***
Ярость отступила. Смоталась обратно в тёмный угол на дне души, как мелкая дрожащая тварь, стоило Бэкхёну произнести те слова, дать блядское, никому не нужное обещание. И снова оставила после себя удушающее чувство пустоты и ненависть к себе. Чанёль чуть было не сорвался. Снова. На пустом месте, из-за тупейшей пары фраз от Ухёна. Кулаки чесались съездить по чужому лицу, стирая безобидную и вполне дружелюбную улыбку. Каждая мышца горела изнутри, ныла, умоляла о разрядке, о спокойствии. Чьё-то избиение было одним из действенных способов избавиться от стресса, а именно сейчас в жизни его было предостаточно. Даже слишком. Младший поднял глаза на стоящего вполоборота Бэкхёна. Парень прислушивался к перезвону ключей надзирателей, закрывающих заключённых по своим камерам, и мысленно пытался определить, насколько они далеко от них. Пак заметил, насколько зол был старший: его натренированная, пусть и не широкая, спина была напряжена, брови сошлись на переносице, а на тонкой шее выступила голубая вена, готовая прорваться через бледную кожу. Предплечья подрагивали, а ладони то и дело сжимались в кулаки, будто разминаясь. Чанёль не хотел злить Бэкхёна. Правда. Кого угодно, но только не его. Да и думал, что это просто невозможно сделать: несмотря на двоякие и порой неприятные подколы насчёт ориентации, на взгляды, какими Бёна одаривали заключённые из соседних блоков, на чанёлевские проблемы с контролем гнева — Бэкхён всегда оставался спокойным и рассудительным. Постоянно, как какой-то робот. Он уже не раз успокаивал взбесившегося Ёля, не раз ставил его на колени перед раковиной и умывал, шепча что-то ласковое и одобрительное и поглаживая по волосам и шее, и никогда не поднимал на него руку за случайно брошенные оскорбления. Пидор. Ёль вздрогнул, вспомнив, что хотел сегодня бросить сквозь сжатые от злости зубы. Бэкхён тогда даже не дрогнул, лишь на секунду поджал пухлые губы, и жестом остановил разозлившегося Чон Сока. Пидор. Ладони сжимаются в кулаки, твёрдые и крепкие, ноющие и просящие крови, огромного количества крови. Чон Сок притягивает Бэкхёна за локоть, что-то совсем неразличимо шепчет, а затем с лёгкой улыбкой отпускает. Потом прожигает его, Ёля, настолько ненавистным взглядом, что хочется разбить его лицо. Лишь бы не смотрел. Лишь бы не трогал. Лишь бы вообще отсел подальше от Бэкхёна. «Что же их, блять, связывает?» Пидор. Быстрый взгляд со смешно поджимающихся маленьких пальчиков на ногах до растрёпанной макушки головы. Не похож Бэкхён на него, скорее сам Чанёль тот ещё пидор, раз поступает так с заботливым старшим, который всегда ласково улыбается ему. В нём мало той манерности, какая была у тех парней, которых Пак избивал в школьные годы. Бэкхён слишком сильный, неприступный, как каменный, лишь щенячьи глаза выдают вселенскую печаль и улыбка порой слишком нежная для парня. Он ходит иначе, говорит иначе, жестикулирует тоже по-другому. Он вряд ли начнёт стонать хриплое «пожалуйста», как те пассивы, тут скорее Чанёль сам будет умолять о пощаде. Бэкхён поворачивается к Ёлю лицом, и младший опускает взгляд в пол, как нашкодивший щенок, понимающий, что накосячил по-крупному. Я позволю себя ударить, как тогда в центре. Хотелось крикнуть, что не надо, что всё уже прошло, как всегда спасибо Бэкхёну. Однако старший подходит ближе, чёртовы уверенные, полные раздражения два шага, и резкий толчок в грудь — Пак отступает совсем чуть-чуть. Ещё один — теперь нельзя сдвинуться Ёля с места, тот старается не уходить, позволить Бэкхёну выпустить пар. Невозможно же столько терпеть. Никто не может. Бэкхён не бьёт. Он толкает, ничего не говоря. Он тянет на себя, до хруста сжимая тёмно-синюю рубашку. Он заносит руку, чтобы отвесить пощёчину, чтобы вцепиться в шею, но останавливает себя и снова толкает, кривя губы. Чанёль мысленно твердит, как заведённый: «Ударь меня, ударь меня. Давай же! А ещё наори. Станет легче». Так будет проще. Всем и сразу. Бёна ведь тоже трясёт от с трудом скрываемой злости. Пак не понимает, почему он сдерживается, какой в этом смысл. Пидор. Ни один из тех мальчиков-геев, из которых Чанёль вытряхивал душу, не смотрел на него так. Ни один их них не пытался сопротивляться, не пихал, не тянул к себе, со злостью заглядывая в глаза, не пытался его ударить. Ни один! Они все боялись его, как огня. Пак тоже боялся сам себя, ведь каждый раз с трудом мог остановиться и не убить очередного заднеприводного уёбка. Уёбка, которого он с радостью бы трахнул, если бы выпала возможность. И трахал, устав сбивать до мяса кулаки. Бэкхён только совсем не такой. Другой. Отличающийся. Нереальный. Его хочется уважать. Против него не хочется идти. Его хочется… — Какого хуя ты стоишь, Ёль? — взмолился Бэкхён, остановившись и тяжело дыша. Его нижняя губа подрагивает, будто парень готов непонятно от чего разреветься. Он, казалось, даже не моргает. Грудь быстро подымается и опускается. Кулаки окончательно сжались, готовясь к первому серьёзному удару. — Ты ведь так хотел начистить кому-нибудь рыло! Удар в левое плечо — Пак продолжает стоять, продолжает с сожалением смотреть в перекошенное (от разочарования ли?) лицо сокамерника. Довольно ощутимый удар, сильный, раз боль запульсировала во всём скате плеча и не растворяется так быстро. Чанёлю захотелось попросить ударить его по-нормальному, в лицо, как он сам сделал когда-то в центре. Разбить ему нос, может даже сломать, разбить губы, выбить несколько зубов. Сделать так, чтобы к вечеру глаз заплыл от уродливого сине-фиолетового синяка. Сделать так, чтобы уже Чанёль начал умолять о пощаде. — Что с тобой не так?! — чуть успокоившись произносит Бэкхён, сделав шаг к замершему Ёлю, пристыженно опустившему подбородок чуть ли не до самой груди. Бэкхён, лежащий на пыльной земле в луже собственной крови. Пытается уползти, но в спину прилетает тяжелый кроссовок, валящий его на пол. Парень больше не пытается подняться. Лежит, едва дыша; худые, угловатые плечи дрожат от рваного дыхания, от сдерживаемых рыданий. Ёлю хочется крикнуть, чтобы эта блядь обернулась, чтобы посмотрела ему в глаза, но слова не идут: в ответ — приглушённый рык и сильный пинок по бедру. Хочется остаться рядом и пронаблюдать, как на бледной коже вырастет огромный кровоподтёк. Хочется превратить чужую кожу в полотно и разрисовать его сине-фиолетовыми красками, не оставить ни единого чистого места. Чанёль запускает ладонь в волосы, накручивает мягкие чёрные пряди на пальцы и с силой тянет, чувствуя, как вырванные волоски противно липнут к коже. Натягивает настолько, что становится виден небольшой кадык, готовый порвать тонкую бледную кожу, идиотская татуировка слева, которую руки чешутся срезать. Губами хочется собрать слёзы, бегущие по покрасневшим щекам, но вместо этого пальцы одним резким движением стирают собравшиеся сгустки крови на губах и подбородке, размазывают по коже, надавливая так сильно, что чувствуется каждый мелкий изгиб кости. — Пожалуйста, — надрывно, с усталостью в голосе. Пальцы тут же тянутся к шее, чтобы пережать горло как можно сильнее, лишь бы не слышать больше эту мольбу, это блядское слово. — Что произошло? — Ещё шажочек, и Бёну уже приходится чуть задрать голову, лишь бы не разорвать пристальный зрительный контакт. В ответ — снова молчание. Бэкхён глухо скулит, забившись в угол и усевшись задницей на мокрый после дождя асфальт, прямо посреди гниющего мусора. Пытается закрыться руками, но всё равно пропускает несильные удары по голове, вмиг путающие волосы и отдающие звоном в ушах. Кровь, уже текущую из разбитого носа по подбородку, не вытирает — нет смысла: её станет больше, ведь они только начали. Вокруг — ни души. И правильно. Чанёль тщательно подбирал место — едва освещаемый тупик между высотками, куда никто и никогда не суётся без надобности. Чанёль тщательно подбирал пассива — бедный паренёк сам не знал, чем закончится сегодняшняя ночь, когда всего лишь краем губ улыбнулся симпатичному парню у барной стойки в душном клубе. Парень резко тянет свою жертву за края бело-чёрного бомбера, поднимая на дрожащие ноги, и с силой впечатывает в стену. Наслаждается каждой секундой, пока слышит сдавленных скулёж, приглушённые покрытой кровью ладонью рыдания, пока видит боль, непонимание и страх в чужих блядских щенячьих глазах. Господи, как же он ненавидит эту мразь за одно её существование! За то, как на его ебаную ласковую улыбку среагировало тело — давно не было такого тепла в груди, а член тут же начал наливаться кровью и болезненно ныть, стискиваемый плотной тканью джинс. У Бэкхёна подгибаются ноги — он падает на колени, ведь Пак ему позволяет. Цепляется дрожащими руками за штаны, пачкая подолы кровью, поднимает полные слёз глаза на мучителя и сдавленно выдыхает: — Пожалуйста! Не надо! — И вот так всегда. — Ёль, почему? Чанёль закусил нижнюю губу и слегка поморщился, когда Бэкхён ласково коснулся левого плеча, того места, куда сам и ударил, и нежно прошёлся подушечками по всему скату. Он будто уносил ноющую боль с собой, не понимая, что делает лишь хуже — заставляет младшего ещё больше себя ненавидеть, презирать, мечтать убить, разорвать на кусочки. Хотел бы он сам знать, почему всё это ему снится. Каждую грёбанную ночь — Бэкхён. Весь в крови, плачущий, дрожащий, пытающийся уползти от слетевшего с катушек Чанёля. Каждый раз он скулит, окончательно заходится в рыданиях от переполняемой его боли и пытается достучаться до непробиваемого младшего своим сломленным: «Пожалуйста!» Было бы намного легче, если бы снились настоящие парни, пострадавшие от этих избиений, а не чёртов Бэкхён со своим печально щенячьим взглядом и ласковой полуулыбкой. Было бы намного проще. И тут блядский Бён Бэкхён, которого Ёль в своих кошмарах оставляет истекать кровью на улице, приподнимается на носочки, обхватывает его шею и прижимает к себе. Утыкается носом в сгиб между плечом и шеей, зарывшись под край расстёгнутой рубашки, и надрывно вздыхает, пуская по коже младшего стайку крупных мурашек. Обнимает так крепко, что трещат кости: чьи — неизвестно. Паку с трудом удаётся обнять в ответ: ласково скользнуть пальцами по тонкой талии, напряжённой спине, почувствовав, как изящно прогнулась кожа прямо по середине, там, где проходит позвоночник. Так же сильно стиснуть в ответ, наслаждаясь теплом чужого тела, горячим дыханием где-то в области шеи и ускоренным сердцебиением на уровне живота. Никто из них и не признается, как до дрожи необходимы эти объятия. — Не трогай Ухёна, Ёль, — хриплый шёпот, приглушённый одеждой и кожей. — Пожалуйста. — Даже реальный голос звучит как в кошмаре, только с менее жалобной интонацией. Чанёль поджимает губы, прикрывая глаза. Блядский Бён Бэкхён снова заботится обо всех вокруг. Просто так, безо всякой причины. Пак обнимает старшего крепче. Тоже просто так, с одной лишь незначительной причиной — на душе становится так тепло, что отпускать Бэкхёна никуда не хочется. Он живой, не избитый Чанёлем до бессознательного состояния, не просит пощады, не плачет и не трясётся от страха. Реальный Бэкхён не тот, что в его кошмарах. Он просто настоящий. — Он тут по ошибке из-за того, что блок В переполнен был в то время, а потом просто не стали переводить, — торопливо продолжает Бён, слабо подрагивая в крепких объятиях младшего. — Он тут на минималке, 12 лет всего с разрешением на досрочное освобождение. Забил до смерти двоих ублюдков, двоих дилеров, которым заторчала денег его тупая девушка-наркоманка. У него маленькая дочь, которая приходит к нему чуть ли не каждый чёртов день вместе с бабушкой, его матерью. Не надо, чтобы она видела своего отца в синяках. Не позволю! Старший отстраняется сам, хотя Чанёлю с трудом удаётся ослабить хватку на его спине. Руки только не опускает — они продолжают висеть на шее, а тонкие пальчики слабо касаются самой кромки чёрных волос. Бён заглядывает Ёлю в глаза, смотрит долго и пристально, вновь печально, смиренно и немного отстранённо. — Поэтому если очень сильно захочется раскроить кому-нибудь голову, — замирает на секунду, тяжело вздохнув, и Пак еле борется с желанием откинуть мешающую чёлку с его лба. Ему так хочется увидеть красивые глаза поближе, — бей меня. Он не выживет, если ты накинешься на него. Чанёль поджимает губы, слегка опустив подбородок. Захотелось крикнуть, что уже бил, не раз! Избивал в своих снах так, что липкое ощущение крови не проходило ещё минут тридцать-сорок после пробуждения, звук ломающихся костей и стонов нещадно насиловал уши, мешая провалиться в чёрный омут сна без сновидений. Был момент, когда Бэкхён заменил собой того ублюдка, из-за которого погиб отец Пака, и взбешённый Чанёль лупил Бёна металлической битой. Перед глазами всё ещё живы воспоминания об этом кошмаре, когда небольшое тельце Бэкхёна подкидывало на полу от каждого удара, когда он уже не дышал. — А ты? — хрипло отозвался Ёль. Губы вообще не хотели слушаться. — Ты-то выживешь? — А меня, — слабая улыбка, измученная, но не натянутая, такая же ласковая, — ты всё ещё недооцениваешь, раз задаёшь такие вопросы. Да и если ты меня убьёшь… — Пак сжимает чужую талию крепче, — мне уже нечего терять, Ёль.***
Бэкхёну хотелось вмазать Чанёлю. Несильно, но ощутимо, чтобы противный высокий младший наконец отвязался от него и позволил спокойно поиграть в баскетбол. Игра началась минут пять назад, но за всё это время Бэкхён ни разу не держал в руках грязно-оранжевого мяча, ведь Пак Чанёль никак не хотел отлипать от него. Сколько бы старший ни носился из стороны в сторону, как бешеный зверёк, сколько бы ни хитрил, ловко лавируя между другими заключёнными, избавиться от вездесущего Пака было невозможно. Младший каждый раз будто вырастал из-под земли, раскидывал длинные руки в стороны и закрывал невысокого Бэкхёна от других всей своей крупной тушей. Такая игра неимоверно бесила, пробуждая тщательно контролируемую злость, горящую и зудящую в центре грудной клетки, но пока Бён старался держаться, особо не распуская руки. Слабо пихал, будто нечаянно ударял острыми локтями по рёбрам или задевал необходимые точки на чужом теле — Чанёлю на всё это было плевать. Быть может, это даже раззадоривало его больше, ведь глупая улыбка становилась всё шире, кончики ушей краснели, а глаза заговорщицки горели, будто блестели. Чон Сок замер, крепко сжав мяч в руках, и кинул на Бёна быстрый взгляд, просящий о помощи, однако Чанёль понял всё за секунду, вновь загородив собой готового принять пас Бэкхёна. Старший попытался проскользнуть под раскинутыми руками, но оказался пойман и за талию развёрнут в другую сторону, подальше от играющих. Чон Соку пришлось разбираться в одиночку, но Бёна сейчас это мало волновало. — Ну сколько можно, — выдохнул Бэкхён, слабо ударив младшего в тяжело подымающуюся грудь, а в ответ услышал издевательский смешок и почувствовал, как чужие пальцы сильнее стискивают его талию, — Ёль. Имя младшего, произнесённое на выдохе слабым, хриплым шёпотом, повисло между ними, окончательно отгородив от других заключённых блока С. Ёль приблизил Бэкхёна к себе — они соприкоснулись бёдрами и коленями, — и Бён резко поднял на Пака полные удивления глаза, затаив дыхание. Для старшего это было слишком близко, не ближе, чем вчерашнее объятие, но всё же достаточно, чтобы разом выкинуть из головы все мысли и тревоги. Осталось лишь одна чёртова фраза, неистово бьющая в центр лба: «Нужно бежать!» — Не пущу, — шепчет Чанёль и с усмешкой улыбается, приоткрывая только верхний ряд зубов. Бэкхён теряется окончательно, даже не замечая, что пальцы, расположившиеся на груди младшего, всё сильнее вцепляются в белую майку. Где-то под подушечками бешено бьётся сердце, только Бён не верит, что именно паковское, ведь его стучит так же громко, так же быстро. Мурашки нещадно скребут изнутри грудной клетки, и парень невольно морщит нос, пытаясь совладать с новым болезненным чувством. Первый глубокий вдох даётся с трудом: Бён боится стать к Чанёлю ещё ближе. По собственному рациональному желанию, а не спонтанному всплеску эмоций, как вчера в камере. Ёль смотрит прямо в глаза, то в правый, то в левый. Продолжает улыбаться, ласково, но всё же с какой-то издёвкой, насмешкой. Его правая ладонь скользит чуть дальше, добирается до линии позвоночника, скрытой под тёмно-синей рубашкой, и подушечки пальцев настойчиво скользят по ней немного вверх, усиленно надавливая. Такое движение окончательно лишает Бэкхёна способности здраво мыслить и говорить — он лишь шумно выдыхает сквозь приоткрытые сухие губы и ниже опускает подбородок, теряясь в чёрных, глубоких глазах младшего. «Как я могу заставить его убить меня? Как у меня вообще язык повернётся такое предложить?» — мысленно произносит Бён, в очередной раз вспоминая, почему он вообще связался с Паком. Чанёль наклоняется к его лицу и, будто дразня, скользит губами вдоль изгиба щеки до самого правого уха. Он даже не касается, но его дыхание так близко, что у Бэкхёна невольно подгибаются колени. Чужие пальцы ласково касаются ушной раковины, очерчивая её контур, а затем Ёль обжигает кожу шёпотом, едва коснувшись её губами: — Тебя так легко отвлечь, Бэкхён. Бён тупит несколько секунд, а затем заливается смехом и отталкивает младшего от себя, отчего Пак послушно пятится назад, улыбаясь как ребёнок, которому со шла с рук крупная шалость. — Ну ты и сука, — восклицает Бэкхён, потирая лицо ладонью, стыдливо пряча покрасневшие то ли от бега, то ли от близости щёки и горящие глаза. В груди щемит сильнее, болезненнее, и Бён невольно касается её пальцами, вроде бы поправляя рубашку, но на самом деле — пытаясь успокоить. — Даже не думал, что ты так быстро на это купишься, — продолжает смеяться Чанёль, игриво вскидывая брови и ладонью приподнимая взмокшую от пота чёрную чёлку. «Сложно, блять, не купиться…» Бэкхён замирает всего лишь на секунду, в тысячный, наверное, раз подмечая, какой же Ёль чертовски красивый, даже раскрасневшийся от жары, покрытый потом, со вполне заметными синяками под глазами от недосыпа и этой лёгкой щетиной, ведь ему лень было бриться с утра. В нём ещё угадывались те детские черты, на которые Бён запал одиннадцать лет назад и вроде бы думал, что переболел, но сейчас становилось лишь хуже. Блядский Пак Чанёль был бы идеальным героем для немного застенчивого, неуверенного в себе Бён Бэкхёна, когда ему было девятнадцать. Быть может, блядский Пак Чанёль спас бы его от ненавистного отца, остановив все избиения и издевательства несколько другим способом, а не тем взрывом на вокзале. Бэкхён бы не попал в тюрьму, не сломался бы и не пытался уже который год собрать себя из того дерьма, что осталось после. Быть может, блядский Пак Чанёль показал бы ему всю тонкость любви и нежности в отношениях с нужным человеком. Но уж точно не сейчас, не тогда, когда Бэкхёну тридцать лет, а каждая клеточка его тела пропитана воспоминаниями, которые хочется выскоблить ножом (что он и пытался когда-то сделать). Точно не сейчас, когда всё намного сложнее. — Ёль, — на выдохе произносит Бэкхён, пытаясь улыбаться как можно натуральнее и не показать парню, что его выходка всколыхнула ни одно воспоминание, подняла ни одну мысль, — ты действительно такая сука. Какого хера вообще? Чанёль показательно поклонился, очертив правой рукой полукруг прежде чем коснуться левой груди. Он заметно гордился своей детской выходкой с совершенно не детскими приёмами и счастливо улыбался во все зубы. — Главное — победа моей команды. Пока ты тут залипал, краснея, как девственница, мы вас сделали. Бэкхён удивлённо огляделся вокруг, наконец заметив, что заключенные (как команда Пака в белых майках, так и команда Бёна в тёмно-синих рубашках) расселись прямо на пыльный нагретый солнцем асфальт и отдыхают, подставив покрытые потом лица солнечным лучам и лёгкому ветерку. Грязно-оранжевый мяч лежал чуть поодаль, сверкая небольшой грыжей на боку. Бён сделал шаг вперёд, чтобы отвесить непутёвому младшему подзатыльник, но его за запястье поймал неожиданно подошедший Чон Сок, заставляя замереть на месте. Тёмные медвежьи глаза с тенью тревоги скользнули по Бэкхёну, затем Чанёлю, и снова вернулись к лидеру, недоумённо приподнявшему брови. Ёль, почуяв резкую перемену, перестал улыбаться и приблизился, желая расслышать, что скажет Кан, но уловил только последнюю часть фразы: — … Тайга здесь. Лицо Бэкхёна заметно исказилось, изменилось за какую-то чёртову секунду, и парень метнул взгляд в сторону притихшего Чанёля. Быстрый и резкий, злобный, но в то же время полный тревоги и сожаления, прежде чем снова переключиться на Чон Сока и что-то ему прошептать на ухо, притянув к себе. Кан, почесав подбородок, скрытый за жёсткой чёрной бородой, отрицательно покачал головой, и Бён напрягся. На его шее даже выступила крупная вена, проходящая прямо под татуировкой. Чанёль повернулся, проследив за взглядом Бэкхёна, и увидел приближающуюся к ним группу из пяти человек: четырёх заключённых в светло-серых тюремных робах и одного в тёмно-синей. Во главе вальяжно, слегка задрав подбородок, шествовал лидер блока В, о котором Ёль знал лишь понаслышке. Почти тридцатитрёхлетний Сон Инчён, больше известный как Тайга, весил, наверное, килограмм сто-сто двадцать, не меньше. Невысокий, массивный, бритоголовый. Его квадратное лицо со слегка свисающими, как у бульдога, щеками наводило на остальных заключённых ужас, а маленькие глазёнки выдавали хитрую и жестокую натуру. Левый висок украшен татуировками — семью чёрными крестами разных размеров, которые будто были набиты, чтобы отвлечь внимание от уродливого шрама на левой стороне бритого черепа. Шрама, ставшего последним подарком бывшего лидера блока В, прежде чем мужчина захлебнулся собственной кровью. Словно пытаясь запугать заранее, Тайга разминал шею и татуированные мелкой сетью кисти с толстыми пальцами, на которых расположились резкие, грубые, чёткие буквы и иероглифы его собственного имени и прозвища. Совсем рядышком вышагивал высокий, широкоплечий Кан Хёнгу — его правая рука, попавший в тюрьму всего полгода назад, но уже прославившийся как Безумный Кролик из-за своих двух больших передних зубов и совершенно ёбнутых, неконтролируемых поступков. А по левую сторону — долговязый паренёк из их блока, Чо Гын Пёк, что живёт в соседней камере. Большие рыбьи глаза кажутся испуганными, но все в блоке С знают, что это блядская маска для этого крысёныша. — С этим ничего нельзя сделать? — слышит Ёль и, повернувшись, заглядывает Бэкхёну в лицо, отмечая, что старший почему-то переживает. Слишком сильно. — Это все видели, — басит Чон Сок с раздражением и негласно встаёт чуть впереди Бэкхёна, словно защищая его собой, когда заключённые из блока В подходят к баскетбольной площадке, прямо к ним. — Бэкхён-а, — ласково тянет Тайга, расплываясь в широкой улыбке, однако лицо Бёна непроницаемо, а глаза — ледяные. — Не рад видеть хёна? Парень продолжает молчать, плотно смыкая губы и сложив руки за спиной. Ёль подмечает, что старший сильно сжимает пальцы, до побеления, затем разжимает на несколько секунд и сжимает вновь. Ногти то и дело впиваются в кожу до синеющих полумесяцев, но крови пока нет, хотя видно, что Бён хочет именно этого. Чанёль поднимает глаза на Тайгу и перехватывает его заинтересованный взгляд, приклеенный к нему, и слегка наклоняет голову влево, прищуривает глаза и еле слышно выдыхает. Лидер блока В изучает его с головы до пят и удовлетворённо хмыкает, будто мысленно что-то решая для себя, затем смотрит на молчащего Бэкхёна и снова хмыкает, но уже громче. Ёль почёсывает затылок, чувствуя, как в груди жжёт осознание собственной тупости: не стоило так отвлекать старшего во время игры. Это точно видели все, а особенно Инчён. И невооружённым глазом видно, насколько дружественные между Тайгой и Бэкхёном отношения. — Сыграем блок на блок? — продолжает Инчён, хрустя суставами толстых пальцев. Его улыбка ни на толику не гаснет, хотя Бён полностью проигнорировал всего его предыдущие реплики. Бэкхён обводит взглядом каждого заключённого из их блока, чуть дольше положенного задержавшись на Чон Соке, а Чанёля откровенно проигнорировав, и уверенно выдаёт: — Почему бы и нет. Пять на пять? — Конечно, только с одним условием. Ёль снова подмечает, как незаметно для всех Бён напрягается и сильнее впивается ногтями в кожу. Младшему хочется подойти и ударить его по рукам, лишь бы так не делал. Ударить, а затем ласково пройтись кончиками пальцев по каждой впадинке на изящных кистях, пытаясь забрать чужую ноющую боль с собой; Пак уверен, что именно её Бэкхён и чувствует. Однако голос Бёна, в отличие от его рук, совсем не выдаёт странную нервозность, он звучит уверенно и резко: — Каким? — Меняю Гын Пёка на вашего новенького. — Бён не меняется в лице, но пальцы стискивает ещё сильнее. Ёлю даже кажется, что он слышит, как они хрустят. — Уравновесим шансы, а то у вас в команде одни дылды, кроме тебя и Мён Дыка. Бэкхён впервые за прошедшие несколько минут встречается глазами с Чанёлем, как бы предоставляя ему шанс решить, только его щенячьи глаза смотрят умоляюще и немного настойчиво, почти крича: «Не делай этого!». Но Ёль пожимает плечами и, соглашаясь, кивает, замечая, как едва уловимо у Бёна напряглись и дрогнули губы. — Вот и хорошо. — Тайга шире расплывается в улыбке и раскидывает руки в стороны, словно собираясь обнять Чанёля, но и лидер блока В, и Ёль остаются на месте, пристально смотря друг другу в глаза. — Пойдём, обсудим тактику, — произносит Инчён и поспешно добавляет, усмехнувшись с недоверчивого взгляда Бэкхёна: — Не бойся. Не заберу я его у тебя. Две минутки, и мы начнём игру. Следуя за Тайгой, Чанёль затылком чувствовал цепкий, ледяной взгляд Бэкхёна, от которого у него почему-то мурашки скользили вдоль позвоночника. В который раз младшего поразила мысль, что он сделал неправильный выбор и ещё успеет поплатиться за это решение.***
Вблизи добродушная улыбка Тайги выглядит ненатуральной и даже пугающей. Его мелкие глазки, теряющееся на большом лице, светятся непонятно от чего и не отрываясь смотрят на притихшего и замершего Чанёля. Пак мысленно умолял себя не нарываться, хотя в груди постепенно накапливалась злость из-за всего сразу: Чон Сока, что продолжал ошиваться слишком, блять, близко к его сокамернику; Бэкхёна, смотрящего на него своими щенячьими глазками, будто готового попросить прощение или прошептать ебаное «пожалуйста», как в тех кошмарах; Хёнгу, который недобро поглядывал в сторону Бёна, куда-то в область его татуировки на шее, и усмехался своим собственным мыслям; Тайги, что тянул резину и никак не рассказывал, зачем вообще хотел с ним поговорить. — Сколько ты уже здесь? — подаёт голос Инчён, потирая второй подбородок. — Два с чем-то месяца, да? Ёль, не глядя, кивает. Его больше заботит замерший чуть поодаль Бэкхён, который никак не реагирует на что-то говорящего ему Чон Сока, на то, как мужчина ласково касается его предплечья или плеча, пытаясь привлечь внимание. Бэкхён слишком напряжён: шея, плечи, грудь, руки и ноги — каждая мышца, вроде бы скрытая под одеждой, напряглась, готовая к броску в любой момент. Одно его лицо остаётся пустым, чёртовой маской, такой ненавистной, бесящей. Одни лишь печальные глаза, щенячьи, чёрные, как ночное небо, выдают его тревогу. Ёлю хочется приблизиться к нему, обнять так крепко, как вчера, только бы стереть это выражение с его лица, избавить его от этих чувств. Но Пак стоит рядом с Тайгой, не смея двинуться к сокамернику, прекрасно понимая, что этим лишь сделает хуже Бэкхёну. — И как тебе? — продолжает Тайга, не стирая улыбки с лица. — Не угнетает пидорское лидерство? Чанёль, неожиданно вздрогнув, замирает и переводит полные удивления глаза на Инчёна, заставляя лидера громко рассмеяться и позволяя ему несколько раз сильно хлопнуть себя по плечу. Снова взгляд на Бэкхёна, подмечающий утяжелившееся дыхание (по подъёму груди) и напрягшиеся предплечья со спрятанными за спиной кистями (видимо, он опять впивается ногтями в кожу). Глаза в глаза на несколько чёртовых секунд — Бён отводит первым, слегка опуская подрагивающий подбородок и пряча нервно дёргающийся кадык. Зубы, видно, стиснул, раз отчётливо выступили желваки и напряглась линия челюсти. — Только не говори, что не знал о пидорских наклонностях сокамерника. Это Чанёль давно знал и прекрасно видел. Как он замер во время сегодняшней игры, когда Ёль отвлекал его, когда касался талии, скользил по спине, едва очерчивал контуры щеки и шептал на ухо. Как он затаил дыхание, покраснел, вроде бы хотел оттолкнуть, но всё же держал за майку, будто боясь разжать пальцы и упустить чёртов момент. Как быстро скользнул кончиком языка по пересохшим губам и невольно потянулся вперёд к нему, сам того не замечая. Чанёль всегда умел соблазнять, но не ожидал, что Бэкхён попадётся в его ловушку, ведь он отличается от всех тех ненавистных жеманных пассивов, которые после съёма тут же раздвигали ноги. Или всё же Бэкхён именно такой? — Я не знал, что он лидер, — едва шевеля губами произнёс Ёль, пытаясь выкинуть из головы замелькавшие воспоминания о своих ночных кошмарах с Бёном в главной роли. Всё было на поверхности, но Чанёль просто не хотел открыть глаза и увидеть блядскую правду. Как Тайга обращается только к Бэкхёну, а не к Чон Соку, которого Ёль считал лидером несмотря ни на что. Как заключённые блока С смотрят только в их сторону, если происходит мелкая потасовка в столовой, как они тут же замолкают. Как они расступились, когда Бэкхён успокаивал Чанёля после драки с Мён Дыком. Как к нему относились иначе не потому, что он зазнавшаяся лидерская сучка, сующая нос не в свои дела, не потому, что он важен лидеру блока и, возможно, мог стукануть ему о нарушении правил. Всё просто потому, что Бён Бэкхён и есть таинственный лидер блока С, которого все просят остерегаться. — Оберегает тебя от лидерских дел и разборок, значит. — Снова широкая улыбка и хлопок по плечу. — Ты ему настолько симпатичен, я смотрю. К себе подселил, хотя лет восемь в камеру новеньких не пускал. Стелется, поди, под тебя при любом удобном моменте. Этого у него не отнять. — Следи за базаром, — неожиданно огрызнулся Чанёль, еле удержавшись, чтобы не вцепиться в чужую шею. Ёлю плевать, что его снова сводят с Бэкхёном и пытаются убедить, что старший готов раздвинуть перед ним ноги. Неимоверное бесит, что люди вокруг вообще считают, что Бэкхён такой человек. Похож, но… он ведь не такой? Прямой взгляд в сторону старшего — Бён уже не отворачивается, смотрит, низко опуская подбородок. Ёль даже издали чувствует его печаль, его боль, его сожаление, но откровенно не понимает, почему чувствует то же самое в двойном размере. Особенно не въезжает, почему чувствует себя преданным старшим. Однако прижать к себе хочется ещё больше, сильнее, чем прежде. — Думаешь, я лгу? Сам-то не замечаешь? — Тайга приобнимает Чанёля за плечи и свободной рукой ласково ерошит его волосы, словно они с Ёлем очень близкие друзья. — Этот пидор пытается не палиться, делает вид, что ему похуй, но мы-то знаем, какие они, да, Чанёль? Бэкхён-а ведь тоже никогда не умел прожить без хуя во рту. Что взять с пидоров. — Иди на хуй, — огрызается Ёль, но вызывает у лидера блока В лишь лающий смех, отчего его бульдожьи щёки комично трясутся вверх-вниз. — Моё дело предупредить. Если когда-нибудь тебе заебёт его пидорское присутствие и подкаты, — подытоживает Тайга, разминая до хруста костей бычью шею, — ты всегда знаешь, где меня найти, мелкий. Я знаю, как можно прижать ему хвост настолько, что эта сучка не сможет и пискнуть против. Чанёль не идёт следом за Тайгой в сторону баскетбольной площадки, а продолжает стоять и смотреть на Бэкхёна, на его пустое лицо и слегка поджатые губы, на его блядские печальные щенячьи глаза. Кулаки сжались сами собой, кожа зачесалась и снова появилось чёртово чувство, будто между пальцами застывает чужая тёплая кровь. В мыслях билась мысль, что если все вокруг утверждают, что старший такой уж падкий на мужиков, может стелиться под любого, если он уделяет такое пристально внимание Ёлю, то, может, это всё правда? Может, Бэкхён ничем не отличается от тех ненавистных жеманных педиков, пассивов, каких Чанёль избивал и унижал на воле? Может, Бэкхён просто пытается казаться лучше, спрятаться за грёбанной маской, как всегда? Может, Бэкхён стоит такого же отношения? Но ответом на его вопросы был лишь пронзительный взгляд печальных щенячьих глаз и щемящее чувство в груди.