Грань между нами

ТОГДА Это было неизбежно. Форд сидит за кухонным столом и делает домашнее задание. Он почти уже закончил с математикой, когда в кухню заходит мама. Она прислоняется к дверному косяку и смотрит на него, сложив руки на груди. Он поднимает взгляд и смаргивает. – А, привет, мам. – И тебе привет, милый. Чем занят? – Да вот, домашку заканчиваю. – Хм-м, – она подходит ближе, вытягивает из-за стола стул и садится рядом. – Я думала, может мы с тобой можем поболтать немного. – Конечно, – Форд поворачивается к ней и вдруг понимает, что никогда прежде не замечал, что у его матери и Стэнли одинаковые глаза. Это немного сбивает с толку, но он старается сконцентрироваться, когда мама берет его за руку и гладит большим пальцем по тыльной стороне ладони. Их мама всегда была очень тактильной особой. – Перед тем как вы, мальчики, уехали в Нью-Йорк, отец говорил с тобой наедине. Не хочу сказать, что я подслушивала из-за угла, но я подслушивала. Форда это ничуть не удивило. Их отец хоть и считает себя во все отношениях главой семейства, но мама на имеющихся условиях всегда жила по-своему. Она хитрая и даже в какой-то мере коварная, и, честно говоря, он не понимал, как его родители вообще сошлись. Отец был не из тех, кто терпит ложь, однако в супруги взял отъявленную патологическую врунью. Настоящая загадка, но, несмотря на стремление к истине, Форду не хочется ее решать. В конце концов, именно из-за их таких различных качеств он так и не смог привязаться ни к одному из них. То есть, он любит их, как любой ребенок безусловно любит своих родителей, но чувство это далекое, глубоко укоренившееся. Он не хочет, чтобы с ними случилось что-то плохое, но и доверять им личные переживания он не собирался. Технически, они его никогда и не спрашивали, и именно поэтому последовавшие слова мамы так сильно его удивляют: – Ну, может быть, ты расскажешь мне о ней? – О ней? Свободной рукой она легонько толкает его в плечо. – О Ли, глупый. Форд чувствует, как подскакивает пульс, и сглатывает. Ему хочется отнять руку, он нервничает, но напоминает себе, что для родителей «Ли» это выдуманная «Эшли». Они не знают. Никто не знает. И никто никогда ничего не узнает. Он прокручивает у себя в голове эту мантру, а потом все же изображает неуверенную улыбку. – Ох, ну я-я не знаю… Особо-то и нечего рассказывать. – Стэнфорд, я понимаю, что я твоя мама, и что тебе немного неловко, но мне правда интересно. Я же вижу какой ты рассеянный стал в последнее время. – Правда? Она кивает. – Обычно, ты справляешься с домашним заданием не больше, чем за час, но теперь тебе требуется гораздо больше времени. Порой я замечаю, что ты просто смотришь в пустоту, на тебя это не похоже. Полагаю, дело в этой девочке. Тут Форд поспорить не может. Он часто забывается, думая о Стэнли. Он перебирает в голове обрывки их разговоров, вспоминает, как здорово было держать его за руку тогда, в Нью-Йорке. Думает о том, как сбоило дыхание Стэна, когда они обжимались в его машине, или теряется в воспоминаниях об их первом поцелуе в форте. И как только что-то такое незначительное сумело вырасти в настолько важное, да еще так внезапно? Мама выжидающе смотрит на него, и Форду очень хочется свернуть этот разговор. Это ведь не сложно, да? Как ни крути, прежде она такого интереса к его жизни не проявляла. Не потому, что ей все равно, просто она, как и почти все остальные люди, теряются, когда нужно с ним заговорить. Не все понимают его тягу к науке и, как Стэн говорил не единожды, интерес к «сверхъестественным странностям». Да и сам он хорош, конечно. Он знает, что мать любит множество всего, к чему он не питает ни малейшего интереса. Единственное, в чем их вкусы сходятся - те паршивые книжонки, но Форд до конца жизни будет отрицать, что читает их. И, коли на то пошло, порой ему хочется обсудить с мамой один из тиснутых у нее романов, «Пламя и цветок», потому что, ну в самом деле, как Хизер могла по-настоящему любить Брэндона после того, что он сделал? Да, Брэндон хорошо вешал лапшу на уши, и секс у них был умопомрачительный, но блин… И все же ему было бы приятно поговорить с кем-то о Стэне. Тяжело испытывать столько чувств и все время держать их при себе. Но друзей, достойных такого доверия, у него нет. К тому же, у него идеальное прикрытие – главное только следить за употреблением правильных местоимений, подходивших для рассказа о девушке по имени Эшли. А остальное можно и не менять, да? Стэн врет все время – не так уж, значит, это и сложно. Так что, Форд делает глубокий вдох, и начинает говорить: – Ну, то есть, он-она классная. Форду хочется дать себе по лицу. Господи боже. Он облажался уже на первом предложении? Но мама, вроде как, не замечает его оговорки и выглядит счастливой от того, что он согласился с ней пообщаться. – Продолжай, – говорит она. – Ли, она… – Форд запинается на мгновение, не зная откуда начать. – Ли… забавная. Очень. Она заставляет меня смеяться. Кроме нее никто не может так меня развеселить. А еще она умная. Правда думает по-другому, потому что не такая умная, как я, но это же ведь совсем другое. Она хорошо понимает людей и имеет такую особую, уличную, смекалку. – Похоже на хорошую девочку из Джерси. Форд улыбается, теплеет к теме разговора и говорить вдруг становится легче. – Ха, она самая крутая девочка из Джерси! Но, мне кажется, что она многого добьется за пределами штата. Я так и вижу ее отважной путешественницей, она потрясающе приспосабливается. А еще она очень сильная и в хорошей физической форме. Мама странно смотрит на него, и он понимает, как странно прозвучали его слова. Щеки обожгло румянцем. – Я хочу сказать, что она занимается спортом. Ты же знаешь, физкультура – не мой конек, но тут она меня значительно превосходит. Так что в этом плане мы друг друга прекрасно дополняем. – А как она выглядит? – О, – мысли Форда незамедлительно перескакивают на Стэна, но он понимает, что описывать его дословно нельзя, и старается изо всех сил обезличить его черты. – У нее темные волосы, красивые глаза… кожа хорошая. Вскочит прыщик – переживает страшно, но кто из девчонок не переживает? Она крупнее меня. Думаю, ее можно назвать… фигуристой? Сказав последнее, он понимает, что иссяк, что не знает, как объясниться другими словами. – Но мне не важна ее внешность. Она находчивая. Она такие штуки выдумывает, просто потрясающие, ну и веселые тоже. Она помогает мне расслабиться и проветрить голову. Форд улыбается и опускает взгляд, голос у него становится мягче. – Иногда… когда я с ней, я… я забываю о всем, что меня терзает. Не думаю ни о своих руках, ни о своем будущем, вообще ни о каких переживаниях. Она их прогоняет. С ней хорошо, и мне нравится проводить время с ней. Мне нравится, когда мы наедине. Все теряет значение, когда мы вместе. И других я просто не вижу, и думать не могу о других. Только о ней. – Ух ты, – вдыхает мама, и Форд на секунду теряется, позабыв, что она вообще здесь, смотрит на нее робко. – Что ж, да, Ли, эм… Ли классная. – Это же замечательно, дорогой. Кажется, ты просто без ума от нее. Форд вскидывает голову и смотрит на мать потрясенно, чувствуя, как стынет кровь. – Ч-что? – Стэнфорд, – миссис Пайнс хихикает и поднимает его руку, сжимая ее с материнской лаской. – Все хорошо! Ты взрослеешь, и вполне естественно, что ты испытываешь подобное! Я так рада, что ты нашел кого-то особенного для себя. Ты уже сказал ей? – Сказал что? – Что любишь ее. Нет. Нет. НЕТ. Форд чувствует, что у него вот-вот перехватит дыхание. Что ему станет плохо. И мама видит весь этот жалкий ужас на его лице, но смеется и качает головой. – Милый, расслабься! Все хорошо, правда! Не понимаю, почему ты так распереживался. Форд чувствует головокружение и трясет головой. – Боже мой! Да ты белый, как полотно! Сейчас дам попить, – мама выпускает его руку и вскакивает с места. Он слышит, как она суетится на кухне, но его сердце падает в пятки, и он хватается за столешницу, чтобы удержаться прямо. Он ни разу в жизни еще не падал в обморок, даже не думал об этом, но сейчас он уверен, что потеряет сознание. Любишь, сказала мама, любишь. «Ты любишь ее, но это не она, а он. Это Стэнли. Стэнли, твой брат. Твой близнец. Нет-нет-нет – ты не можешь, ты не можешь, не можешь…» – Вот, выпей это, – командует мама, и Форд слушается. Его выбивает из витка панической атаки острым вкусом виски, он кашляет и отплевывается, ошеломленный, что мама вообще дала ему именно это. Миссис Пайнс мрачно улыбается. – Так и знала, что подействует. – Эт-это папин? Она лишь отмахивается. – Да всего-то пара капель, твой отец и не заметит. Нужно было что-то мощное, чтобы тебя успокоить. А теперь скажи, что тебя так расстроило? Дело в Эшли? Не могу представить себе причину для такой реакции на влюбленность. – Я просто… просто… Я никогда не думал… – Ребята в твоем возрасте встречают свою первую любовь. Это совершенно нормально. Если только… – она смотрит на него с непередаваемым волнением и спрашивает мягко: – Стэнфорд? Он поднимает взгляд на нее, и она обхватывает его лицо ладонями. – Ли это Эшли? Форд хочет мотнуть головой в отрицании, но не делает этого, только по щекам текут слезы. Мама ахает, отпускает его лицо и прикрывает ладонью свой рот, безмолвно глядя на сына. Форд чувствует себя так, будто она дала ему пощечину. Она гулко сглатывает и встает со стула. Ее потрясывает, и она несколько раз обходит стол по кругу, качая головой. Но потом останавливается, смотрит на него и решительно кивает. – Хорошо. Она возвращается на место и крепко обнимает сына, шепчет тихо: – Хорошо. Форд чувствует, как подкатывает истерика, как душат его сухие рыдания. Миссис Пайнс гладит его по волосам и тихо говорит: – Тебе… нужно быть осторожным. Нужно хорошенько подумать, что ты будешь делать. Он кивает, прижавшись к ее плечу, но он уже знает, что должен сделать. Знает в точности. И от этого он словно умирает. Ему кажется, будто кто-то выкрутил его сердце прямо из груди и растоптал в пыли. И все, чем он так дорожил – разлетается на осколки. Холостые всхлипы становятся резче и глубже, и внезапно он просто… начинает плакать. Он рыдает так, как никогда в жизни. Слезы так и льются, а он едва не завывает, склонив голову; мама прижимает его к себе еще крепче, утешает его, качает, как маленького, и целует в макушку. – Все хорошо, Стэнфорд, честно. Но… давай оставим это только между нами, ладно? Никому не говори. Ни отцу, ни даже брату. Окончание фразы заставляет его рыдать еще горше, и ему кажется, что он никогда не успокоится. Но надолго его сил не хватило: вскоре он чувствует, что выжат полностью, осталась только пустая оболочка. Так он и умрет. Он уже умирает. Умирает. Миссис Пайнс отстраняется от него, вытирает большими пальцами его мокрые щеки. – Вот так. Давай умоем тебя. Он икает, очки у него закапаны слезами, но он слабо кивает. Она отводит его в ванную, где снимает его очки и кладет их на раковину. Мама мочит полотенце под краном и вытирает им, теплым и мягким, его лицо, в точности так же, как делала, когда Форд был маленьким. В ее глазах безграничная печаль, когда она произносит: – Понятно, почему ты не привел Ли познакомиться с нами. В ответ она получает еще один слабый кивок и вздыхает: – Так… жаль, что мне не довелось увидеться, – она облизывает губы и отводит глаза, – с ним. – Прости, – хрипит Форд, и она снова обращает все свое внимание к нему, когда он стонет, – прости меня. Взгляд миссис Пайнс становится чуточку стеклянным, но она качает головой. – Не надо, Стэнфорд. Ты… Ты никогда не должен извиняться за свои чувства. – Ты?... – у него дрожит голос, срывается дыхание. –Ты теперь меня ненавидишь? – Нет, – не задумываясь отвечает она. – Нет, вовсе нет. Я… не буду лгать, все это… трудно. Но ты мой сын. Он шмыгает носом и складывает руки на груди, крепко обнимая себя за плечи; мама тяжело вздыхает. – И я думаю… ну… я всегда думала, что такое возможно. Я не… не слепая, в конце концов. В мире полно людей, которые… испытывают то же самое. Которые, ну, предпочитают свой пол… Ей явно некомфортно говорить на эту тему, она затихает, но тут же пробует еще раз. – Ты, скорее всего, не помнишь ее, но твоя двоюродная бабушка Джеки была… была, как ты. Он удивленно смотрит на нее, и она пускается в объяснения: – То есть, Джеки встречалась с… с девушкой, так что, не совсем, как ты, но… все равно, не все пошло гладко, когда всё вскрылось. Я имею в виду, когда в семье узнали. И из-за этого я уже очень давно ее не видела. Но… мне хочется верить, что она счастлива, где бы сейчас ни была. Она была милой женщиной. В груди у Форда пусто и холодно. Слезы закончились, и все, что он сейчас чувствует – это мучительное бремя, легшее на его плечи. Мама смотрит на него и тяжело вздыхает. – Послушай, просто… будь осторожен. Хорошо, золотко? Люди могут быть… жестокими. Ты знаешь. – Да, – хмыкает он безэмоционально, шевеля шестыми пальцами, – знаю лучше, чем хотелось бы. – Хотела бы я, чтобы все было по-другому. – Я тоже, – он понуро опускает плечи. Она гладит его по волосам и еще раз целует в лоб. – Я знаю, что сейчас тебе так не кажется, но… я считаю, что все хорошо. Я рада, что ты нашел кого-то, кто к тебе неравнодушен. И я хочу, чтобы ты был счастлив. Ты мой сын. Я никогда не буду ненавидеть тебя, понимаешь? Он кивает, и она отстраняется. – Пойду займусь ужином. Запомни, что я сказала, ладно? И… если тебе нужно будет поговорить… Она уходит, и Форд чувствует, что она этому рада. Наверное, ей нужно немного побыть одной. Форду вот точно нужно. Он берет очки с раковины и надевает их. Он не узнает свое отражение. Лицо покрыто красными пятнами. Он трет воспаленные глаза и идет в свою комнату. Их комнату. И слава богу, Стэна там нет. Форд бы сейчас не смог встретиться с ним лицом к лицу. Он подходит к своей постели, но вдруг меняет курс и идет к кровати Стэна. Он берет подушку брата и утыкается в нее лицом. Он вдыхает его запах, а после кричит. Звук получается глухой, но боли от этого в нем меньше не становится. Отняв от лица подушку, Форд прижимает ее к себе и принимается мерить комнату шагами. Ему нужно подумать. Мышление его спасет, и логика, и здравый смысл. Слишком долго он был непроходимо глуп. Очень-очень глуп. Он позволил Стэну уговорить себя на всё это. Позволил гормонам и низменным инстинктам захлестнуть его с головой. Но он больше, чем набор рефлексов. Он сложнее. А мама ошибается. И та извращенная, мерзкая слабая тварь, которая ворочается и тщетно бьется в плену его грудной клетки, тоже ошибается. Не любит он Стэнли. Не любит. Не-а. Он отказывается. Он решительно отвергает это чувство и отбрасывает подушку в сторону, запуская пальцы в волосы. Как же, как же все исправить? Ведь должен быть способ. В конце концов, то, что принято называть любовью – всего лишь химическая реакция, так? Он справится, может, даже сделает сам: изобретет или синтезирует что-то, что изменит его мысли и чувства. Должно быть, не так уж это и трудно, да? Ну либо придумать что-нибудь, что поможет ему забыть… И Стэнли! Он должен спасти и его тоже. Он не может позволить ему пасть жертвой собственных слабостей. Но, может статься, что Стэн ничего такого и не чувствует вовсе. Ну конечно! Мама ни словом не обмолвилась о переменах в поведении Стэна. Тот остался таким же, каким и был. А всё потому, что он сильный не только физически, но и психологически. Он сильнее Форда, он не… Форд замирает, перестает мельтешить и просто стоит на месте, пережидая снизошедшее озарение. Стэн не любит его. Стэн не любит его. Больная тварь внутри него – жалкий кусок мышц и жил, называемый сердцем, – сжимается так сильно, что от боли Форд хватается за грудь. Однако он тут же принимается убеждать себя, что так и должно быть, что все в порядке. Разум доволен, шепчет в уши: «это просто замечательно», - но Форд чувствует себя… опустошенным. Ему казалось, что он уже успел познать сердечную боль, но то, что он ощущал ранее, блекло в сравнении с нынешним опытом. С пустым взглядом он оседает на пол безвольным кулем. Стэн не любит его. Он ведь никогда этого не говорил. Форд, конечно, тоже никогда ему не признавался в чувствах, но он-то сейчас в процессе приведения головы в порядок. А если верить маме, то он, определенно, что-то такое чувствует. Раз уж она разглядела его состояние, значит, есть в этом что-то, так ведь? Но вот Стэн… В нем она не приметила никаких изменений. Отец – тоже. Значит, Стэн ничего не чувствует. То есть, Форд ему нравится. Ему нравится целоваться с ним, заниматься сексом, но в этом нет любви. Форд для него, вероятно, просто… забава. Они даже не пара, в официальном смысле этого слова. Да, у них было что-то вроде свиданий, но они никогда не называли эти встречи «свиданиями». К тому же, они только и делали, что прятались по углам и-и дурачились. Стэн, наверняка, не воспринимал происходящее всерьез. Он, помимо прочего, прежде не проявлял интерес к парням. Только к Форду. Да и то, только потому, что сейчас у него не было девушки. Почему бы и нет? Хотя девушек вокруг хватало. Взять ту же Линду – ей Стэн однозначно интересен, да и прошлые его отношения с Карлой… Стэн легко включится в новые отношения. Он может быть куда более счастливым с кем-то другим. И этому кому-то он признается в любви, потому что и впрямь полюбит. Но Форда он не любит. Он никогда его не полюбит. И чем крепче укореняются эти злые мысли, тем с большей охотой Форд верит в их правильность. Он чувствует, как что-то внутри него… ломается. Но он больше не кричит. Не в этот раз. Коли на то пошло, этот надлом освобождает его. Он справится. Обратит себя сталью, камнем. Он смотрит на стэнову половину комнаты и отползает от незримой границы. Он садится на свою кровать и чувствует, как крепнет в нем мрачная решимость. Так и должно быть. Все хорошо. Теперь ему остается только найти способ со всем покончить. На Стэне, скорее всего, это никак не отразится. Может, он даже почувствует облегчение. А если расстроится, то это быстро пройдет. Подумаешь, маленькая неудача. Он переживет. Да, всё с ним будет в порядке. Стэнли Пайнс всегда держит удар. Сперва им будет неловко, самую малость, но есть надежда, что они снова станут просто братьями, а эта бурная история останется позади. Она станет лишь воспоминанием, а потом и вовсе забудется. Форд утешает себя этими мыслями, и его слезы полностью высыхают. Да, да – всё получится. Всё наладится, придет в норму. Но только как же с этим покончить? Каким способом лучше прекратить все это? Должно же быть какое-то решение, какой-то выход – спасательный круг, который позволит Форду отделить себя от Стэна легко и безболезненно. Форд вдруг понимает, что сейчас совершенно не может думать. У него не осталось ни сил, ни желания. Так что, он садится за свой рабочий стол и достает инструменты. Его проект для научной выставки – вечный двигатель – стоит прямо перед ним. Он еще не закончил его, несколько предохранителей лежат рядом. Дрожащими руками он устанавливает их, стараясь с головой уйти в работу, чтобы забыться на время. Он найдет решение своей проблемы – точно найдет, просто не прямо сейчас. Не сейчас. СЕЙЧАС Спина у Стэна болит так, будто сломана надвое. Но это того стоило. Ковыляя, он выбирается из подвала и обнаруживает, что электричество снова появилось, а на кассовой стойке сувенирной лавки кучкой стоят оплывшие свечные огарки. Позже он поручит Сусу починить проводку. Стэн направляется прямиком в душ и позволяет горячей воде согреть свой позвоночник. Когда он проснулся, Форда рядом уже не было. Он не удивился, однако расстроился, самую малость. Ему хотелось увидеть, как активность прошлой ночи сказалась на брате. Честно говоря, Стэн до сих пор был порядком зол на него. Форд просто… невероятно бесит и сбивает с толку. То он порывистый, как лесной пожар, то прикидывается глыбой льда. Он одно сплошное ходячее и говорящее противоречие, и Стэн понятия не имеет, как с ним таким быть. Он был бы рад снова стать ему просто братом, если бы Форд хотел именно этого, однако события прошедшей ночи как бы намекали, что хочет он совсем не этого. И тут сам собой напрашивается вопрос – а чего Стэнфорд хочет-то на самом деле? И, что не менее важно, чего хочет сам Стэнли? Если бы ему пришлось выбирать из двух вариантов, какой бы он выбрал? Стэнфорда-брата или Стэнфорда-любовника? Он задумывается над этим, но ответ находится через секунду, такой же, как и всегда. Он хочет их обоих. И он понимает, что желание его насквозь эгоистичное, но ему плевать. Да, есть у него на счет этого свои опасения. Он же не дурак – знает, что это неправильно. Он даже пытается иногда убедить себя, что ничего ему и не нужно. Однако дело это хлопотное, да и не так он устроен. Если он чего-то хочет, значит, оно ему нужно. А Форда он хочет. Он переживал, всё думал, а хочет ли Форд его, однако прошлая ночь наглядно показала, что еще как хочет. Просто Форд в этой сфере несколько туповат, чтобы самому всё понять. Это даже забавно, если честно. Форд гениален практически во всем, но когда дело касается спектра человеческих эмоций, он разом становится полным кретином. К тому же, по счастью, слух у него все же не идеальный и он не расслышал, что Стэн сболтнул. Стэн-то о сказанном помнит – он отчетливо помнит свои слова, пусть они и вырвались у него едва разборчиво, вместе с выдохом. Люблю тебя. Он и впрямь это сказал. Спустя столько времени – он действительно сумел их произнести. Прошлой ночью эти слова ввергли его в ужас. Ладно, не в такой уж и ужас, потому как его неплохо отвлекал собственный оргазм, и, чего греха таить – это был ПОТРЯСНЫЙ оргазм. Стэн не был в деле… Боже, он даже не припоминал свой последний раз. Может, ему бы и перепало чего, продолжи он добиваться внимания Ленивой Сьюзен, однако не так уж она его и интересовала. Он позволил Мэйбл заварить всю ту кашу только потому, что племяннице вся эта деятельность была в радость. Но организованное ею свидание оказалось форменной катастрофой. Не говоря уже о том, что он не вынес бы всех ее кошек своей пассии. Особенно того, мордатого сволочного чудища. А Ленивая Сьюзен – дамочка, что надо. Она заслуживает лучшей партии, кого-то, кто действительно будет ее любить со всей отдачей. Стэн же на эту роль не годился. Его сердце отдано другому человеку. Человеку, которому оно всегда принадлежало. Иисусе, теперь, когда он сказал это и обдумал как следует, ему и впрямь стало… получше что ли. Гораздо лучше. И одновременно хуже. Но все же, по большей части, лучше. К тому же, Форд его не услышал – с этим обстоятельством разбираться пока не нужно. И да, ПОТРЯСНЫЙ оргазм. Он о себе, конечно, в этом плане заботился в прошлом время от времени, но никогда прежде ему не приходилось переживать опыт прошлой ночи. Ему даже кажется, будто он сбросил летдесять. Да, спина разваливается, но в целом он чувствует себя… легче. Моложе. И, как он понимает чуть позже, когда встает, чтобы одеться и принять лекарство для спины – совершенно точно счастливее. Когда он приходит на кухню готовить завтрак, то ловит себя на том, что насвистывает какую-то веселенькую мелодию. Ни хера ж себе – он даже не помнил, когда свистел в последний раз. Ха! А ведь это ему по-прежнему дается не важно. Да, им с братом предстоит много работы, проблемы не испарились сами собой, но все, что произошло прошлой ночью, было не просто так. И тут дело не только в сексе (потрясающем и умопомрачительном сексе с просто фантастическим оргазмом – эту тему он еще не скоро оставит), но и в том, что они выговорились. По меньшей мере, теперь Форд знает хоть что-то из того, через что Стэну пришлось пройти в одиночку, а Стэн узнал чуть больше о жизни брата с той стороны портала. Он видел его шрамы, и выудил толику информации о загадочном там. Форд даже упомянул каких-то «них». Когда Стэн впервые спросил об этом, Форд велел впредь никогда больше не задавать таких вопросов, но теперь он знает хоть что-то. Форд открылся ему, осознанно или нет, но Стэн считает это победой. Учитывая все это вместе взятое, а еще тот факт, что лекарство для спины наконец подействовало, он чувствует себя плывущим в эндорфинном море, и испытывает безбрежное счастье. Посвистывая, теперь уже громче (и хуже), он принимается за приготовление оладий. Он слышит как открывается и закрывается входная дверь, и улыбается, когда слышит, как Диппер зовет его: – Прадядя Стэн? – Я здесь, дети! Первой на кухню влетает Мэйбл, сияя улыбкой. – Приветики, прадядя Стэн! – Утречка, дорогая. Повеселились в походе? – О, да! – говорит она, швыряя походный рюкзак куда-то в сторону. – Это было обалденно! Скажу всего одно слово – оползень! Стэн оборачивается, чтобы взглянуть на нее: и правда, с ног до головы она покрыта высохшей грязью. Диппер вползает на кухню следом за сестрой и ее радости не разделяет. – Нашу палатку смыло. – Но мы в порядке, – с нажимом произносит Мэйбл. – И теперь мы куда глубже понимаем грязь! Ваддлз будет нами гордиться! Диппер только качает головой и садится за стол. – К счастью, Мужик Дэн выловил нас. Мы хотели помыться перед тем как идти домой, но кое-кто захотел остаться вымазанным в грязи, – он указывает взглядом на во всю улыбающуюся Мэйбл. – Это полезно для кожи, Диппер. Мальчик закатывает глаза и смотрит на Стэна. – А ты как? Как вы тут пережили шторм? Слышал, что в некоторых районах вырубало свет. Стэн уже собирается ответить, когда на кухню заходит Форд. Точнее сказать, захрамывает. От такого зрелища улыбка Стэна расползается от уха до уха. Заметив детей, Форд выпрямляется и старается идти ровно. – Ах! Привет, дети! Не знал, что вы уже вернулись. – И тебе привет, прадядя Форд! – с радостью отвечает ему Диппер, его понурость сдувает моментально при виде любимого родича. – Да, мы буквально только что пришли. – Что с вами обоими случилось? Вас будто с головой макнули в шоколад, – Форд мягко улыбается. – Мальчишкой я об этом мечтал. Мэйбл выглядит довольной его предположением. – Это грязь, прадядя Форд! – Ммм, какая жалость. Грязь – звучит невкусно. По крайней мере, в этом измерении. – А что, – она потрясенно распахивает глаза, – есть измерение, где грязь можно есть?! Форд кивает, и Мэйбл восторженно визжит. Он старательно держит лицо пока идет к кофейнику, но ясно как день, что ходьба доставляет ему дискомфорт. – Стэнли, – приветствует он и его. Стэн в ответ салютует лопаточкой. Форд наливает себе чашку кофе и с наслаждением тянет первый глоток, когда Диппер спрашивает: – Ты в порядке, прадядя Форд? Ты, вроде, прихрамываешь. И тут Форд давится своим кофе, разбрызгивая половину, а Стэн отворачивается – от беззвучного смеха у него трясутся плечи. – А, да, – откашливается Форд, – ну… я… э-э… подвернул ногу, когда я… эм-м… – Когда помогал мне, – Стэн с готовностью протягивает руку помощи. – Электричество вырубилось, и ваш прадядя Форд оказался страшно полезен. Понимаете, я упал и потянул спину, а он обо мне позаботился. Я бы сказал, приложил таки много усилий. И, пока он помогал мне – а я, знаете ли, тяжелый – пострадал сам. Взглядом, которым Форд буравит Стэна можно убивать, но тому слишком весело, чтобы остановиться лишь от этого. – Даже хорошо, что вас тут не было. То еще зрелище: два деда стенают и кряхтят друг над другом. Форд аж белеет от злости, но ни Диппер, ни Мэйбл не видят в сказанном ничего необычного. Стэн понимает, что не правильно и рискованно жонглировать такими фразочками перед детьми, но он знает, что это в их головах не задержится. К тому же, рожа у Форда презабавная. Да и что еще он мог сказать? Форд не сочинил бы правдоподобную враку даже под угрозой смерти, так что ему пришлось сказать хоть что-то. Так что, подумав, он решает закончить свою речь на поучительно-отеческой ноте: – Вот поэтому вы должны кушать овощи. Вы же не хотите стать как мы с Фордом, когда состаритесь? Мы оба были в одном шаге от растяжения мышц. Случается, когда годы берут свое. А теперь, кто хочет оладышков? Диппер и Мэйбл вскидывают руки, на разные лады подтверждая свое желание. Стэн накладывает им полные тарелки, не забывает и про себя с Фордом. Форд к столу пока не подходит, так и торчит у кофейника, бросая на близнеца сердитые взгляды. Стэн подходит к нему и понижает голос до шепота, чтобы дети не услышали: – Присоединишься к нам за завтраком? – Поверить не могу! – шипит Форд, а Стэн лишь наклоняется еще ближе и шепчет ему на ухо: – А что такого? Я сказал, что ты приложил много усилий, но не уточнял как именно. Форд заливается краской, а Стэн тихо смеется и отступает к кухонному столу, садится на свое место и вгрызается в оладьи. В конце концов, Форд присоединяется к ним, хотя от внимания Стэна не укрывается, как тот примерялся к стулу, прежде чем сесть. Выражение лица Стэна при этом становится еще более глумливым. Мэйбл смотрит то на одного, то на другого, и, улыбаясь, произносит: – Приятно видеть, что вы двое наконец-то поладили! Они обмениваются взглядами, и становится очевидно, что обоих колет чувство вины. Ведь это их «поладили» все еще под большим вопросом. Их вчерашние ночные выкрутасы не панацея от всех их проблем. Честно говоря, это только все усложняет. Но Стэну совсем не хочется терять позитивный настрой этого дня, ведь начался тот вполне счастливо и таким должен быть до самого конца. С этими мыслями он доедает свои оладьи и выходит из-за стола. Возвращается он быстро, вместе с бумажником и широкой улыбкой. – Эй, детвора, у меня для вас подарочек. По пятидолларовой купюре на нос от вашего прадядюшки Стэна! Он вынимает две банкноты, и Мэйбл с ужасом таращится на него. – О, Господи Боже! Ты умираешь! – Чего? – теряется Стэн. Мэйбл вскакивает с места и взволнованно запускает пальцы в свои волосы, глаза у нее просто огромные. – Ты ведь это имел в виду, когда говорил про свою спину? Она сломана? У тебя какая-то форма спинонолемии*, о которой мы не знаем? А прадядя Форд пытался тебя вылечить передачей позвоночных флюидов, и поэтому он теперь хромает? БОЖЕ МОЙ! Прадядя Стэн, ну почему, почему ты нам не сказал? – Мэйбл, родная, никто не умирает, – пытается заверить ее Стэн, но Мэйбл уже перешла на гипервентиляцию. – А ну-ка погоди, – спокойно говорит Диппер, подходит и забирает у него обе купюры, смотрит их на свет, изучает, а потом бледнеет следом за сестрой. – О нет… Прадядя Стэн, почему ты нам ничего не сказал? Я-я даже не знал, что ты болен! – Я вовсе не болен! Да что с вами такое, дети? Разве не может ваш прадядя дать вам подарок? – Нет, если он денежный, – честно отвечает Диппер. – Да ты никогда бы добровольно не расстался с деньгами, если только… Он подходит ближе, придирчиво разглядывая Стэна с головы до ног. – А… А больше ничего не случилось, пока нас не было? Ничего подозрительного не пил? Не вдыхал? Может что-то подозрительное произошло, типа, ты увидел призрака или гоблина, или… – Не произошло ничего сверхъестественного, Диппер, – с нажимом произносит Стэн, чувствуя раздражение, – я всего-то хотел, чтобы вам было приятно. Диппер в ответ смотрит скептически. – Ладно, хорошо, а что мы должны сделать взамен? Почистить Гомперсу зубы? Или тотем снаружи нужно отмыть? Или заставишь нас носить одинаковые костюмы для – я не знаю – нового аттракциона, типа фламингося, или еще чего? – Нет же! Я просто… ну-ка погодь. Фламингось? – Ага, ну – ярко-розовый лось со здоровенными рогами, крыльями и клювом, или что-то типа этого. – Хм-м, тут нужно другое название, но мы к этому еще вернемся, – бормочет Стэн себе под нос. – Но нет, я клянусь! Я просто хотел вас порадовать! Диппер оглядывается на прадядю Форда, но тот лишь пожимает плечами: – Я думаю, что он это всерьез. – Ой, ну да бросьте, это всего-то пять баксов каждому. И вы, детишки, придумаете, что сделать с этой суммой, да? Например, можете сходить в кино на неделе. Возьмите с собой Суса. Сходите посмотреть какой-нибудь хороший длинный фильм, – Стэн встречается взглядом с Фордом, и тот моментально понимает с чего это вдруг дети получили деньги. Он шумно выдыхает через нос и отрицательно качает головой. Но, тем не менее, дети были все еще немного взволнованы. Мэйбл подбегает к Стэну и крепко обнимает его. Он вздыхает и отстраняет ее от себя, а затем опускается на уровень ее глаз: – Мэйбл, клянусь тебе, я не умираю. – Ладно, – обеспокоенно отвечает она и стискивает его лицо за щеки ладошками. – Но если вдруг будешь, ты же скажешь мне? – Да, обещаю. Она отпускает его и кивает каким-то своим мыслям, берет свои пять долларов у Диппера и убегает из кухни. Мальчик следует за ней, и старшие близнецы Пайнс остаются наедине. – Есть какая-то конкретная причина, почему ты снова хочешь выпихнуть их из дома? – вздыхает Форд. Стэн молча залихватски играет бровями, и Форд фыркает. – Ты ведь не серьезно? – Ну, нам еще о много предстоит поговорить! А мы с тобой не сказать, что много разговаривали. Форд гулко сглатывает, и Стэну это нравится. – Тут… тут не о чем разговаривать, – отрицательно мотает головой Форд. – Да брось! У нас с тобой было порядка сорока лет, чтобы отмалчиваться. Нельзя со всем разобраться и перестать переживать за одну ночь! Кроме того, я намерен убедить тебя не закрывать Хижину и позволить мне управлять ею и дальше. – Хижину? – вопросительно смотрит на него Форд. – Да! Если ты и правда хочешь разрешить мне остаться здесь, это то, чем я хочу заниматься – хочу продолжить управлять Хижиной, – голос Стэна смягчается. – Я… я хорош в этом, Стэнфорд. Это единственная вещь, в которой я мастак. Губы Форда вздрагивают, и становится совершенно очевидно, что это признание попало в цель. Стэн решает воспользоваться этим преимуществом: – Я тут подумал, может ты захочешь принять участие в экскурсии? – Хочешь, чтобы я прошелся по Хижине? – удивленно поднимает брови Форд. – Именно! Можешь прикинуться туристом! Будет весело! – Что-то это как-то расходится с моим пониманием веселья. – Да ладно тебе! Помнишь нашу поездку в Нью-Йорк? Ты фоткал все подряд, осмотрел каждый экспонат… – Да, только это был Дворец науки, а не какая-то безвкусная замануха для туристов! У Стэна вспыхивают щеки. – Но это моя безвкусная замануха для туристов! – Форд мнется, и Стэн продолжает напирать: – Ну же, Стэнфорд, решайся. Дай мне хотя бы шанс. Форд меняет положение на стуле и морщится. – Хорошо, полагаю… то есть… Это не лишено смысла. Эти слова Стэн встречает с широкой улыбкой. – Здорово! Ты об этом не пожалеешь! Я обещаю! Я могу пристроить тебя в хвост одной из групп, которую поведу на этой неделе! О! И можешь пойти под прикрытием! Добудем тебе накладные усы и темные очки, а еще придумаем новое имя и совсем другую предысторию… – Не могу представить зачем это может понадобиться. – Но-но-но! Я тут главный мыслитель… – Стэн меряет его оценивающим взглядом. Форд закатывает глаза и скрещивает руки на груди, принимая слегка сбитый с толку вид. Стэн задумчиво трет подбородок. – Хм-м, я еще подумаю над этим, но время у нас еще есть. Знаю, что твои исследования для тебя самая важная в мире вещь, так что работай пока на здоровье. К тому же, тебе нужно время, чтобы очухаться. – Очухаться? Стэн наклоняется к брату ближе и подмигивает. – Ага. Именно это слово. – Т-ты… ты же не… не предполагаешь, что мы будем… будем… – Форд не может заставить себя сказать это вслух и пропускает слово, делая вдох, – снова? Стэн пододвигает свой стул поближе к Форду, так между ними остается всего каких-то пара дюймов. Форд тянет в сторону воротник свитера, его взгляд тревожно мечется по кухне. – Стэнли! Дети же… – Не здесь. Они на чердаке. – Стэн… Лицо Стэна оказывается опасно близко. – Тш-ш… Я щелкаю Фордовыключателем. – Я же ГОВОРИЛ, нет никакого… – Форд затихает, а Стэн смотрит ему в глаза. И он очень-очень близко. – Стэнфорд? В ответ он слышит лишь вопросительное мычание. – А ты хочешь заняться этим снова? Ответа, обличенного в слова, он не получает, вместо него – несколько неровных кивков. На этом Стэн отстраняется. – Великолепно! – раскатисто заявляет он. – Я сообщу тебе, когда состоится твоя экскурсия! Кухню он покидает, едва не пританцовывая. Ему совершенно точно стоит купить сегодня лотерейный билет, потому что сейчас его долбанная удача буквально сорвалась с цепи. * хз, что там за слово, но оно выдумано Мэйбл.