***
Так неожиданно на плечи сперва, а после на уши, с силой их зажимая, ложатся холодные руки. Твари следят внимательно, дулом револьвера ведут за Кали, но ничего не предпринимают пока, потому что не понимают. Чувствую, как поднимаются плечи девушки, которая и так выше меня на почти десяток сантиметров, а потом оглушает резкий крик, что волной сносит нескольких тварей. В голове невероятно сильно гудит кровь, я не могу соображать. Ноги подкашиваются, после чего я падаю на усыпанный камнями пол, внутренне трясущимися руками не имя возможности даже к голове прикоснуться. Тоже кричу, но от боли, потому что кажется, словно мозг разжижается изнутри. Боль уходит очень долго, оставляя после себя головокружение, тошноту и громкий гул. Когда я решаюсь вновь закрыть глаза, ребята уже, морщась от мигрени, отряхиваются, кто-то шмонает трупы тварей. Видно, что некоторых добивал кто-то из наших, а кто-то умер сам. Да, этой хрупкой на первый взгляд девчонки лучше стоит побаиваться. Пока Енох снова берет меня на руки, я вижу, как Кали из ушей говорящего бульдога вынимает затычки из ткани. Тот мотает головой, чтобы избавится от неприятного чувства, но после скулит, потому что головная боль обострилась. — Пройдет, — тихо шепчет девушка, гладя пса по голове. Его, кажется, Эддисон зовут. — Ты цел? — спросил у пса Хью. — Могло бы быть и лучше, — фыркнул тот. — Оставайтесь здесь и приходите в себя, а я скоро вернусь. Что бы там ни было, нам одним не справиться. Было видно, что его шатало и, если бы Эддисон был человеком, цвет лица у него был бы землистый. Несмотря на это пес убежал в ту сторону, откуда нас только что привели, и у меня закралась шальная мысль, что он хочет сбежать и не вернуться. По лицу заметила, что то же самое думает Енох. Он меня, как ростовую куклу, посадил на землю и стал придирчиво разглядывать колени, которые я содрала, пока падала. В кожу вмялись маленькие, но острые камушки. — Мы что-нибудь придумаем, — снова начал свое Енох, заглядывая в глаза. Вижу, что ему больно, больнее, чем мне, но не могу ничего поделать. Устало утыкаюсь лбом в колени, чувствуя спиной холодный материал стены камеры, в которую заточена, и вздыхаю. — Что? Что вы придумаете? Вернете мне душу? Что?! — кричать в пустоту, когда никто не услышит и не отзовется — гениально, но это, пожалуй, единственное, что я могу себе позволить. Беседы с самой собой. — Енох, просто считай меня мертвой, смирись. Я же смирилась… Но это не так. Хочу так думать, хочу в это верить, потому что это — легчайший исход. Так не надо бороться, не надо стараться, потому что это больно. Только принять. Но знаю, что если появится шанс вернуть себе контроль над телом хоть на минуту, чтобы сказать Еноху все, что должна, чтобы обнять, чтобы извиниться — я сделаю все. Эддисон возвращается спустя совсем немного времени. Весь запыхавшийся, с высунутым наружу языком, но ведущий за собой того самого Харона и пятерых крепких мужчин, кажется, являющихся плотниками. Проходя мимо, мужчина в капюшоне сверкнул глазами в мою сторону, а потом с сочувствием произнес: — Я ее помню, — Енох держал себя в руках, но я видела, как его перемкнуло. Ему сейчас хочется винить в случившемся со мной всех, лишь бы не себя и не меня. Юноша стискивает кулаки до побелевших костяшек, а потом чересчур резко втащил меня к себе на спину. Ведомые Эддисоном, мы шли медленно, потому что были лишены сил, а еще пес постоянно терял след. Его, в прочем, никто не винил, потому что он и так делал большое дело. Мы двигались по бесконечному лабиринту комнат и поворотов, в которых, если бы не Эддисон, точно бы заблудились. Чем ближе мы становились к Джейку и остальным, тем сильнее лаял пес. Это могло нас выдать, но он ничего не мог поделать со своей природой, а нам пришлось смириться. Внезапно, когда мы были уже невыносимо близко — буквально два поворота — раздался оглушающе-громкий выстрел, а потом женский крик. Все прибавили шагу. После того, как мы вышли в, как я поняла, главный зал, все перемешалось между собой, а время перестало течь, как ему положено. Я только и могла выцеплять кусочки, потому что внезапно невозможно сильно закружилась голова, и глаза открывались сами собой. Это место влияло на меня откровенно отвратительным образом. Я видела Джейкоба, рядом с которым сидели Эмма и Мисс Перегрин, мужчину, имеющего в своем подчинении мрачмедведя, а так же еще одно непонятное существо, которое, если я смогу спать, будет являться мне в кошмарах еще долгое время. Оно представляло собой четырехметровое нечто, состоящее из израненной розовой плоти и разорванных одежд. Его руки стали узловатыми, как древесные корни, и каждая из них оканчивалась по меньшей мере десятью пальцами. Я не сразу поняла, что это Каул. Все безошибочно решили, что атаковать нужно именно его; Бронвин метнула в него осколок стены, товарищи Харона бросили молотки в чудовище, а те, что имели при себе оружие, отобранное у тварей (как, например, Енох), принялись стрелять. Это не возымело совершенно никакого эффекта — пули просто-напросто отскакивали от его кожи. Каул поднял вверх руки и растопырил пальцы, с которых свисали странные отростки, а потом резко сложил их вместе. Имбрин, летающих у него над головой отбросило в разные стороны, а нас наоборот накинуло друг на друга. Я слетела со спины Еноха и некоторое время протащилась по земле, стерев в кровь лопатки и локти, а так же добив колени, которым и так пришлось несладко. В довершение всего, я хорошо приложилась затылком, что практически сразу отдалось гулом в еще не отошедшей порядком от крика Кали, голове. Так и лежала на земле безвольной куклой, наблюдая, как мои друзья жертвуют собой в бессмысленной попытке противостоять неуязвимому монстру. По левую руку от меня нечто разразилось невероятным белым светом, за которым последовал крик боли, утопающий в гуле и шипении всеиспепеляющих лучей. Каул протиснулся в ставший ему маленьким и узким проход, и теперь либо пытался сцапать еще душ, либо выбраться наружу. Хромоногий мужчина пробежал мимо меня, и его глаза все еще излучали немного света, а потом он зашарил руками по нишам, выдолбленным прямо в стенах этого помещения, что-то ища. Странно, мне они казались пронзительно-пустыми. Но вот, он наклонил что-то в свою сторону и, словно из ниоткуда, по вырезанным на полу желобам, в лагуну у стены потекла синяя жидкость. Она переливалась и была невероятно яркой. — Кто там берет мои души? — раздалось громогласное из коридора, а потом Каул полез обратно, видимо, желая проучить вора. Джейкоб ни с того, ни с сего напал на этого мужчину, не пуская к лагуне, в которой бурлила и пенилась вода, зазывая. Мужчина быстро сдался, так как сам был гораздо слабее даже порядком израненного Джейкоба. Потом они перекинулись парой фраз, юноша взял у хромого какой-то листок и отпустил. Это происходило быстро и странно, так отрывочно, словно бы происходило во сне, но я знала, что на такое у меня не хватило бы воображения. Потом хозяин мрачмедведя неуклюже забрался в воду, где начал расти прямо на глазах, принимая очертания какого-то крылатого насекомого равного с Каулом по размеру. Я пришла в ужас, а по спине скатилась струйка холодного пота. Всем нам явно было здесь не место среди этого побоища исполинов, потому что Каул уже давно пробрался обратно и теперь они дрались не на жизнь, а насмерть, грозясь раздавить всех вокруг. Джейкоб прижался к стене у лагуны, мельком глянул в листок, потом свернул его и положил в карман брюк. — Енох, — крикнул он шепотом. Некромант подошел к нему, и я заметила, что тому нехило досталось — все тело юноши покрывали синяки и кровоподтеки. Потом Джейк еще что-то сказал ему, время от времени поглядывая на меня, а от того, как у Еноха загорелись глаза, мне стало еще страшнее. Что они задумали? Быстро подхватив меня на руки, они на пару с Джейком двинулись в одно из помещений поменьше, где Библиотекарь принялся заглядывать в пустые ниши. Что они надеялись там увидеть я не знаю, но юноша вслух проговаривал какую-то абракадабру, а невидимый Миллард, видимо, уже поджидающий ребят в той комнате, переводил. Так прошли самые длинные минуты в моей жизни, пока уже отчаявшийся парень не произнес: — Накалашее. — Да, да, это оно! Подражатель! — воскликнул Миллард, и я практически увидела, как он подпрыгнул на месте. Джейкоб выглядел, как придурок, пока нес в руках нечто невидимое, а мне было страшно, радостно и непонятно. Сейчас или все закончится, или начнется вновь. Юноша вылил содержимое теперь уже видимого сосуда в те же желоба на полу, воспользовавшись тем, что Каул и его брат заняты друг другом, а лагуна забурлила, стоило голубой жидкости достигнуть ее. — Что вы собираетесь делать? — уже без той официальности, с надеждой и страхом в голосе спросила подоспевшая из ниоткуда Мисс Перегрин. — Это может вернуть Ривер душу, — пояснил невидимка, а Джейкоб отдал Птице листок. — Бентам сказал, что вы знаете, что делать, — больше я ничего не слышала, потому что Енох понес меня к бурлящей воде. Я чувствовала, как были холодны его руки, и как бледно лицо. Неведение того, что ждет меня впереди, пугало. А что, если я стану такой же, как и Каул? Исполинским чудовищем. А что если это убьет меня? Насовсем. Я внезапно поняла, как сильно не хочу умирать, как хочу побыть в этом мире еще хоть миг, потому что здесь есть Енох, потому что здесь есть все мои друзья. Я разглядывала лицо некроманта, как в последний раз, ведь так и могло оказаться. — Все будет хорошо, — заверил меня юноша, хотя сам в это не верил — было слышно по голосу, и опустил в воду. Она оказалась невыносимо холодной, что свело ноги и руки, защипало все ранки. Только потом я поняла, что судорога вызвана совсем не температурой воды, когда появилось чувство, словно сдирают живьем кожу. Я открыла глаза и посмотрела на свои руки, чтобы убедиться, что все в порядке, но мои пальцы начали осыпаться песком. Я закричала от страха и боли, стараясь собрать песчинки в горсти и прилепить их обратно, но это не возымело совершенно никакого результата. Слезы, текущие по щекам только усиливали мое исчезновение. Паника завладела моим телом и разумом. Я не хочу так умирать, нет! Дайте мне глянуть на него в последний раз! Дайте… Но веки больше не закрывались, словно исчезли, а потом я перестала дышать. Просто элементарно — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Словно в горле что-то блокирует. Я зашипела, стиснула остатки пальцев на шее и завалилась набок. Потом, все еще пусто пытаясь вдохнуть, встала, покачнулась и уперлась руками в стену. Легкие жгло невыносимым пламенем и, кажется, я и в правду умирала. Я сделала еще один пустой вдох и упала, теряя сознание.***
Первое, что я ощутила, был холод. Невозможный, дерущий кожу своими острыми когтями, точно теркой. Неужели в месте, где мне предстоит провести всю оставшуюся вечность, так холодно? Потом я почувствовала свет, так назойливо пытающийся пробраться под веки. Глаза слиплись от чего-то и открылись только с третьей попытки. Немного тошнило, а еще кружилась голова. Перед собой я увидела сперва сдвоенную картинку, постепенно собирающуюся в одну четкую. Это было Енохово лицо. Я пошевелила глазными яблоками, ведь прежде даже этого делать не могла, а потом снова закрыла глаза. Ничего, никакой клети, только привычная темнота в россыпи цветных точек. Потом снова и снова, позволяя визгу в груди расти вместе с восторгом и слезами. На проверку я пошевелила пальцем, и, когда мне это удалось, сделала глубокий судорожный вдох, после чего резко обняла Еноха за шею, заходясь рыданиями вперемешку с невнятными фразами и признаниями. Он остолбенел, как и все вокруг — я это почувствовала буквально спинным мозгом — после чего послышался голос Мисс Перегрин: — Не пяльтесь так, дайте людям одним побыть, потом будете удивляться и радоваться, — от этого в груди стало еще теплее, это чувство буквально наводнило каждую клеточку моего тела. Крепче прижавшись к юноше, я собралась с силами и прошептала ему на ухо всего одну фразу. — Я так боялась этого не сделать, — и собственный голос показался чужим, а на спину легли горячие ладони. Ноги коснулись земли, но пришлось встать на носочки, чтобы не виснуть на Енохе так сильно. — Господибоже, Енох, — причитала я и льнула, льнула к нему, словно умерла бы иначе. Так и было. Спустя еще несколько бесконечных мгновений Енох, видимо, пришел в норму и немного отстранился от меня, не выпуская из объятий. — Все, хватит, успокаивайся. Надо же, всю рубашку мне угваздала, — с деланным недовольством произнес Енох, стараясь скрыть улыбку. — Только не делай вид, что не рад меня видеть, — счастливо улыбаясь, сказала я. — Ну, почему же не рад? Рад. А еще я рад тому, что теперь ты мне должна, — лукаво сказал некромант в привычно-своей манере. — Что ты там должна была сделать, если я буду нести тебя на руках? — Я тебе теперь столько должна, что уже ничем расплатиться не смогу. — Поверь мне, сможешь, — вкрадчиво произнес Енох, а когда до меня окончательно дошел смысл сказанных им слов, я легонько стукнула его в плечо. Стоять приходилось на одной ноге, ведь вторая так и не зажила, поэтому юноша придерживал меня. Казалось, что сейчас я свечусь, причем в разы ярче Люсии или даже глаз того человека в Библиотеке Душ. — Кхем, я конечно все понимаю, мило, да, воссоединились Ромео и Джульетта, но, может, и меня обнимешь? — раздался за спиной знакомый задиристый голос Милларда, а в плечо несколько раз ткнули пальцем, привлекая внимание. Я тут же бросилась на шею невидимке, но быстро отстранилась — юноша все-таки был обнажен. — За Ромео и Джульетту в глаз получишь, — сурово произнесла я. Ребята подходили один за другим, и каждого я обняла и поблагодарила, чувствуя себя наконец-то свободной. Так это было… полно что-ли, словно прежде лишали, лишали, а теперь отдали сразу все. Мы обнимались и плакали, смеялись, радовались и болтали. Я даже представить не могла, что настолько по всем соскучилась. — И чья же была идея окунуть меня в воду? — спросила я, когда мы с Енохом сидели на небольшом холмике, поросшем травой. Наши пальцы были переплетены между собой в самый крепкий в мире замок, и я была… Была, как никогда. — Милларда, он мозг в нашей компании, — произнес Енох с ухмылкой. — Так у вас компания своя есть? — Ага. Я, Милл и Джейкоб. — Ты же Джейка на дух не переносишь. — Я тоже так думал, пока он не вытащил нас отсюда, — хмыкнул некромант, а я, согласилась с ним, устроив голову на его плече. Юноша, кажется, не возражал. Мне показалось, что мы сидели так целую вечность, разговаривая о самых разных волнующих нас сейчас вещах, и я бы просидела так всю жизнь, лишь бы чувствовать его рядом с собой, отвечать, улыбаться. Быть. — Чего это они там? — спросила я, чуть приподнимаясь. В уже свободных руках я крутила револьвер, который взяла у Еноха. В барабане находился всего один патрон, и юноша предложил сыграть мне в Русскую Рулетку, но я отказалась. Хватит испытывать судьбу. — Не знаю, радуются, — пожал некромант плечами. — Да нет, там другое, — да уж, так радующиеся люди точно не выглядят: с перекошенным в волнении лицом, выкрикивающие что-то. — Схожу посмотрю, что там. Сиди, я ненадолго. Стиснув в руке покрепче револьвер, я похромала к месту, где столпилась большая часть Странных — рядом с оврагом. — Ривер, — подозвала меня к себе Эмма, и я ускорила шаг. В овраге находились все пленные твари (их, кстати, оказалось не так уж и много — всего четыре штуки), среди которых я узнала Тайлера. Именно он и навел шум. — Все тебя зовет. — Девочка, ты мне должна! — крикнул он, уперев руки в бока. Как я и думала — воровство эликсира из папоротника несло в себе какую-то выгоду для твари, а ему оставалось лишь дождаться подходящего момента. — Помню, — буркнула я и покосилась на свои руки. — Что ты выбираешь: заточение в петле наказаний или быструю смерть? Эмоции будто отключили щелчком пальцев. Юноша потоптался некоторое время, а поняв, что я ничего другого предложить ему не могу, поднял сощуренные от яркого солнечного счета глаза на меня. — Второе, — я скривила рот, точно от кислой ягоды, и бросила к нему в овраг револьвер. — Там один патрон, не дури, — предостерегла я, делая шаг прочь. Не хочу этого видеть, не хочу. И слышать тоже. Но Тайлер говорит, что при ином исходе мы могли бы стать друзьями, и я вынужденно ускоряю шаг. Когда раздается такой оглушительно громкий выстрел, что закладывает уши, и ухает сердце, я спотыкаюсь и падаю. Да, а выглядит, будто в меня выстрелили. Наверное, именно поэтому ко мне спешит Енох, которому я улыбаюсь, стараясь этим показать, что все нормально. Но он не верит, оглядывает меня, а потом, по выражению лица ничего не предпринявшей Эмма понимает, что в овраг лучше не смотреть лишний раз. — И зачем ты это сделала? — спрашивает он недовольно, помогая мне встать. — Я была ему должна, — твержу упрямо. Устало и пусто, словно это я человека убила. Енох закатывает глаза, но не говорит больше ничего. Тем и лучше. Джейкоб и Эмма предлагают отправится к Бентаму (это, как я поняла, человек, что имел при себе Странного медведя), и все остальные, как ни странно, поддерживают. Те, кто не может идти (как я или Джейкоб) едут в грузовике тварей, а прочие шли своим ходом. Многие в Акре видели, как пала башня тварей (Енох рассказал мне, что она развалилась, когда схлопнулась петля), и наша процессия выглядела, как круг почета. Многие люди вышли на улицы, чтобы посмотреть на нас. Столько Странных, которым только предстоит помочь в этом ужасном месте. Когда мы прибыли в дом Бентама, у дверей нас встретили двое людей — женщина с обмотанным тряпкой лицом и темнокожий мальчик, который говорил за нее. Эмма рассказала, что пыль, которая образуется из ее тела, способна залечивать раны. Таким образом одну из комнат с кроватью сделали временным госпиталем, куда заходили люди с перебитыми пальцами или, как Мисс Королек, огнестрельными ранами, а выходили совсем здоровыми. Наконец настала моя очередь, и я поспешила на кровать, застеленную уже не чистой простыней, ведь до меня здесь было много пациентов. Женщина аккуратно отклеила от моей ноги прилипший пластырь, который остался еще с того времени, как у меня только удалили душу. Она что-то испуганно шепнула мальчику, а тот перевел ее слова мне: — Матушка Пыль спрашивает удаляли ли у тебя душу? — Да, — кивнула я и судорожно сглотнула. — Матушка Пыль говорит, что тогда бы ты была безумна и не могла даже пошевелиться. — Так и было. Мне вернули душу при помощи Библиотеки, — женщина расширила в ужасе глаза и больше ничего не говорила, только потирала то, что осталось от ее руки и это пылью присыпала мои раны, которые затягивались после на глазах. Это было удивительно, я с большим интересом следила за всеми ее действиями. Потом она собрала немного порошка в ладонь и дунула им мне и в лицо. Я закашлялась — он имел неприятный запах. — Это для того, чтобы тебе было спокойней. Вот здесь, — пояснил мальчик, пальцем указав на голову. Я несколько раз поблагодарила их и вышла. Вечером уже здоровые ребята пересказывали Птице в сто раз приукрашенную историю их приключений. Я слушала весьма отстранено, думаю о том, как буду в дальнейшем пользоваться своей странностью и смогу ли делать это вообще, что будет, когда все узнают, что я имбрина и что открыла Библиотеку Душ. Отправят навечно в петлю наказаний? — Что с тобой? — спросил Миллард, заметив мое странное состояние. — Да так, ничего, просто… Я вообще смогу пользоваться своей странностью? И теперь я имбрина же. И Библиотеку Душ открыла тварям. А что если меня под суд отправят? Не хочу, я ведь только жить начала. — Ты напрасно переживаешь. Думаешь, Птица даст тебя в обиду? — хмыкнул юноша. Я так надеюсь на это. Все веселье началось ночью. Нас разложили по комнатам, а некоторые и вовсе легли внизу, уснув на креслах или вообще на полу. Я с тяжелой головой легла в постель и еще долго не могла уснуть, мучая себя самыми разными догадками. А снилась мне моя клетка, эти невидимые темные стены и беспомощность. Закрывая глаза я видела себя, сидящую внизу на ковре, такую же безвольную, как и прежде. Это было так реально, настолько правдиво, что, проснувшись, я еще долго не могла отойти от этого. Несколько раз ущипнула себя, чтобы уж точно увериться в том, что это не сон, и села. Никак теперь не уснуть — стоит закрыть глаза и тут же эта камера возникает. Как напасть, как наваждение. Я смахнула злую слезу с щеки и вышла в коридор. По помещению гулял сквозняк из-за открытых окон, а половицы предательски скрипели. — Не спится? — раздалось в конце коридора, и я подпрыгнула от страха. Обернувшись, поняла, что это Енох в своей комнате сидит на подоконнике распахнутого настежь окна и болтает ногой. — Кошмары. Все клетка снится, будто я все еще не могу шевелиться. Он поджимает губы, взвешивает все «за» и «против», выглядывает в окно, словно там ему подскажут, а потом выдыхает. — Можешь лечь со мной. — Прости, что? — говорю я слишком высоким для себя голосом. Лечь с ним? Не так давно он намекал мне на похожую расплату за долги, а теперь… Ну уж нет, лучше помучаюсь бессонницей. — Можешь лечь со мной. В кровати. Мы будем спать, перевертыш, не спать, — закатывает он глаза, а потом добавляет, что больше предлагать не будет. Тогда я соглашаюсь. Тащить к нему через такой длинный коридор свою подушку и одеяло смешно, нелепо и неловко, а Енох сидит весь такой из себя, снова цедит «Перевертыш», а это у меня только улыбку на губах вызывает. Такую, как раньше. Кровать у него выше моей, а ночнушка, которую мне нашла Птица, потому что я до истерики боялась использовать свою странность, слишком длинная и неудобная. Я вожусь, как жук, долго устраиваясь, но как только придвигаюсь к некроманту ближе, чтобы чувствовать, что он рядом и я теперь под защитой его, засыпаю быстро. Это как-то странно — спать с юношей, которому не так давно сказать и слова не могла, а еще раньше — ненавидела. Но мне и правда не снятся кошмары, как и обещал Енох.