The Prison

      Сехун смог навестить Лухана только спустя долгие четыре дня. За ним пристально наблюдали. Он точно не знал кто, но всё равно его не покидало ощущение, будто чей-то липкий, цепкий, противный взгляд держится на его теле с выхода из камеры и до того момента, пока решётка вновь не отгораживала Се от остальных. Парень старался быть намного осторожнее, чем прежде. Что-то ему подсказывало, что остальные уже в курсе его помощи Лухану в тот день, но это были лишь догадки, неподкреплённые никакими прямыми доказательствами.       Сехун, воровато оглянувшись, поспешно зашёл в медпункт и плотно прикрыл за собой дверь. Заранее он договорился с Донхэ, чтобы их с Луханом оставили одних где-то минут на пять, и мужчина, странно улыбнувшись, как-то понимающе и ласково, согласился.       Младший лежал на койке. Его руки были вытянуты вдоль тела, а голова чуть наклонена в сторону. Глаза плотно закрыты, пухлые губы поджаты, а на лбу пролегла глубокая морщинка.       Блондин на цыпочках подошёл к кровати и тихонечко присел рядом на металлический стульчик. Он поставил локти на колени, а на сплетённые в замок пальцы положил подбородок. Се с нежностью во взгляде скользнул по чужому лицу и чуть улыбнулся, отметив, что сейчас Лухан не выглядит, как труп, что его кожа приобрела лёгкий «живой» румянец.       Сочжин должен был прийти сегодня, где-то часа через два, с найденной информацией, и Сехун с нетерпением ждал этой встречи. За последние четыре дня он весь извёлся и никак не находил себе места. Сон окончательно покинул его. Максимум, что он мог себе позволить, на десять минут задремать, но затем его организм будто специально будил его неожиданными жестокими картинками: как умирает Лухан, как он горит в том доме вместе с Чимином и Мичжин, как Сехун убивает, закалывает или забивает до смерти парня сам, а затем смотрит на свои руки, окрашенные его кровью, и не может сдержать довольного громкого смеха. Но, что самое странное, Се совсем не чувствовал усталости. Казалось, желание любой ценой вытащить Лухана из этого поганого, прогнившего места подпитывало парня, не давая ему свалиться без чувств.       Лухан попытался повернуться на правый бок, но лишь тихо простонал от боли и вернулся обратно на спину. Он всё ещё хмурился во сне, а улыбка Сехуна всё не сходила с губ. Младший казался милым, определённо самым милым человеком в этой дыре. Казался неправильным, ошибочным существом, которого случайно занесло сюда, и он никак не может выбраться, словно что-то мешает.       Сехун осторожно пододвинул стул ещё ближе. Рука невольно дёрнулась вперёд, чтобы прикоснуться к чужому лицу, убрать эту морщинку на лбу, чтобы она не портила красивый облик, но Се этого так и не сделал. Его рука безвольно упала обратно на колено, а лёгкая полуулыбка приняла печальный вид.       — Может, перестанешь на меня пялиться? — тихо спросил Лухан, медленно открывая глаза и встречаясь взглядом с удивившимся Сехуном.       — Ты… не спишь? — кое-как выдавил из себя Се и поспешно отодвинулся на стуле чуть назад.       — Жизнь здесь приучила чутко спать. — Лу повернул голову, сильнее проваливаясь в мягкую подушку, и вымученная улыбка озарила его лицо. — Если не делать этого, то рискуешь не проснуться вообще.       — К тебе… никто не приходил? — тихо продолжил Сехун, вновь сковывая пальцы в замок. — Чунмён? Чжунхон?       Лухан отрицательно покачал головой, всё не отрывая взгляда от Се. Его удивляла эта тревога, отчётливо ощущаемая через каждую чёрточку чужого лица, и какая-то неведомая печаль, просачивающуюся сквозь тёмные узкие глаза. Лу бы списал всё на собственное воображение, но после того случая, когда Сехун принёс истекающего кровью парня на руках в медпункт, когда он сидел рядом с ним, крепко сжимая его руку, когда он наклонился так близко и практически сам поцеловал его… Сейчас Лухан откровенно ничего не понимал, он запутался, ему нужны были ответы.       — Можно кое-что спросить? Только я хочу предельно честный ответ от тебя, — произнёс Лу, проглотив тугой ком в горле.       Сехун лишь молчаливо кивнул, соглашаясь, хотя в душе ему хотелось сбежать. Он примерно догадывался, какой именно вопросы задаст ему Лухан, но у него не было на него подходящего ответа.       Почему ты пытался поцеловать меня? — Просто.       Почему ты спас меня в очередной раз? — Просто.       Почему ты так беспокоишься обо мне? — Просто.       На все вопросы у Сехуна были лишь одно это слово. Он не имеет понятия, что с ним творится. Симпатия это? Любовь? Привязанность? Что-то из этого, но вот что — чёрт его знает.       — То, что произошло тогда… — начал Лухан, вырывая Сехуна из его мыслей, — ты…       — О чём ты? — поспешно перебил Се, сильнее сжимая собственные пальцы. Лучшая защита — это нападение. А в случае блондина — это отрицание и наигранное непонимание.       — Мне ведь не показалось? — с надеждой в голосе спросил Лухан, чуть скомкав в пальцах одеяло. — Ты… пытался поцеловать меня тогда?       — О чём ты? — вновь спросил то же самое Сехун, чуть приподняв правую бровь, и Лу пристыженно прикусил нижнюю губу. Он отвёл взгляд и ещё сильнее сжал пальцами одеяло.       — Но... я…       — Я бы никогда не попытался сделать этого, — очень тихо произнёс Сехун, и мысленно отвесил себе затрещину за такую грубость. Хоть он и хотел выразить это более мягче, но всё как всегда вышло не так. — Слушай, — добавил парень тише и осторожнее, ласковее, — ты истекал кровью, находился почти без сознания. Я бы на твоём месте не доверял самому себе, тем воспоминаниям.       — Ладно, прости, — тихо отозвался Лухан и попытался сесть, но сделал это слишком резко и поспешно, в порыве эмоций, за что и поплатился сильной болью, пронзившей живот и громким стоном, непроизвольно сорвавшимся с губ.       Сехун рванул вперёд и придержал парня, помогая ему устроиться удобнее в сидячем положении. Его пальцы дольше обычного задержались на чужих плечах: Се просто не хотел их убирать.       — Зачем ты здесь? — спросил младший, накрыв ладошкой место на животе, на котором скоро расположится уродливый шрам, как только порез заживёт, будто желая успокоить ноющую изнутри боль.       — Просто, — неожиданно прошептал Сехун, наконец отодвинувшись от младшего и опустившись на стул рядом.       — Я не понимаю тебя, — честно признался Лухан, лишь на секунду встретившись взглядом с Се, прежде чем отвернуться и уставиться на светло-зелёную стену напротив. У Лу снова чесались руки ударить старшего, бить его так долго и так сильно, чтобы он, наконец, смог объяснить своё странное поведение. Но брюнет знал, что у него не хватит сил, духу на это, что он сдастся уже через секунду после начала.       — Я тоже себя не понимаю, — проговорил Сехун, рассматривая свои пальцы. И только Лухан перевёл на него недоумённый взгляд, как старший непринуждённо продолжил: — Ты здесь надолго? — Младший лишь пожал плечами, слегка надув губы. — А что говорит Донхэ-хён?       — Гризли давит на него, приказывает выпустить как можно скорее, но он пытается хоть как-то удержать меня здесь. Максимум, как он сказал, ещё на три-четыре дня, а затем придётся уйти. Донхэ-хён ведь тоже подчиняется Тэ Суку, а пойти против него — значит подписать себе смертный приговор.       — Я поговорю с ним, — произнёс Се и поспешно добавил, увидев в чужих глазах недоумение: — с хёном. Мы что-нибудь придумаем.       Старший поднялся на ноги, дёрнул задравшиеся выше положенного тюремные штаны и зачем-то отряхнул руки друг о друга, будто испачкавшись. Он собрался уже уходить, но Лухан схватил его за запястье, при этом резко дёрнувшись и снова простонав от боли.       — Осторожнее, — встревоженно прошептал Се, опуская младшего обратно на подушку. Он поправил ему одеяло и ласково потрепал по волосам, как делал когда-то давно.       — Не надо, — произнёс Лухан, всё равно цепляя за чужие прохладные и такие аристократически красивые руки. — Не говори с ним. — Блондин недоумённо приподнял бровь. — Они всё равно достанут меня. Чем больше я здесь отлёживаюсь, тем заумнее и серьёзнее план они построят. Я не жилец, Сехун-а. И я не хочу бежать от этого, не хочу быть трусом.       — Это не трусость. — Се резко вырвал свои руки из чужих, и по его лицу на секунду скользнула гримаса презрения. — Я хочу, чтобы ты, наконец, пришёл в себя и посмотрел вокруг. Выход есть всегда, и то, что ты опускаешь руки… подумай, что бы на это сказал твой бывший.       — Не упоминай о нём, — чуть повысил голос Лухан, поморщившись. Лу сжал руки в кулаки и готов был рвануть вперёд, преодолевая адскую боль в животе, лишь бы только ударить по этому ледяному, но прекрасному лицу.       — А я буду. Лишь бы ты, наконец, стал думать своей тупой башкой, — спокойно проговорил Се, смахнув с глаз чёлку. — Ему бы совсем не понравилось, что ты так легко сдался.       — Ему бы также не понравилось, что какой-то ебанутый бессердечный убийца трахает меня.       Сехун молчаливо смерил младшего грозным взглядом, резко развернулся и направился широкими шагами прочь из медпункта. Его ладони до выступающих синих вен на кистях сжались в кулаки, а отросшие ногти до чётких полумесяцев впились в нежную кожу. Он понимал, что сам спровоцировал младшего. Опять. Но ничего не мог поделать с сердцем, которое сжалось от боли из-за грубых, пропитанных ядом слов.       «Бессердечный убийца».       Сехун громко хлопнул дверью и еле удержался, чтобы не ударить по ней кулаком со всей силы. Он лишь шумно выдохнул через рот и встретился взглядом с удивлённым, даже поражённым, Донхэ, что стоял прямо напротив вместе с тем пареньком-медиком Сынхваном из другого блока. Блондин, ничего не сказав своему хёну, обошёл его и быстро направился дальше по коридору, стараясь не оборачиваться.       «Не стоит даже злиться. Он лишь сказал правду о тебе. Ты и есть бессердечный убийца».

***

      — Так что ты нашёл? — в очередной раз спросил Сехун у мужчины лет двадцати восьми, что немигающим взглядом смотрел в глаза заключённому, то и дело поправляя сползающие ниже положенного очки. — Есть шанс?       — Сначала, может, ты мне расскажешь, почему это так важно? Кто для тебя этот Лухан? — Мужчина чуть приподнял правую бровь, пытался прочитать по лицу младшего его мысли и чувства, но в очередной раз потерпел поражение, ведь Се был спецом по скрыванию своего настоящего состояния. — Ты хоть знаешь…       — Хён, давай все вопросы потом. У нас совсем нет времени на то, чтобы разбираться в моих мотивах. Просто расскажи мне обо всём, прошу тебя, — быстро проговорил Сехун и даже сложил ладони вместе, словно молясь, и с мольбой посмотрел на старого друга.       — Хорошо, хорошо, но не думай, что потом сможешь отвертеться от моих вопросов. И я хочу правды, а не очередной твоей лжи, замётано?       Сехун закивал и перевёл взгляд на тонкую чёрную папку, что принёс Сочжин вместе с собой.       Мужчина открыл папку и вытащил первый листок. Он аккуратно положил его прямо напротив Се, а затем скрепил пальцы в замок.       — Имя — Сяо Лухан. Двадцать один год. Девяносто пятого года рождения. Место рождения — Китай, Пекин.       Сехун приподнял листок и поднёс его ближе к лицу. С небольшой фотографии в левом углу на блондина смотрел совсем молодой паренёк. Никакой улыбки, в белой рубашке и с идеально причёсанными тёмными волосами. Только вот его большие, оленьи глаза всё равно будто светились изнутри непонятным, неизведанным светом.       — Фотография снята в начале прошлого учебного года, когда он только подавал документы в университет, — продолжил Сочжин, как бы поясняя это для Сехуна. — Сначала учился в обычной школе недалеко от центра Сеула, а затем без проблем поступил в университет «Нэнин» на экономический факультет.       Сехун всё не мог оторваться от фотографии. Он продолжал смотреть в глаза молодому, яркому и ещё не убитому тюрьмой парню и мысленно сравнивал его с тем человеком, которого видел каждый день, напротив которого отбывал свой срок. От прошлого юного парня, казалось, ничего не осталось. Теперь Лухан — другой человек, и даже его глаза уже не искрятся изнутри «живым» блеском. Теперь он один из тех, кто потерял всё и приговорён прожигать лучшие годы в компании воров и убийц.       — Ты ведь знаешь, да? — произнёс Сочжин, беря в руки очередной листок. Се медленно отрывает взгляд от фотографии и переводит его на своего хёна. — Лухан — гей. С пятнадцати лет.       Сехун плотно сжимает губы и почему-то отводит взгляд. Что-то мешает ему продолжать смотреть мужчине в глаза. Словно, его взгляд сможет рассказать старшему что-то, чего сам Се так страшится. Словно, хён всё поймёт и рассмеётся ему в лицо.       — Я пообщался с некоторыми его бывшими одноклассниками, особенно с ним.       Сочжин кладёт перед Сехуном очередной листок, половину которого занимает фотография, на которой пять человек, пять широко улыбающихся парней, обнимаются. Мужчина тыкает пальцем в центр фото, указывая на парня с «ёжиком» тёмных волос и такой широкой улыбкой на половину лица, что его и без того узкие глаза превратились в щёлочки.       — Ниже он же.       Се опустил взгляд на следующую фотку, более похожую на фотографию из школьного фотоальбома. Парень на ней уже не улыбался так широко, лишь лёгкая полуулыбка на тонких губах. Внешние уголки его глаз были чуть подняты вверх, придавая лицу некое дерзкое очарование. Волосы уже не торчали так сильно, но всё равно были в каком-то специальном «беспорядке».       — Чхве Сонмин. Один из тех, кто в школе издевался над Луханом за его ориентацию. И, как я понял, стал тем, кто помог ему осознать свою непохожесть на других. Лухан в пятнадцать лет на свой страх и риск признался своему однокласснику, задире Чхве Сонмину, в симпатии, но в итоге последующие четыре года страдал от его насмешек, подколов, избиений и открытого презрения. Пару раз доходило до попадания в больницу, но никогда Лухан не подавал на него заявления в полицию, сколько бы родители ни просили (они, кстати, не знали, что именно он доставал их сына).       Пальцы Се непроизвольно сильнее сжали тонкий листок. Губы сомкнулись в тонкую полоску, а из-за плотно стиснутых зубов линия челюсти стала похожа на словно выскобленную из гранита. Перемена настроения младшего не укрылась от мужчины, и Сочжин продолжил, мысленно добавляя ещё один вопрос, на который хочет получить ответ позже:       — Я встретился с этим Сонмином и поговорил о Лухане, спросил его мнения о том, способен ли был он убить человека, но ответ получит строго отрицательный. Сонмин был шокирован, когда узнал, что Лухана обвиняют в убийстве. По его словам, этот парень никого не может обидеть, ведь, если бы мог, то Мин не сидел бы сейчас здесь, а, может, отбывал бы наказание в колонии. Также Сонмин много распинался о том, как сильно он жалеет о содеянном в прошлом. Лишь повзрослев, до него дошло, каким же ублюдком он был, издеваясь, вымещая свой гнев на невинном человеке, который толком и не виноват, что у него возникли такие чувства.       Сочжин достал очередной листок, на котором тоже было две фотографии, и положил его перед Сехуном, что всё ещё крепко, до побеления костяшек, сжимал кулаки.       — Пак Шиндон, — проговорил мужчина, и Се даже невольно вздрогнул. — Тридцать два года. Был женат. Преподавал высшую математику в университете «Нэнин». Был преподавателем Лухана и, по совместительству, любовником.       Сехун скользнул взглядом по безулыбчивому, хмурому лицу мужчины, попытался увидеть в нём то, что так сильно могло понравиться Лу, но ничего такого не видел. Мужественное лицо с грубыми чертами, широкие брови и нос чуть с горбинкой, тёмная кожа и широкие плечи.       «Лухан любил его?»       Ниже была фотография красивой женщины, но каждый изгиб её лица истончал жестокость, или же Сехуну это просто показалось. Её красота была как-то ледяной, аристократической, далёкой; взгляд — колючим, за ним проглядывалось плохо скрываемое презрение.       — Это его жена, — поясняет Сочжин. — Пак Суён.       — Я бы тоже начал ей изменять, — тихо произнёс Сехун, точнее, прохрипел, ведь голос, почему-то, не хотел слушаться. У него всё в голове не укладывалось, что Лухану нравился такой Шиндон.       «Ему нравится такой тип парней? Но тогда он бы оценил Чжунхона, а не меня…»       — Их отношения завязались, как поговаривают, с самого начала учебного года. Лухан делал успехи в высшей математике, а Шиндон начал заниматься с ним над одним важным математическим проектом. Как я понял, всё завертелось внезапно и привело к измене со стороны погибшего. Пак Суён даже как-то приходила в университет мужа и нелицеприятно разговаривала с Луханом, что слышали немногие, лишь каких-то пару человек. Но мне сказали, что Суён даже отвесила парню пощёчину. Она так громко кричала тогда, пыталась причинить Лухану вред, и ей бы удалось, если бы один из очевидцев не вызвал охрану университета и самого профессора Пака. Как я узнал, Шиндон намеревался уйти от жены к Лухану, но Суён не давала ему развода, отпираясь какими-то прозрачными, лживыми причинами. А затем произошло убийство, в котором обвинили бедного парня. Но, что странно, доказательства такие… притянутый за уши.       — В каком смысле? — удивлённо произнёс Сехун, откладывая листок с фотографией Шиндона в сторону, при этом переворачивая его, чтобы больше не видеть его лица.       — Его обвинили со слов нескольких «свидетелей». — Сочжин изобразил в воздухе кавычки, когда произносил последнее слово, а затем продолжил: — Также его застали с телом убитого на месте преступления. Орудие убийства так и не нашли, так что нельзя точно было сказать, он это сделал или нет. Мотив настолько странный, что даже ребёнок в него не поверит. Обвинение сыграло на том, что он гей. Их никто не поддерживает в нашем консервативном и очень строгом обществе, так что присяжные особо не стали разбираться, кто кого там любил и собирался разводиться. Они повелись на минимальное количество липовых доказательств и упрятали ставшего совершеннолетним всего неделю назад парня за решётку на два года.       — Каков шанс убедить всех, что они ошиблись?       — Мал. Настолько мал, что только самоубийцы могут попытаться это сделать. Слишком уж строгое отношение у нашего общества к сексуальным меньшинствам. На них без труда повесят любое дело, даже если они не будут виноваты.       — Ты ведь… — Се с надеждой посмотрел на своего хёна, — можешь покопаться в этом деле снова?       — Что? — воскликнул Сочжин, откинувшись на спинку стула. — Я ведь говорил, самоубийцы только…       — Да слышал я это! — чуть повышает голос Сехун, но тут же берёт себя в руки и уже спокойнее добавляет: — Хён, пожалуйста…       — Сехун, ты что, ничего не понимаешь? Стоит мне вновь начать интересоваться этим делом, как возникнут проблемы. И ежу понятно, что здесь что-то не то, но копаться в этом. уж, извини. Я не хочу терять работу.       — Он… — голос Сехуна в очередной раз дрогнул, как бы парень не старался сдерживать эмоции, губы невольно затряслись, — он ведь…       Блондин так и не договорил. Он потёр лицо ладонями и устало опустил голову. Пальцы скользнули в волосы и слабо сжали их. Различные мысли осиным роем кружили в его голове, но ничего из этого не подходило для решения проблемы. Хотелось кричать о несправедливости, звать на помощь хоть кого-нибудь, но Сехун ведь не маленький мальчик. Он понимает, что кричать и звать — бесполезно. Он никто. Его не будут слушать, что бы он ни говорил.       — Кто он для тебя? — тихо спросил Сочжин, с толикой печали и сочувствия смотря на своего тонсена.       — Не знаю, — прошептал Сехун, не поднимая головы. — Я ничего не знаю. Он живёт в камере напротив. Мы… неплохо общались с ним.       «Лухан зажимает между зубами нижнюю губу, скользит подушечками пальцев к шее Се, зарывается пальцами в жёсткие волосы на затылке и слабо тянет за них. Сехун тихо рычит в ответ на этот жест и прикусывает кожу на чужой шее, мстя. Его ладони сильнее сжимают чужие упругие ягодицы; блондин помогает Лу насаживаться на член, пытается засадить ему глубже, но ведь некуда уже. Се пытается быть быстрым, грубоватым, но Лухану всё равно удаётся сбавлять темп каждый раз, возвращая его к умеренному, более чувственному.       Новенький открывает глаза и встречается взглядом с Сехуном, что пристально рассматривает его лицо. Лу заключает лицо парня в собственные ладони, наклоняется к нему ближе и касается его лба своим. Он практически стонет ему в губы, опаляет их своим рваным горячим дыханием. Он улыбается, с каждой секундой всё сильнее теряя рассудок. Их губы в опасной близость друг от друга, но ни один, ни второй не спешат отстраниться.       Сехун прижимает Лухана к себе за талию, голодным взглядом скользит по каждому миллиметру чужого лица, будто пытается насытиться лишь видом. Он тоже улыбается.»       — Мы… сблизились с ним, — тише добавляет блондин, поднимая глаза на друга.       «— Ешь, — произносит Сехун, перекладывая часть мяса со своего подноса на поднос Лухана.       Младший смотрит недоумённо, недоверчиво, а затем как-то забито оглядывается.       — Забей на всех вокруг, — продолжает Се, перекладывая ещё одну ложку мяса брюнету. — Просто ешь.       Лухан думает с минуту, пронизывая старшего пристальным взглядом оленьих глаз, и его губы расплываются в улыбке. Смущённой и неловкой, но такой настоящей, каких уже давно не было видно в блоке. И он принимается за еду.       Се смотрит на довольного младшего и еле сдерживается, чтобы не потрепать его по волосам. Такая реакция на его небольшой поступок кажется до жути милой, такой… естественно-прекрасной. И Сехун сам незаметно прячет свою улыбку в кулаке, лишь бы и дальше не терять образ ледяного, бездушного парня.»       — Я… всё разрушил, — ещё тише завершает Сехун и лёгким движением руки растрёпывает и без того торчащие в разные стороны, спутанные волосы.       «— А ты… можешь мне пообещать ещё кое-что? — произносит младший, с надеждой смотря на блондина, который нежно прикасается к его щеке и ласково проводит по синяку на скуле, будто пытаясь успокоить, унять боль. Се снова кивает. — Что бы ни произошло, что бы ты ни узнал обо мне потом… Не оставляй меня одного. — Сехун недоумённо приподнимает бровь, но Лу не даёт ему и слова произнести, продолжив: — Каким бы я не был на самом деле, не бросай меня.       — Ладно, — не колеблясь ни секунды, отвечает старший и вновь прижимает парня к своей груди. — Я обещаю.»       — Он врал мне, но чем больше времени проходит с его признания, тем сильнее я убеждаюсь, что ему нужно было продолжать молчать и не высовываться. — Сочжин открывает было рот, чтобы задать вопрос, но Сехун его перебивает: — Я хочу помочь ему, хён. Любым способом. Сейчас он… он был на волосок от гибели и сейчас находится в медпункте. Если он оттуда выйдет, то я не думаю, что протянет долго. Тут либо он убьёт себя сам, либо ему помогут, а я ничего не смогу сделать.       — Сехун-а…       — Поэтому мне и нужна твоя помощь, хён, — взмолился младший, печальными глазами посмотрев на друга. — Я ведь не прошу тебя выполнять невозможное — я не прошу освобождать меня. Просто хочу, чтобы ты вытащил этого несмышлёного ребёнка отсюда. Он ещё слишком юн, чтобы быть здесь, чтобы потерять свой запал, чтобы умереть, стыдясь самого себя.       — Ты ведь был даже младше, когда пришёл сюда…       — Я виноват сам, — вновь перебивает Се. — Мне разбили сердце, меня предали — я убил. Но он… он ничего не делал. Он не такой, как я. У него не поднимется рука, чтобы убить любимого и дорогого ему человека. Лухан, скорее, сам на себя руки наложит, чем сделает это.       — Сехун-а…       — Ты хотел правды, хён, — снова перебивает младший, скрепляя пальцы в замок. Кожа на руках сразу побелела от натуги, и выступили вены на предплечьях. — Вот она, правда. Я не хочу жить дальше с мыслью, что человек, вернувший в меня некий огонёк, желание жить дальше, а не просто существовать, ничем не интересуясь, умрёт у меня на руках, а я не смогу помочь, хотя была возможность.       Сочжин молчит, аккуратно протирая стёкла своих очков светло-синим платком. В нём борются противоречивые чувства, и он не знает в какую сторону лучше всего податься. Слишком велик риск, что его могут попереть с работы за начало самостоятельного расследования, когда на столе полный завал из новых дел, которые следует рассмотреть.       — Пожалуйста, хён. — Се не смотрел на мужчину, но у Сочжина лишь из-за одних его слов, из-за его чёртовой интонации, в которой скрывалась вся вселенская печаль, переворачивалось изнутри. — Я знаю, что ты сможешь. Ты лучший адвокат, что я знаю. Ты мой близкий хён. Я никогда у тебя ничего не просил, но сейчас… я просто не могу не сделать этого. Его смерть будет ведь и на…       — Ладно, — неожиданно взорвался Сочжин, резко захлопнув папку. — Хорошо. Я попробую что-нибудь сделать, но не обещаю, что получится. Доказательства понадобятся очень весомые, да и убийцу тоже предстоит найти. Но у меня есть знакомый детектив, которому я доверяю. Мы с ним разберёмся с этим делом и постараемся доказать невиновность твоего друга.       Сехун поднял глаза на старшего и улыбнулся. У брюнета неожиданно в душе потеплело. Давно он не видел такой улыбки от Се, этих светящихся радостью и благодарностью глаз, такого сильного желания помощи кому-то от него. Сочжин сам невольно улыбнулся и дружески ласково постучал младшего по сцепленным в замок рукам.       — Только сроки…       — Да-да, я помню. Сделать всё быстро и без лишней шумихи, — произнёс мужчина, откинув со лба выбившуюся из причёски прядь. — Позвони мне через пять дней, а я скажу тебе, нашли мы что-нибудь стоящее или нет.       — Спасибо, хён.       Сехун всё не мог прекратить улыбаться. Он понимал, что шансы очень малы, что тревожить закрытое дело шестимесячной давности совсем бессмысленно, но всё равно не терял надежды.       «Мы сможем вытащить его. Он сможет вернуться домой и стать прежним счастливым парнем. Он сможет забыть весь этот ужас, включая… меня».