Дилемма его дней

      После того дня жизнь Куросаки, в принципе, шла своим чередом. Вновь был запущен круг «дом-учёба-дом» с включениями из бесед и прогулок с его девушкой и общения со случайными приятелями; ничего примечательного он не наблюдал.       Единственная странность, что имела место быть — начинающаяся дружба между Рукией и Орихиме. Это было неподражаемое зрелище:       — Кучики-сан, — с милой улыбкой говорила рыжеволосая девица, цепляя палочками очередную приготовленную ей же шарообразную съедобную финтифлюшку, — давай сходим с тобой в новый магазин. Там такие скидки!       — Конечно, Иноуе-чан, — поддакивала ей темноволосая, попивая сок из пакетика, — я тоже хотела тебе это предложить.       Ичиго было немного странно наблюдать такие перемены в той, что изначально была так очаровательно-скептична… нет, просто скептична. Куросаки не хотелось размышлять о её обаянии, особенно в отношении к его персоне. Хотя, в глубине его души, юноше изрядно недоставало её колких словечек. Теперь Рукия была милой, юноши в её присутствии улыбались и фонтанировали комплиментами, девушки всегда бросались обсудить с ней какую-то глупую тему из разряда «девичьих дел». Лишь только на Ичиго она обращала всё меньше и меньше внимания…       Река дней текла в своём обыденном русле, но теперь, когда Куросаки вспоминал ту ночь, когда он обматывал марлей её израненные бледные руки, ему безумно хотелось, чтобы поток стал быстрее, неистовее, безумнее.       Мысль ведь материальна, не так ли?       Листы календаря стремительно улетали, так что вскоре, когда Ичиго только-только смирился с тем, что цветущая весна сменяется несколько жарковатым летом, грянул июнь. Месяц, когда юноша должен был отметить своё семнадцатилетие. Куросаки никогда не был фанатом своих дней рождения: вся эта суматоха, повышенное внимание к собственной персоне, ощущение безнадёжно пропавшего года… Но вот Орихиме никак не могла понять этих его настроений, именно поэтому она неустанно твердила о том, что ей, как его девушке, должно устроить ему шикарнейшую вечеринку. — Куросаки-кун, ты меня слышишь? — нежным голосом спросила Ичиго Орихиме, когда в один из серых будничных дней они болтали на перемене. — Слышу, — на одной ноте ответил юноша, выводя сознание из раздумий о жизни. — Ну почему ты так прохладно относишься ко всем моим задумкам? — с лёгким оттенком обиды в тоне спросила она. — Я уже подготовила меню, специально подобрала различные украшения… — Орихиме, я тебя заклинаю… — простонал Ичиго, утыкаясь лицом в свои ладони. — Что тут происходит, Иноуе-чан? — раздался где-то неподалёку практически забытый Куросаки голос. Настолько забытый, что он поспешно осмотрелся. Рукия стояла позади его парты, и улыбка её сияла так, что аж тошно становилось. — Кучики-сан, мы с Ичиго обсуждаем его вечеринку на день рождения, — с не менее ослепительной улыбкой ответствовала Орихиме. «Господи, пришиби меня молнией, чтобы я не мучился», — истерично подумал Ичиго, прячась от девушек под раскрытой книгой по математике. — Ух ты, у него скоро день рождения, — произнесла Рукия воодушевлённым тоном. Куросаки почувствовал на себе её пронзительный взгляд, но голову из укрытия решил не поднимать. — Я уже почти всё организовала, но вот он, — голос Орихиме как-то уж слишком наигранно сорвался, и в плечо Ичиго вонзился её отполированный ноготок, — он вообще не прикладывает никаких усилий! — Я могу помочь, Иноуе-чан, — заботливо ответствовала Рукия. Этот ответ-таки заставил Куросаки отбросить учебник и с недоумением воззриться на эту добрую самаритянку. — Ах, Кучики-сан, спасибо, — умилённо произнесла Орихиме, подпрыгивая к подруге и прижимая её к своей доморощенной груди. — Ты будешь почётным гостем на вечеринке. — Конечно, — сквозь кляп из ткани рубашки подруги ответила Рукия. Знала бы Орихиме, как сердце её возлюбленного забилось после этих слов… Ох, знала бы она, и эта история завершилась банальным ревнивым скандалом. Теперь же Ичиго начал ждать своего дня рождения с таким трепетом, который он последний раз испытывал лишь тогда, когда ему должно было исполниться восемь лет, и мама обещала подарить ему радиоуправляемый вертолёт. Он вновь стал жизнерадостным мальчишкой, и факт этот казался ему одновременно и странным, и захватывающим. Орихиме решилась устроить празднество у себя дома: её единственным родственником был старший брат, весьма успешный коммивояжёр, частенько пропадал в различного рода поездках, поэтому девушка жила практически одна. Ей не составило труда украсить большую часть комнат, учитывая, что Рукия ходила помогать ей ежедневно, сразу же после занятий и до глубокой ночи по её указке вешала многочисленные побрякушки. Орихиме позвала на вечеринку полкласса, даже не поинтересовавшись мнением Ичиго относительно этого вопроса, — и теперь единственной темой для обсуждения на обедах в школе было предстоящее эпичное событие. Куросаки старательно игнорировал эту ситуацию. Его мысли занимала лишь одна вещь, и это уж точно не была деньрожденская кутерьма. Рукия неустанно нарезала круги между магазинами, выполняя все поручения Орихиме. Рукия скакала по комнатам дома Иноуе со стулом, без которого она не могла ничего повесить на стены по причине своей низкорослости. Рукия рисовала приглашения, украшая их изображениями животных. И Куросаки мучил вопрос: зачем ей всё это? В день «Икс», вторую субботу июля, ознаменовавшее собой начало восемнадцатого круга Ичиго вокруг Солнца, этот вопрос встал ребром. Всё началось с того, что Куросаки проснулся от того, что отец вновь пинками сгонял его с постели. Отличием этого утра от всех предыдущих были одобряющие поздравления с днём рождения, смешанные с очаровательными «ленивая тряпка» и словами, которые цензура не пропустит. Когда юноша проследовал на кухню, он увидел двух своих младших сестёр, держащих в руках поднос с небольшим тортиком. И всё было бы прекрасно, если бы не вышеназванный папаша, который неловким движением бедра вытолкнул из их маленьких кистей рук несчастный предмет и ещё более несчастным кондитерским изделием… С того самого момента Ичиго понял, что этот день рождения он не забудет никогда. Потом следовали типичные СМС и звонки. Приятели крайне искренне желали всего самого наилучшего, а Орихиме слащавым голоском напоминала о предстоящей пьянке… ну, то есть, вечеринке. Ичиго ленно отвечал, делая вид, что его это вообще заботит. Обычная схема дней рождений. Вечеринка должна была начаться в пять вечера, поэтому Куросаки неспешно начал собираться в полпятого, периодически выкрикивая проклятия в адрес того милого человека, который спрятал его трусы, носки, джинсы и рубашку. Тоже ничего выдающегося. Абзац добил его лишь тогда, когда Ичиго переступил порог дома Орихиме и увидел Рукию. В чёрном платье с юбкой «убавь сантиметр ткани — получи наряд Евы», которое облегало её не совсем женственное, но всё-таки девичье тело. Чёрные волосы до плеч были заплетены в два хвостика с какими-то слишком детскими, украшенными заячьими мордочками, резинками, тонкие запястья оплетали узкие кольца браслетов, лаковые босоножки смоляными пауками опутывали её голени.  — Привет, чемудрило, — с язвительной улыбкой сказала она.  — По-моему, ты ошиблась адресом, малявка, — произнёс Куросаки, изогнув бровь. — Бордель находится на другой улице.  — Я как посмотрю, ты там частый гость, раз адрес выучил, — парировала Рукия, скрещивая руки на груди. Весь её вид показывал, что беседа ей нравится до умопомрачения. Возможно, эти двое так бы и продолжали обмениваться любезностями, если бы к ним не подошла Орихиме, держащая в руках загадочную коробочку, из которой доносился лёгкий звон стекла. И даже умственно отсталому дикобразу стало бы понятно, что дело пахнет чем-то подпалённым. Ну или палёным. Через какие-то сорок минут едва подвалившие гости сего культурно-развлекательного мероприятия уже хватали по второй бутылочке своего мимолётного счастья, источающего терпкий аромат этанола. Ичиго тоже не преминул хлебнуть этой дурманящей разум жидкости, отчего тело его пребывало в состоянии лёгкой эйфории. Но всё же его состояние не позволяло ему танцевать на всех положенных и даже далеко не положенных местах, как это делало две трети его одноклассников. Кучики была среди них. Всё-таки спиртное нехило раскрепостило эту странную по всем житейским меркам девицу — Куросаки элементарно не мог не отметить это про себя. Хотя бы потому, что после того, как Рукия опустошила третью бутылку, она подняла сей продукт труда стеклодува над головой и прокричала: «Чуваки, кто за то, чтобы сыгрануть в древнейшую из крутейших игр»? И толпа поняла намёк. И толпа захотела удовольствий и зрелищ. Жалко, что толпа — не Ичиго.  — Даже не принуждай меня играть в вашу идиотскую «бутылочку»! — прокричал он, убегая от пьяной Кучики.  — А что, боишься меня поцеловать на глазах твоей ненаглядной? — подколола его Кучики каким-то излишне интимным голосом. Это заставило Ичиго остановиться, и это было равно тому, что он сдался с потрохами. В душе юноша жестоко материл себя и эту черноволосую бестию, которая ловко повалила его на пол и оттащила к тому месту, где собрались все нетрезвые сливки общества, в том числе и раскрасневшаяся Орихиме, ставшая предметом десятка хищных взглядов. В своему невероятному везению, Ичиго оказался последним в очереди на вращение стеклянной рулетки (на него этот зловредный предмет отказывался указывать), поэтому в течении двадцати минут он лицезрел вульгарные, нерешительные поцелуи, а также поцелуи с нотками симпатии, антипатии, извинения, ободрения, несварения… В какой-то момент Куросаки даже начал ставить оценки каждому из участвовавших — кроме, соответственно, тех, кто целовал Орихиме, ибо им ему хотелось начистить самодовольные рожи. Правда, когда он видел, что горлышко бутылки указывало на Рукию — а было это лишь два раза, — в душе его тоже что-то самовозгоралось…  — Чемудрило, — донёсся до него опьянено-властный голос Кучики, — настала твоя очередь крутить. Ичиго ленно повиновался, ловя на себе внимательный взгляд Орихиме. Конечно же, она ж его девушка, и ей не очень-то хотелось, чтобы сакральный поцелуй Куросаки ушёл куда-то налево. Юноша поверил в свою удачу и небрежно крутанул бутылку. И тут Фортуна показала ему кукиш: горлышко указывало на ту, поцелуй с которой ему был совершенно, ну соверше-е-енно не нужен…  — Ну, дубина, я жду, — с озорством промурлыкала Рукия — да, на кого же ещё мог указать этот чёртов жребий! Ичиго вдохнул, выдохнул и подался к ней. Глаза Орихиме сверлили его алмазными бурами. Одно движение — Ичиго почувствовал тёплое дыхание. Второе — их губы встретились. Третье: Куросаки попытался завершить акт, отодвигаясь — Кучики настойчиво продолжила, приближаясь. Через мгновение они уже лежали: он на полу, а она — на нём.  — Куросаки-кун! — вскричала Орихиме, вскакивая со своего места. Ичиго энергично отбросил недоумевающую Рукию.  — Именно поэтому я ненавижу эти ваши глупые игры, — прорычал он и вышел из комнаты. Куросаки направился на улицу, подышать ночным воздухом — единственным его средством от ненужных мыслей.  — Эй, — услышал он за собой приглушённый голос, — если уж ты вышел отсюда, то, может, проводишь меня? Я уж слишком перебрала сегодня. Ичиго неохотно развернулся. Кучики, пошатываясь, стояла в двух шагах от него; руки её были скрещены на груди, будто она старательно ожидала его ответа.  — А с какой стати я должен тебя ещё и провожать? — отрезал Ичиго. Рукия фыркнула и показала ему средний палец. Она сделала несколько шагов к тротуару, но внезапно споткнулась, и Куросаки, как надлежит настоящему джентльмену, оперативно её подхватил.  — Господи, с тобой одни неприятности, — произнёс он, приводя девушку в равновесие.  — Иди к чёрту, — проговорила сквозь зубы Рукия.  — Ну уж нет, теперь я просто обязан тебя проводить, — с усмешкой ответил ей Ичиго, забрасывая её руку себе за шею. — Не могу пропустить это зрелище: пьяная малявка заваливается к себе домой, где морализированные папочка и мамочка начнут читать ей нудные лекции.  — Заткнись уже, — протянула Рукия, прижимаясь к Ичиго. — Тащи меня, дубина! Куросаки усмехнулся от этого воплощения нетрезвой наглости, но всё-таки повиновался. Рукия направляла его отрывочными «прямо», «налево», «придурок, ты пропустил поворот» и тому подобными словами. Ичиго же сохранял молчание: мурена его сомнений вновь пробудилась к жизни и задорно копошилась в мозгах. Юноша пришёл в себя только в тот момент, когда прошёл мимо высокого забора, выполненного умелым мастером в виде огромной виноградной лозы. Печень его чуяла, что роскошь эта не к добру — и этот экстрасенсорный орган его не подвёл.  — Ты никогда не говорила, что живёшь в районе для богатеньких, — полушипя, произнёс Ичиго.  — Боже, — Рукия разразилась смехом, — какая разница, где я живу? Завидуешь?  — С чего бы? — парировал Куросаки, пригибаясь от ветвей раскинувшегося над его головой дерева. — Это ещё раз подтверждает то, что ты обычная девочка, которой родители дают всё, чего она ни попросит.  — Будь осторожней со своими идиотскими выводами, чемудрило, — гортанным голосом ответила ему Рукия. Она больно вжала свои ногти в плечо юноши, от чего тот поёжился; затем девушка повелительно вытянула руку в сторону двухэтажного белого особняка с небольшим садом, полным разнообразных цветов. Ичиго повёл её к нему.  — Ладно, пока, — сказал он, когда Рукия уже открыла калитку. Девушка бросила на него недоумённый взгляд.  — Я думала, ты пройдёшь. Устал же, наверное, меня тащить с одного конца города на другой, — сказала она спокойным, почти непроницаемым тоном. У Ичиго аж мурашки по коже побежали. — Если ты боишься на кого-то наткнуться, то сейчас у меня дома никого. Разум Куросаки орал неистовым голосом: «Беги, придурок лохматый, просто беги»! Юноша только открыл рот, чтобы отказаться, как мурена сомнений закопошилась в его голове сильнее.  — Хорошо, — Ичиго услышал собственный голос, будто со стороны. Он совершенно не понимал, почему согласился — но и совсем не раскаивался в этом решении. Кучики улыбнулась и кивнула, взяла своего гостя под руку и ввела его внутрь своего дома. У юноши даже дух захватило от роскоши убранства её жилища. Бархатные шторы, старинные вазы, мебель, от которой разило таким духом дороговизны, что хотелось пасть перед ними на колени…  — Богатенькая, — язвительно пробормотал Ичиго, осматриваясь.  — Не называй меня так, — по-детски проговорила Рукия, усаживаясь на кожаный диван в крайне развязной позе. — Лучше сядь и отдохни, а то, как столб, стоишь тут, — девушка похлопала по месту на обивке, что было рядом с её бедром. Ичиго вздохнул и повиновался: всё же усталость давала о себе знать. Он устроился на диване, и их с Рукией бёдра соприкоснулись. Куросаки понял, что попал в несколько неловкое положение. Кучики же, видимо, не ощущала ни толики смущения: она с гортанным звуком опустилась по обивке ещё ниже, укладывая свою голову на подлокотник рядом с коленями Ичиго.  — А, — Куросаки решил заговорить, но ему сложно удавалось подобрать слова, — ничего, что твои богатенькие родители с бронёй морали могут найти нас здесь?..  — Мои родители мертвы, — спокойным голосом прервала его Рукия. Она практически отрезала это предложение, и Ичиго был обескуражен. Девушка продолжила так же спокойно: — Я была младенцем, когда в наш дом проникли грабители. Мать и отец проснулись от звука шагов, спустились — а там их ждала безвременная смерть от грабительского ножа. После их гибели меня удочерила старшая сестра, Хисана. Ей тогда было всего-навсего девятнадцать лет, она с горем пополам смогла устроиться на работу, бросила ради меня университет. Только через пять лет ей улыбнулась удача, и она смогла выйти замуж за господина Бьякую — теперь я называю его братом, — Рукия сделала сильный выдох. — Сейчас Хисана беременна, и беременность эта протекает у ней сложно. Врачи говорят, что она может… — девушка закусила нижнюю губу так, что она стала белой, как мел. — Брат проводит дни и ночи у её постели. Видимо, он всё-таки любит её, — она подняла глаза на Ичиго. Неясный свет отразился от слёз, что предательски стекали по её щекам. — Ты скажешь: « Что ноешь, мелкая? Иди к своей сестре, днюй и ночуй в её палате»! А я не могу! — её голос срывался на крик, и Куросаки, испугавшись за неё, провёл ладонью по её плечу. — Я не могу смотреть в её усталые глаза, на её улыбку, говорящую, что за неё не надо беспокоиться. Не могу видеть, как та, что вырастила меня, обеспечивала меня в течение многих лет, лежит и прощается с жизнью!  — Успокойся! — наконец выкрикнул Ичиго, сжимая в руке её плечо. Она посмотрела на него ошарашенными глазами. Этот взгляд вернул юношу к нормальному состоянию.— Я знаю, что такое терять близких. Это больно, но, если у тебя есть тот, кто поймёт тебя, страдания станут менее заметными.  — Кого потерял ты? — округляя глаза, спросила его Рукия, и голос её звучал неожиданно заботливо.  — Маму, — тихо ответил ей Ичиго, отведя глаза в сторону. — Она попала под машину, когда мне было девять. Это произошло по моей вине, — юноша сглотнул слюну, — из-за того, что я вырвался и побежал в сторону дороги, а она в страхе прыгнула, оттолкнула меня подальше от треклятого драндулета…  — Не кори себя, — так же тихо сказала ему Рукия. Ладонь её свободной руки обхватила запястье Ичиго. — Если излишне позволять совести грызть тебя, то в душе появится дырка, — она улыбнулась. — Так говорит Хисана. Ичиго невольно тоже улыбнулся от доброжелательности её голоса.  — Значит, мы можем понять друг друга? — прошептала Рукия, проводя ладонью по руке Куросаки.  — Да, — прошептал ей в ответ Ичиго. Их взгляды встретились. Внутри Куросаки будто взорвались сотни, тысячи фейерверков, дым от которых застлал его разум, и теперь в его голове крутилась лишь мысль о том, что ночь хороша, да и девушка на его коленях — тоже ничего… Рукия протянула руки к его шее, скрепила их на его затылке — мягко и ненавязчиво, это не только не мешало течению шальных мыслей Ичиго, даже способствовало их стремительности. Девушка аккуратно приподнялась, уложила голову на его плечо, став такой беззащитной, что дыхание юноши сбилось с нормального ритма и обычной своей глубины. Куросаки почувствовал тепло её тела, её запах, подобный цветочному аромату. Ичиго даже сам не осознал, как его лицо приблизилось к её. И как их губы встретились, он тоже так и не понял — всё произошло спонтанно, будто так и надо было. Его пальцы сами собой прошлись по её спине, а её руки совершенно непроизвольно обвили его шею так, что расстояние между ними стало слишком близким. Ничто внутри них обоих не протестовало ни против его интересующихся похождений под тканью расстёгнутого платья, ни против того, что она потянула его за собой на мягкое, хоть и прохладное, сидение дивана. Всё было естественно, а что естественно, то — соответственно — не безобразно, хотя бы в биологическом плане. Их одежда не танцевала в воздухе, скорее испытывала на себе второй закон Ньютона и измеряла ускорение свободного падения по всей площади комнаты, оказываясь в самых неожиданных местах. Благо, Ичиго и Рукие было совершенно не до этого. Остро вспыхнувшая потребность в незапланированном соитии правила ими. Несмелыми движениями они творили то сакральное действо, от которого нас всех слишком слабо охраняет мораль. Он почти одумался, когда с её губ, шептавших до того момента всякий нечленораздельный бред, смешанный со стонами, сорвался громкий крик боли. Он немного отрезвил Ичиго, заставил его воззриться на неё удивлёнными глазами. В юноше моментально проснулась немыслимая, неизвестная ему самому забота об этой хрупкой девушке, которая старательно зажимала рот своими ладонями, смыкая тонкие пальцы до побеления. Куросаки бережно дотронулся губами до её щеки, прошептал: «Если тебе плохо, я»… — но пронзительная речь его была резко оборвана настойчивым поцелуем, который заставил их прильнуть друг к другу, невербально давая зелёный свет всем непотребностям, о которых приличные люди обычно говорят кратко и без лишних пошлостей. Мы предпочтём оставаться таковыми, так что не станем распространяться в высказываниях. Наутро Ичиго и Рукия проснулись в объятьях друг друга. Сначала это казалось им сном. Куросаки минуту хлопал глазами, пытаясь сбить случайный образ сновидения, а Кучики до крови искусала свою нижнюю губу, силясь проснуться. Конечно же, их старания были тщетны, ибо всё произошедшее было до ужаса реальным. Затем, не находя в себе сил заговорить друг с другом, они стали впопыхах разыскивать свою одежду и так же поспешно облачаться в неё. Зрелище это было крайне комичное: Ичиго никак не мог попасть правой ногой в штанину, поэтому проскакал три круга по комнате, пока его голень, наконец, не оказалась в надёжных объятиях хлопчатой ткани; Рукия же совершенно запуталась в своём откровенном платье, но боялась спросить помощи у Куросаки, поэтому возилась она долго, сопровождая свой сизифов труд нецензурными комментариями. Когда же они оба были одеты, юноша и девушка молча уселись на диван, который совсем недавно служил ареной для их любовных игрищ, и стали смотреть кто куда: на интересно оформленные стены, захватывающие предметы мебели и в упоительно прекрасную пустоту — только бы не встретиться взглядами. — Эм, — разрывая тишину на мелкие клочки, протянула Рукия, — насчёт… этого… — Не беспокойся, — быстро выпалил Ичиго, еле успевая подбирать слова. — Это алкоголь, все дела… Бывает… — он коряво улыбнулся. — Бывает, — протяжно вторила она ему. Лицо её стало крайне печальным. — Прости, — утыкая взгляд в пол, произнёс Ичиго. Он ничего не услышал в ответ, поэтому ему на ум пришло, что Рукия решила более не говорить об этом. Мысль эта несколько успокоила его. Но внезапно он услышал всхлип. Куросаки обернулся на Кучики: она так и сидела, вперяясь взглядом в пустоту, только вот глаза её теперь были застланы пеленой слёз, медленно стекающих вниз по щекам и шее. — Эй, ты чего? — удивлённо воскликнул Ичиго, пододвигаясь в ней, но она продвинулась дальше по сидению дивана и закрыла лицо руками, поспешно стирая следы слёзной жидкости на лице. — Если ты боишься, что я растреплю всем… Нет, я не стану… — юноша уже и не знал, что ему сказать. — Дубина! — выкрикнула Рукия, громко шмыгнув носом. — Мне плевать, расскажешь ли ты кому-то об этой ночи или нет! И твои извинения только ещё больше ранят меня! — Да что с тобой? — категорически ничего не понимая, спросил её Ичиго. Кучики ударила кулаком по спинке дивана. — Ты придурок! Идиот! Слабоумный! — в истерическом припадке выкрикивала она, размахивая конечностями. Ичиго схватил её за руки, усилив хватку, когда она стала вырываться. — Тебе на всё наплевать! Тебе наплевать на окружающих! — Рукия перевела дух и подняла свои заплаканные глаза на Куросаки, после чего тихо добавила: — И на меня тебе тоже плевать. Рукия закрыла глаза и постаралась успокоиться: выглядело это так, будто бы плач и смех настигали её поочерёдно. Ичиго же полностью находился в недоумении. — Мне — наплевать? — тихо переспросил он. — Конечно. Я это вижу, — истеричным тоном ответила она. — Тебе нужна только Орихиме. Всё, что произошло здесь, ты будешь называть ошибкой, меня — глупой девицей, которая позволила собой воспользоваться. Возможно, так оно и есть. Но я об этом не стану жалеть, — она посмотрела на него и сделала попытку улыбнуться, но из её глаз вновь хлынули слёзы. — Потому что я, чёрт возьми, влюблена в тебя, дубина! — что было мочи выкрикнула она. Неизвестно, что больше поразило Ичиго: сами слова или та интонация, с коей они были произнесены — но эффект всё же был достигнут. Он притянул Рукию к себе, сам не понимая, что творит. — Мне не наплевать на тебя, — прошептал он ей на ухо. — И это не было ошибкой. Поэтому не смей называть себя дурой. Ты восхитительна, — Ичиго сам удивился от произнесённых им слов. И не от того, что они были необдуманными — скорее потому, что юноша размышлял над ними слишком долго и только в глубинах своего сознания. — Не надо наглой лжи, будь со мной честен, чемудрило. — Я честен. Если бы ты не была мне нужна, я бы тогда не принёс тебя в ту ночь к себе, чтобы обработать твои раны, и я бы не проводил тебя прошлой ночью, боясь, что ты во что-нибудь вляпаешься, — Он слегка отпрянул от неё. — И я бы не хранил твой чёртов подарок в своём шкафу, и не думал бы о тебе так часто. И если бы тебе не было места в моей жизни, даже цистерна пива не заставила бы меня переспать с тобой, потому что это не по мне, прилюдно мастурбировать. Услышав это, Рукия в течение минуты немигающим взглядом смотрела на Ичиго, подобно болванчику, слегка кивая головой. Юношу это слегка нервировало. — Что-то не так? — наконец спросил Куросаки. — Если твои слова значат, что ты тоже… — начала было Рукия, но её прервал мимолётный поцелуй Ичиго, запечатлённый на её носу. — Мои слова означают то, что они означают, — с интонацией героя мыльной оперы произнёс Ичиго, растягивая губы в улыбке, — мелкая, — ехидно добавил он. — Это было самое лучшее объяснение, чемудрило, — хлопнув его по лбу, ответствовала Рукия. Им было по семнадцать, они были юны и горячи. Правила контрацепции, как это водится в современном обществе, им были чужды. Благо Фортуна была к ним благосклонна, и они ни в коей мере не скомпрометировали события этой ночи в течение последующих месяцев. Единственное, что кардинально изменилось после незапланированной сцены на диване — Ичиго и Рукия наконец решились признать то, что у них мало-мальски могут сложиться вполне неплохие отношения. Причём это открытие было неожиданным и пугающим для них обоих.