сопровождении Мисс Перегрин — у девушки и одной руки не останется. У Эммы между бровей — грубая складка, словно на смятом чистом листе, она перебирает бусины подаренного на праздник браслета, тянет их в рот, но быстро осекается, маску надевает такую привычную, будничную и спешит успокоить младших, заверяя тех, что Ривер просто забыла про наказ имбрины и все. Что больше не придется покидать петлю и пустоты не появятся. Трясущимися руками они накрывают стол без директрисы, у каждого лицо белое, словно натертое мелом, а у Сальмы в глазах слезы застыли бисером, Енох взглядом убивает восьмирукую, Монти невероятно задумчив. Пару раз восклицает, что сестра в этом не виновата, но быстро, как свеча на ветру, затухает. У кого-то дергается глаз и кажется, что это Гораций, у которого на устах вертится «Я говорил». И страх в желудке заместо еды или голода. Они долго ищут Чоп-Чопа, при этом обходя каждый закоулок, плотной кучкой двигаясь неразлучной, словно опасаясь, что их по одиночке схватят. Отловят, как собак. И трясутся не то от холода, не то от страха. Монтгомери для пущей теплоты, потому что одежду ему дали Горация и не по размеру, замотали в плед Ривер. Енох не хотел бы, но отметил, что девушке он больше, скорее всего, не пригодится. Эмма тогда кричала на него, возмущалась, боялась признать, что какая-то часть ее так же думает. Младшие дети покидали дом со слезами, Клэр махала ему руками и все просилась к Джейку на руки. Его обрывал Енох. У летающей девушки в ранце за спиной на всякий случай лежали те самые утяжелители, потому что при худшем исходе есть им придется мало, если вообще удастся, а тогда своей походкой она будет схожа с астронавтом на Луне. Миллард открывал дверь в кукольный салон странного друга Ривер трясущимися руками, потому что уже за стеклом не видел ее силуэта. О`Коннор успокаивал себя тем, что она может сидеть в подсобке, хотя и сам понимал, что это слишком глупо. Ничего не мог поделать — боялся. — Дети, вот и вы, я ждал, — встретил их худой и высокий, похожий на трость, человек, размахивая своими длинными руками. Вот кому в пору быть пауком, не цыганке многорукой. — Где Птица и Ривер? — сухое с порога выдает Енох и никто не смеет его упрекнуть в грубости. — Не имею понятия. Она покинула меня больше пяти часов назад. А вот имбрина ваша здесь. Не знаю что случилось, может вы объясните, — он широким жестом пригласил ребят в подсобное помещение и, на ходу расстегивая куртки, Странные потянулись туда лицом вперед, словно бы это помогло им поскорее увидеть директрису. Но они не встретили привычную женщину с смоляно-черными волосами, большими глазами и живой улыбкой. У теплой печи для фарфора, нахохлившись, сидела и грелась крупная птица с белой грудью, темными пушистыми крыльями и перемазанным в крови клювом. — Мисс Перегрин! — воскликнула Эмма и ринулась к имбрине, а потом подняла взгляд на мужчину. — Почему она не перевоплощается? — У нее повреждено крыло. Похоже на перелом, но я не берусь сказать точно. С недовольным лицом из толпы, растолкав ребят локтями, вышел Герман и, закатив глаза к потолку со словами «Дилетанты», осторожно поднял на руки птицу. Щуря глаза и осматривая ее внимательно, он изрек вердикт: — Сильно подпорчено левое крыло. Скорее всего, именно из-за травмы Мисс Перегрин не может снова стать человеком. Что будем делать? — он гордо приосанился, насколько мог, выпрямил спину и с вызовом глянул на присутствующих. Многие в доме еще прежде подумывали, что по части характера, этот мальчик станет приемником Еноха, а сейчас и вовсе не осталось никаких сомнений. Руководство процессом, как всегда, на себя взяла девушка в металлических ботинках: — Мистер Чопстер, расскажите все, что вы видели и знаете. Все и в подробностях, — с нажимом произнесла Эмма, подходя к мужчине. Со стороны могло показаться, что девушка хочет взять его под руку и увести прочь из магазина. Но она лишь сократила расстояние, чтобы лучше расслышать то, что Чоп-Чоп скажет. — Примерно через часа три после того, как Ривер ушла, я услышал крики с улицы. Тут же дворы, может бьют кого-то — я и вышел поглядеть. А там бегают какие-то парни, ловят птицу, да еще и так зверски. У одного почти получилось, а она подлетела и глаза ему выклевала. Я впервые такое видел. В конце концов её поймал какой-то парень, сдавил сильно, что птица закричала, потом она его пару раз клюнула в руку, причем хорошо клюнула — я кровь издалека видел — и улетела куда-то во дворы. Неровно так полетела, я думал, что на полпути свалится. Люди за ней хотели бежать, но я им сказал уезжать. — И что, послушались? — удивленно перебила его нестройный рассказ девушка. — Убеждать людей — моя странность. Правда, возвращались потом пару раз ещё, когда в себя приходили, но я им в последний раз наказал больше не возвращаться. — Мисс Перегрин больше не сможет стать человеком, пока не заживет конечность… — У вас нет на это времени, дети, — перебил мисс Блум мужчина. — У нее максимум неделя. После этого она одичает, забудет вас и себя, и даже здоровой не станет вновь человеком. — Откуда вы это знаете? — подала голос Бронвин, до этого молчавшая. — А разве есть разница? Я хоть и странен, но не глуп. Вам нужна еще одна, нормальная имбрина. У них есть много своих секретов и один их них — насильное изменение формы. Мой вам совет: в настоящем вы ничего не найдете. Сороковые года, хоть и опасны, но все же для вас лучше будут. — Но где Ривер? — спросил Миллард, и несколько пар глаз тут же воззрились на него. Среди них была одна тусклая, уставшая и злая, темная, как Марианская впадина. — Может, она знает, — Чонси махнул рукой на птицу в руках крылатого мальчишки. Эмма нахмурилась и потерла глаза. Сбылся самый страшный их кошмар.***
Приход в себя сопровождался безумной болью в затылке, куда, как я помню, пришелся удар. С трудом я разлепила веки и тут же зажмурилась — ослепил яркий свет. Следующим по ушам ударил чей-то знакомый голос, и я вновь распахнула глаза. Находилась я в машине, мне не знакомой, а рядом сидел тот самый Тайлер, только теперь снежно-белый цвет своих глаз он не прятал за линзами, будто бы специально напоказ выставлял. — Очнулась, неужели, — проговорил он задорно, а я замотала головой. Двери закрыты, руки-ноги связаны тугой веревкой. Я закричала и попыталась отпихнуть от себя тварь, но ничего не вышло. Правда, я больно зарядила ему по колену пяткой в обуви с твердой подошвой, из-за чего парень пришел в ярость и схватил меня за волосы. Я замерла, а боль резко прошила голову, особенно в том месте, где кожа была стянута багровой коркой засохшей крови. — Не дури. Ты же вроде как умная. Что ты можешь сделать? — я перестала дышать, когда в лоб уперлось холодное дуло пистолета. Сердце, кажется, тоже биться перестало. — А я могу. Не будешь больше буянить? Я покорно закивала головой и этот подонок отпустил меня. Все тело трепетало от нахлынувших эмоций и лучше бы было заплакать, чем так — с сухими глазами и бьющим набатом сердцем, что ребра практически выламывает. Некоторое время я так и сидела под впечатлением от угрозы, а потом, устав изучать запутанный узел на запястьях, который до красноты натер мне кожу, спросила: — Куда вы меня везете? Зачем я вам? — думаю, сделать это было можно, ведь следом не последовало ни выстрела, ни удара. — Ты — чудо, милая моя, — слащавым тоном проворковал Тайлер (вообще я теперь была не уверена, что его так зовут, но иного имени не знала), склоняясь ближе. Меня передернуло от отвращения, не хотелось смотреть и даже думать о его мерзких белесых глазах. — То, что такие, как я искали долгое время. Ты ведь можешь жить вне петли сколько угодно и не мучиться от внезапного старения. — Оно и меня настигает. Это ужасная боль и судороги, не прекращающиеся по несколько часов. — Это можно потерпеть — все же лучше, чем смерть в одно мгновенье. — Но я не смогу отдать вам свою странность. Она ведь у каждого своя, — глупым тоном возразила я. Стало интересно и как-то менее страшно. — Тебе обо всем объяснит Каул, как только вернется. Или, сможешь спросить об этом Каина, но я бы не советовал, — с этими словами парень со скучающим видом обратил свой взор в окно, шумно избавляя чупа-чупс от упаковки. Я задрожала. Кто такой этот Каин и почему я не могу задавать ему вопросы? Как они надеются использовать мою странность? Большие испуганные глаза бесцельно изучали веревки на руках, когда мне в голову пришла идея. Мышкой, хочу стать мышкой. Маленькой мышкой. Выбраться из пут, а потом, хоть на ходу., но выскочить из машины. Сама себе я улыбнулась немного обреченной, почти незаметной улыбкой, и попыталась укрыться туманом. Он пошел от пальцев, что уже меня удивило, ведь обычно он шел из груди, от сердца, потом наткнулся на путы и вернулся обратно. Все это сопровождалось пустотой в груди и тошнотой. Я попыталась еще раз и еще, а потом, почувствовав холодок, повернула голову налево, к Тайлеру. По коже лба снова проехалось дуло, с щелчком тварь взвела курок. Я вздрогнула и расширила глаза, наблюдая за тем, как он неспешно с характерным звуком вынимает изо рта карамельку, облизывает губы и довольно глядит на меня. Похож на кота — Чеширского, скорее — и мафиози. — Я сказал не дурить. Все продумано — ты ничего не сделаешь. И свои прикольчики со временем не пытайся провернуть. Ничего не подействует. Слышала про цветок папоротника? Что он, мол, спасает от нечистой силы. А отвар с его участием блокирует любую странность. Мы им окропили веревки, так что у тебя ничего не выйдет. Ты начинаешь бесить, Ривер, — имя мое протянул, как оскорбление. — Если бы ты не была так нужна Каулу — давно бы застрелил. Но убивать тебя нельзя, — Оружие опустилось ниже и сейчас было нацелено на мое бедро. — А вот ранить можно. На следующий раз или делай все хорошо и незаметно, или не делай совсем. Я снова судорожно закивала и сглотнула комок вязкой слюны. «Прикольчики со временем»? Я не имбрина, нет. Просто метаморф. Хотелось бы уточнить, но, опасаясь навлечь на себя гнев не самого адекватного Тайлера, я прикусила язык и молчала в тряпочку. Дорога заняла не так много времени, как я думала и уже через полчаса после того, как я пришла в себя, машина остановилась, а с водительского сидения сошел человек. Тоже тварь — догадалась я, когда он открыл дверь передо мной и резкими движениями принялся распутывать узлы на моих лодыжках. Я хотела открыть рот и закричать, но мне предусмотрительно в затылок — аккурат в то место, где находилась ранка — уперся пистолет. — Закричишь — хуже будет, — предупредил Тайлер, и я не смогла даже кивнуть. Позорно связанные руки я прятала за расстегнутым пальто, когда мы шли по набережной мимо небольших лодочек и доков. Парень с оружием взял меня под руку, как кавалер и контролировал каждый шаг, не давай отклониться от курса ни на миллиметр. Мои белые губы тряслись. Резким толчком меня запихнули в лодку к какому-то странному мужчине в капюшоне, который отбрасывал такую тень, что не видно лица, а следом и сами твари забрались в нее. Судно постоянно шаталось и грозилось перевернуться, а по дну ее бегали крысы, на которых я глядела опасливо. — В Акр, — приказал водитель машины, и мы двинулись. Меня не раз посещала мысль свалиться прямо за борт, а там уже и разобраться с веревками — да хоть утонуть, лишь бы подальше отсюда! — но я ее быстро отсеивала, понимая, что ничего не получится. Это элементарно, это прописная истина — я не герой и не способна на великие свершения. Такой, как я, не стоило становиться Странной — недостойно. Жуя губами, я испуганно оглядывалась, подмечая, как с каждым движением сжималась рука, держащая меня. Мимо проплывали яркие, как леденцы, буксиры, широкие приземистые баржи и прогулочные катера, забитые туристами под завязку — того и гляди повалятся за борт. Но я это все отмечала исключительно для того, чтобы не свихнуться от страха и волнения. В темной воде то и дело показывалась рыба, кокетливо взмахивающая хвостом и спешно уплывающая, едва завидев меня, или мусор. Несколько бутылок, пакет, разбухшая от воды газета с поплывшими буквами. В нашу петлю был совершенно легкий переход, от которого лишь закладывало уши, а здесь… здесь я очнулась, когда меня тошнило за борт, а голову буквально рвало на части от боли. — Слабенькая, — хмыкнул Тайлер, поглядывая не меня, утирающую рот. Я сморщилась от противного вкуса во рту и смолчала. Потому что ответила бы остротой, а меня устраивает количество отверстий в моем теле и новые как-то не хочется. Мы плыли теперь по узкому и невероятно грязному каналу. Я апатично подмечала, что вот чумазые и грубые хозяйки перекрикиваются между собой, развешивая такое же чумазое белье, делятся новостями с соседками из домов по другую сторону канала. Вскоре я увидела трубочистов в цилиндрах, скачущих по улицам, полным грубого очарования, и людей, сбивающихся в группы в попытке облегчить свою судьбу при помощи шуток и песен. Дома, что стояли по обе стороны канала, и домами назвать-то было нельзя. Покосившиеся, ссутулившиеся, прогнившие насквозь и не сохранившие в себе ни одной прямой линии. Вся нижняя часть домов была покрыта странной зеленовато-черной слизью, которая, кажется, и спасала эти самые дома от обрушения. Вдоль канала стояли странные сооружения, похоже на гробики и я ни за что не догадалась бы что это, если бы не увидела сама принцип действия. Из одного такого сооружения раздалось протяжное кряхтение, а затем что-то упало прямо в воду. Казалось, мне сейчас стошнит вновь. Следующие женщины, которых мне довелось увидеть уже обменивались не сплетнями, а оскорблениями, значения большинства которых я не понимала. Одна из женщин размахивала полупустой бутылкой и время от времени заливалась пьяным смехом, называла потаскухой свои оппонентку, хотя верхняя часть её тела было оголена. Впрочем, её это ничуть не смущало и не было никакого дела до взглядов прохожих. Правда, заметив наше судно, женщины прекратили браниться, а вместо этого свистом и криками попытались добиться внимания молодых (и не очень) людей, сидящих в лодке. Перспектива остаться здесь навсегда меня откровенно пугала. Что со мной будут делать в таком месте? Уж совершенно точно ничего хорошего. Я слишком хотела жить. Когда мы прибыли на место, твари отдали несколько странных монет мужчине в лодке и тот с «Приятно с вами работать», уплыл. Кажется, ему было совершенно все равно, что сделают со Странной девочкой эти люди. Меня же грубо схватили под локоть и буквально поволокли по улицам. На одной из них мне на голову надели грубый и мерзко пахнущий чем-то душным мешок, и я, вслух возмущаясь изо всех сил, уже не могла ничего видеть. Меня охватила агония, стоило подумать о том, куда в этом ужасном месте меня могут привести. Все тело обволакивал жар, но я не могла скинуть пальто, да и не помогло бы это — тепло проникало даже сквозь подошву туфель. Через какое-то время нас словно нечто обхватило плотным обручем и ноги мои оторвались от земли, а из горла вырвался вопль. Длилось это, правда, недолго, а от Тайлера я получила раздраженное «Заткни пасть», но зато исчез жар, точно из печки. Каблуки обуви при соприкосновении со странным полом издавали стук, точно я шла по плитке или бетону. Десятки, сотни поворотов, множество коридоров нам пришлось пройди прежде, чем мы остановились. У меня гудели ноги, и от недостатка воздуха жгло легкие. Словно через вату до меня донесся испуганный шепот, который мгновенно оборвался, словно бы говорящий увидел тварей. Скорее всего, так оно и было. Одновременно свалились с меня тугие веревки, и с головы сдернули мешок. С непривычки я поморщилась, но придти в себя толком не успела — меня с силой толкнули вперед, заставляя упасть на ровный пол, по которому я больно проехалась коленками. Тут же с громким звуком закрылась дверь, и я, щурясь, села на полу. Огляделась. Я в клетке. Самой настоящей клетке, даже аквариуме скорее, — три стены из четырех прозрачные — а в клетях рядом, коих много, сидят испуганные дети разных возрастов и полов. Гулким звуком отдаются отдаляющиеся шаги и, стоит им затихнуть, тишину прорезает испуганный шепот: — Клетку Гийома заняла, — это говорит девочка откуда-то издалека. — Так вот он какой… перевертыш, — тянет мальчик справа от меня, и я оборачиваюсь. — Метаморф, — поправляю. Слишком громко, пожалуй. — Меня зовут Ривер. — Бернар, — и тут в пору бы протянуть руку, но она упрется в стенку. — Где мы? — Это башня тварей, — поясняет девушка из клети напротив. — Нас здесь держат, как запас. Материал для амброзии, а заодно и для опытов. — Амброзии? — переспрашиваю я, стягивая с себя пальто. Решила пока свою странность не использовать — мало ли. — Да, странный наркотик. Он увеличивает силу. На время. Долго рассказывать. О тебе давно ходили слухи, за тобой давно следили. — Говорят, ты откроешь им Библиотеку Душ, — тянет какая-то девчонка. — Да нет же, она метаморф, а нужна имбрина! — восклицает какой-то мальчик. Я окончательно запуталась в голосах. — Клеман, если бы ты внимательнее слушал, что говорят твари, когда приходят, то все бы знал, но ты дрыхнешь днями и ночами, — цедит девушка. — Наверное, потому что я могу спать, — твердит он, а ко мне вновь обращается та девушка, которая смогла все более-менее понятно разъяснить: — Меня зовут Агата. На будущее хочу сказать, что тебе выдадут одежду и поведут на осмотр к Каину и постарайся не говорить с ним. — Да кто такой Каин? — не удержавшись, восклицаю я. — Ш-ш-ш, тише, — прикладывает она к губам палец. — Охранники не любят, когда мы говорим. Каин — ученый, он будет осматривать тебя… весьма тщательно осматривать. В общем-то он — повернутый извращенец и не вздумай ему перечить. — Да над ней трястись будут, как над золотой, — фыркает девушка, что сидит в клетке слева от Агаты. — Нийота, заткнись, ты ничего не понимаешь, — шикнула на нее Агата. Я тоже ничего толком не понимаю. Проходит несколько часов, за которые я достаточно хорошо узнаю о своих сокамерниках. Агата способно поднимать в воздух и управлять древесиной, поэтому ничего деревянного в башне почти нет. А до того, что есть, она не дотянется; есть две девочки в одной — Голландия и Глория Долипа. Одна из сестер-близняшек погибла в утробе матери, но ее до сих пор можно увидеть в отражающий поверхностях рядом с сестрой. Мне же видна лишь Глория. Клеман — мальчик, голос которого может достигать невероятных частот. Правда, он часто спит. А вот Марта не спит никогда, она имеет перепонки между пальцев и полностью черные глаза, а энергию берет из жизненной силы тварей, что следят за заключенными. Это делать ей разрешил какой-то Каул, который, как я поняла, большая шишка здесь, так что девушка этим удачно пользуется. Ей почти двадцать, кстати. Бернар же способен создавать ток в своем теле и выводить его наружу. Поэтому, его белые длинные волосы всегда стоят торчком, из-за чего худощавый мальчишка похож на одуванчик. Есть весьма странные двойняшки Майк и Сесилия, которые не испытывают никаких эмоций, но способны заставить их чувствовать других. А так же боль, что является неоспоримым преимуществом, когда имеешь дело с тварями. Правда, это делают они взглядом, так как их дважды наказывали, то у них есть лишь два глаза на двоих. Говорят, Сиси и с одним глазиком очень красивая, но в полумраке темницы мне не едва ли видно Агату. Есть так же Самаэль — юноша, температура тела которого может достигать нескольких тысяч градусов. Когда раздался шум в коридоре наверху, все ребята разом затихли, а вместе с ними и я. С шумом распахнулась дверь, и я увидела нескольких до зубов вооруженных тварей в военной форме. Они сетовали на кромешную темень в этом помещении, пока открывали дверь в мою клеть. На груди у себя я заметила несколько красных точек от прицелов и лишний раз дергаться как-то расхотелось. Меня грубо схватили за руки и повели вперед, где в другом конце продолговатого помещения находилась дверь. Там для меня оказалось необычайно светло, что пришлось недовольно щуриться, ведь от столь яркого освещения болели глаза. Это была просторная лаборатория, в которой копошился какой-то мужчина с волосами, тронутыми сединой и весьма пухленький лаборант. Для того, чтобы понять, что у него был заклеен рот, мне пришлось потратить немного времени, но, когда я догадалась, руки похолодели, а в животе свернулся тугой ком. — А вот и вы, я уже заждался, — воскликнул мужчина, обтирая руки белым полотенцем, которое он позже отдал лаборанту. — Можете идти, она мне не навредит. Не навредишь ведь, милая? — Как пойдет, — сквозь туго стиснутые зубы ответила я. — Ну, ну, ты же не хочешь, чтобы твоей имбрине мы обломали крылья? — я обмерла. Мисс Перегрин? — Она здесь? — спросила я с надеждой. — Именно. Пошла искать тебя, мы ее и схватили. Твоих друзей ждет тако-о-ой сюрприз! — О чем вы? Я не верю, что Мисс Перегрин здесь. — Эй, Уоррен, настрой связь с Птицей, — бросил мужчина, словно бы приказал слуге, а лаборант засуетился. Спустя некоторое время динамики, расположенные под потолком закашляли, а следом из них полился голос: — Ривер, Ривер, милая, ты здесь? — Да, здесь, Мисс Перегрин, — воскликнула я, прикладывая ко рту руки. — С тобой все хорошо? — Со мной да, как вы? Где вы? — Я… не знаю. Ривер, дорогая, во что бы то ни встало, не делай того, что они хотят… — связь внезапно оборвалась. Меня с трудом держали ноги. — Так, вот этой героической дури мне не нужно. Ты будешь делать то, что я скажу, ясно? — мне в грудь уперся его скрюченный неровный палец, и я несколько раз кивнула. — Я хочу чтобы ты показала мне, что умеешь. Мужчина, который, как я поняла, и являлся тем самым Каином, вальяжно раскинулся на стуле, выжидающе глядя на меня. Я же облизала губы и зажмурилась. В следующее мгновение я вороной кружила под потолком помещения, а в голове набатом билась мысль о том, что стоит слушаться этих страшных людей с белыми глазами, ведь иначе с моей имбриной может что-нибудь случиться. После я прошлась по комнате кошкой, а остановилась напротив уже в облике самого Каина. — А где же твоя одежда? — я вздрогнула от его тона. Это заставило меня принять привычный для себя облик. — Она тоже туманизация, — протянула я, пряча взгляд, пока этот ужасный человек подошел ко мне, положил свои широкие ладони мне на дрожащие плечи. — Что? — Метаморфоза. Так я называю то, что происходит со мной, — на пол опустилось пальто. — Что вы делаете? — Голос звучал до ужаса жалко. — Раз твоя одежда искусственная, я должен дать настоящую. Соответственно, раздеваю тебя. — Я могу сама это сделать. И мне хорошо в старой одежде, — я попыталась прикрыться, когда он начал расстегивать мою рубашку с вышитой на ней крестиком розой, но вышло плохо. Эти глаза, такие здоровые на испещренном морщинами лице глаза, смотрели на меня слишком жадно, слишком пугающе. Я боялась, что прямо здесь он меня изнасилует и старалась, хоть слабо — сказывалось отсутствие еды почти весь день и жуткий страх — но сопротивляться. — Заткнись, я не хотел бы делать тебе больно, — воркует он, силой убирая мои руки от груди и разрывая хлипкую рубашку. Она уже в его руках осыпается туманом, а я, дрожа всем телом, отворачиваю голову в другую сторону, словно бы это спасло. А Каин садится на корточки, расстегивает ремешок на моей юбке и стягивает ее вниз. Вздрагиваю и всхлипываю, когда он щекой прижимается к моему животу, почти плачу. А он вдыхает запах моей кожи жадно, еще чуть-чуть — укусит. Зажимаю между зубов указательный палец, которым давлю еще один полувсхлип-полукрик, когда его сухие пальцы касаются внутренней стороны моего бедра, снимают дурацкие кружевные колготки. Кажется, дрожат даже зубы, вибрируя. Делаю глубокий вдох и пытаюсь придти в себя, кусаю язык. — Я ведь нужна Каулу живой и здоровой, — говорю я дрогнувшим несколько раз голосом. Рука мужчины замирает, так и не расстегнув мой лифчик, а лицо вытягивается. — Умная девочка, — выдыхает он мне в шею, потом кусает и тут же лижет. От отвращения передергивает, тошнит от нервов и всего этого. Как мерзко. — Уоррен, притащи девочке сарафан! Это так громко, что я подскакиваю на месте. — А ты раздевайся пока, чтобы не задерживать процесс, — мурлычет он, возвращаясь на стул. Дрожащими руками я скидываю с себя ботинки, заканчиваю снимать колготки и вот, стою перед этим чертовым извращенцем в одном белье и трясусь, как осиновый лист. Никогда раньше я так быстро не надевала одежду, даже такой грубый, царапающий и топорно сшитый сарафан. У меня берут кровь и тогда я задерживаю дыхание, а когда слюну на анализ, Каин не может не воспользоваться возможностью: сует два пальца мне в рот, цепляя за нижнюю челюсть, как рыбу за крючок. Приходится тянуться, приходится их обхватывать губами, чувствуя мерзкий привкус талька на белых перчатках, бывших стерильными. А потом я сильно прикусываю его пальцы, что мужчина выдергивает их резко, с воплем, а до его руки от моего рта еще тянется нить слюны. Ее подтеки я вытираю тыльной стороной ладони. Напоследок мне дают странную обувь — помесь кед и балеток — носки и под конвоем возвращают в камеру. На этом пыльном, но хоть теплом, полу я трясусь, игнорирую все вопросы товарищей по несчастью, мажу по щекам злые слезы и обещаю себе, просто клянусь, что переживу это. Все переживу, всех переживу, буду сильной. Буду рассказывать ребятам эти истории, как Истории о Странном и Неизведанном, буду гордиться собой. И пусть мной гордится Енох.Я больше не буду слабой девчонкой.