***
Гарри фыркает, когда ему наконец удаётся до конца застегнуть чемодан. Он вздыхает, падая на задницу и осматривая комнату, чтобы убедиться, что всё сложил. — Хаз, — говорит мама, махая его паспортом. — Ничего не забыл? Гарри смущённо улыбается, забирая паспорт. — Спасибо, мам. Она поджимает губы, качая головой. — И что бы ты делал без меня? Гарри закатывает глаза, но улыбается. — Загнулся и сдох, наверное. Мама смеётся. — Ладно, королева драмы, давай вынесем твой багаж. Пол, телохранитель/водитель/святой в одном лице, уже ждёт в машине, чтобы отвезти Гарри в аэропорт. Он грузит багаж в автомобиль, отклоняя попытки Гарри помочь ему. — Лучше поговори с мамой, — настаивает он. — Я справлюсь с парой чемоданов. Когда Гарри подходит к маме, она заключает его в крепкие объятья. — Я буду скучать, мам, — бубнит Гарри, прижимаясь губами к её макушке. — Я тоже буду скучать, малыш, — она гладит его спину, как всегда делала это, и Гарри прижимается сильнее. — Всё хорошо? — шепчет мама. — Да, — мягко отвечает Гарри. Его мама узнала о Луи. Конечно же, даже если бы Гарри не сдался и не рассказал ей всё, она бы всё равно увидела фотографии папарацци. Он всё рассказал: рассказал, как из-за Луи у него засосало под ложечкой, и как он ненавидит это чувство. Ему нравится делать туры, выступать, но всё это волнение подавляла мысль о том, что лучшее время этого года он должен провести с Луи. На самом деле, он не ненавидит Луи. На самом деле, он никого не ненавидит. Но он ненавидит, что Луи вернулся в его жизнь и вывернул наружу всё пламя, все отвратительные чувства, которые, ему казалось, он оставил в прошлом. Он ненавидит, что Луи пробуждает в нём эти чувства. Он ненавидит, что настолько ненавидит, потому что у Гарри нет места для ненависти, и это чертовски утомляет. В объятьях мамы всё кажется мимолётно и растворяется. Но он не может оставаться всегда в её объятьях, не смотря на то, как ему хотелось бы этого, поэтому он неохотно отстраняется. Пора в аэропорт. Мама кладёт свою тёплую руку ему на щёку, в глазах нежность и волнение. — Заботься о себе, дорогой. Я серьёзно. Позвони, когда сможешь. — Конечно. Люблю тебя. — И я тебя, Хаз. Они ещё раз обнимаются и Гарри забирается в машину. Он машет, когда они отъезжают, хотя мама и не видит это через тонированное стекло. Машина летит по шоссе, небо сквозь тёмные стёкла кажется тёмно-синим, и это всегда самое тяжёлое — необъяснимая, но в тоже время неизбежная тоска отъезда. Его приезд в аэропорт, как всегда, сопровождается хаосом папарацци. Уже давно привыкший к этому, он опускает голову и игнорирует их навязчивые вопросы. Пол следует прямо за ним, пока они быстро идут через терминал. Он расслабляется, когда они доходят до пункта безопасности и проходят через гейт, спасаясь от щелчков фотокамер и раздражающих голосов. Полное отсутствие личной жизни — худшая сторона славы. Они фотографируют его, пускают о нём сплетни, обдумывают каждую деталь его жизни, используют его имя в заголовках для своей прибыли. Он ведь человек. И слава ничего не меняет. Несколько лет медиа-транинга научили его десенсибилизироваться от подобных вещей, отвечать на вопросы таким образом, чтобы не разводить слухи и ничего не принимать близко к сердцу, поэтому сейчас это не так сильно беспокоит его, как раньше. Но когда он протягивает посадочный билет, то внезапно задумывается о словах Луи. Ты позволяешь людям наступать на себя и контролировать. Он качает головой. Луи не знает, о чём говорит. Весёлый проводник приветствует его, когда он поднимается на борт, и показывает его место в бизнес-классе. Его сиденье просто роскошное и имеет достаточна места, чтобы он мог вытянуть ноги. Ему тут же предлагают выпить, но он вежливо отказывается. Несмотря на череду эмоций за последние несколько дней, он не может успокоить волну возбуждения, которая настигает его, когда самолёт взлетает, отрываясь от асфальта и взмывая в небо. Тур начинается.***
Первое шоу проходит в Греческом театре, в Беркли. И это просто пиздец, как иронично. Луи верит, что вся плохая карма за всю его жизнь решила надрать ему задницу. Луи выходит из самолёта злым и полной противоположностью отдохнувшего человека. Ему едва удалось поспать прошлой ночью. Он крутился и вертелся, пока небо за окном постепенно светлело, и ему удалось погрузиться в прерывистый сон, когда солнце уже взошло над горизонтом. Он поздно проснулся и стал с безумием собирать остаток вещей, попутно крича на Найла и Лиама из-за мелочей. В этом хаосе он забыл зарядить телефон и тот разрядился, стоило самолёту взлететь, из-за чего Луи постоянно ёрзал в узком кресле остальные полтора часа лёта. Он ненавидит перелёты. Это было одной из причин, почему он поступил в Беркли. К счастью, его настроение улучшается, когда они выходят из аэропорта, а Uber* (оплаченный, конечно же, командой Гарри) везёт их в Греческий театр. Вид за окном болезненно знаком ему, и хотя он любит Лос-Анджелес, он очень скучает по Северной Калифорнии. Это его дом. Ему жаль, что он не сможет заехать домой. У них плотный график и уже завтра они должны быть в Сиэтле, о чём Луи с сожалением рассказал маме по телефону. Он не упоминал Гарри. Они с Найлом и Лиамом приезжают первыми. Когда Гарри приезжает, одетый в меховую жилетку, они проводят саунд-чек. Луи воздерживается от грубых комментариев. Найл же и Лиам, в свою очередь, восторженно встречают Гарри, восхищаясь масштабами места, пока Луи сглатывает необоснованное чувство предательства, которое мгновенно образуется у него в горле. На Луи его старая футболка университета Беркли. Его окутывает волна ужасной радости, когда Гарри замечает её, а его глаза замирают на голубо-золотистом логотипе. — Классная футболка, — говорит Гарри, сомкнув губы. — Классная жилетка. Искусственная или ты теперь живодёр? Гарри не удосуживается ответить ему и проходит мимо. Не смотря ни на что, Греческий театр — прекрасное место. Соответствуя названию, сцена выполнена в греческом стиле: каменные колонны и искусно вырезанные каймы освещаются лучами дневного солнца, прорывающиеся через деревья. И здесь много места. По сравнению с Бутлегом, Греческий театр просто огромный. Здесь, наверное, может уместиться больше людей, чем во всем местах, где выступал Луи, вместе взятых. Саунд-чек пролетает и прежде, чем Луи успевает заметить, небо темнеет, отбрасывая день на каменные колонны. Двери скоро откроются, поэтому все собрались за кулисами и развлекаются, пока команда и техники делают последнюю проверку оборудования. Ну, почти все развлекаются. Гарри сидит в углу и пьёт газировку — Луи смеётся, что он зажрался, — игнорируя Луи. И это нормально. Потому что Луи всё равно не хочет с ним говорить. — Чувак, — говорит Найл, пихаясь чипсами «Doritos». На его подбородке остаются ярко-оранжевые сырные крошки. — Ты можешь поверить, что всего две недели назад мы играли в Беркли, а теперь уже — здесь? Это удивительно. Не смотря на всё, не смотря на Гарри, Луи не может отрицать это. И теперь их дела могут идти только вверх; отыграв перед толпой фанатов Гарри о них узнает больше людей, чем они когда-либо надеялись. В конце концов, Луи ради этого и согласился. — Ага, — говорит Луи и, повышая голос, добавляет: — Не успеем мы и глазом моргнуть, как тоже станем надоедливыми, высокомерными поп-звёздами. Когда он смотрит краем глаза на Гарри, то замечает, что выражение его лица определённо изменилось. 1:0 в пользу Луи. Они слышат, как зал начинает заполняться — голоса шумят на открытом воздухе. Шоу начнётся только через час, но чем больше доносится голосов, тем больше Луи начинается нервничать. Как-никак, они будут играть более, чем перед восемью тысячами людей. Восемь тысяч человек, которые пришли ради Гарри, а не них. Большинство людей вообще впервые услышат о Головокружительный Ноябрь. Луи поражён этим давлением, реальность врезается в него, как волна. — Эй, — говорит Найл, твёрдо и успокаивающе сжимая плечо Луи. Найл улыбается, когда Луи поднимает на него взгляд, и протягивает кулак. — Мы всех порвём. Луи тоже расплывается в улыбке, когда он и Лиам с Найлом ударяются кулачками. — Да. Порвём. Момент, когда свет выключается, приветственные крики становятся громче, нарастают и разлетаются, и Луи ломается. Они с Найлом и Лиамом долго обнимаются, а затем выходят в оглушительную темноту. Дыхание Луи спирает и останавливается в груди. Он выдыхает, когда они выходят на сцену. Она огромная. Количество людей просто невероятное: море голов и размытых лиц, горящих в голубых огнях. Он словно под водой. Словно он может утонуть. Это чрезвычайно страшно и абсолютно возбуждающе. Это, думает Луи, вставляя внутриканальные наушники и щурясь от яркого света, который моментально ослепляет его, тело вибрирует от энергии, опьяненное толпой. Это то, о чём он мечтал. Всё исчезает, когда его пальцы касаются холодного металлического микрофона. — Беркли! — выкрикивает он, и в ответ получает новую волну визгов. — Спасибо, что пришли сегодня посмотреть на нас. — У нас никогда ещё не было такой большой толпы. Вас так много, что Луи едва не обоссался, — говорит Найл, и в колонках слышится его смех. Лиам исполняет римшот* на барабанах. В зале раздаётся смех. Луи показывает парням средний палец, но улыбается. — Мои друзья — придурки. Наверное, пора выступать сольно, — говорит он, поражая всех наповал. Смех и крики толпы поступают в его кровеносную систему, как лучший наркотик. — Я тебя прошу, — усмехается Найл, смеясь вечно заразительным смехом. — Где бы ты был без нас? Я единственный кормлю тебя, а Лиам напоминает тебе стирать твоё блядское бельё. Луи, конечно, открывает бутылку и выливает половину её содержимого на Найла (аккуратно избегая попадания на гитару парня, потому что он не хочет умереть на сцене перед восьмью тысячью человек, нет уж, спасибо). Всё это сопровождается громкими криками Найла, который убирает, уже упавшие и мокрые, волосы со лба, когда Луи возвращается на середину сцены. Он хихикает и слишком быстро бегает, чтобы быть предметом расплаты. — Публика, простите, что заставляем вас ждать, — говорит в микрофон Луи, шаловливо усмехаясь. — А теперь, Найл, если ты закончил пререкаться со старшими, ты не возражаешь, если мы начнём шоу? Найл закатывает глаза, но улыбается, вытирая футболкой остатки воды на лице. Стадион взрывается восторженными криками, когда парень непреднамеренно демонстрирует свой незначительный пресс. Луи принимает эту реакцию, как сигнал для начала. Непринуждённо подмигивая и беря микрофон со стойки, он выкрикивает: «Погнали! Мы Головокружительный Ноябрь и это наша песня Тысяча звёзд!» Когда Лиам бьёт по барабанам, а Найл с лёгкостью наигрывает первые ноты, Луи закрывает глаза. Он чувствует каждое биение сердца: оно бьётся в ритме музыки, которую он знает лучше, чем свои пять пальцев. Время замедляется. Сердцебиение учащается. Он открывает глаза и начинает петь. Хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Здесь, стоя на сцене перед тысячной публикой, он чувствует себя чертовски могущественным. Каждый взрыв толпы протекал адреналином в его крови. В этом всём легко потерять себя: в громкой музыке, в расширении и сжатии его лёгких. Его рука легла на живот как тяжёлый якорь, связывая его с этим моментом к тому времени, когда он уже блаженно наслаждался им. И это не было идеально — в некоторые моменты ему становилось действительно страшно от того количества глаз, которые смотрели на него, когда он не попадал в ноты и чувствовал, что в его желудке словно образовался камень, тянущий его на дно — но, в тоже время, сотни криков толпы поддерживали его. Потому что они здесь. Они здесь не ради него, Найла или Лиама, но они здесь и они слушают их музыку, которая идёт от чистого сердца. Они здесь и они кричат, танцуют и протягивают руки к сцене, их кожа омывается разноцветными лучами. Луи поёт, и они слушают. И он никогда не мог просить о большем. Становится всё лучше и лучше — майка Луи прилипает к спине, когда он со всей отдачей поёт куплет их третьей песни. К моменту, когда он исполняет последнюю строчку последней песни, голоса ураганом взмывают вверх на открытом пространстве. Луи весь вспотел, а вены вздулись. — Большое спасибо! — он перекрикивает последние гитарные партии и крики аудитории. — Ребята, вы были невероятные! — добавляет Лиам. — Вы готовы увидеть Гарри Стайлса? — орёт Найл. Толпа сходит с ума. Луи чувствует вибрацию эхо в костях. Они сходят со сцены в темноту; публика продолжает кричать; их конечности блестят от пота; сердце Луи лихорадочно колотится в грудной клетке. — Это было потрясающе! — кричит Лиам, прижимая Найла и Луи в объятья. — Лу, ты пел просто невероятно. — Заткнись, — Луи неловко смеётся, но он не может перестать улыбаться и чувствует, что в любую секунду может свалиться в обморок. И, конечно, Гарри нужно было появиться и всё испортить. — Отличное выступление, парни, — говорит он, улыбаясь Лиаму и Найлу. И продолжая игнорировать Луи. Он же это не в самом деле, да? — Они любят нас, — пропел в ответ Луи. — Так что, знаешь что? Можешь засунуть в задницу своё самодовольное поведение, потому что ты должен быть благодарен, что у тебя такая потрясающая группа для разогрева, как мы. — Как грубо, — возразил Гарри. — Ты скажи, твои громкие слова не делают тебя таким же низким, как твой рост? Улыбка Луи вмиг пропадает и он хмурится. Он только что не только унизил рост Луи. Он знает, как щепетильно Луи относится к этому. — Забавно. Кажется, тебя никогда не волновал мой рост, — не подумав, говорит он с бесчувственной ухмылкой. И вот... он не должен был говорить это. Гарри напрягается, его выражение лица замирает; Луи кажется, что он выглядит точно также. Блять. Они оба ходили вокруг да около их проблемы, словно, если никто из них не говорит об этом, значит этого нет. Но теперь правда вылилась наружу. Луи молча проклинает свой длинный язык. Лицо Гарри поникло. Он смотрит на Луи, не двигаясь и слегка приоткрыв рот. Луи смотрит на него в ответ. Голос Найла разрывает накалившуюся атмосферу. — Лу, ты можешь мне кое с чем помочь? Вон там? — Он поворачивает голову в противоположном направлении и добавляет: — Лиам, ты тоже. Луи опускает взгляд и идёт за Найлом, чувствуя одновременно благодарность и волнение предстоящего разговора. — Какого хрена, чувак, — шипит Найл, резко разворачиваясь к нему. — Подождите, — говорит Лиам, хмурясь. — Что происходит? — Да, Луи, — произносит Найл, скрещиваясь руки, — что происходит? — Эм, — говорит Луи. Ему неприятного, что от холодного взгляда Найла от чувствует себя маленьким, маленьким, маленьким. В животе стягивает тугой узел вины. Он чувствует, как задыхается, произнося: «Я немного пренебрёг тем, что у нас с Гарри есть, эм, своя история. Романтическая история». Лиама настигает волна осознания. — Ты встречался с Гарри? — он выглядит ошеломлённым. — И... и ты только сейчас говоришь нам об этом? Луи вздыхает и потирает переносицу. — Я надеялся, что это не всплывёт. — То есть, ты планировал никогда не рассказывать над об этом? — спрашивает Найл. От его привычно радостного настроения не осталось и следа, и Луи знает, что он накосячил. — Я знаю, что был неправ, но... — Луи проводит рукой по волосам. — Я не хотел, чтобы это становилось проблемой. — Но это и есть проблема. Луи сглатывает и смотрит в пол. Он не хочет и не знает как объяснить, что будет легче и безопаснее не затрагивать тему о них с Гарри. Он вздыхает и устало, почти жалобно говорит: «Послушай, мне жаль, что я ничего не рассказывал. Прости. Но давай не будем сейчас об этом? Мне...». Он заметил, как Гарри облокотился об угол, разговаривая с Джейд. Он смотрит на Луи, но тут же опускает глаза, когда их взгляды встречаются. Неожиданно Луи чувствует себя словно не в своём теле. Внезапный порыв берёт верх над ним и слова сами вылетают из его рта: «Мне нужно идти. Я обещал маме заехать к ней и мелким». — Луи... — сказал Найл, подходя к Луи, но тот делает шаг назад в попытке ускользнуть. — Увидимся в отеле, — говорит он, хватая рюкзак с пола. — Пока. Он не смотрит ни на Найла, ни на Лиама, потому что не хочет видеть выражения их лиц. Он выбегает через чёрный выход и оказывается на заднем дворе, где и дожидается такси. Летний вечер выдаётся достаточно холодным, чтобы Луи пожалел о том, что не взял куртку. Дом его мамы находится в Окленде в шести милях езды отсюда, поэтому такси хотя бы не высосет все деньги. Приложение оповещает, что таксист в четырёх минутах от него, когда позади громко открывается дверь. Луи отступает, чудом оказываясь не задетым. Гарри. Это, конечно же, чёртов Гарри. Он выглядит напуганным, видя Луи, и замирает, стоя в дверном проёме. — Что ты здесь делаешь? — Это раздражительное обвинение. Луи смотрит на экран, желая поскорее убраться отсюда. — Уезжаю. — Почему? — Не твоё дело, — отрезает Луи. — К тому же, у меня нет желания слушать твои скучные песенки. Гарри моргает и какую-то долю секунды его лицо искажает обида, после чего он снова надевает свою маску безразличия. — Ты же знаешь, что завтра мы должны быть уже в Сиэтле? — холодно спрашивает он. Луи закатывает глаза и вздыхает. Его раздражает эта напыщенность. — Да, Гарри, я знаю. Не парься. Я вернусь поздно ночью. А теперь уходи, тебе ещё выступать перед обожающими фанатами, которые мечтают обнять тебя, вскормить твоё эго и всякое такое. Гарри молча разворачивается и уходит, громко хлопая за собой дверью. И Луи устаёт. Он облокачивается на стену и смотрит на вечернее небо, пока телефон не оповещает о прибытии таксиста. Кажется, ехать медленнее уже невозможно. Они в дороге всего двадцать минут, но Луи уже не может дождаться момента, когда попадёт в родной дом, вздохнёт мамин парфюм, подразнит Лотти из-за её нового парня, и всё станет на свои места. Когда таксист наконец останавливается на подъездной дороге, Луи мигом выпрыгивает из машины, быстро выкрикивает благодарность и мчится по аллее к входной двери. Звонит в звонок. В ту секунду, когда мама открывает дверь и он видит её лицо, всё напряжение снимает рукой. — Лу! — удивлённо и радостно кричит она, и тут же обнимает его. — Ты же говорил, что у тебя не получится приехать? — Я ненадолго, — говорит он приглушённым голосом, обнимая маму сильнее. — Но я хотел приехать. Мама отстраняется и улыбается, смотря на него тёплыми глазами. — Я так рада видеть тебя, Бу*. Малыши уже спят, но девочки будут рады тебе. — Кто там, дорогая? — раздался папин голос, а затем он появился в дверях. Он улыбается, видя Луи. — Луи! Какой приятный сюрприз! Луи улыбается и подходит, чтобы обняться. Он не слишком близок с Дэном — его мама вышла за него замуж около двух лет назад, — но он относится к его маме, как она заслуживает и поэтому Луи искренне уважает и любит его. — Это Луи? — на этот раз раздаётся голос Лотти, за который следуют Физзи, Дейзи и Фиби. Луи усмехается и протягивает руки, в которые тут же угождают его любимые девочки. — Что ты тут делаешь? — спрашивает Лотти. Луи трепет её по волосам и она скидывает его руку, закатывая глаза. — Захотелось заскочить. Но я не могу остаться на ночь. — И хорошо, — фыркает Лотти. — Потому что завтра приходит Томми и он сказал, что в прошлый раз ты напугал его до усрачки. Луи хмыкает. — Так и сказал? Лотти поднимает на него взгляд, но её губы подрагивают в улыбке. — Да. Так что в следующий раз будь с ним повежливее. — Не обещаю, но постараюсь. Лотти толкает его в руку, а затем снова обнимает. Луи рад, что он приехал. Мама разогревает для него остатки ужина и он, уплетая его за обе щеки, понимает, насколько был голоден. Еда, сёстры, всё здесь успокаивает его. Мама сжимает его плечо и садится рядом, улыбаясь. — Как дела, Бу? Ты снова выступаешь? Я думала, твой тур уже окончен. — Да, — Луи стирает остатки жира с губ. — Он закончился, но нам поступило хорошое предложение, — он пожимает плечами и отводит взгляд от мамы, не желая заводить разговор о Гарри. Но, конечно, мама видит его насквозь. — Лу, — говорит она, убирая пряди волос у него с глаз, — я знаю, что ты что-то не договариваешь. Я не буду давить на тебя, но, может, будет лучше выговориться? Я всегда буду рядом, что бы не произошло. Луи сник, переполненный любовью к ней. — Я знаю, мам. Просто... Я приехал сюда, чтобы избавиться от этого, понимаешь? Обещаю, что расскажу тебе. Но не сейчас, — тихо говорит он. Мама кивает, и Луи чувствует бесконечную благодарность за её понимание. — Не спеши, малыш. Расскажешь, когда будешь готов. — Спасибо, мам. — Не благодари. Я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя. Она тепло улыбается ему и встаёт, забирая грязную тарелку и отталкивая его, когда он намеревается сам помыть её. — Поиграй с сёстрами. Наслаждайся временем дома. Луи делает как ему было велено. Он сидит на диване в гостиной, позволяя Фиби и Дейзи лазить по нему, болтая обо всём подряд, в шутку ссорясь с Лотти и Физзи, и совершенно не думая о Гарри.