Импровизация

— Ещё раз. Аято стиснул зубы и шумно вздохнул, после чего принялся зачитывать заклинание с самого начала. Они сидели в просторной комнате, поделённой на шесть секторов, в каждом из которых стояло несколько рядов столов. Канеки сидел напротив, по левую руку — Хинами, уткнувшись в учебник носом и беззвучно шевеля губами. Киришима оторвал взгляд от зубрящей девчонки и уставился на верховного, лицо которого оставалось таким же непроницаемым. — Ещё раз, — повторил он, вызывая новый раздражённый вздох. Эта страница ему уже осточертела, но Канеки упорно не разрешал ему продолжить, битый час гоняя по первым четырём строчкам заклинания. Киришима уже даже начал жалеть, что когда-то был наделён магической силой в принципе. Если так будет продолжаться на протяжении всего его обучения, то на одни только основы уйдёт добрая сотня лет. Светлый поднял ладонь, в который раз прерывая Аято. Тот закатил глаза. — Киришима-кун, мы не сдвинемся с места, пока ты не перестанешь выстраивать между нами барьер и не начнёшь меня слушать, — лекционно завёл свою шарманку Канеки. — Я уже несколько раз объяснял тебе, что этот символ читается по-другому. Ты должен отвести язык назад для образования правильного звука. Ему хотелось испепелить эту проклятую закорючку взглядом. Аято действительно не видел ничего страшного в том, чтобы произносить звук так, как произносил его он. В конце концов, из-за этого не сможет случайно пробудиться древнее зло. — Всё начинается с мелких допущений, — будто услышав его мысли, заговорил светлый. — Сначала ты отказываешься от дополнительной практики и не работаешь над правильным произношением, потом в спешке во время чтения заклинания глотаешь звуки. Как результат: у тебя либо не получается то, что ты хотел сделать, либо получается совершенно не то. В лучшем случае тебе удастся сотворить заклинание без последствий. Но рано или поздно удача отвернётся от тебя, и тогда пострадать могут другие. От его пронзительного взгляда по спине пробежались мурашки. А вдруг он действительно умел читать мысли? Что ж, тогда у Киришимы будет очень много проблем. Аято снова стал повторять заклинание. И его снова остановили. — Прервись на несколько минут, — разрешил Кен, поворачиваясь к Хинами и кивая ей. По его виду и не скажешь, что у него в печёнках уже сидели эти однотипные ошибки. Как вообще учителям удавалось иметь такую выдержку? Неожиданно возник вопрос, сколько лет было Канеки, и как долго он уже этим занимался. Фурута в тот день назвал его «юным боссом», но насколько сильно у них разнилось само понятие юности? Фуэгучи тем временем начала зачитывать своё заклинание. Аято вслушивался в слова и понимал, что по структуре оно было куда более сложным, и это вызвало укол зависти. Он мастерски умел приручать стихии. Почему его прогоняли по основам основ, а какая-то скромная и нерешительная девчонка изучала заклинания более высоких ступеней? Ну да, формально она находилась на обучении дольше. Но и сам Киришима не день назад узнал, что такое магия. Как можно «перестать выстраивать барьеры», когда тебя ни во что не ставят? Ещё ему никак не удавалось услышать, чем таким произношение Хинами отличалось от его, однако Канеки поправлял её гораздо реже и не гонял по одним и тем же строчкам. Аято фыркнул. Любимчики. К таким ученикам всегда более лояльное отношение. И всё равно сложно было связать образ мягкого и заботливого наставника с Канеки Кеном. Наверное, у Киришимы никогда и не получится. Слишком неправильно для этого они познакомились. Да и желания не было. Аято прогнал из головы совершенно не нужные мысли и снова вгляделся в текст. Послушать верховного, так он был тем ещё бездарем, у которого нет ни шанса на успех. Такими темпами официально его вообще вряд ли допустят до практики. Чтоб они все провалились. — Киришима-кун, попробуй ещё раз, — неожиданно вырвал его из мыслей Канеки. Аято поднял голову и подумал, что по виду этого человека и не скажешь, на что он способен. Он выглядел слишком… невинным, но для Аято это слово растекалось ядом по языку. Он попробовал. Честно попробовал. Но вновь с треском провалился. И когда верховный в очередной раз попросил его прочитать первые четыре строчки заново, Киришима со злостью захлопнул книгу и пулей вылетел из комнаты, не обращая внимания на оклики. Надоело. Вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и Аято выбежал во внутренний двор. Пустота, тишина, только шелест листвы и падающая вода фонтана в самом центре. Яркое солнце едва не ослепило его, Киришима уселся на холодный камень бортика и прижал одну ногу к груди, наплевав на брызги, так и норовившие забраться за шиворот. Ему всё равно не нравились эти светлые тряпки, которые теперь приходилось носить. Из него «светлый» — как из шута император. Казалось, над ним только больше насмехались, заставив вырядиться в это. Какое-то время Аято просто пытался успокоиться, прижимался лбом к колену и слушал звуки природы, закрыв глаза. У него были вечные проблемы с контролем эмоций, он и без того это знал. Да и Тоука тоже хороша. Невольно вспомнилось то, как она держалась на публике, и стало не по себе. Если им удалось вылепить из неё это… Проще говоря, Киришима боялся потерять себя от всех их тренировок. Стоило ли того могущество, если от тебя самого осталась лишь оболочка? На минуту Аято представил более взрослого себя, спокойного и сдержанного, с лицом-маской Канеки и пустыми глазами. Какой была Тоука теперь. За исключением глаз, пожалуй. Ладонь сжалась в кулак. Ну уж нет. Он не мог этого допустить. Он таким не станет. Даже если ему день ото дня раз за разом будут ломать кости. — Аято-кун, — раздался рядом робкий голос, и Киришима тихо вздохнул. Всё никак не мог понять, почему эта девчонка продолжала плестись за ним хвостом, — как ты себя чувствуешь? — Нормально. — Не переживай так, — Хинами села рядом с ним, положив ладонь ему на спину. Аято вздрогнул от неожиданного прикосновения. — Знаешь, когда я только начинала учиться, мне тоже приходилось сутками сидеть над текстами, чтобы научиться правильно их произносить. В обучении Учитель не знает жалости, но все, кто прошёл через его руки, благодарят его за это. Киришима хмыкнул. — И многих уже он обучил? Фуэгучи замялась, промычав что-то. — На самом деле он довольно редко берёт себе учеников, — неохотно произнесла она чуть позже, словно её заставили выдать чью-то тайну. — Учитель говорит, к их обучению нужно подходить основательно, а если набрать толпу, то результат не окупит потраченных усилий. Кроме нас с тобой сейчас у него никого нет. — Хочешь сказать, мы его первые подопытные кролики? — Нет, — Хинами старательно замотала головой. — Есть ещё двое, но они уже пошли своим путём и постигают магию самостоятельно. И… Аято поднял голову и прищурился, пытаясь распознать что-то во взгляде Хинами. Та слишком резко замолчала и теперь сидела, сминая в руках подол одежд, явно пытаясь решить, рассказывать или нет. В любом случае, она уже взболтнула что-то, что явно не хотела. Внутри проснулось любопытство. — Кто ещё был, Хинами? Девушка вздрогнула. — Сейчас Учитель кажется довольно отстранённым и требовательным, но на это есть свои причины, — осторожно начала она, будто опасаясь, что сейчас из-за угла выскочит Канеки и отчитает её за чрезмерную болтливость. — Я говорю тебе это, чтобы ты подумал обо всём и понял — мы не враги тебе. Учитель беспокоится о нас по весьма серьёзным причинам. Первый ученик… Они подружились, действительно подружились. Знаешь, тебе, наверное, показалось, что Учитель тепло ко мне относится, но на самом деле я всегда чувствую, что он находится за невидимой стеной, которая отделяет меня от него. Он передаёт мне свои знания, он позволяет мне чувствовать, что я кому-то нужна, но на самом деле он делает это просто потому, что понимает, что мне это необходимо. Не по собственному желанию. Он говорит нам избавиться от наших барьеров, но это — палка о двух концах, потому что сам он запрятал свои чувства так далеко, как только смог. Не нужно быть гением, чтобы сложить два и два. — Тот человек умер? Повисла неловкая пауза. — Да, — Хинами говорила едва ли не шёпотом. — Они были достаточно близки, чтобы безоговорочно доверять друг другу, но его друг при этом был слишком беззаботным. Он уверил Учителя, что ничего не случится, хотя тот и пытался его остановить. Как результат — его тело не выдержало и рассыпалось в прах. С тех пор Учитель не позволяет эмоциям затмить здравый смысл и ни с кем не сближается. И тщательно следит, чтобы ученики, которых он берёт под своё крыло, прошли достаточно серьёзную подготовку, прежде чем начали работать с высокими ступенями магии. Аято не знал, что сказать. С одной стороны, он прекрасно понимал, каково это — потерять близкого человека прямо на глазах. С другой — это не оправдывало того насилия, которое верховный совершил и наверняка совершит ещё раз, если представится такая возможность. Что до него пыталась донести Хинами, он не знал. Потому что пока у неё не получилось ровным счётом ничего. Люди всегда уходят. Это не повод становиться больным ублюдком и использовать в качестве воспитательных целей насилие. Ни у Канеки, ни у кого-либо другого не было дозволения творить всё, что им заблагорассудится, безнаказанно. Но они творили, и это бесило Аято больше всего. — Твой гнев можно ощутить даже из библиотеки, Киришима-кун, — сообщил умудрившийся бесшумно подойти светлый, равнодушно глядя в его сторону. Хинами тут же подскочила и, засыпав Канеки извинениями, убежала обратно в здание. — Неужели, — бросил Аято, не имея желания выводить Кена из себя. Не сейчас. Он должен быть тихим и не вызывать подозрений. Хотя, в его случае скорее покорность вызовет эти самые подозрения, нежели вечные колкости. — Готов поспорить, ты и оставшиеся члены Шестёрки без труда можете отключить этот свой радар. — Поддавшись эмоциям, ты не сможешь контролировать свою силу. Губы расползлись в оскале. — Поэтому ты изображаешь из себя бездушную тварь не из мира сего? Трясёшься за свою жалкую жизнь? Боишься рассыпаться, как это случилось с твоим первым учеником, да? Канеки молчал. — Каково это было? — Киришима вперил в верховного взгляд, но тот оставался всё таким же отстранённым. Аято знал, что переходит все возможные границы, но просто не мог остановиться. — Каково было смотреть на то, как твой друг распадается, словно побитая ваза, которую уже не склеить? Повисла напряжённая тишина. Аято даже подумал, что ответа он так и не получит, но Кен сделал несколько неспешных шагов, подходя к нему почти вплотную. Поднял руку и надавил большим и указательным пальцами на челюсть, вынуждая Киришиму зашипеть, после чего задрал его голову. Аято стало неуютно от этого взгляда, туманом пробирающегося внутрь. Радужка казалась неестественной, слишком светлой, хотя он наверняка должен был заметить это раньше. Такое обычно бросается в глаза. Светлый смотрел на него немигающе, несколько прядей упало Аято на лицо и теперь щекотало кожу, но ему было совершенно не до этого. Взгляд был пустым. Он мог быть едва тёплым, когда Канеки смотрел на Хинами, мог быть задумчивым или холодным, сердитым. Но сейчас Аято не видел в нём совершенно ничего. И это пугало. Вся бравада мгновенно куда-то испарилась. Хватка стала сильнее, но больше Канеки ничего не делал. Киришима предпринял слабые попытки вырваться, потерпел сокрушительное поражение и обмяк, с вызовом глядя в эти неестественного цвета глаза. Была ли тут замешена магия? Не самый удобный случай, чтобы спросить. — Я искренне надеюсь, — тихо заговорил Кен, слегка склоняя голову, — что тебе никогда не доведётся увидеть этого, Киришима-кун. И что твои близкие не пройдут через подобные мучения. Однако выражение его лица не могло ни подтвердить, ни опровергнуть эту «искренность». Аято фыркнул, вновь потихоньку наполняясь ставшей привычной злостью по отношению ко всем верховным. — У меня нет близких. Они все уже мертвы. — Не держи глаза закрытыми слишком долго. Иначе уже никогда не вернёшь себе зрение. Верховный отступил, и рука перестала сжимать челюсть, наверняка оставив после себя синяки. Аято потёр ладонью ушибленные места, наблюдая, как Канеки направляется обратно, чтобы помочь Хинами с дальнейшей подготовкой. Конечно, куда уж ему до прилежной ученицы, на которую наверняка за всё это время и руки не подняли. А Киришима с самого начала чётко обозначил свою позицию. Вот и терпи теперь. Аято сплюнул, стиснув зубы от ярости и обиды. Чёртовы законы, чёртова Шестёрка, чёртов Канеки Кен. Он никому и никогда не позволял обращаться с собой, как с дворовой псиной. Никому не позволял указывать себе на место и не затыкался только потому, что какой-то урод этого требовал. Но по-хорошему у них общаться явно не получалось. Что ж. Не хотели учить его? Выучится сам. Будет хитрить, втираться в доверие и врать, но сделает это. И тогда уже никто не посмеет посмотреть на него свысока. Это уже дело принципа. Киришима не собирался торчать в этом месте добрую сотню лет и терпеть постоянное: «Повтори это ещё раз», — от Канеки. Он — не Тоука. Аято не будет копировать их поведение и лизать им задницы по первому велению. И он не слепой.