Троллинбург, 27 мая. Отправитель: Изабелла Абрамович Адресат: не указан
***
Не умею писать письма. Это особенно тяжело, когда оно никому не адресовано. Да и вообще, я не особо горю желанием рассказывать кому-либо то, что произошло со мной за весь этот год… Но так нужно сделать. Думаю, мне будет легче, если я напишу это и отпущу. Пускай никто не станет читать это, я буду рад, что теперь я не держу все это в себе. Вообще, держать боль в себе, запирая ее на тридцать три замка в надежде, что она не вырвется, довольно глупо. И, хоть я хорошо знаю это, я все равно так делал. Не открывался никому и никогда, все чувства прятал в глубине души, напоказ выставляя лишь самые незначительные, никого не интересующие. Хотя, я так говорю о боли, будто я всю жизнь жил, окутанный ею. На самом деле нет. Особенно этот учебный год, он был, наверное, одним из самых удачливых в моей школьной жизни. Да, скорее всего, это так. За эти девять месяцев со мной случилось довольно много хорошего. Например, я наконец сумел признаться в любви девушке, к которой не равнодушен вот уже лет пять, как минимум. Плюс, я смог выпросить у родителей разрешение съехать. Да, странно, восемнадцать лет, а живу с родителями… Да и вообще, со мной произошло еще много классных вещей, которые слишком долго перечислять, а я ленивый. Но почему же так больно? Почему боль другого человека так сильно отражается на мне? Вероятно, потому что он стал для меня слишком близким, родным. А возможно, потому что эта боль настолько сильная, что не почувствовать ее на себе невозможно. Человек, о котором я говорю, заслуживает, наверное, львиную долю всех земных богатств и благ. Он пережил довольно много, но так стойко прошел через все испытания. Знаете, что мне в нем всегда нравилось? То, что никто и никогда не мог узнать о его несчастьях по его поведению, мимике и прочему. Он никогда не показывал свои переживания, страдания. Так умело их прятал. И пусть он долго и надрывно плачет вот уже несколько месяцев подряд, закрывшись у себя в гостиничном номере — об этом знает только пару близких ему людей, включая меня. И больше всего меня восхищает то, что этот человек, перенесший столько невзгод за свою короткую жизнь — это всего лишь семнадцатилетняя девочка с ярко-зелеными глазами. Да, я не просто так упомянул их. Наверное, последнее время, все замечают, как сильно они поблекли. Интересно, каково это — всецело довериться человеку, а потом почувствовать, с какой силой он втыкает тебе нож в спину? Наверное, врагу не пожелаешь. Я помню, как она плакала. Я помню, как сходила с ума, рыдая по ночам в подушку. А я все время находился рядом… Вся моя одежда до сих пор пропитана запахом ее слез… Они как будто пахнут дождем. Интересно, а ему так же больно? Наверное, да. Но самое интересное, что больно и мне тоже. Ведь я не могу сказать ей, что предательством он сохранил ей жизнь. Не знаю, поможет ли мне то, что я написал это. Я специально выкину это у озера. Надеюсь, никто не найдет это письмо.Троллинбург, 27 мая Отправитель: Роман Лапшин Адресат: не указан
— Готов? — спросила девушка, стоя на краю обрыва. Ее легкое белое платье до колен развевалось на ветру, длинные русые волосы спутались, с черных ресниц уже по инерции стекали слезы. Ее холодная рука была крепко сжата сильной рукой парня, что стоял рядом. Он был на редкость серьезным, темные брови сошлись на переносице. Они оба держали в руках по почтовому листу, исписанному ровными почерками. На листе девушки виднелись разводы чернил, видимо, она плакала, когда писала, а слезы капали на бумагу. — Готов, — ответил парень, глядя куда-то вдаль. Подул сильный ветер. Оба вытянули вперед руки с зажатыми в них письмами и отпустили их. Резкий порыв ветра перенес их на другой берег озера и понес за собой. — Их никто не найдет, — заверил он ее. — Я знаю, — ее голос дрожал. Парень засунул руку в карман толстовки и вытянул оттуда смятый листок пергамента, который тоже оказался письмом без адресата. — Его отдали мне уже давно, — сказал он. — Я хотел прочесть его с тобой сейчас, но… Думаю, будет лучше, если ты прочтешь его в дилижансе. — Почему? — Ты скоро поймёшь, — парень спрятал письмо обратно в карман и про себя подумал. — «Он ведь был прав… Узнав правду, ты захочешь вернуться…».***
Белла не плакала. У нее больше не осталось сил. Она сидела на кожаном сидении дилижанса и тупо смотрела в окно на снующих туда-сюда первокурсников, отправляющихся домой. Раньше она бы до последнего не заходила в дилижанс — так сильно она скучала по Троллинбургу. А теперь — ни капли. Ее здесь больше ничего не держит. У нее отняли все. Даже дом. Поселили в гостинице на окраине. А все потому, что на ней словно было выжжено клеймо — ведьма. — Эй, — Ромка легонько потормошил ее за плечо. — Ты как? — Порядок, — она попыталась улыбнуться. — На самом деле, я рада, что уезжаю. Теперь мне неприятно здесь находиться. Белка ведь не против того, что я буду жить у тебя? — Нет, не против, — в дилижанс запрыгнула жизнерадостная Белка, целуя Лапшина в щеку. — Только не приставай к нему сильно. — Белка… — одернула ее Мила. Белле сейчас было нелегко шутить на такие темы. Белла снова отвернулась к окну. Дождь ненадолго прекратился, ведь она покидала город. Теперь она не была к нему привязана. Тяжелые веки сами по себе закрывались. Ромка похлопал по коленям, предлагая ей прилечь. Девушка поправила толстовку, которую, к слову, с боем отобрала у него, и легла. Так тепло… Он погладил ее по волосам, убирая с них небольшие кусочки травы, что остались от их путешествия на обрыв. Написать письма было ее идеей. И нельзя было сказать, что Лапшин был от нее в восторге, но спорить не стал. — Стой, — вдруг сказал он. Дилижанс тронулся с места и он достал письмо из кармана: — Теперь можно. Белла встала и выхватила письмо. Какой знакомый почерк… Здравствуй, солнышко. Я знаю, что если ты читаешь это, то ты уже за пределами города. Это хорошо. Я уверен, что рядом с тобой сейчас Господин Умник сидит. Пускай он отодвинется подальше, ибо, я уверен, после прочтения ты захочешь его задушить. По правде говоря, я очень много врал в своей жизни. За это многие не любили меня, ложь — мой злейший враг. Но в этот раз моя ложь была во благо. Во благо тебе, ведьмочка. Как много ты знаешь о своей природе? Полагаю, совсем нисколечко. Я, знаешь ли, тоже ничего не знал, если бы не Владыка Мстислав. Скажи, ты стала бы находиться рядом со мной, если бы знала, что я медленно убиваю тебя? Белла нахмурилась и про себя ответила «да». Полагаю, ты сказала, что да. Поэтому я и оставил тебя. Пойми, малышка, ведьма не может сосуществовать с любящим ее человеком. Если бы ты осталась со мной, ты погибла бы. Внезапно, неожиданно, спонтанно. Я не успел бы даже насладиться последними секундами твоей жизни. Держу пари, ты все еще любишь меня. Ведь я не сумел сделать тебе достаточно больно, чтоб ты меня ненавидела. Хотя пытался… Прости меня, маленькая. Прости, что оставил. Прости, что вообще втянул тебя во всю эту историю, которая закончилась так гадко. Прости, что сделал больно. Прости, что растоптал твое доверие. Прости, что разбил твое маленькое наивное сердечко. Прости, что позволил тебе влюбиться. Прости, что позволил себе полюбить тебя. Поблагодари Лапшина. Хоть он знал все до последней капли, он, скорее всего, ничего тебе не рассказал. Иначе, ты бы уже вернулась ко мне, и тогда я не смог бы оставить тебя снова. [Зачеркнуто] Я все еще люблю тебя. Не возвращайся ко мне. Никогда. Живи.Троллинбург, 6 декабря Отправитель: Виртангель Нобиль Адресат: [зачеркнуто]
— Ты знал это… — по щеке скатилась прозрачная слезинка. — Почему ты не сказал мне? — Я хотел сохранить твою жизнь, — ответил Ромка. Мила с Белкой непонимающе уставились на бледную Беллу. — Тебе не удалось, — холодно ответила она. — Это не жизнь. Существование без него нельзя называть жизнью. Ты лишь зря врал мне. Зря заставлял думать меня о нем как о твари. Зря причинял мне боль. Белка осторожно взяла письмо, которое уронила Белла. Бегло пробежав глазами по строчкам, она вскинула брови. — Прошу прощения… — Белка, — Ромка попытался остановить её, но та жестом приказала ему закрыть рот. — Белла… Ромка не виноват. И Вирт не виноват. Никто не несет вины. Вы все стали жертвами обмана. — Что ты имеешь в виду? — Союз ведьмы и эльфа является неким грязным пятном на репутации Триумвирата. Такие союзы издревле разрушают всевозможными способами. Мстислав обманул вас. То, что он сказал Вирту — наглая ложь. Все с точностью да наоборот. Ведьма должна жить, окруженная любовью. Тогда действие черной магии слабеет, она постепенно становится человеком. Поэтому ты так сильно влияешь на погоду. Любовь, которую ты испытываешь, была отвергнута. — Погоди, — перебила ее Белла. — То есть, ты хочешь сказать, что все это — выдумки?! Просто чтобы разрушить союз между мной и Виртом? — Конечно же! Минуту Белла стояла без движения. Так много информации сразу… Ромка сидел с широко открытыми глазами, Белка сочувственно смотрела на девушку, Мила все еще не понимала, о чем идет речь. — Выходит, он бросил меня, чтобы спасти мне жизнь? — Верно. — А спасать-то не от чего? — Выходит, что так… Белла с размаху впечатала кулак в зеркало, которое висело на стене кареты-дилижанса. Все присутствующие аж подпрыгнули. — Я уничтожу эту тварь…