ПОЛЧАСА НАЗАД
Несколько капелек пота скатились вниз по разгорячённой коже лица и шеи, и влажные дорожки, оставленные ими, тут же высохли из-за не слабого осеннего ветерка. Сехун дышал шумно и рвано, подобно запыхавшейся от долгого бега собаке. Колючий, ледяной взгляд его тёмных глаз был сосредоточен на хрупкой фигурке напротив. Бэкхён, как бешеный кролик, не умеющий сидеть на месте, метался из стороны в сторону перед ним, пытался «скинуть» младшего с себя, «открыться», чтобы получить-таки пас от своего товарища по команде, но Сехун, хоть и жутко устал, был не так прост. Он ни на секунду не отпускал от себя старшего, сколько бы тот ни старался избавиться от надоедливого противника. — Сехун-а, что-то ты дерьмово выглядишь. Может, возьмёшь перерыв и отдохнёшь? — с улыбкой произнёс слегка запыхавшийся от бега Бэкхён, рванул влево, но вновь был перехвачен полностью сосредоточенным младшим. — Себя-то видел? Сказывается недотрах из-за отсутствия Чанёля? — Се улыбнулся в ответ. — Может, уйдём вместе? — Мне хочется поиграть, а ты мешаешь. — Я лишь «держу» своего игрока, вывожу его из игры, позволяя остальным надрать ваши задницы. — Сехун невольно передёргивает плечами, широко расправляя длинные, покрытые капельками пота руки в стороны, удерживая старшего за линией трёхочкового броска. — Стареешь, раз не можешь избавиться от меня. — Не хочу тебя калечить. — Бэкхён всё продолжает улыбаться, но сбавляет скорость, расслабляется, одновременно пытаясь восстановить сбившееся дыхание. — Судя по лицу, тебе уже достаточно. Гризли постарался? — А то! — Се на несколько секунд поворачивает лицо влево, чтобы старший мог как можно лучше рассмотреть кровоподтёки на правой стороне. — Прекрасно, не правда ли? Но, кажется, твои синяки под глазами могут побороться с моими за место «самых отвратных». Заснуть без своего любимого Чанни не можешь? Лицо Бэкхёна на несколько секунд изменилось — оно исказилось от боли и гнева, — но улыбка всплыла вновь, как только мужчина взял себя в руки. — Не забывайся, мелкий. Следи за тем, что говоришь. — Прости, хён, — немного подумав, шепчет Се, стирая с лица улыбку. — В этом не было издёвки, не так много. — Да я знаю, — с лёгкой полуулыбкой заверил давнего друга Бён и похлопал младшего по плечу. Так он попытался отвлечь соперника и выбраться из-под сильной защиты, но Сехун позволил ему выскочить всего на несколько секунд, а затем вновь оказался прямо напротив него, вытянувшись во весь рост, загораживая маленького Бэкхёна от членов его команды. — Расслабься. Я понимаю. — Когда его выпустят? Мужчина дёрнулся вправо слишком резко, и неожиданно старая травма — подарок от бывшего заключённого из их блока — дала о себе знать. Бён, поморщившись от боли в колене остановился, упёрся взмокшими ладонями в ноги и тяжело задышал, не поднимая головы. Голова слегка кружилась из-за недосыпа, но всё же он пытался не подавать вида. — Не знаю, — тихо произнёс брюнет, хмурясь. — Мне никто ничего не говорит, хоть я и лидер. Игра замерла, и к Бэкхёну подошёл высокий мускулистый мужчина, почёсывая жёсткую чёрную бороду. Он похлопал лидера по плечу и с тенью тревоги в голосе спросил: — Вновь нога? Сделаем перерыв? Бён, слегка вымученно улыбнувшись, отрицательно покачал головой. — Вы продолжайте, Чон Сок, а мы с Сехуном выйдем из игры ненадолго. Вернёмся, когда нога успокоится. — Он обменялся с бородатым мужчиной специальным рукопожатием, принятым в блоке С. — Хотя, вы и так уже минут пять играете без нас. Чон Сок сдавленно засмеялся, в очередной раз ласково похлопал Бёна по плечу и вернулся к остальным заключённым, которые терпеливо ждали, пока этот короткий разговор между лидером блока и его правой рукой закончится. Бэкхён, слегка прихрамывая, отошёл подальше от трёхочковой линии, которая уже практически стёрлась с потрескавшегося асфальта. Сехун послушно направился за ним. Он бы хотел как-то помочь другу, но сейчас он ничего не мог для него сделать. — Даже Пинни ничего не говорит? — произнёс Сехун, когда они с Бэкхёном отошли подальше, чтобы не мешать играющим. — Ему приказали молчать. Он может потерять из-за этого работу, поэтому я не могу заставить его рассказать. Не могу так с ним поступить. — Бён сел на асфальт, ледяной из-за осенней прохладной погоды. Он поморщился, но не встал, а наоборот, прижал правую ногу вплотную к холодной земле, пытаясь таким образом успокоить ноющие под коленом связки. — Да и Чанёль… Ему лучше как следует восстановиться, прежде чем я до него доберусь. — Не прикончи его, когда встретитесь, — улыбнулся Сехун, присаживаясь рядом со старшим на ледяной асфальт. — Он тебе всё объяснит. — Знаю я уже, что он скажет. И это один из самых дебильных его поступков. Сехун, осторожно почесав ноющий желто-зеленоватый синяк на скуле, вновь не смог сдержать улыбки. Уж он-то прекрасно знал, что Чанёль — мастер вляпываться в неприятности по собственной тупости. Но Се нисколько его не винил, ведь и сам был таким. — Кстати, о дебильных поступках. — Бэкхён впился грозным взглядом в младшего, но Сехун, уже привыкший к такому со стороны друга и не боявшийся его, даже не вздрогнул. — Долго ты будешь из себя дебила строить? Ваши отношения с Луханом… — Тебя не касаются, — отрезал Се. — Значит, ты уже не отрицаешь, что между вами что-то есть? — Блять, хён, — Сехун устало потёр лицо ладонями, — это совсем не имеет значения. Бэкхён отвешивает младшему сильный подзатыльник, и Се тут же порывается что-то сказать, но мужчина прерывает его, сказав: — Это имеет огромное значение, придурок ты тупоголовый. Сколько можно уже? Ему сидеть не так много, а ты время теряешь. — В том то и дело, что ему осталось сидеть… не так много. — Сехун, вздохнув, обнял колени руками и положил на них подбородок. — Хочешь, чтобы всё вышло так же, как и у вас с Чанёлем? — Наши отношения значительно различаются. — Да ладно! Думаешь, он не захочет продлить свой срок, если между нами что-то будет? Я… ведь… — Се замялся, раздумывая, говорить ли Бэкхёну о своём плане, но продолжил через минуту, — планирую убить кое-кого, двоих, если быть точнее. Срок вырастет, и никто не сможет ничего сделать. Очередная затрещина отозвалась звоном в голове и ушах. Сехун невольно ойкнул, но на разозлившегося старшего так и не посмотрел — и так всё было ясно. Бэкхён всегда распускал руки, когда злился, и годы, проведённые в тюрьме, лишь усугубили эту привычку. — Совсем головой тронулся? Убить? Серьёзно? Ты, блять, реально серьёзно?! — зашипел мужчина, нервно щёлкнув суставами пальцев на руках. Се не ответил. — У тебя окончание срока тоже не за горами, а ты хочешь повысить его? От Ёля заразился тупостью? — Дело не в повышении срока, хён. — Сехун невольно шмыгнул носом и вновь осторожно почесал ноющий синяк — это успокаивало. — В мести, — добавил он хриплым шёпотом, за что получил ещё один подзатыльник. — Какая тебе месть? Охренел? И думать забудь! — Бэкхён резко впился пальцами в чужой подбородок, дёрнул на себя, заставляя Сехуна нехотя повернуть голову в его сторону. Заключённые столкнулись взглядами. — Ставя на одну чашу весов Лухана, а на другую — месть, что ты выберешь? — Месть, — даже не задумываясь, отвечает Се, и пальцы Бёна лишь сильнее начинают сжимает его подбородок. — Идиот! — сквозь зубы бросает Бэкхён, так же резко отпустив лицо младшего. — Тебе лучше подумать ещё раз над всем этим. Была бы моя воля, я бы свалил тут же, но у меня никогда такого не будет. Ты собственноручно закапываешь себя. — Это всё, что я могу сделать для… Неожиданно к разговаривающим заключённым подбежал запыхавшийся от долгой и напряжённой игры Чон Сок. Он опустился на корточки, переманив внимания Бэкхёна на себя. В его глазах, тёмных, медвежьих, полыхала тревога и раздражение; на скулах ходили желваки. — Тайга здесь, — пробасил мужчина, смотря прямо на лидера своего блока. — И остальные. — Что они здесь делают? — сухо отзывается Бэкхён, оглядываясь и замечая, как по площадке для прогулок разбредаются кто куда заключённые в светло-серых робах. — Не их время. — Я без понятия, но, судя по всему, что-то назревает. Чон Сок кивает дальше, за спины Сехуна и Бэкхёна, и они поворачиваются, сразу же замечая небольшую группу заключённых из другого блока, которые остановились около металлического, прикрученного к полу столика с лавочками. Среди светло-серых одежд мелькнул оранжевый, и Се тут же рывком поднялся на ноги. Бэкхён с помощью Чон Сока поднимается следом. — Там Лухан, — на выдохе произносит Сехун, тяжело дыша от закипающей изнутри ярости. Тряхнув головой, будто что-то отгоняя от себя, парень поправляет сползшие с локтей рукава оранжевой робы. Бён, нахмурившись, кивает Чон Соку, и мужчина отправляется к «своим», всё ещё толпящимся на баскетбольной площадке и с недоверием, непониманием озирающимся вокруг. — Значит, вот, что Тайга имел в виду, — шепчет Бэкхён, но Сехун, хоть и удивившись, не придаёт этому большего значения. Ноги уже несут его в сторону Лухана, в сторону ненавистного лидера блока В.***
— Я правда ничего не знаю, — тихо произносит Чиль Хо, хрустя суставами пальцев. Он даже не смотрит на Лухана, сидящего рядом. Тревога за Исина слишком сильна, чтобы обращать внимание на то, что происходит вокруг. — Он мне ничего толком не рассказывает. И это было чистейшей правдой. Исин всегда умалчивал обо всех аспектах своей прошлой жизни до того, как он оказался в тюрьме. Он увиливал, избегал всех вопросов и тут же переводил тему, когда Чиль Хо осторожно интересовался, за что он так со своей семьёй. Он не хотел давить, не хотел настаивать, но любопытство скреблось изнутри. Уж таким он был человеком — что-то заинтересует, он не успокоится, пока не выяснит. И вечные исчезновения Исина, его потерянность, некая отрешённость время от времени лишь добавляла масла в огонь. — Что-то же должно быть, — говорит Лухан, хмурясь и аккуратно почёсывая краем ногтя ноющий синяк на скуле. Чесалось неимоверное, но стоит прикоснуться — боль. — Не мог же он просто так сорваться. Зная Ёнмина… — Вот именно, Лухан, — Чиль Хо оторвался от созерцания дрожащих пальцев и таки посмотрел на друга, — зная Ёнмина… зная, на что он способен… Он… Исин-хён как-то случайно сболтнул, что Мин пристаёт к нему, что вот уже пять с половиной лет он не может от него отделаться. Но большего я не смог узнать. Он тут же закрывается в себе, перестаёт разговаривать, и мне приходится отступать, лишь бы не разрушить этот хрупкий, неустойчивый мостик между нами. Чиль Хо потёр лицо ладонями, а затем, скрепив пальцы в замок, осторожно впился в чуть грубоватую кожу на костяшке зубами. Сердце подсказывало ему, что случилось что-то из ряда вон выходящее, но он не мог поговорить с Исином, запертым в карцере с простреленным плечом до лучших времён. И кроме парня никто ничего не знал о произошедшем. — Он, — Лухан заметил, что тело друга бьёт нервная крупная дрожь, и помедлил немного, слегка улыбнувшись, — тебе нравится? Но Чиль Хо не успел ответить, так как оба заключённых наконец-таки заметили приближающуюся к ним группку заключённых, облачённых в светло-серые робы. «Они не из нашего блока. И не из блока С», — подумал Лухан, непроизвольно отодвигаясь назад. Во главе группы шёл мужчина лет так тридцати пяти, грузный, коренастый, широкоплечий. Его маленькие глазёнки терялись на большом лице, отчего-то раскрасневшемся. Щёки немного свисали, что делало мужчину похожим на озлобленного маленького бульдога. На левом виске грудились мелкие татуировки — кресты. Кисти тоже были «изуродованы» — толстые, словно сосиски, пальцы покрыты мелкой чёрной сетью, поверх которой расположились резкие, грубые, чёткие буквы и иероглифы. Уродливый шрам тянулся с той же левой стороны, но уже на бритом практически под ноль черепе. — Ты Лухан? — вальяжно произнёс мужчина, остановившись прямо напротив брюнета и засунув руки в карманы. — Мы… знакомы? — тихо отозвался парень, зажимая между подрагивающих от напирающего страха коленей ладони. — Мы оба знаем Сехуна, — с лёгкой улыбкой отозвался толстячок, ещё приблизившись к столу, на котором сидел Лу. — Он мне кое-что должен. — Тогда тебе лучше обращаться напрямую к нему. Мы с ним никак не связаны, — голос звучал всё тише. Лухан непроизвольно вжал в голову плечи под чужим пронзительным, тяжёлым взглядом. В мыслях тут же начали вырисовываться картинки, как его шею сжимают эти самые толстые татуированные пальцы, что аж косточки трещат. Будет хуже, чем с тем же самым Чжунхоном. Лу нервно сглотнул тугой ком, стоящий поперёк горла, и не смел даже пошевелиться. Сердце билось в груди как бешеное, слетевшее с катушек. Парень не знал, что от него хотят, но не покидало ощущение, что сегодняшнюю ночь он снова проведёт в медпункте. — Слышал, он трахает тебя, «клеймит», как своего собственного. — Это уже устаревшая информация. Больше нас ничего не связывает, — с нажимом произнёс Лухан, не смея оторвать взгляда от чужого спокойного, пугающе спокойного, лица. — Он где-то здесь, на прогулке. Думаю, ты быстро его найдёшь. — Не сомневаюсь. — И вновь улыбка, от которого сводит пальцы на ногах и тревога стучит в центр лба. Мужчина лениво махнул пальцами, подзывая парня к себе поближе, но Лухан настолько оказался парализован от страха, что не мог с места сдвинуться. Раздался сдавленный смешок, и полные губы растянулись в улыбке. — Не бойся. Мы с Сехуном — друзья. Давние друзья. — Ага, прям ближе тебя нет никого. Толпа расступилась, пропуская вперёд Сехуна. На лице вновь ни одной эмоции, кроме ледяного превосходства, руки в карманах (кто бы знал, что пальцы нервно дрожат), спина идеально ровная — он идёт, плывёт, как какой-то грёбанный аристократ, презирающий всех вокруг. На Лухана он даже не смотрит. Сехун легко обогнул низкорослого полного мужчину с довольной улыбкой на широком лице и встал между ним и Лу, загораживая младшего собой. Се, вытащив руки, сложил их за спиной и осторожно, незаметно похлопал брюнета по коленке, словно успокаивая. Только Лухана это совершенно не успокоило. — Ты что-то хотел от меня? Пожалуйста, я тебя внимательно слушаю, — сухо произнёс Сехун, смерив мужчину напротив себя презрительным взглядом, и тихо добавил, — Тайга. — Я хотел поговорить с твоим… — Тайга замялся, наигранно задумался, подбирая правильное слово, — Луханом. — Он выглянул из-за плеча Се, лишь бы только ещё раз посмотреть на ничего не понимающего младшего. — Нам есть что обсудить. — Говори при мне. — Не, — мужчина отмахнулся с улыбкой, — не при тебе. Это личное. Рядом с ним, как из-под земли, возник Бэкхён. Он слегка прихрамывал, ведь ноющее колено никак не хотело отпускать, но взгляд оставался жёстким и властным. — Тогда при мне, — произнёс он, сложив руки на груди. — Давно не виделись, Бэкхён-а, — отозвался Тайга, попытавшись похлопать другого лидера по плечу, но Бён не позволил, отшатнувшись. — Слышал о Чанёле. Какая потеря. — Он не умер, — отрезал мужчина, поморщившись. Грудь его заметно стала подниматься выше из-за сбившегося злостью дыхания. Кулаки сжались до побеления кожи на костяшках. — Судя по слухам… надолго ли? — Завали ебало, Тайга. А ты, — Бэкхён скинул с плеча чужую руку, принадлежащую ближайшему стороннику лидера блока В Кан Хёнгу, — не смей, нахуй, трогать меня. Хочешь последовать примеру Ёнмина? — Ты про то, чтобы отправиться на тот свет или про сломанное запястье? — ухмыльнулся здоровенный, широкоплечий Хёнгу, который был младше Сехуна на год и не отличался умом, но силы у него было хоть отбавляй: удар — и ты в нокауте. — Подумай над этим и не лезь, пока взрослые разговаривают, — огрызнулся Бэкхён, но всё же сделал небольшой и незаметный шажок в сторону, чтобы была какая-никакая дистанция между ними. Так, на всякий случай. — Не слишком ли ты его опекаешь, Сехун-а, — спокойно произнёс Тайга, почесав покрытый мелкими татуировками висок, даже не обращая внимания на перебранку рядом. — Для человека, который никогда ни о ком не заботился ты… — Я прекрасно знаю, что ты хочешь сделать, — перебивает его Сехун, делая шаг навстречу мужчине. — И предлагаю поступить иначе. — Да? Сделаешь всё, чтобы защитить своего… мальчика? — По собравшейся вокруг толпе заключённых прошлась волна дружного приглушённого смеха. — Господи, я, правда, не знаю, как его называть. Может, поможешь? — Забудь о нём, — резко отрезал Сехун, шумно вздохнув. Происходящее начинало его угнетать, а в мыслях продолжала биться мысль, что Лухана нужно как можно скорее убрать отсюда. Это была разборка только его и Тайги, а не младшего. Это лидер блока В затаил обиду за произошедшее и долгие годы вынашивал план мести. — Ты согласен? — Хочешь, чтобы я просто дал ему уйти? Что же взамен? — Довольная улыбка вновь расцвела на чужом лице, ведь Тайга уже знал ответ на свой вопрос, только хотел, чтобы Сехун прилюдно озвучил это. — Я буду на его месте, — спокойно отзывается Се, и Лухан, словно гонимый неведомыми чувствами, тут же оказывается на ногах, рядом со старшим. — Как ты и хотел три года назад. — Не надо, — тихо шепчет он, осторожно касаясь оранжевой ткани робы, только Се игнорирует его, дожидаясь ответа от лидера блока В. — Сехун, что ты делаешь? В повисшей тишине звук открывающегося раскладного ножа — гром посреди ясного неба. Кадык нарочито медленно перекатывается под бледной кожей. Тонкая струйка крови скользит вниз, пока не исчезает за воротом оранжевой рубашки. Се лишь чуть выше задирает подбородок, не сводя взгляда с Тайги. История повторяется вновь: Сехун безоружен, лидер блока B с ножом в руках. Возможно, на теле Се за сегодняшний день появятся ещё несколько шрамов, в добавление к тем, что покоятся на его спине пониже лопаток, животе и груди. Лухан тянет старшего на себя, пытается обойти его, помочь, убрать с линии огня, да только Сехун небрежно отталкивает младшего назад, сухо бросив: — Чиль Хо, уведи его отсюда. Бэкхён, ты тоже отойди в сторону. Это касается только нас двоих. Лухан цепляется за руки старшего, зовёт его по имени, но Сехун не обращает на него никакого внимания: ему совершенно не хочется упускать ненавистного человека из виду хотя бы на секунду. Чиль Хо приходится приложить все силы, чтобы оттащить младшего от Се и вывести его из образовавшегося круга; им никто не препятствует, ведь Тайга молчит. Прежде, чем фигура Сехуна скрылась за остальными, Лухан видит, как Хёнгу отвешивает ему удар в челюсть, и блондин невольно заваливается вправо. — Ты сделаешь лишь хуже, — шипит Чиль Хо на ухо младшему, который всё сопротивляется и зовёт Сехуна по имени. Тащить парня становится всё сложнее. — Давай уйдём. Он разберётся. — Ты не понимаешь, — кричит Лухан, борясь с другом. Он царапает его руки, топчет ноги, но хватка всё не слабеет. — Нет, это ты не понимаешь, Лухан, — с нажимом произносит он. — Как думаешь, у кого из вас выше шанс выжить после этого: у тебя или у Сехуна? У Лу дрожат губы. Его трясёт, ноги заплетаются и не слушаются. А Чиль Хо тащит его всё дальше от улюлюкающей, подбадривающей, кричащей толпы, к которой подключились и охранники, стоявшие до этого у входа в блок. — Хоть раз в жизни послушай его, — шепчет парень, заталкивая брюнета в блок А и закрывая за ними дверь, отгораживая их от происходящего снаружи. — Он справится. Лухан, еле сдерживая рвущиеся наружу слёзы, отталкивает друга от себя и убегает, сам не зная куда. Ноги просто несут его прямо по серым, холодным коридорам. В ушах стоит гул, резкий и раздражающий, но даже среди него Лу может различить звук из недавнего воспоминания — скользящее по незащищённой коже Сехуна лезвие ножа.***
Руки всё ещё дрожали. По левому виску, который украшал внушительных размеров сине-фиолетовый синяк, била барабанная дробь. Глаза заволокла пелена непрошенных слёз. «Гризли, схватив младшего за шкирку, выкатывает его на середину, чуть приподнимает, а затем дубинка вновь опускается на левую сторону его лица. Слёзы всё же брызнули, и Лухан закрыл лицо дрожащими маленькими ладошками, будто бы пытаясь облегчить пульсирующую боль. Очередной удар приходится на незащищённые рёбра. Младший выгибается, подобно маленькому ужику, на грязном, пыльном полу, беззвучно распахивает прокусанные и кровоточащие губы. Он встречается взглядом с полностью удовлетворённым Чжунхоном, с неким садистским удовольствием наблюдающим за очередным избиением, а затем рассеяно роняет отяжелевшую голову на холодный пол. Тело его бьёт крупная дрожь, напоминающая кратковременные судороги, а в глазах полное непонимание происходящего.» Лухан замирает, часто моргая. Голову пронзает очередная волна боли, но не это сейчас важно. Совсем не это. «— Из-за него? — слышит Лу, когда его приподнимают, усаживая. Он успевает лишь на какую-то секунду встретиться с обезумевшим взглядом Гризли, как надзиратель принимается отвешивать ему удар за ударом, не щадя сил. — Всё из-за этого ёбаного пидора? Выставленные вперёд дрожащие руки совсем не останавливают. Остаётся только закрыть глаза и поддаться течению, но Лухан пытается выбраться, пусть слабо и неуверенно, отчего получает лишь сильнее. Кровь бурлит в горле. Кровь застилает глаза и припухшие губы. Металлический запах крови режет ноздри, и от него тянет блевать.» Дышать сложно. Грудная клетка вроде подымается и опускается от глубоких, сильных вдохов и выдохов, но легче не становится. Лухан чувствует, как задыхается. Прошло уже два дня, а в ушах всё ещё стоит оглушительно-громкий звук выстрела, смешанный с тихим писком, исходящим от Исина. Лу кое-как видит его хрупкую, маленькую фигурку, сжавшуюся на полу, видит, как его бьёт крупная дрожь. Кровь расползается под ним с бешеной скоростью. В его глазах слёзы и мольба о помощи. Он похож на сумасшедшего, на человека, который не отдаёт себе отчёт в действиях. Тэ Сук пинает Исина в лицо, и паренёк, и так настрадавшийся, сразу же падает без чувств. Его руки безвольно опускаются по обе стороны от тела, и всем на обозрение открывается небольшое пулевое отверстие, которое пробило левое плечо пониже ключицы. Лухан закрыл лицо руками, прижался спиной к стене и скатился по ней вниз, на пол. Он спрятался ото всех в библиотеке, за книжными стеллажами, но не смог спрятаться от самого себя. Слёзы душили, но почему-то не лились. Хотелось кричать, но парень не мог себе этого позволить. Как же он устал. Кто бы знал, как его заебала эта угнетающая, давящая обстановка, эти ситуации, когда кто-то страдает, когда кого-то избивают до потери сознания или других травм. Он устал жить в страхе, что в следующие пару часов его могут убить здесь или что он станет свидетелем жестокого убийства. «— Да? Сделаешь всё, чтобы защитить своего… мальчика? — По собравшейся вокруг толпе заключённых прошлась волна дружного приглушённого смеха. — Господи, я правда не знаю, как его называть. Может, поможешь? — Забудь о нём, — резко отрезал Сехун, шумно вздохнув. — Ты согласен? — Хочешь, чтобы я просто дал ему уйти? Что же взамен? — Довольная улыбка вновь расцвела на чужом лице, ведь Тайга уже знал ответ на свой вопрос, только хотел, чтобы Сехун прилюдно озвучил это. — Я буду на его месте, — спокойно отзывается Се.» Это ломает. Это разрушает тебя изнутри, медленно, но сильно и чётко. Ты становишься похож на бомбу, рядом с фитилём которого находится непотухающая спичка. Вот-вот взорвёшься. «В повисшей тишине звук открывающегося раскладного ножа — словно гром посреди ясного неба. Кадык нарочито медленно перекатывается под бледной кожей. Тонкая струйка крови скользит вниз, пока не исчезает за воротом оранжевой рубашки. Се лишь чуть выше задирает подбородок, не сводя взгляда с Тайги. История повторяется вновь: Сехун безоружен, лидер блока B с ножом в руках. Возможно, на теле Се за сегодняшний день появятся ещё несколько шрамов, в добавление к тем, что покоятся на его спине пониже лопаток, животе и груди. Лухан тянет старшего на себя, пытается обойти его, помочь, убрать с линии огня, да только Сехун небрежно отталкивает младшего назад, сухо бросив: — Чиль Хо, уведи его отсюда.» Лухан хотел бы быть сильным, но он просто уже не может этого выносить. Он уже готов взорваться, разлететься на мелкие жалкие кусочки. А ведь ему сидеть ещё около одиннадцати месяцев, пока весь срок его заключения не иссякнет. Все сцены с драками и избиениями молниеносно проскальзывают перед глазами, сменяют друг друга, словно кадры дешёвого жестокого фильма, и Лухан закрывает руками уши, зажмуривается до боли в висках и плотно стискивает зубы. Крики стоят в голове, а вместе с ними звуки ударов, смех, улюлюканье, шум воды, стоны боли. Фитиль бомбы «Лухан» загорается за секунду, и яркая обжигающая искорка медленно скользит вверх, к самой установке. До эмоционального взрыва остаётся пятнадцать секунд. Лухана трясёт. Всё внутри него рушится, разваливается на части. Кажется, будто он сходит с ума, медленно и мучительно. Мысленно парень уже бежит. От этой давящей, убивающей атмосферы, от этих злобных, жестоких людей вокруг него, от этого глупого, противоречащего самому себе придурка по имени О Сехун с комплексом героя. Он бежит от самого себя, такого же глупого, жалкого, ничего не значащего в этом мире. Больше ничего. До эмоционального взрыва остаётся семь секунд. Губы начинают дрожать, невольно, но чётко. Слёзы непроизвольно начинают течь по щекам, а дрожь тела усиливается. Лухан стирает влажные дорожки с кожи лица, но они появляются вновь и вновь, раз за разом. Хочется остановиться, да только нет больше сил. Эта дрожь, эти слёзы, это неустойчивое балансирование на грани истерики и безумия — всё это кажется правильным сейчас. Наказание. Лухан точно уверен, что это его наказание за прошлое: за Шиндона, его распадающийся брак, боль, причинённую Суён, за быструю и низкую смерть, за предательство, крепкую, но прочную связь с убийцей, для которого он ничего не значит. Родители всегда просили Лу следовать вере, поклоняться Богу, чтить его, но парень всегда отмахивался от этого с усмешкой, твердил, что это прошлый век. Он был атеистом, с лёгким пренебрежением и насмешкой наблюдавшим за истинно верующими людьми. И вот она — кара. До эмоционального взрыва остаётся четыре секунды. Дрожь усиливается. Кажется, будто и все синяки на его теле решили разом отозваться болью в наказание. Словно младшему мало было разбитого, разорванного в клочья сердца. Лухан не контролирует своё тело, не контролирует свои слёзы, лишь мысли пока подвластны ему. Но и они не приносят ни капли спокойствия. В них лишь боль. Грязная, ужасная, резкая. Всего его избиения, все издевательства над ним, всё презрение, что он испытал с 15 лет, как только невольно признался всем вокруг в своей ориентации. В них лишь печаль. Ледяная, сковывающая, колючая. За Шиндона, с которым всегда было тепло и уютно, спокойно. За Сехуна, с которым недо-отношения напоминали заминированное поле битвы, но заставили его пробудиться, взбодриться и по-настоящему после смерти Шиндона почувствовать себя живым. За самого себя, изменившегося до неузнаваемости, ставшего слишком мягкотелым, слишком зависимым от другого человека, слишком чувствительным ко всему вокруг. В них лишь разочарование. Сильное, стойкое, разрушающее. В Сехуне за его чёртов страх и неуверенность в чувствах, в самом себе из-за изменившегося характера и неспособности противостоять взрослому жестокому миру, в окружающих людях, которые и упекли его сюда, толком не выслушав, увидев на нём бирку «гей» и решив сослать подальше, чтобы не мешался под ногами. Три секунды. Вздох срывается с губ. Резкий и продолжительный. Мурашки уже не только скользят по коже. Они прорываются изнутри, царапают своими острыми маленькими коготками грудную клетку, делая боль лишь невыносимее. Две секунды. Воздуха в лёгких всё меньше, давящей нагрузки на голову всё больше. Лухан обнимает себя руками, пытаясь согреться, пытаясь выстоять и успокоить самого себя. Только истерика, сдерживаемая месяцами, уже совсем рядом — её ледяное зловонное дыхание ощущается на плечах, шее, лице. От неё волосы встают дыбом на затылке. От неё замедляется сердцебиение, превращаясь в резкие колющие толчки органа о рёбра. Одна секунда. Первый стон. Тоненький, совсем тихий и неуверенный. Пальцы до побеления кожи впиваются в голову, цепляются за волосы так сильно, будто хотят выдрать с корнем. Никого нет рядом. Лухан совершенно один в небольшой библиотеке, но он чувствует себя так, будто один во всём чёртовом мире, как призрак, как изгой, как прокажённый. И ведь он сам в этом виноват — отправил Чиль Хо обратно следить за тем, чтобы Сехун не пострадал. Вот оно, наказание. Ещё один стон. Уже более продолжительный, более сильный. Ноги и руки не слушаются, безвольно дёргаются, не подчиняясь мысленным приказам хозяина. Лухану холодно. Вьюга бушует в груди, разрывая её на части. Мокрые от слюны губы трясутся от внутренней стужи. Лу пытается сдержать их зубами, но лишь пробивает тонкую кожу до крови. Теперь к боли, судорогам и слезам добавляется ещё и покалывающее ощущение на губах от каждого быстрого скольжения языка по поверхности. Брюнет невольно заваливается на бок, проскользив плечом по стене. Прижимает колени ближе к груди, цепляется за них руками так сильно, что напряжённые до предела мышцы сводит. Лбом он касается самой верхушки коленей и заходится в хриплых, сдавленных рыданиях. В спутанных мыслях упрямо бьётся «мне не нужна ничья помощь», но сердце отзывается тихим «лжец», отчего с губ срывается очередной рваный стон, постепенно переходящий в частые всхлипывания. Лухана поднимают. Насильно тянут за робу, что аж ткань трещит по швам, пока, наконец, не усаживают прямо и не прислоняют к стене спиной. Рыдания продолжаются. Лу всё ещё хватает воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Его лицо пунцовое, в полных слёз глазах лопнули капилляры. Брюнет плотно прижимает ладони к ушам, раскачивается, сидя на месте, дрожит и что-то быстро-быстро и невнятно шепчет. — Эй! Чужая рука касается его дрожащего плеча, но парень никак не реагирует, раскачивается, с плотно закрытыми глазами. — Лухан, эй! Чужие пальцы касаются разгорячённой кожи. Ладони ласково похлопывают по покрасневшим щекам, пытаются убрать руки от ушей. — Лухан, — слышит парень будто издалека, словно он находится под водой, на глубине, а кто-то с берега зовёт его, — не пугай меня! Брюнет осторожно открывает глаза, медленно и с трудом. Он моргает пару раз, рассеивая пелену чёртовых слёз. Лу морщится от пронзившей глаза боли и вновь моргает, с трудом хлопая склеившимися ресницами. Напротив — знакомые большие глаза, тёмные и глубокие, как ночь, наполненные тревогой и болью. Оливкового цвета кожа, как показалось, посерела, потускнела. Большие, пухлые губы шевелятся, но Лухан с трудом слышит слова. — Лухан, с тобой всё нормально? — шепчет Чиль Хо, поглаживая большими пальцами кожу чужого лица. — Лухан? Губы начинают дрожать, невольно, но чётко. Младший всматривается в глаза старшего с минуту, а потом медленно качает головой из стороны в сторону. И Чиль Хо крепко обнимает его, притянув к себе. — Я больше так не могу, — на выдохе шепчет Лухан, прижимаясь как можно ближе к брюнету. — Я так устал. — Ш-ш-ш, — всего лишь произнёс Чиль Хо, продолжая хаотично поглаживать младшего по волосам, шее, спине. — Всё хорошо. Я рядом. Только тише. — Я… я так больше… не могу, Чиль Хо, — уже громче добавляется Лухан. Его голос надломлен от слёз, он хриплый и шершавый, как наждачная бумага наощупь. Он терпел так долго, глушил в себе все чувства, истерику, крики и слёзы, но стало лишь хуже, ведь отрицательные эмоции, скопившись в огромную кучу, ударили, захлестнули слишком неожиданно. Чиль Хо отстраняется и заключает покрасневшее лицо младшего в собственные ладони. Он смотрит ему в глаза, попеременно то в левый, то в правый. Осматривает все синяки, что появились после утреннего инцидента, два дня назад. Осматривает содранную кожу на левой щеке, о происхождении которой ещё даже не догадывается. Осматривает его разбитые, покусанные губы, покрасневшие и подрагивающие. И правда не знает, что ему сделать сейчас. Он сам готов расплакаться от бессилия. — Я рядом, Лухан, — прошептал Чиль Хо, соприкасаясь с парнем лбами, всё не разрывая зрительного контакта. — Сейчас я рядом. Успокаивайся. Возьми себя в руки. Младший, всхлипнув, отрицательно качает головой и закрывает глаза, позволяя очередной порции слёз скатиться по раскрасневшимся щекам. Чиль Хо, тихонечко сматерившись, вновь прижимает к себе Лухана, прячет его пунцовое, залитое слезами лицо в своей шее. — Чего же ты так? — надрывно шепчет старший, но в ответ получает лишь неразборчивый лепет вперемешку с всхлипываниями. Он чувствует, как оранжевая ткань спереди намокает от чужих слёз, а сзади натягивается из-за сильно сжимающих её пальцев. — И пяти минут не прошло, как я тебя оставил. — Я… не знаю… ничего уже не знаю, — отделяя каждое слово, хрипит Лу. Истерика отступает, медленно, дразняще, оставляя после себя лишь огромную чёрную дыру в груди, ледяную, обжигающую пустоту и разрушения. — Просто… всё это… я заебался. — Ш-ш-ш, я понимаю, это-то я понимаю. Как долго ты держал всё это в себе? — Шесть… семь месяцев? — тихо отзывается Лухан, хмурясь. — Я потерял счёт дням, как оказался здесь. Они пролетели так быстро и незаметно. Очередной сильный, громкий всхлип, и Чиль Хо вновь зашептал успокаивающие слова на ухо младшему, поглаживая его по подрагивающей спине. У парня мурашки бегут по спине, как только чужие губы мимолётно, еле-еле касаются кожи на его шеи. Это ударяет в голову, словно неожиданный раскат грома. Но Лухан ведь всего лишь друг, да? — С Сехуном… он в порядке? — еле слышно задаёт интересующий его вопрос младший, хоть сознание и кричало о том, чтобы он наконец оставил Се в покое, забыл его, сделал вид, что его не существует, — так хоть проблем станет меньше. — Да, с ним всё хорошо. — Чиль Хо отчасти не лгал, но и на чистейшую правду это не было похоже. Сехуна неплохо так потрепали, что можно сказать и о его сопернике Тайге, но он жив-здоров, отделался лишь порезами и синяками, вроде бы. — Надзиратели блока В вовремя вмешались. Говорят, заключённые этого блока сами устроили небольшую заварушку, чтобы их выпустили сегодня с нами на прогулку, и теперь подобная выходка не останется безнаказанной. — Мм, — тихонечко протянул Лухан, всё ещё не имея сил остановить всхлипывания. Слёзы прекратили литься, и кожа натянулась на лице, она слегка покалывала, будто бы вибрировала изнутри, но всхлипывания никуда не уходили, — я рад… что с ним всё хорошо. — Это ведь… и из-за Сехуна тоже? — осторожно поинтересовался Чиль Хо, продолжая сжимать парня в крепких объятиях. Он не хотел задавать этот вопрос, опасаясь очередной волны истерики и слёз, но не мог не спросить. Лухан был дорог ему, он его отлично понимал, ведь у самого были непростые отношения с бывшим, с тем парнем, из-за которого он оказался в тюрьме. У Чиль Хо ведь тоже случилась истерика после того, как Дон У, этот чёртов закоренелый гомофоб, не способный признать, что у него есть чувства к парню-гею, избил его до потери сознания, до реанимации и долгих скучных дней в больнице на восстановлении. — Он — лишь одна из причин, — отозвался Лухан, цепляясь за шею Чиль Хо как за спасательный круг. От объятий со старшим истерика отступала всё дальше и дальше, но оставленные разрушения не восстанавливались. — Одна из многих. — Сехун, может, и хороший… в каком-то смысле, но… однажды он погубит тебя. Лухан сдавленно улыбнулся, прикрыв веки. Постепенно начало возвращаться и тепло. Доброта старшего разожгла малюсенький огонёчек где-то изнутри, и пусть пока тепла от него не так много. Но ведь это только начало, не так ли? — Я знаю, Чиль Хо, я всё прекрасно знаю.***
«Ты забрал кое-что у меня. Теперь пришла моя очередь». Сехун шумно выдохнул, лёжа на больничной койке в медпункте. Мышцы на сведённых за головой руках покалывало от напряжения, усталости, нервов. Пустой взгляд устремлён в потолок. И парень кажется таким спокойным на первый взгляд, несколько отрешённым, да только в груди полыхает пожар, состоящий из гнева, печали и тревоги. Се хочется сорваться с места и отправиться на поиски Лухана, который, как уверен старший, расположился в библиотеке за закрытыми дверьми. Хочется до нервной дрожи, до тяжести на сердце, но он не двигается с места. Потому что не стоит. Нельзя. Потому что пора со всем кончать. Эти грёбанные недо-отношения, эти чувства и так возникли слишком неожиданно, резко, незаметно даже, всколыхнули всё, перевернули с ног на голову привычный для Сехуна мир и оставили его ни с чем. Потому что такова судьба. Потому что так будет правильно. Слабо, еле слышно выдыхает, сдерживая себя. В который раз. Блондин устал молчать. Ему до жути, до боли в груди хочется признаться Лухану, что он тоже… нравится ему. Но только Се отлично понимает, что это будет одним из самых неправильных поступков, совершённых в тюрьме. Не то место, не то время, не те обстоятельства, да и сам он не тот человек, чтобы произносить подобное Лухану. Но старшему обидно, и он так зол на самого себя. Время пролетело так быстро, эти прошедшие месяцы будто пронеслись за секунду, а он так и не успел сделать всего. Не покидала мысль, что теперь на память о Лухане у него останутся лишь парочка новых шрамов на теле, да воспоминания, наполненные болью. Избиение, изнасилование, угрозы, мысли о самоубийстве — лишь краткий перечень того, что Се не сможет выкинуть из головы, когда всё закончится. «Твоя поганая подстилка ничего плохого не сделала. Всего лишь связалась не с тем человеком, но, как говорится, око за око». Сехун также ненавидел самого себя за то, какие воспоминания останутся у Лухана о времени, проведённом за решёткой. Всё бы могло быть несколько иначе, не вмешайся он тогда. Не стоило приходить в прачечную, не стоило уводить его из душевой, не стоило оставлять на нём метку, считал Се, потому что именно эти треклятые действия положили начало огромным проблемам как у новенького, так и у Сехуна. Не стоило также привязываться, нужно было иметь мужество разорвать любые маленькие намёки на отношения любого вида с Луханом. Но старший оказался обычным слабаком. Снова. Чувства, которые, казалось, парень запер глубоко в себе за кирпичными прочными стенами, вновь проявили с себя не с лучшей стороны, вновь превратили его в глупого девятнадцатилетнего мальчишку. «— Ты думаешь, это смешно, а? — Се толкнул младшего в грудь ладонью, сильнее впечатывая его в острый край стола. — Ты… — Ладонь блондина зависла в воздухе около лица Лу, и он даже не знал, что именно хотел сделать с ним. — Захотел — поцеловал? Весело, да? Легче от этого становится? — Прости, — в очередной раз прошептал Лухан. — Сука… — успел произнести Сехун, и Лу снова поцеловал его, но уже более легко, лишь мимолётно коснувшись его губ. — Перестань делать это! — повысил голос парень, нависнув над младшим. Лухан невольно поёжился, испугавшись. Сехуна словно на части разрывало. Он смотрел то в глаза младшему, то на его потрескавшиеся, разбитые губы, то вновь в большие светящиеся глаза. Знаете, как изображают внутренние метания героев в фильмах? В замедленной съёмке, напоминает сумасшествие, словно человек бьётся в судорогах. Вот так и Се чувствовал себя сейчас. Он злился, но… чувствовал счастье и тепло в груди, которое отчаянно боролось с холодом. — Блять… — прошептал Сехун, опустив взгляд. — Блять. — Кулак встретился со столом так неожиданно, что Лухан невольно вздрогнул. — Блять! — громко сказал Се, резко посмотрев младшему в глаза и ещё сильнее стукнув кулаками по столу, тихо затрещавшему в ответ. Сехун подался вперёд и впился в чужие губы. Он сжал лицо младшего в своих ладонях и сильно зажмурился, что перед глазами побежали чёрные круги. Губы сами приоткрыли губы Лухана, а язык скользнул внутрь так свободно и уверенно, как будто это было самым правильным поступком в мире.» — Последнее время ты попадаешь ко мне слишком часто, Сехун-а, — произнёс Донхэ, поднимаясь на ноги и засовывая пачку сигарет в карман белого халата. — С появлением этого Лухана начался какой-то тотальный пиздец, не заметил? «Будь уверен, я найду способ добраться до него. И жаль, конечно, что не увижу выражения твоего лица, когда ты найдёшь его с перерезанным горлом». — Было бы странно, если бы я не заметил, — усмехнулся Се. Кожа на шее натянулась; широкий белоснежный пластырь плотно прилегал к неглубокой царапине на шее, протянувшейся практически от уха до уха. — Этот пиздец касается меня в первую очередь. «Лухан сидел на полу, прислонившись спиной к ножке стола. Он был болезненно-бледным, его губы — блёклыми и подрагивающими, а глаза смотрели в сторону старшего пусто и как-то стеклянно. Лу плотно прижимал две ладони к своему животу, но кожа на них окрашена в красный, а на робе расползлось большое тёмное пятно от крови. Сехун бросился к парню и опустился рядом с ним на колени. Мысли роем вились в голове, один вопрос возникал за другим, но блондин почему-то не мог озвучить ни один из них. Он хотел прикоснуться, но ладонь повисала в воздухе, а затем стыдливо возвращалась обратно на колено. Грудь разрывалась на части, ведь Се будто на себе ощущал боль Лухана, читая его ощущения по выражению лица. — Ты только держись, ладно? — хрипло и тихо произнёс Сехун, просунув одну руку под колени младшего, а второй обняв его. Лу попытался оттолкнуть его окровавленной рукой, отрицательно качал головой, что-то мычал в ответ, но Се всё же поднял его на руки и бережно прижал к себе. — Продолжай зажимать рану, я… нам лучше быстрее добраться до Донхэ-хёна, пока ты совсем в обморок не упал. — Се… — Просто оставайся со мной, хорошо?» — Ты будешь здесь? — Сехун кивнул, не поднимая головы и даже не смотря на врача. — Схожу покурю. Не уходи только, пока не приду. — Послышался звук открывшейся двери, а затем Донхэ слегка прокашлялся. — И… поосторожнее тут. Буду минут через пять. Надеюсь, вам хватит этого времени. Парень пробурчал что-то непонятное в ответ, недоумённо нахмурившись, и рывком сел на койке. В дверях стоял Лухан, потерянный, поникший, словно брошенный всеми котёнок. Се пришлось отвернуться, чтобы успокоить скакнувший ритм сердцебиения и очередной прилив пустоты в груди. — Мы можем поговорить? — осторожно, тихо произнёс Лухан, когда за Донхэ бесшумно закрылась дверь. «— Зачем ты здесь? — в очередной раз спросил Сехун, подходя ближе. Их разделяло расстояние, равное длине вытянутой вперёд руки, и Се не собирался ещё приближаться. Он и так спокойно мог увидеть, как на болезненно-бледной коже начали проглядываться еле заметные синяки или что на лбу на свезённой коже твёрдой корочкой засохла кровь. — Я пришёл увидеть тебя, — тихо и осторожно произнёс Лухан, не отводя взгляда от чужих глаз. И Се готов был поспорить, что если бы не сильная стужа в его груди, то он бы почувствовал, как тепло волнами разливается по его телу. — Звучит слишком по-пидорски, да? — Парень слегка улыбнулся. — Есть немного, — всего лишь сказал Сехун, почесав мочку уха, а зачем кончик носа ребром указательного пальца, словно пытаясь скрыть неловкость, что испытывал сейчас. — Я правда пришёл ради тебя. — Лу оттолкнулся от стола и приблизился к старшему. — И… ради себя тоже.» Сехун, с трудом сглотнув вязкую слюну, слабо кивнул и ладонью указал на больничную койку, на которой сидел. Лухан несмело приблизился и медленно опустился на краешек кровати, не сводя глаз со старшего. — Зачем ты здесь? — сказал Се твёрдо, слегка раздражённо. Потребовалось много усилий, чтобы заставить голос звучать именно так, но результат поражал — Лу стушевался и слабо поджал дрогнувшие губы. — Мы… — Нет никаких нас, — резко перебил Сехун, решив, что пора уже брать всё в свои руки и расставить все точки над i. Пора уже сказать нужные слова, которые должны были прозвучать много месяцев назад. — Никогда не было. Лухан, гонимый мыслями и чувствами, всё ещё дрожащий от недавнего всплеска эмоций, пришёл к Сехуну, чтобы окончательно во всём разобраться: либо разорвать их странные, неправильные отношения, либо начать всё заново, с чистого листа, будто они и не были знакомы все эти долгие месяцы. Но старший как всегда взял всё в свои руки, решив остановиться на первом варианте. — Я тебе нравлюсь, но… — Се замялся. Болезненные слова всегда даются с трудом, когда смотришь любимому человеку в глаза, — но мне не нравишься ты. Ни капли. Лухан заставлял себя не опускать глаз вниз, приказывал себе достойно вынести всё, что скажет Сехун. Он ведь всегда догадывался, что именно так между ними всё и закончится, что именно это старший и скажет ему. Ты мне не нравишься. Это ничего не значило. Всего лишь секс. Ты не сопротивлялся. Нас ничего не связывает и так далее. Пока Се сказал только один из нескольких десятков возможных вариантов, но Лухан был абсолютно уверен, что если не все, то хоть ещё парочку. — Это был всего лишь секс, — добавляет Сехун, незаметно для младшего спрятав среди переплетённых ног кисти и собственные пальцы, побелевшие от натуги и трясущиеся. — Это ничего не значило для меня. Ты позволял, я пользовался. «Боль уходила, любовь возвращалась. Даже грубоватые и резкие толчки казались Лухану нежными, полными чувств. Ладонь Сехуна скользила по чужому бедру, и старший постоянно приподнимал ноги Лу, вдалбливая в его тело под нужным углом. Их лица вновь оказались на одном уровне, а губы в опасной близости. Лухан практически стонал ему в губы, отбросив в сторону стыд и страх. Он пытался шире раздвинуть ноги, но их почему-то свело, и они не двигались. Он пытался впустить Сехуна внутрь настолько, чтобы он, наконец, добрал до его сердца и понял, как сильно нравится младшему. Чтобы, наконец, Лухан прекратил играть роль, носить маску, которая ему противна. Сехун зарылся пальцами в волосы Лу, как можно быстрее двигая бёдрами и ловя губами каждый стон брюнета. Их губы соприкоснулись на какой-то жалкий миллиметр, но уже от этого между ними прошёл электрический разряд, пустивший мурашки сразу по обоим телам.» — Ты сказал, что хочешь поговорить, но в основном говорю я, — тихо произнёс Сехун. Он дышал глубоко, медленно: каждый вздох давался с трудом. Виски сдавило, что Се невольно поморщился от боли и наскоро облизнул пересохшие губы. — Просто, раз ты начал… Мне бы хотелось услышать, что ты скажешь, — спокойно, еле слышно отзывается Лухан, низко опустив подбородок и слегка прикусив нижнюю губу. — Я… продолжу защищать тебя. — Губы Лу изогнулись в жалком подобии улыбки — краешки губ слегка приподнялись. — Но это всё, что будет нас связывать. По моей вине ты оказался в таком дурацком положении… — Всё это происходит, потому что я ёбаный гей, — сквозь зубы бросает Лухан. В другой раз младшего бы сильно задели слова Сехуна, его враньё, которое никому не приносит счастья, но на душе и так холод, сильнее и быть не может уже. — Это главная причина всей хуйни, что творится здесь. «Твоя поганая подстилка ничего плохого не сделала. Всего лишь связалась не с тем человеком, но, как говорится, око за око. Ты забрал кое-что у меня. Теперь пришла моя очередь. Будь уверен, я найду способ добраться до него. И жаль, конечно, что не увижу выражения твоего лица, когда ты найдёшь его с перерезанным горлом». Сехун бы рассказал Лухану об этом, об этих идиотских словах Тайги, который испугали его до чёртиков. Рассказал бы о его младшем брате, по глупости попавшем сюда на совсем короткий срок, о том, как этот мальчишка двадцати двух лет почему-то, как и Лу, увидел в Сехуне защитника, хотя три года назад Се ни каким боком не показывал, что его это интересует. Рассказал бы, что тот самый Сынчён, глупый до невозможности, непривыкший ко взрослой жизни, не понял сразу, что здесь, в этих чёртовых стенах, среди воров, убийц и насильников, его никто не будет защищать. Здесь нет мамочек. Сехун — не мамочка! Что этот самый Сынчён бегал за старшим как хвостик, а затем втайне, по его мнению, жаловался своему братцу из другого блока, что ужасный О Сехун, двадцати двух лет отроду, игнорирует его и бросает на произвол судьбы. Се рассказал бы, что этот глупый Сынчён нарвался сам, случайно наехав не на того человека в блоке А, за что и поплатился мерзкой и длительной смертью через удушение голыми руками. Сехун рассказал бы Лухану, что три года назад, после смерти младшего брата, Тайга устроил публичные разборки, будто бы Се собственноручно убил Сынчёна, а не просто игнорировал его как мелкую букашку. Сехун бы показал Лу все свои уродливые и глубокие шрамы на спине или животе, позволил рассмотреть их как можно ближе, чтобы младший понял, насколько ужасной была та разборка, когда оружие было только у тридцатидвухлетнего Инчёна (Тайги), а для ещё зелёного, юного Се это была вторая в его тюремной жизни драка. Сехун рассказал бы, что вмешавшийся без предупреждения Бэкхён заступился за него и приказал своим людям убрать парня подальше от обезумевшего Тайги, да не забыл упомянуть чужое обещание отомстить за смерть брата. Сехун бы всё это рассказал, не утаив ни капли, но ему не хочется в очередной раз пугать Лухана тюремными разборками: младший и так уже вдоволь насмотрелся на них. Судя по его виду, по его взгляду, он и так еле держится, чтобы не сорваться и не слетать с катушек. — И… если уж так выходит, давай… больше никогда не сталкиваться. — Лухан заглядывает Се в глаза, видит в них внутреннюю борьбу, печаль и чёртову боль, которую он несёт в одиночку вот уже долгое время, но продолжает молчать о них. — Ты сделаешь вид, что меня не существует, я — что нет тебя. И твоей защиты мне не нужно. Я попытаюсь справиться сам. Не выйдет — это уже мои проблемы, не твои. Идёт? Сехун замирает — слёзы подступают к горлу. Слова Лухана ранят. Когда казалось, что ничто уже не может причинить боль, находятся слова, доказывающие обратное. Но Сехун всё же, подумав немного, кивает, нехотя, еле заметно. Ему этого совершенно не хочется, он бы обнял младшего и не отпускал всё время, до самой смерти. Если бы была возможность отмотать время немного назад, до того момента, как Лу появился на пороге медпункта, Се ухватился бы за этот шанс и не сказал всего остального. А так придётся идти до конца. Лухану ведь совсем немного осталось. — Только… — Лу, шумно вздохнув и смущённо потупив взор, пододвигается чуть ближе к старшему, — можешь выполнить мою последнюю просьбу? Сехун не двигается, пустым взглядом наблюдая, как Лухан оказывается около него, совсем близко, что становятся видны чёрные бусинки зрачков посреди тёмных радужек. Он уже догадывается, о чём попросит младший, и мысленно пытается решить, стоит ли соглашаться: это ведь угробит Се ещё больше. — Какую? — звонким шёпотом отзывается Се, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. Но ведь так будет правильно, не так ли? Давно пора было уже перерезать эту нить, связывающую их. Последняя просьба, и они разойдутся, сделав вид, будто не было этих чёртовых месяцев, проведённых вместе. Лухан подаётся вперёд; его ладони утопают в тонком, но мягком одеяле на койке. Он неуверенно заглядывает в глаза старшему, стараясь игнорировать покрытую синяками кожу, вздувшуюся, но уже идущую на спад шишку над правым глазом, широкий белый пластырь, закрывающий порез на шее. Он пытается сконцентрироваться лишь на глазах, любимых лисьих глазах, которые собирается не замечать, избегать оставшиеся одиннадцать месяцев. «Чёртов О Сехун, какой же ты тупой и трусливый», — думает парень, хмурясь. Глаза в очередной раз заволакивает пеленой, только сейчас Лухан сдерживает сам себя, не желая больше быть таким уязвимым, слабым, жалким. — Не отталкивай. Чужие губы, сухие и горячие, оказываются на его собственных, приоткрытых и подрагивающих. Лухан целует нежно и осторожно. Приоткрывает чужие губы, подхватывает их своими, зажимает, слегка посасывает, касается лишь самым кончиком языка, но поцелуй не углубляет. Одна из ладоней скользит вверх, достигает щеки, ласково соскальзывает дальше, ближе к затылку, и притягивает к себе. Се чувствует, как мурашки скребутся изнутри грудной клетки; он начинает дышать глубже и чаще. До лёгкого хруста косточек сжимает собственные пальцы. Слёзы стоят в горле, собираются в уголках глаз. Он сдерживается, чтобы не опрокинуть младшего на койку, прижав к себе как можно ближе. «Нужно держать дистанцию», — твердит Сехун себе, но правая ладонь, не послушав хозяина, поднимается вверх, касается чужой щеки, а язычок проворно проскальзывает внутрь, сталкиваясь с языком Лухана. Да, отлично он держит дистанцию. Се пододвигается так близко, что начинает чувствоваться биение его сердца, быстрое, стремительное. Он так близко, что младшему с трудом удаётся дышать носом, — Лу задыхается от нехватки воздуха и переизбытка разнообразного спектра чувств. Они, как обезумевшие, цепляются друг за друга, боясь отпустить и потерять. Лухан шумно дышит, надрывно, сдерживаясь, чтобы гортанно не застонать. Сехун сильно сжимает пальцами чужое лицо, наплевав, что синяки и ссадины на нём в ответ могут причинить резкую, колючую боль младшему. На душе становится легче — и то радует. Сехун отстраняется первым, спустя какое-то время, стараясь сделать это как можно медленнее, чтобы не обидеть младшего. В груди всё горит, чёртовы стены окончательно рушатся, кирпичи рассыпаются в мельчайшую пыль. Ещё немного, и он бы всё разрушил, всё снова бы вернулось к прежнему непонятному состоянию. Они снова бы оказались в тупике. — Надеюсь, этого достаточно? — тихо, но резко, с толикой раздражения бросает парень, отвернувшись. Лицо пылает изнутри, хоть это никак не отражается на бледной коже. Не хочется причинять Лу боль, но… так надо, так будет лучше. Всё должно закончиться здесь и сейчас. «— Теперь ты можешь проваливать. — На Лухана словно ведро холодной воды вылили. Он на несколько секунд потерял способность говорить. — Я выполнил твою прихоть, удовлетворил твоё желание. Надеюсь, это всё. — Не говори так… — Младший хотел сказать совершенно другое, ему хотелось закричать, чтобы Сехун не смел вести себя так снова, не смел снова перевирать ситуацию, но просто не смог выдавить из себя это. — Ты… — В очередной раз помог тебе в удовлетворении твоих ебучих желаний. Ты был слишком жалким, а во мне за долгие пять лет проснулось желание поиграть в благотворительность.» — Да, — спокойно отзывается Лухан и затем прикусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы успокоиться. Он лишь слегка морщится от холода на душе, не желая показывать старшему, как его это задело, — вполне. Брюнет поднимается на нетвёрдые ноги, даже не смотря на Сехуна. Он замирает на секунду, борясь с самим собой, затем бросает тихое «спасибо» и быстро уходит, тихонечко притворив за собой дверь в медпункт. Сехун отворачивается к стенке и легко смахивает скатившуюся по щеке слезу, которую не смог удержать. Он и представить себе не мог, во сколько месяцев боли и метаний выльется его мимолётное желание завладеть новеньким в его первые дни в тюрьме. Он и подумать не мог, что прощаться с Луханом будет так сложно. Он и предположить не мог, что всё закончится именно так.